Горькая Луна

Режиссёр Роман Полански пережил страшную трагедию с супругой Шерон Тэйт. Слишком известную, чтобы возвращаться к ней даже 56 лет спустя. Став другим человеком и неоднократно пускаясь во все тяжкие после августа 1969 года, он часто снимал кино, message которого – не очищение страданиями, а предостережение. «А Мир устроен так, что всё возможно в нём, но после ничего исправить нельзя».

Картина «Горькая Луна» (1992 год) в этом ряду не самая известная, но как сообщает Википедия, «культовая в определённых кругах». В самом деле, круги ада показаны в фильме с цифровой детализацией – ещё в эпоху аналоговых плёнок и допотопных компьютеров с длинным кинескопом (это единственный момент за всю картину длиной 2 часа 19 минут, когда я улыбнулся).

В остальном, фильм настолько тяжёлый, что не хочется упражняться в литераторстве, рассказывая о нём. Не имея представления, к каким кругам я принадлежу, не соглашусь с двумя распространёнными суждениями о «Горькой Луне»: Полански переборщил с романтизмом в первой части фильма и вывел беспросветный финал.

Это не так, в моём восприятии. Случайная встреча в автобусе начинающего писателя из Америки Оскара (Питер Койоти) и симпатичной танцовщицы Мими (Эммануэль Сенье), вынужденной работать официанткой в Париже не вызвала во мне и тени романтизма. В отличие от супружеской пары Найджела (Хью Грант) и Фионы (Кристин Скотт Томас), отправившейся на лайнере в свадебное путешествие в Индию через Стамбул.

Возможно, в 17 лет я судил бы иначе. Но Полански безжалостно выводит истину: там, где в основе отношений страсть, союз обречён. С самого начала Love Story Оскара и Мими выглядит совершенно чуждой в моих глазах и не вызывает эмпатии – при всей искусной работе камеры и точно подобранной музыке. Я смотрел на развитие тупиковых (в будущем) отношений настолько отстранённо, что на исходе первого получаса обрадовался хиту Джорджа Майкла Faith. Нечто вроде – наконец-то что-то светлое, помимо пары Найджел – Фиона на лайнере.

Столь же безжалостно, как приговор страсти, пусть даже с полной физической совместимостью, Полански являет ещё одну суть истории: вне интеллектуальной близости и согласия в базовых вещах (брак, семья, дети) люди неизбежно покалечат друг друга. После пусть даже тысячи бурных ночей выяснится, что суть встречи не меняется: заскучавший американец средних лет, получивший крупное наследство, дающее возможность не работать и написать три неизданных романа в любимом Париже, влюбляется в фигуру и внешность юной официантки, которую с радостью превращает в содержанку.

При этом, Оскар – посредственный писатель, чьи романы изобилуют штампами вроде «врата рая распахнулись и снова захлопнулись», а она – не прима хореографии, достойная Бродвея в Нью-Йорке, где мечтает побывать.

Это мелочь для отношений. Они строятся не на талантах для социума. Мими нравится графомания Оскара, он считает её неотразимой танцовщицей, особенно в мини-юбке. Если люди умны, и – что важнее – чутки друг к другу, из романтики возможно построить союз. Даже если оба не осуществят мечты о литераторстве и танцах.

И здесь начинаются первые звоночки. Да-да, я знаю, что старомоден – и вообще, это Париж, но истина не меняется: после всего перепробованного наедине мужчина обязан сделать предложение возлюбленной. В этом – привычная гримаса мироздания: образованный американец из внешне культурной семьи оказывается трусом и бабником, вышвыривающим былую Музу с садистским изощрением, едва приедается, а затем и совсем угасает прежнее влечение. А простушка-француженка, при всей красоте, провоцирующей если не на ветреность, то на легкомыслие, обнаруживает свойства прекрасной мамы, если бы её ценности совпадали с безвестным «гением литераторства».

Как тонко и безжалостно переродившаяся Мими возьмёт реванш у Оскара – стоит, безусловно, посмотреть. Как и на манипуляции Оскаром благополучной парой Найджела и Фионы. Опять-таки, в качестве предостережения: страдания ничему не учат подавляющее большинство homo sapiens, а сумма сознательных грехов приводит к смерти гораздо чаще, чем к подлинному покаянию. 

В картине Полански уместный (самое точное слово) саундтрек, деликатные и откровенные одновременно сцены близости, и великолепный финал. Нет, он не трагичен – как сочли многие зрители. Это анти-Достоевский: для тех, кто не упал до самого дна, шанс всегда есть. Кажется, Найджел и Фиона осознали: для подлинного романтизма следовало ехать не в Индию, а…

Лайнер не превращается в Титаник (мечта Оскара; он и в этом желании вторичный автор, да), а продолжает свой путь, пережив шторм. Куда уж придумать финал оптимистичней.


PS: Впрочем, я вздрогнул, когда мониторил часть отзывов зрителей. Мол, «хорошее кино для семейного просмотра без детей. Как Эммануэль».

Как возможно написать такое – мне понять не дано. Возможно иное. Внимательней относиться к себе и близким. За что спасибо Роману Полански: он точно знает, что однажды бывает поздно что-то исправить.