Глава 3. Я хочу понять

Сердце Эмилии выстукивало лихорадочный ритм в груди, словно готово было вырваться наружу и умчаться вслед за убегающими за окном огнями города. Ладони вспотели, оставив влажные отпечатки на обложке старенькой книги “Сто лет одиночества”, которую она машинально держала в руках. Пальцы нервно комкали край потрепанной холщовой сумки, в которой лежали ее верные спутники: блокнот с полустертыми рисунками и набор карандашей разной твердости – ее оружие, ее спасение, ее способ хоть как-то справиться с охватившим ее волнением. Она старалась дышать ровно, чтобы не выдать своего состояния, но каждый вдох давался с трудом, словно воздух в этом прокуренном салоне автобуса вдруг стал катастрофически разряженным.
Он вошел.
Именно в этот момент мир, казалось, замер, словно кто-то нажал на кнопку “пауза” на старой кинопленке. Все звуки приглушились, краски стали более блеклыми, а время замедлило свой ход. Дверь, привычно хлопнув, отрезала ее от внешнего мира, от шума вечерней улицы, от суеты города. Теперь она была один на один с ним, с Александром, объектом ее тайных грез, безумных фантазий и зарождающейся одержимости.
Он прошел мимо нее, не удостоив ее даже мимолетным взглядом. Она почувствовала укол разочарования, но тут же отогнала его прочь. Знала, что не стоит ожидать слишком многого. Он был сегодня всё в той же в черной, потертой кожаной куртке. Воротник куртки был поднят, словно он пытался спрятаться от окружающего мира. Его темные, длинные волосы были растрепаны ветром, а на лице застыло выражение глубокой задумчивости, почти отстраненности, словно он погрузился в свои собственные, недоступные ей миры, где царили лишь холсты, краски и безумные идеи. На плече по-прежнему висела его верная холщовая сумка, из которой торчали свернутые в рулон эскизы.
Он прошел в конец салона и сел на свое привычное место, у окна, в самом конце автобуса. Он никогда не садился ближе, словно боялся, что кто-то нарушит его уединение.
Эмилия медленно поднялась со своего места и, стараясь не привлекать к себе внимания других пассажиров (хотя, по правде говоря, всем было абсолютно все равно), направилась к нему. Ее ноги, казалось, налились свинцом, каждый шаг давался с огромным усилием. Она чувствовала себя глупой, неуклюжей, совершенно беспомощной, как актриса, забывшая свои слова перед выходом на сцену. Ей казалось, что все вокруг смотрят на нее, оценивают, осуждают. Но она продолжала идти, повинуясь какой-то неведомой силе.
Она остановилась возле его сиденья, чувствуя, как кровь приливает к лицу, и произнесла едва слышно:
- Извините…
Он медленно поднял на нее глаза. В этот момент мир, казалось, взорвался тысячами осколков зеркал, в каждом из которых отражалось ее испуганное и взволнованное лицо. Его взгляд, пронзительный и глубокий, словно сканировал ее насквозь, проникая прямо в самую суть ее души, заставляя ее замереть от восторга, страха и какой-то дикой, необъяснимой надежды одновременно.
- Что? – грубовато спросил он, не отрывая взгляда от ее лица. В его голосе не было ни капли заинтересованности, лишь усталость, раздражение и какая-то скрытая, необъяснимая печаль, которая, казалось, витала вокруг него, как темная аура.
Эмилия сглотнула, пытаясь справиться с охватившим ее трепетом. Она знала, что должна сказать что-то важное, что-то значимое, что-то такое, что могло бы его заинтересовать. Но в голове у нее царил полный хаос, все слова вылетели. Она чувствовала себя как перед экзаменом, к которому совершенно не подготовилась.
- Вы… вы художник, да? – выдавила она наконец, с трудом разлепляя пересохшие губы, надеясь хоть как-то разрядить накалившуюся обстановку. Она чувствовала себя глупой, задавая этот банальный вопрос, но ничего лучшего в голову не приходило.
Он слегка приподнял брови, словно удивленный ее вопросом. Его глаза, и без того темные, казалось, стали еще более черными, поглощая весь свет вокруг.
- А что? – снова спросил он, его голос по-прежнему звучал холодно и отстраненно, словно он разговаривал с назойливой мухой, а не с живым человеком.
Эмилия почувствовала, как ее щеки заливает предательский румянец, а кончики ушей начинают гореть. Она смутилась, почувствовала себя нелепо и неуместно.
- Я просто… видела ваши холсты, - пробормотала она, опуская глаза. - Они… они красивые. – Она понимала, что это звучит жалко и неубедительно, но ничего не могла с собой поделать.
В этот момент в его глазах промелькнула какая-то странная тень, что-то вроде насмешки, презрения или, возможно, даже жалости. Она не могла точно определить.
- Это не имеет значения, - отрезал он резко, отворачиваясь к окну, - это всего лишь мазня.
Эмилия почувствовала себя уязвленной, словно он дал ей пощечину. Она ожидала чего-то большего, чего-то более теплого, более заинтересованного. Ей хотелось услышать слова признания, похвалы, но вместо этого она получила лишь холодный отказ. Но его слова, хотя и грубые, не отпугнули ее. Напротив, в них было что-то притягательное, что-то загадочное, что-то такое, что еще больше распаляло ее любопытство и заставляло ее идти дальше.
- Можно… можно я посмотрю ваши картины? – робко спросила она, надеясь, что он не выгонит ее прочь. Она понимала, что это наглость, но не могла с собой совладать.
Он медленно повернулся к ней, окинув ее оценивающим взглядом с головы до ног. Его лицо было непроницаемым, словно высеченным из камня.
- Зачем? – равнодушно спросил он. – Ты ничего в этом не понимаешь. Ты слишком молода и слишком наивна. Не смотри на оболочку. Первое впечатление может быть обманчивым.
В этот раз Эмилия не растерялась. Она выпрямилась, подняла подбородок и усмехнулась, демонстрируя свои слегка пожелтевшие от сигарет зубы. Красная помада, как всегда, придавала ее лицу уверенности.
- Может быть, и не понимаю. Но я хочу понять. – В ее голосе появилась сталь, твердость, которой она сама от себя не ожидала.
В его глазах снова промелькнула искорка. Что-то вроде удивления, любопытства или даже… уважения?
- Ты странная, - наконец произнес он, внимательно рассматривая ее лицо. – Очень странная.
Он замолчал, и в салоне автобуса повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь гулом мотора и приглушенными разговорами других пассажиров. Эмилия стояла перед ним, затаив дыхание, не зная, что сказать, что сделать дальше.
Наконец он вздохнул, словно принимая какое-то важное решение, и сказал:
- Садись.
Эмилия села на соседнее сиденье, чувствуя, как ее колени подрагивают. В ее душе бушевала настоящая буря эмоций. Волнение, страх, восторг, любопытство, надежда, сомнение – все смешалось в один неразделимый клубок. Ей казалось, что она стоит на краю бездны, готовая сорваться в пропасть, но в то же время чувствовала себя счастливой, как никогда раньше.
Автобус тронулся, и они поехали по пустынным улицам города, погруженные в молчание. Молчание, которое, как знала Эмилия, таило в себе больше невысказанных вопросов, чем слов.