Сказ о том, как Иван Василиска одолел

                Под куполом неба в сибирской глуши
                Петляет тропинка, а вокруг ни души.
                Средь дремучего леса, укрывшись снегами,
                Избушка глаза таращит на дали.

                Ракита склонилась до крыши рогатой,
                Ее череп венчает, дань смерти проклятой.
                Зубчатым забором сей двор окружен,
                Костями, остывшими он наряжен.

                Сохатый у леса выбивает траву,
                Косится на избу и, по нутру
                Мелкая дрожь его тело пронзает,
                Шкура трясется, на морозе играет.

Давно это было. В деревне Журавли утром событие случилось. Пришел в деревню торговый обоз, люди издалека приехали, товару навезли всякого, большей частью изделия из железа, у местных денег ,конечно, нет, завязался обмен, в ход пошли шкурки соболя, куницы, бобра, сыромять разного назначения и фасона, клюква и прочее. Торговля бойкая пошла, многоголосица заполнила площадь, торг идет такой, что не протолкнуться, каждый пытается выгоду не упустить. Как стало вечереть, засобирались пришлые люди в обратную дорогу, путь то не близкий до ближайшей деревни, к ночи надо успеть. Только пыль на дороге улеглась, откуда ни возьмись мальчонка объявился. Хорошенький такой, сам светленький, глаза голубые, лепечет что-то, маленький короче еще. Сидит в придорожной пыли и реву дает. Местные тут кинулись туда-сюда, верховых отправили вдогонку за обозом, догнали, давай дело обсказывать, но те в отказ, не было при них никакого мальца, мол ни к чему им такая обуза. Сами мол разбирайтесь. Тут дошло до всех, что мальчонка получается общественный. Сходка сразу получилась, давай решать, что да как, кто на себя возьмет тяжелую ношу.
 
В это время мимо проходил тутошний знахарь Никодим, за глаза его еще величали хозяином Каратумской тайги, хмурый был дед, нелюдимый, жил верстах в десяти от деревни, как раз получается, в местах, где без проводника враз заблудиться можно, так как тайга там черновая и топи. Избы его никто не видел, поговаривали, что сам леший ему помогал строить дом. Деревенские редко обращались к старцу, потому как побаивались его чудодейственной силы, но уж если крайний случай наступал, то шли к заранее оговоренному дереву и знак особый оставляли. Никодим никому не отказывал, придет, пошепчет, травяного настою даст, глядишь, дело на поправку пошло. Вроде доброе дело сделает, а не привечали его, за стол не саживали. Так вот, подходит он в самый разгар спора, кому брать мальчонку, постоял маленько, послушал, да и говорит: «Негоже люди так измываться над мальцом, творите добро, и болеть не будете, пойдем Ваня», — взял за ручонку и пошли. Толпу как водой холодной окатили, враз присмирели, кто-то выкрикнул:
— Может у нас душа вся слезами изошла, глядючи на него, но у всех семеро по лавкам.
— Твоя правда, один я живу, значит сподручней будет его на ноги поднять, — остановившись ответил Никодим.
Общество с облегчением выдохнуло и стало расходиться по домам, а общий смысл всех суждений был примерно одинаков: «Мол, хорошо, что так все удачно разрешилось, и старику будет не скучно, будет ему отрада в старости».

Какое-то время еще посудачили в деревне об этом случае, помыли кости Никодимычу да забыли благополучно. Тем временем Ванюшка подрос, окреп и стал настоящим помощником в нехитром хозяйстве лесного жителя. Часто случалось хозяину Каратумской глуши отлучаться по своим знахарским делам, порой отсутствовал по нескольку дней, объявится неожиданно дома, а дверь даже не скрипнула, Ванюшка по первости аж вздрагивал от неожиданного голоса за спиной, а потом привык. Присядет дед на лавочку, оглянет избу уставшим взглядом и с удовольствием отметит, что внучок зря время не терял, в избе чисто, сушатся только что собранные грибы, ягоды, травы всякие от хворей.  Давно Никодим стал замечать способности внука предвидеть события, вот и сейчас он знал, что он объявится, потому и не остывший чугунок с кашей на столе, отвар из трав, придающий сил, в такие минуты легко становилось на душе у хозяина. Стал потихоньку его с собой в лес брать, учил понимать язык зверей, деревьев, чувствовать дух природы, травы показывал и коренья всякие, приговорам, заговорам учил, в общем, всю накопленную вековую мудрость старался передать. Иван с удовольствием слушал деда и запоминал, а однажды даже обошел деда в искусстве приготовления отваров, добавив в него своих трав. Напиток получился насыщеннее по вкусу и сильнее по свойствам.
 
Как только сумерки перейдут в потемки, дед зажигал лучину, забирался на русскую печь и начинал рассказывать про лешаков, Бабу-ягу и прочую нечисть.  Сегодня он был в хорошем настроении и настолько увлекся рассказом о путешествиях по другим мирам, встречах с чародеями, чудищами, что не заметил, как внучок вылез из-под рогожи и перекочевал с полатей на печку, лишь почувствовав, что он жмется к его боку, посмотрел в его глаза голубые, как небушко, улыбнулся и сказал:
— Напугался небось?
— Маненько, — ответил Ваня и потупил глаза.
— Заговорился я сегодня, больше не буду, давай спать, а то завтра рано вставать, надо на Худыкинскую гриву идти, а дорога туда неблизкая, много сил отнимает. Ваня сделал попытку напроситься с дедом, но он, сонно зевая, сказал привычные слова:
— Рано тебе на тот свет ходить.
— Деда, а зачем тебе туда идти, если ты ничего оттуда не приносишь? Я даже заметил, что ты потом три дня с печи не встаешь.
— Понимаешь, дом там без присмотра, вот я и наведываюсь, положено мне, в свое время хозяйка тамошняя меня уму-разуму научила и на путь верный направила, пока она в другом мире живет, я в этом присматриваю за избой, чтоб порядок был.
— В другом мире?
— Все, спать пора, ни о чем не расспрашивай, ничего больше не скажу. Дед повернулся набок и дал понять, что спит.

Бывало, проснется Иван, а старика уже и след простыл, солнце во всю стучит в ставни, аж потрескивают от жара. «Все понятно, дело рук Никодима, с Дремой договорился, пустил его в дом переночевать, а тот и рад стараться. Ну дед, опять тайком улизнул, как пить дать, избу пошел проведать», — догадается Иван. Залезет на чердак, пересчитает сушеную рыбу, висящую под потолком на нити, так и есть — не хватает десятка.

Дед рассказывал про кота Баюна, который жил в безжизненном лесу на пути к избушке и каждый раз пытался его усыпить своей песней, когда тот шел через лес, так вот, чтобы остаться в живых, решил он кормить кота рыбкой. Кот Баюн оценил поступок деда и даже один раз спас ему жизнь, когда тот оступился на тропе. Никодим уж наполовину увяз в болоте, как на соседней кочке объявился кот, глазища горят огнем, когти выпустил, шерсть на загривке дыбом, шипит, а потом как замурлыкает, удивительное дело, что сквозь этот мур-мур вроде как песня слышится или сказка какая, только слов не разобрать, враз усыпил, очнулся возле избушки, как будто и не тонул. С тех пор дружба у них, кот до самого дома провожает деда, сядет на столбик и давай мурлыкать, только зря, потому как все птицы и звери знали про коварство кота — все уже давно попрятались. Посидит-посидит кот, да и в обратный путь направится.

Пролетело три лета и три зимы, вырос Иван, окреп, основательный стал, еще чувствовалась в нем сила особенная, да не та, что подкову гнет, а что уважать заставляет. Стал один ходить к Каратуму-исполинской горе, с нее всю округу было видно. С первого взгляда гора как гора, бока ее были поросшие лесом, а вот вершина абсолютно лысая, поляна, некошеная посреди леса, одно время пытались деревенские мужики здесь косить, но трава каждый раз родилась худая, да и далеко было возить, так и забросили это дело. Местные поговаривали, что на этой горе жил старец, повелитель теплых ветров, равный по силе остальным ветрам-старшим братьям. Когда надолго устанавливалась промозглая погода, и люди могли остаться без урожая, то они обращали свои взоры к горе Каратум и просили южный ветер о помощи.

Люди из окрестных деревень несли дары к горе, просили помощи, видя людское горе, старец начинал раздувать свою бороду и теплый ветер начинал поступать в долину, тучи уходили и устанавливалась ясная погода. Стали завидовать меньшему брату буйные холодные ветра, а потом и вовсе решили прогнать его с вершины горы, завязалась битва, равной которой не было в округе, укатали вершину, ни деревца, ни плодородного слоя, камень и тот в мелочь рассыпную превратился. Понял младший из ветров, что не победить ему братьев, кинулся вниз вдоль склона горы, а братья не отступают, закружили его так, что ударился он об среднюю часть горы и потерял силу. С той поры в том месте река выходит из горы, бежит по образовавшемуся уступу и падает вниз. Долгое время журавлевцы закликали теплый ветер, но ни разу он больше не спустился в долину.

Никодим все реже бывал в этих местах, трудно было старику ходить по тайге, а вот Иван-другое дело, часто приходил он к Зельному водопаду. Он любил смотреть на бурные потоки, на радугу, что в солнечную погоду образуется из мелких брызг, на реку Крутишку, что стремительно несется по склону, разбиваясь в пену о валуны. Кликал Тихона, местного лешего, он жил в пещере за водопадом, потом с ним шли осматривать лес. Кстати, пещера ему досталась от Михаила Потапыча, он одну зиму в ней провел и нашел себе жилище получше, под корнем вывороченного кедра. Говорит, по молодости к зиме не подготовился, а когда неожиданно холода пришли, то залез в первую попавшуюся пещеру, всю зиму ворочался уснуть толком не мог, громкий водопад будил, только заснет, сон снится, будто тонет на реке.

Тихон ко всем делам подходил по-хозяйски, петли на зверя рвал, капканы закрывал, смотрел, чтобы бобры не переусердствовали с плотинами и не превратили лес в большое болото, белок заставлял убирать шелуху от шишек, следил, чтобы никто не хулиганил без его ведома, хотя сам любил пошутить, особенно над людьми. Бывает, собирают бабы клюкву среди болотных кочек, а он уже тут как тут, вид кочки приобретет, сидит не шевелится, только кто подойдет, он как подпрыгнет и заорет какую-нибудь ерунду. В последний раз кукукнул по кукушачьи, Анисья из шишкаревской деревни с испугу так его ударила корзиной, что у лешего на голове веточки сломались. Бабы, конечно, во всю прыть понеслись с болота, крича что-то несусветное про нечистую силу, а Тихон неделю перевязанный ходил. Ох и досталось тогда лесному зверю, все по норам и кустам сидели, лишь бы лешему на глаза не попасться.

Иван и Тихон навещали Михайло Потапыча, его как всегда можно было найти там, где можно полакомиться. Он знал заранее, что мы идем не с пустыми руками, радовался лакомствам как ребенок. Пойдут осматривать тайгу и здесь работы всем хватает: Иван зверей лечит, леший пересчет лесного хозяйства ведет, Михаил Потапыч рычит в промежутках между едой, хозяина тайги из себя корчит. Пройдут, бывало, по лесу, глядишь, порядок везде образовался.

Вернется Иван домой, а Никодим уж у ворот дожидается, обо всем подробно расспросит, похвалит, а у самого грусть в глазах, так как чувствовал он, что сила его чародейская тает с каждым днем. Никодим задумался: «Было время, когда ударом посоха, он мог вызвать дождь, ветер, перенестись на далекие расстояния, но уже два года не может он воспламенить духовный камень в посохе, силы не хватает. Да что уж тут говорить, редкий гость он теперь в Каратумской тайге, да и что он теперь может без силы».

Шло время, и почувствовало зло ослабление чародейской силы Никодима и послало своего слугу в местные болота разведать, что да как. Приползло это чудище заморское невесть откуда, посеяв страх и ужас среди обитателей леса и людей. Счастливчикам, которым удалось унести ноги, говорили, что это огромная змея размером с полоза и с головой петуха, а на голове у него вместо красного гребня белое пятно в форме короны. Передвигалось чудище как гусеница, подтягивало тело и при помощи хвоста выбрасывало его вперед, складывалось ощущение, что оно быстро шагает. Почувствовав смрадный дух и ужасное шипение, лесные жители бросались в бегство с обжитых мест и подавались куда глаза глядят. А уж кого заприметит или настигнет Василиск, превращал его в холодный камень. От его дыхания чахли деревья, кусты и трава — все, в ком билась энергия жизни. Каждый раз как Ивану приходила мысль сразиться с ним, Никодим тут же закрывал все ему пути-дороги, оставляя только одну — домой.

Чем ближе расширялись владения Василиска, тем мрачнее становился дед Никодим, порой он брал в руки свой боевой посох, долго колдовал над ним, лицо его в такие минуты принимало отрешенный вид, потом переводил свой взгляд на Ивана, разглядывал, как будто видел впервые, качал головой и отставлял посох. Иван не раз уговаривал деда вместе сразиться с болотным чудовищем, на что дед упавшим голосом отвечал:
— Нет больше во мне силы, не чую ее, был хозяином Каратума да вышел весь, стар стал.
— А я на что? Научи, как обращаться с посохом, — не унимался Иван.
— Чтобы посохом владеть, надо заслужить такое право, да и не послушается он тебя.
— Как он может не послушаться меня, он же не живое существо.
— Вот и не прав ты, Иван, еще как живой, да еще и волшебный, не удержишь ты его в руках.
— Иван ухмыльнулся, хотел взять в руки посох, но тут же отпрыгнул от него и стал дуть на ладошку, на которой соскочил волдырь, как после ожога.
— Ничего себе, как это он?
— Это он тебя пожалел, а мог бы и убить. Не торопись Иван постигать колдовскую науку, успеешь еще, лекарское дело освоил, да звериному языку обучился — большой шаг сделал. Никодимыч продолжал что-то бубнить несвязное себе под нос, а Иван стоял улыбался, так как прошлогодняя история всколыхнула в нем чувства с новой силой. Дело было так...

В прошлом году девчата ходили ягоду собирать и натолкнулись на Ивана, идущего с полной корзиной малины, идет и ругается на кого-то. Увидел их — смутился, а они окружили его и давай расспрашивать: кто такой, почто их малину собирает без спросу. Иван совсем голову повесил, а они смеются, не пущают его из круга. Развеселились девушки, проходу не дают, тут самая бойкая из них — Василиса, подошла к нему вплотную, руки в боки, ножкой топнула и говорит:
— Пока не расскажешь, где малины набрал, не выпустим из круга.  Дружка твоего как зовут, что в кустах прячется?
— Мишка, — тихо ответил Иван.
— Зови его сюда, быстро! — приказала Василиса. Новый взрыв смеха.
— Василиса, отпусти его уже, видишь он совсем оробел, — кричат девчата, а сами покатывались от смеха по поляне.
— Кстати, а за что ты его ругал? — продолжала беседу Василиса.
— Да он малины больше ест, чем собирает, еще ветки ломает зазря, вот и ругал, тебе какое дело, пошел я, мне домой надо, — ответил Иван и хотел было обойти Василису, но та загородила ему путь.
— Не…, так дело не пойдет, пусть твой друг нам покажется, тогда пойдешь, — упрямо настаивала Василиса.
— Будь, по-твоему, — сдался Иван, — мишка, покажись! Из кустов послышался треск ломаемых сучьев и на пригорок вылез здоровенный медведь. Смех на поляне оборвался, а потом раздался дикий вопль, долго еще девичьи голоса отдавали эхом по лесу. Иван собрал брошенные корзинки, так как голос совести требовал вернуть их хозяевам, и только тут услышал, что кто-то всхлипывает за елкой. Медведь заревел, Иван показал ему кулак и замахал на него руками, медведь тут же исчез в малиннике. Иван обошел елку кругом и увидел девушку, которая, склонившись к коленям и обняв их руками, тихонько плакала.

Иван успокаивающим голосом сказал девице:
— Не бойся, он ушел, он сам всех боится, потому и рычит со страху.
— Правда? Она подняла на него глаза и Иван почувствовал, что он в них утонул. Глаза у нее как озера местные: глубокие, зеленые, русая коса до пят, а голосок, «словно речка по камушкам бежит»: переливчатый, звонкий.
— Правда, — он почувствовал, как огнем жарким обдало его щеки, а в груди сердце сжалось, а потом отпустило.
¬¬— А ты у Никодима-колдуна живешь? — со страхом в голосе спросила она.
— У него. Но он добрый, он людям помогает, — ответил Иван.
— А ты?
— А что я? Я тоже добрый, если только надо мной не смеются.
Тут девушка встала, стряхнула с сарафана прошлогодние елочные иголки, подобрала корзинку, которую обронила со страха и уже доверительным тоном спросила:
— Проводишь до деревни? Подняла на Ивана глаза и столько в них было мольбы, что он не мог отказать.
— Пойдем, тут недалеко, — ответил Иван.

По дороге они разговорились, он узнал, что она дочь мельника, живет на самом конце деревни.
— Я тебя что-то не видел, когда мы с дедом приезжали за мукой к вам на мельницу.
— А я видела тебя в окошко, просто отец мне запретил выходить.
— Почему?
— Побаиваются вас в деревне,— ответила Настя.
— Ясно, но ведь мы никому зла не делаем, просто мы умеем делать то, чего остальные не могут.
— Все равно…
— Ты тоже боишься? — спросил Иван и внимательно посмотрел на нее.
— Теперь нет. Вижу, что добрый.

Всю дорогу они болтали без умолку, даже наперегонки посоревновались, незаметно для себя вышли из леса на пригорок, а с него было видно деревню, что находилась на той стороне реки Веретенки. Иван хотел идти дальше, но девушка остановила его.
— Здесь я уже сама дойду, не надо меня провожать дальше, боюсь побьют тебя деревенские после того, что порассказали девчата. Спасибо тебе, рада была с тобой познакомиться.
— Так мы же даже не познакомились, вот дурья башка! Меня Ваней кликают — сказал Иван и подал руку.
— Меня Настей, — сказала девушка и протянула руку.
— Настя… Рука у тебя холодная, пока не согрею, не отпущу.
— Ну всё, мне идти надо, в деревне, наверно, уже паника, того и гляди мужики с дубьем прибегут.

Тут в отдалении послышался шум и голоса людей, много людей двигалось в их сторону.
— Это за мной, тебе уходить надо, — встревожилась Настя.
— Постой, — сжал в руках ее ладошки Иван, — Мы с тобой еще встретимся?
— А ты хочешь? — спросила Настя.
— Хочу, — ответил Иван.
— Значит, свидимся еще, только чур уговор, медведя с собой не бери.
— Когда же Настенька? — сказал Иван, а сам стал пересыпать в ее корзинку свою малину.
— Зачем, Ваня?
— Чтобы ела и меня вспоминала, — засмеялся Иван, — так когда?
— Захочешь меня увидеть, приходи на следующий год в деревню на празднование Малинника, я там буду.
— Через год? А раньше нельзя?
— Боюсь раньше не получится, тебя деревенские побьют, да и меня тятя теперь долго не пустит с подружками гулять. Уговор?
— Уговор. Иван украдкой заглянул в зеленые глаза Насти и сказал: «Я обязательно приду», — потом резко повернулся и побежал по склону горы, ему так хотелось оглянуться и увидеть ее, но он пересилил желание, потому как знал, что иначе не сможет уйти.  Он бежал что есть силы, нет, он летел, как будто за его спиной выросли крылья.

Приятные воспоминания прервал Никодим:
— Я тебе дело говорю, а ты как дурак стоишь, улыбаешься.
— Какое дело? Пришел в себя Иван.
— Так ты не слушал меня? Опять про свою Настасью думаешь? Да, видать крепко тебя девка зацепила, по-настоящему. Так тем более ты должен пойти со мной. Так как над ей и всей деревенской округой опасность нависла смертельная. Смрад змия уже здесь ощущается, еще немного и войдет он в силу великую. Тогда никакое колдовство супротив него не подействует.
— А куда идти-то, деда?
— К избе пойдем.
— К избе? Зачем?
— Там все узнаешь.
Иван аж дар речи потерял, дед сам предлагал ему пойти на тот свет, а раньше и слушать его не хотел про то, чтобы вместе сходить. Никодим как будто мысли его прочитал и говорит: «Стар я стал, боюсь совсем силы покинут меня, надо дорогу тебе показать к избе Бабы-яги, родственница она мне дальняя, пришла пора силой тебя колдовской наделить». После непродолжительных сборов вышли они из избы, посидели на крылечке чуток на дорожку, да и отправились в путь.

Холодная роса обильно мочила ноги, поэтому каждый шаг отдавал легким причмокиванием, нитевидная тропинка неумолимо ныряла то вверх, то вниз, обходя непролазные заросли и гиблые места. Иван заметно запыхался с непривычки, а Никодим как будто почувствовав, обернулся и сказал: «Нельзя Ваня здесь останавливаться, иначе не выберешься из леса, время здесь нарушено, вот к примеру сядешь на пенёк отдохнуть, вроде посидел чуток, а время вперед ускакало, борода седая выросла, ну а если уснул, так и вовсе с жизнью попрощался, в общем, спешить надо, чуть-чуть осталось». Только сейчас Иван заметил, что лес какой-то необычный, коряжистый, и птицы здесь не поют. Иван прибавил шагу и нагнал Никодимыча, а вскоре и лес расступился и выпустил их на поляну, посреди которой стояла изба, покосившаяся от времени, ее окружал тын из костей, а на длинных шестах висели черепа.

Иван поежился и спросил старика:
— Здесь Баба-яга живет?
— Жила когда-то, да на своем веку я ее не встречал, — ответил Никодимыч.
— Боязно как-то, вдруг вернется?
— Ну вернется, тогда и думать-гадать будем, пойдем, а то здесь у живого человека кровь быстро стынет, — стал поторапливать знахарь.
Он подошел к воротам, обернулся к Ивану и сказал:
— Дальше пойдешь один.
— А ты разве не пойдешь?
— Мне нельзя, только добрый молодец может войти. Здесь Ваня и простимся, все что сам знал, я тебе передал, теперь ты должен своей тропой пойти.
— Ты вернешься домой? — растерянно спросил Иван.
— Нет, теперь ты в нашем доме хозяин и всей Каратумской округи, а мой путь в этом обличье завершен, но ты не горюй, мы обязательно еще увидимся.
 
На прощальных словах старого колдуна лес вдруг загудел, заволновался, и порыв ветра ворвался на поляну, дунул с такой силой в Ивана, что пришлось заслониться от него рукой и опереться на ворота. Ветер пробежал до середины поляны, ослаб и сошел на нет.
«Ничего себе, что это было?», — удивленным голосом спросил Иван у Никодима.  Ответа не последовало, он обернулся, но никого рядом не увидел, только посох лежал в траве. Иван еще несколько раз прокричал имя деда, но каждый раз ответом была тишина. Он прошелся по поляне, но Никодима и след простыл. Грусть разлилась дегтем на душе у Ивана, нехорошо они попрощались, хотя, с другой стороны, может так оно лучше будет.
 
Иван толкнул ворота и вошел во двор, прямо перед ним стояла изба на двух огромных пнях, корни которых наполовину вылезли из земли, и как змеи расползлись в разные стороны до самых ворот. Только перешел Иван границу живых, как один из корней зашевелился, вылез из земли, зацепился за ворота и закрыл их за Иваном. Двор был небольшой и окружавший избу лес давно перемахнул через тын, и он стал его частью, ветки деревьев свесились над крышей, переплелись между собой и, казалось, что изба одной стороной вросла в лес. Чувствовалось, что здесь давно никто не жил, хотя свежие подпорки у тына, свежий сруб на колодце и срубленные кусты талины вокруг избы говорили о том, что кто-то присматривал за избой.
 
«Это дело рук Никодима», — догадался Иван, больше некому. На заднем дворе был виден сарай для хозяйственных нужд и банька, обе постройки вросли в землю, обросли мхом и лишайниками, покосились от времени, у бани дверь слетела с петель и была просто прислонена к проему. Иван прошелся по двору, подошел к сараю, на стене висела коса, бросилось в глаза, что она была не ржавая и отбитая, кто-то недавно ее пользовался. Заглянул в сарай, в полутьме он разглядел поросшую травой шелуху от пшеницы и солому. Отодвинул тяжелую дверь в баню и вошел вовнутрь, приятно обдало горячим духом, в воздухе пахло: еловым лапником, травами, закопченными бревнами. Удивила новая шайка полная воды и свежий березовый веник на лавке. «Определенно, Никодим приложил бондарское умение, еще этот аромат трав очень знакомый, ну, конечно, он один в один перекликался с тем, который был в бане на Каратуме», — пришло на ум Ивану. Воспоминание о происшествии с дедом погрузило его в унылое настроение, с понурым видом он вышел из бани, поставил дверь на свое место и подошел к избе.
 
Изба изначально была добротная, сложенная из могучих бревен, видно было, что когда-то пазы между ними были аккуратно проложены осокой, но время состарило ее, скособочило, бревна потемнели, рассохлись, а местами и вовсе пришли в негодность. Несмотря на то, что бревна казались ветхими, в целом создавалось впечатление о достаточной крепости строения, чего не скажешь о крыше. Стропила разошлись, и она просела посередине, концы некоторых досок приподняло ветками соседних деревьев, и местами зияли дыры, в которых обустроили гнезда вороны. Рогатка, когда-то украшавшая конек, висела боком и один из рогов смотрел в землю. Войти в избу не представлялось возможным, так как парадным входом она вросла в лес, а к Ивану стояла противоположной стороной, которую украшало одно единственное окно, оно было небольшое и располагалось высоко от земли. Иван прикатил чурку, которой подпиралась дверь в баню, встал на нее и попытался рассмотреть обстановку в избе, но окно было затянуто вековой паутиной и пылью, и что-то увидеть не представлялось возможным. «Ладно, попробуем произнести заклинание», — сказал Иван.  Он на всякий случай отошел на несколько шагов от избы и крикнул: «Избушка, избушка! Повернись ко мне передом, к лесу задом!».

Человеческий голос разбудил потусторонние силы, упала крышка с колодца и из него полилась вода, заливая корни, они зашевелились и стали вылазить из земли, избушка вся заходила ходуном, на крыше начали подпрыгивать доски, рога упали и рассыпались в труху, а там, где они сидели, начали расти новые. Вдруг в окне загорелся свет, Иван увидел, как через стекло огромный паук сверлит его своими круглыми глазами. Неожиданно корни зашевелились и стали выползать из земли и шипеть как змеи. Иван отступил на всякий случай в угол тына и стал ожидать конца представления, треск все нарастал, а потом что-то грохнуло, земля задрожала, раздался хохот филина и все затихло.

Перед Иваном высилось высокое крыльцо о трех половицах, на самой нижней сидел кот Баюн. Увидев молодца, заговорил:
— Здравствуй, Иван. Никак за силой колдовской пришел? А не боишься, что не осилишь науки Бабы-яги?
— Не боюсь, ибо если не осилю, то в камень превратит Василиск все живое, значит и выбор у меня один, обрести силу и победить чудище.
— Достойно сказано, ну раз решение принял, назад пути нет, — протянул кот, он стал принюхиваться и явно чем-то был недоволен, — пойди в баньку, смой русский дух, уж больно от тебя вашим миром пахнет, иначе изба не впустит. Банник уже давно баню протопил, тебя дожидается. В Иване боролись сомнения, не очень-то он доверял коту, но тут же поборол в себе минутную слабость и послушался кота Баюна.
 
Вернувшись из бани, Иван хотел присесть на крылечко избушки перевести дух, но кот Баюн, стоя в дверях, сказал: «Заходи в избу, вечерять будем». Только Иван перешагнул порог избы, как дверь за ним сама захлопнулась, а его подхватила неведомая сила и посадила за стол.
— Видно понравился ты избе, — сказал кот.
— А что это за неведомая сила меня подхватила? — спросил Иван.
— Это Бабы-яги слуги, три пары рук, мало кого они привечали, все больше выкидывают из избы или давят на месте. Тебе повезло, Банник хорошо постарался, выбил веником из тебя живой дух.

Кот запрыгнул на сундук и стал точить когти о крышку, потом как зашипел, шерсть дыбом встала, глаза вспыхнули гнем, ржавый замок качнулся на сундуке, что-то заскрипело внутри него тяжело и натужно, будто жернова на мельнице, и он открылся. Кот спрыгнул на пол и снял замок с петель. Крышка открылась и из сундука вылетела скатерть, словно птица взлетела до потолка, ударилась о срединное бревно и упала на стол. Иван от неожиданности вздрогнул, но усидел на лавке, а скатерть тем временем раскрутилась, расправилась и затихла. Кот сел перед столом и начал нараспев произносить заклинание:
«Скатерть браная, простая, ты яви яства из края,
Где на царстве Вечный Сон мраком дивным окружен».

Тут же на скатерти появились всевозможные кушанья, от пирогов и калачей, до икры севрюжьей и осетровой. Иван налил из жбана медвяного кваса и с удовольствием осушил ставец (деревянная чаша). Пока кот уплетал сметану с блинами, Иван попробовал всего понемногу и ощутил, как внутри него приятно разливается сытость. Веки его стали тяжелыми, он почувствовал, что не может даже пошевелиться и, наверно, он бы уснул прямо на лавке, но его подхватили три пары рук и уложили на полати, что располагались сразу за печью под самым потолком. Вся изба была пропитана запахами снадобий, зелий и трав, которые были повсюду. Особый дух избушки чудесным образом влиял на Ивана, он чувствовал, что погружается в долгий сон.

Ему снилось, что он летит в какую-то пропасть, вокруг была непроглядная тьма, а потом внезапно появился свет, такой яркий, что даже на мгновение ослепил Ивана, и он очутился посреди цветущего луга. В отдалении стояло высокое дерево, его крона уходила в синее небо, а нижние ветви свисали до самой земли, среди гигантских листьев виднелось огромное количество гнезд, птицы от мала до велика, перепархивая с ветки на ветку, пронзительно щебетали, а девы с рыбьими хвостами, раскачиваясь на лианах, пели чудесные песни. Иван был заворожен представшей картиной и какое-то время стоял в оцепенении, а когда пришел в себя, то увидел, что под деревом сидит старичок в белой шляпе с удочкой.

Иван подошел к старичку и поздоровался, старик приветственно приподнял шляпу.
— Вы не подскажите, где я? — спросил Иван.
— Как не подсказать, ты на том свете, на райском острове. Ключи от этой Священной Земли есть только у перелетных птиц и у избранных душ людей, — ответил старичок.
— Значит я умер? — поинтересовался Иван.
— Нет, ты спишь мертвым сном.
— А вы кто? — продолжал расспрашивать Иван.
— Я Дрема — мастер снов, благодаря мне ты оказался в нужном месте. Кот Баюн попросил меня провести тебя к Мировому Дереву. Я должен раскрыть тебе тайну твоего появления и вручить тебе силу и знание предков. Ты не простой человек, в тебе течет кровь очень сильных духов, чьи имена я не могу тебе раскрыть. Никодим почувствовал, что ты необычный ребенок, потому и взял к себе. Твоя сила спит, ее надо разбудить, для этого ты должен много познать.
— Что я должен для этого сделать, — спросил Иван.
— Полезай в дупло Мирового Дерева, ты окажешься в Верхнем мире, там тебя встретит Див и даст тебе наливное яблоко. В том яблоке заключена огромная сила, съев его, ты сможешь видеть и чувствовать больше, чем обычные люди. Ты обретешь власть над посохом Никодима, а это единственный магический предмет в вашем мире, который может повелевать силами природы и открывать окно между мирами. Бабе-яге он достался от одного могущественного духа, она рассчитывала сама им владеть, но посох ей не покорился, так как магически камень имеет мужское начало, поэтому он достался ее родственнику Никодиму. Открою тебе тайну, что Василиск боится двух вещей: своего отражения и хорька.
— Хорька? – удивился Иван, — как же он может его победить?
— Василиск терпеть не может запаха, который исходит от хорька, он перебивает его собственный смрад, он начинает задыхаться, и терять силу.

Иван не стал мешкать, он поблагодарил Дрему и отправился в путь вокруг древнего древа, через час он увидел с восточной стороны огромное дупло. Залезть в него оказалось непросто, так как оно находилось примерно в десяти аршинах от земли. Иван призадумался, возвращаться и спрашивать у Дремы было неудобно.  Пока Иван был погружен в свои размышления, к нему подлетел огромный орел и обратился к нему со словами:
— Здравствуй, Иван, вот и свиделись. Иван вздрогнул от неожиданности и даже отступил на два шага, но в какой-то момент ему показалось, что этот голос очень знакомый, увидев, что сказочная птица проявляет к нему самые добрые намерения, спросил:
— Ты меня знаешь?
— Конечно, ведь я тебя воспитывал.
— Никодим?! Иван бросился к нему и стал обнимать.
— Да будет тебе, смутилась птица, все хорошо у меня, теперь я охраняю границы между мирами. Ты я вижу время даром не теряешь, молодец, сумел-таки попасть на остров Буян. Хочу дать тебе наставление, прежде чем мы расстанемся, посох мой теперь принадлежит тебе, в нем заключена энергия жизни, он помнит отпечатки многих великих рук, служи ему верой и правдой, и он станет тебе помощником в добрых делах. Обо мне не переживай, просто подошел мой двухсотлетний срок пребывания в вашем мире, теперь ты хранитель знаний в той стороне.
— Тебе двести лет?
— Нет, намного больше, здесь нет понятия времени, верней оно измеряется иным способом.

В это время мимо них пролетела Баба-яга в ступе, а следом огнедышащий дракон.
— Это же Баба-яга, — воскликнул Иван.
— Она самая, полетели с драконом в тридесятое царство на день рождения к жар-птице.
— А почему она дома не появляется?
— Я же говорю, здесь другой ход времени, как бы тебе объяснить, в общем представь, что здесь прошел один день, а там на Каратуме сто лет. Да и не может она быть долго в вашем мире, ведь одна ее половина родом из мира мертвых.
— Ну, Иван, пора тебе на вершину Мирового Дерева, так как сон твой заканчивается, тебе долго нельзя здесь быть. Пока Дрема держит твой сон, время равное земному, а как вытащит удочку, на земле ты будешь глубоким старцем, опоздаешь ты к своей Настеньке.

Услышав, что он может не успеть вернуться живым на Каратум и никогда больше не увидеться с Настей, близкая опасность взбодрила разум Ивана.
— Как же мне добраться до дупла? — с растерянным видом обратился Иван к Никодимычу.
— Садись ко мне на спину, я мигом тебя домчу. Иван обхватил могучую шею орла, он взмахнул несколько раз крыльями, и вот оно дупло. Иван прыгнул со спины орла и схватился за край дупла, подтянулся и сел. Он помахал Никодимычу, закрыл глаза и бросился вниз, но падения не случилось, он почувствовал, что стремительно несется вверх, а через мгновение был уже на вершине.

Он завис в воздухе напротив огромных глаз, они смотрели на него сквозь листву, слышно было дыхание, которое легким ветерком колыхало крону дерева. Иван догадался, что перед ним Див.
— Здравствуй, Див, хранитель Мирового дерева, — Иван в знак уважения склонил голову.
— Здравствуй, Иван. Много слышал о тебе, говорят ты заступник всех зверей и леса.
— Помогаю иногда, но я не один, еще леший, медведь…
— Знаю, все знаю, и про то, зачем ко мне пришел. Яблоко у меня есть, оно недавно поспело, значит появился на свете тот, кому необходима сила в борьбе со злом. Если это ты, дерево отдаст его тебе, ты должен тут же съесть его, иначе растает у тебя в руках. Ну, а если не отдаст, то не обессудь, — сказал и глаза исчезли.

Листва раздвинулась и прямо перед Иваном возникло яблоко, оно не висело как обычное на ветке, а тоже висело в воздухе. Яблоко горело огнем, и лучи света слепили Ивана, он протянул руку к нему, и оно само легло ему в ладонь. Иван послушался Дива и сразу съел яблоко.
 
В это время Дрема вытащил удочку со сном Ивана, и он тут же проснулся в избе у Бабы-яги. Он встал, прошел в кухню и удивился тому, что вещей прибавилось, у двери стояли кожаные сапоги с загнутыми носами, над сундуком висел меч, а возле окна висела дудочка, на лавке, что стояла возле стола, лежала шапка, рукавицы. Скатерти-самобранки уже не было, да и сундук был закрыт на замок. С печи свисал ковер, а на ковре дремал кот. Заслышав шаги Ивана, он подскочил и начал совестить его:
— Ты что так долго, я уж думал, ты не вернешься, целый месяц прошел.
— Месяц? — удивился Иван.
— Он еще удивляется, ты в зеркало посмотри на себя, усы выросли.

Иван подошел к зеркалу и подивился, кот был прав. Ему внезапно пришла мысль, что за это время Василиск много мог беды наделать. Он повернулся к коту и хотел спросить его про деревню, Настю, но кот опередил его, рассказав ужасные новости:
— Во всей Каратумской тайге хозяйничает Василиск, даже в деревню Журавли зашел, всех жителей в камни превратил и проглотил. Теперь в нем силища огромная сидит. Я и то, с Худыкинской гривы не ухожу. Горечь разлилась по душе у Ивана, стукнул он кулаком по столу, да так, что стол дубовый развалился весь.
— Опоздал, надо идти и сразиться с чудищем, — решительно сказал Иван и направился к выходу.
— Подожди, не торопись, тут подумать надо, ты теперь хранитель Каратума, нельзя проиграть тебе битвы, иначе всему живому погибель будет, — задумчиво произнес кот Баюн.
— Что делать то? — спросил Иван кота.
— Надо тебе попробовать посох в руки взять, посмотреть силу свою. Я пытался его принести, но только лапы обжег, так он и лежит на поляне, где Никодим исчез. Кстати, Никодима видел?
— Да, встречались. Он теперь границы миров охраняет.
— Хороший колдун был, рыбку приносил, — посетовал кот.

Пока кот вспоминал свою дружбу с Никодимом, Иван нашел посох, опасливо дотронулся до него и тут же отдернул руку, но посох был на удивление не горячим, тогда он взял его в руки, повертел, магический предмет был абсолютно безжизненным. Иван вернулся в избу в расстроенных чувствах, силы окончательно покинули его, и он сел на лавку, не зная, что делать дальше. Тут его взгляд упал на сапоги.
— Откуда они здесь?
— Что? — не понял кот.
— Сапоги, дудочка, ковер на печи, откуда они появились? — спросил Иван.
— Да они тут всегда были, просто теперь у тебя открылись способности видеть то, что сокрыто от обычных людей. Это все волшебные предметы, они находятся в ином мире, но раз ты их видишь, значит, можешь ими пользоваться и здесь. Лучший из волшебных вещей ковер-самолет, сразу скажу, его я не отдам, уж очень он мне по душе пришелся, мяконький, сны снятся фантастические, и я на нем на охоту вылетаю, а то что-то в последнее время лапы стали болеть.

Кот начал рассказывать о сапогах-скороходах, но Иван прервал его, так как вспомнил, о чем говорил ему Дрема.
— Баюн, а ты мог бы зазвать хорьков на поляну, у меня к ним дело есть.
— Ты что, они меня как огня боятся, а зачем они тебе? Тут Иван и выложил ему все, что узнал у Дремы, у кота аж глаза загорелись, но потом потухли, он поведал Ивану, что не может покинуть эти места, так как ходит не дальше границ мира земного и того света.
— Я тебе не помощник Иван, — признался кот Баюн, — Вот если Василиска сюда заманить, тогда другое дело.
— Нет, сюда он не пойдет, здесь его сила ослабнет, он понимает это. Надо чудище в его же логове давить. Ничего, кот Баюн, я к Михаилу Потапычу зайду, лешего позову, он с хорьками найдет общий язык, все вместе как-нибудь справимся. А сейчас давай спать ложиться, видишь уже ночь спустилась, а завтра предстоит великая битва, надо выспаться, сил набраться.
— Так-то оно так, но Михаила Потапыча не будет с вами, в камень его превратил Василиск, Настю твою пытался защитить, когда узнал, что чудище в деревню отправилось. Василиск первым делом на мельницу отправился, знал, как побольней тебе отомстить. Михаил Потапыч догнал его, преградил ему дорогу, встал во весь рост и зарычал во все легкие, на битву честную призывая Василиска, а тот увильнул от боя, в большой валун его превратил. Настя с отцом побежали к реке, там и стоят у воды два камня: один большой, другой поменьше.
 
Выслушал Иван кота Баюна, молча подошел к стене, снял меч-кладенец, вынул его из ножен, попробовал острие, потом рассек им воздух пару раз играюче, вложил в ножны, горестно поглядел на Баюна и сказал:
"Давай спать ложиться". Кот согласился и запрыгнул на печь. Иван же еще долго, сидел за столом, думу думал, да так и уснул сидя.

Первые лучи солнца разбудили обитателей избушки, Иван наскоро позавтракал, попрощался с котом Баюном и отправился в путь. Сапоги-скороходы быстро доставили его к пещере лешего, от неожиданного появления Ивана леший Тихон чуть в мухомор не превратился, аж подпрыгнул на месте, а потом кинулся навстречу другу, то-то было радости. Когда восторг поутих, Иван рассказал о своем плане как одолеть Василиска, план Тихону понравился, и он тут же принялся за дело, вышел из пещеры лег на землю и стал ей что-то говорить, потом подошел к воде и тоже пошептался с ней. Лес загудел, зашумел, трава заколыхалась, кочки на болоте пришли в движение и со всех сторон к водопаду стали прибегать хорьки, целое полчище хорьков. Иван рассказал хорькам о своем плане, а леший указал какими тропами надо идти и как действовать. Медлить было нельзя, так как Василиск с уже и до этих мест добрался, решено было выдвигаться немедленно.

Василиска было найти не трудно, он не прятался, так как был уверен в своей силе, сидел он на прогалине между двух болот Топкого и Змеинского. Иван вышел на поляну, и зычным голосом доброго молодца стал вызывать на бой Василиска и столько в его голосе было уверенности, Василиск аж разозлился, как ошпаренный кипятком он выскочил из норы. Иван неожиданно почувствовал прилив сил, камень в посохе неожиданно загорелся жарким пламенем, заискрился, а свет от него осветил всю поляну, Василиск на мгновение даже был ослеплен. В этот момент Иван подал знак и полчища хорьков напали на Василиска, тот пытался превратить их в камни, но Иван каждый раз опережал его и ослеплял молниями, вылетающими из посоха. Тогда Василиск стал бить хвостом, хорьки разлетались в разные стороны и наверно бы он их всех перебил, если бы не леший, он приказал огромному дубу упасть и придавить хвост чудищу. Дуб заскрипел, покачался и рухнул, прямо на Василиска, как только чудище было обездвижено, хорьки взяли его в плотное кольцо. Зловоние змея перемешалось с запахом хорьков, глаза у него заслезились, и он больше не мог превращать никого в камень, а тут еще и чихать взялся, как чихнет, так по несколько камней и вылетят, так и чихал, пока все камни из него не вышли. Похудел Василиск, ослаб, стал клятвенно уверять, что не тронет больше никого, да кто ж ему поверит лиходею. Подошел Иван, ударил посохом возле Василиска, открылись границы миров, и злодея затянуло в образовавшуюся дыру времени.

Зашумел лес вокруг поляны, стали кронами деревья кланяться, сквозь сухой подлесок травка зеленая стала пробиваться, вода отступила, уступив место суше. Камни, что выпали из Василиска, стали превращаться в людей. Они испуганно озирались по сторонам, пытаясь понять, что тут происходит. Иван поклонился Тихону, хорькам, всему живому, подошел к людям и рассказал им все, что с ними произошло. Как же обрадовались они, что Василиска больше нет. Стали благодарить Ивана, а когда выяснили, что это тот Иван, которого воспитал Никодим, то не смогли его от себя отпустить, так и шли все вместе до деревни.

Подходя к деревне, они увидели, бегущего вдоль кромки леса, здоровущего медведя, Иван без труда узнал в нем Михаила Потапыча. Мысленно он поблагодарил друга за помощь. Весть, о том, что Василиска больше нет, и что всех спас Иван, быстро облетела деревню, на каждой улице его обнимали, целовали, благодарили, и тут он увидел Настю с отцом, подошел к ней и сказал:
— Вот видишь, Настя, я пришел, как и обещал. Девушка засмеялась и по щекам разлился румянец.
— Да-да, только чуть-чуть опоздал, на три года.
— Ты не забыла обо мне? Ждала? — с жаром в голосе спросил Иван. Тут к ним подошел отец Насти и, обращаясь к Ивану, произнес:
— Ты еще спрашиваешь? Да она все уши мне прожужжала про тебя, все окна проглядела, мыть не надо. Берешь мою Настену в жены али нет? Говори при всем народе без утайки.
У Ивана ком к горлу подкатил от радости, он обнял Настю, потом повернулся к людям и сказал: «Люди добрые, без утайки Вам говорю, каждый день о Насте думал, считал дни до нашей встречи, с первого взгляда ее полюбил». Иван встал на одно колено и сказал просто, но от всего сердца:
— Будь моей женой.
— Я согласна, но при одном условии, что жить мы будем в деревне.
— Будь, по-твоему, — ответил Иван, — если люди не против. Народ одобрительно загудел, одобряя решение Ивана.

Этим же летом деревенские жители построили дом для молодых, а к осени и свадьбу сыграли. Ох и веселая свадьба была, сам медведь прибегал посмотреть. Все радовались в округе от мала до велика, три дня и три ночи плясали. И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало.