Глава 2. В сигаретном дыму

Высокая, почти угловатая фигура, смутно различимая в полумраке университетского коридора, не привлекала особого внимания. Эмилия не была из тех, на кого задерживаются взгляды, не из тех, кого провожают восхищенными вздохами. Она не вписывалась в глянцевый мир студенток-журналисток или будущих юристок, одетых по последней моде, с безупречным макияжем и уверенными улыбками. Но в ее непримечательной внешности таилось что-то цепляющее, какая-то особая, неброская притягательность, словно искра, готовая вспыхнуть в самый неожиданный момент. Особенно сейчас, когда в ее душе разгоралось пламя одержимости.
Сегодня она сидела на широком, холодном подоконнике коридора факультета кинематографии, сгорбившись и обхватив руками колени, пытаясь согреться в промозглом осеннем воздухе. Ее лицо, бледное и слегка вытянутое, казалось было вырезано из слоновой кости. Казалось, оно было еще бледнее в тусклом свете октябрьского солнца, едва пробивающегося сквозь замерзшие стекла старого корпуса. Каштановые кудряшки, вечно выбивавшиеся из прически и торчавшие в разные стороны, обрамляли ее лицо хаотичным нимбом. Она мыла голову всего два раза в неделю – по средам и воскресеньям – причуда, рожденная из необходимости экономить воду. В коммуналке, где она снимала крошечную комнату, каждый литр был на счету, а счета за воду росли с каждым днем.
Ее глаза, большие, зеленые и немного печальные, обрамляли заметные синие мешки, словно отголоски бессонных ночей, проведенных за просмотром классики кинематографа или за мучительными раздумьями о том, как снять свой собственный шедевр. Но самым ярким и броским элементом ее внешности были губы. Ярко-красные. Насыщенный, почти вызывающий оттенок помады, резко контрастирующий с ее бледной кожей и общей небрежностью образа. Это был ее способ заявить о себе, ее протест против серости и обыденности, ее маленький бунт против мира, который ее не принимал, но который она собиралась покорить.
Она не любила косметику в привычном понимании этого слова. Считала ее пустой тратой времени и денег. Все эти тональные кремы, румяна, тени для век казались ей лишь маскировкой, попыткой скрыть свою истинную сущность. Но красная помада была исключением. Она чувствовала себя голой и незащищенной без этого багряного росчерка на губах, словно без него она теряла часть себя. Это был ее щит, ее оружие, ее способ заявить о себе, даже не произнося ни слова. Это была ее дань уважения дивам золотого века Голливуда, ее способ почувствовать себя частью этого волшебного мира кино.
Эмилия курила много. Слишком много. Сигарета, зажатая между ее тонкими пальцами, дрожала, словно осенний лист на ветру. Она делала глубокую затяжку, втягивая в себя дым, как глоток свободы, а затем медленно выпускала его, глядя, как он растворяется в воздухе, превращаясь в призрачные кольца, похожие на кадры из старой пленки. Она знала, что это вредно, знала, что ее легкие забиты смолой, и что этот постоянный, надсадный кашель, сотрясающий ее хрупкое тело, – прямой результат ее вредной привычки. Но сигареты были ее единственным утешением, ее верным спутником, ее способом заглушить тревогу перед будущим и на время забыть о своей нищете. Ее голос, из-за постоянного курения, приобрел легкую хрипотцу, делавшую ее речь немного грубоватой, но в то же время – необычайно привлекательной, и её голос стал похож на голос старой джазовой певицы из задымленного бара.
Ее одежда всегда была простой и практичной: старые джинсы, выцветшая футболка с изображением Касабланки, потертая кожаная куртка, найденная на барахолке за бесценок. Она не гналась за модой, не стремилась произвести впечатление на сокурсников, одетых в брендовые вещи. Ей было все равно, что о ней думают другие. Главное, чтобы было удобно и тепло, и чтобы одежда не сковывала ее движений. Ведь она постоянно снимала какие-то короткометражки, бегала с камерой по городу в поисках интересных кадров, и ей нужна была свобода.
Она жила в коммуналке, в крошечной комнате, больше похожей на чулан. Стены, обклеенные выцветшими обоями в цветочек, помнили, наверное, еще Ленина. Мебель была старой и скрипучей, но Эмилии этого было достаточно. У нее была кровать, стол, стул, небольшой шкаф и полки, заставленные книгами по теории кино, сценариями, и дисками с фильмами. Это был ее мир, ее убежище, ее творческая лаборатория.
Ее история была короткой и печальной. Мать умерла при родах, оставив ее сиротой. Отец, не сумев справиться с горем и нищетой, оставил ее на пороге приюта, когда ей было всего пять лет. Она почти не помнила его лица. Приют стал ее домом, ее семьей, ее тюрьмой. Она никогда не знала, что такое любовь, забота и ласка. Но она нашла спасение в кино. Сначала она просто смотрела фильмы, погружаясь в мир грез и фантазий. А потом, повзрослев, решила сама создавать эти миры, рассказывать свои истории, делиться своими чувствами.
Ела она мало. Денег всегда не хватало. Стипендии едва хватало на оплату комнаты, проезд и сигареты, а о еде приходилось думать в последнюю очередь. Иногда приходилось голодать, чтобы купить пленку для камеры или билет в кино. Она была очень худой, почти изможденной. Ее острые плечи и выпирающие ключицы напоминали жертву концлагеря. Но при этом она всегда находила в себе силы улыбаться и шутить, хотя ее улыбка часто казалась натянутой и неестественной. В ней была какая-то удивительная, почти сверхъестественная стойкость, позволявшая ей выживать в самых неблагоприятных условиях и не терять веру в свою мечту.
Именно поэтому Александр так зацепил ее. Именно поэтому его образ не выходил у нее из головы. В его глазах она увидела отражение своей собственной боли, своей собственной тоски. Она почувствовала в нем родственную душу, человека, который так же, как и она, познал одиночество и отчуждение, и который, возможно, мог стать героем ее нового фильма. И она была готова на все, чтобы узнать его лучше, чтобы проникнуть в его мир, чтобы разделить с ним его печаль и его страсть, чтобы сделать его звездой своего фильма. Даже если это означало забыть о своих принципах, поставить на карту свою репутацию и рискнуть всем, что у нее было. Потому что для Эмилии он был не просто художником в старой куртке. Он был ее музой, ее вдохновением, ее билетом в мир большого кино. И она не собиралась его упускать.
Она докурила сигарету, выбросила окурок в урну и достала из сумки свой блокнот. Сегодня нужно было дописать сценарий для курсовой работы. История о любви, смерти и одержимости. История, которая, как она чувствовала, вот-вот должна была войти в ее собственную жизнь.