Нож, о котором целый год мечтал Федор, назывался «Охотничий». Он имел элегантный вид, отличную эргономику, удобную рукоятку и клинок длиной девять сантиметров. Такой клинок позволял ровно и без усилий нарезать все, что резалось. В ноже были спрятаны штопор, открывалка для бутылок и короткая кривая скоба для вспарывания консервов, а стоило в универмаге это чудо техники 3 рубля 50 копеек. Даже для нас, студентов, это были не Бог весть какие деньги, но у Федора они все время уходили на что-то другое, более в тот момент нужное, чем нож. Подойдет, бывало, Федор к универмагу, прилипнет носом к витрине, на которой лежит заветный ножичек, вздохнет и пойдет дальше, потому что денег у него только на обед, легкий ужин и пульку в преферанс. Никак Федор не мог наскрести наличности на нож. Я даже, видя, как он мучается, хотел подарить ему этот нож на день рождения, но Федор отказался, справедливо заметив, что ножи не дарятся. Так он и жил без ножа до самого конца июля 1985 года. Какой-то нож валялся в нашей 23-й комнате, но он был таким убогим, что мы с Федором этим ножом даже батон резать гнушались, руками ломали. Такие ножи обычно в столовых лежат, оттуда он, скорей всего, к нам и переехал.
А вообще, в общаге с ножами горе и беда. Еще когда будучи первачками, мы с Андреями, Мирновым и Германсоном по наивности купили в хозяйственном магазине первый столовый нож, он продержался у нас ровно один день. Потом исчез. Второй нож, который мы купили сразу же после пропажи первого, пропал через два дня. И пошло-поехало. Как мы с этим явлением ни боролись, и обыски у соседей делали и записывали в тетрадку, которую специально для этих целей завели, кому и что выдали во временное пользование – ничего не помогло. Ножи пропадали без вести.
Когда мы купили пятый нож, то на деревянной рукоятке выцарапали заглавные буквы наших фамилий – ГСМ, уж с этим клеймом нож далеко не уйдет, думали мы. Говорю же, наивные были. Один раз, правда, мы благодаря этому клейму нож отыскали. Мирнов отобрал его у девчонок с третьего этажа, которых мы даже не знали. Но это был единичный случай, эпизод в безуспешной борьбе с исчезновениями ножей. На следующий день после того, как Мирнов вернул нож в нашу комнату, он снова пропал, на этот раз навсегда.
Несмотря на то, что наши собственные ножи бесследно пропадали, в нашей 5-й комнате, тем не менее, долгое время на полке лежал ножичек. Железный, складной. Чей он был и откуда у нас взялся никто не знал, но ножичек прослужил нам целых два года, пока я не сломал его, пытаясь открыть банку с огурцами. Банку, кстати, я со злости стукнул кулаком, она свалилась на пол и, соблюдая законы физики, разбилась. Потом целую неделю, если не больше, в комнате стоял запах рассола.
Ну, с ножами немного разобрались, тем более, что к ним мы еще вернемся, а теперь о главном. С 1 августа у нас начинались военные сборы для всех четырех факультетов четвертого курса нашего института, о чем мы знали еще с прошлой осени. И знали, что они пройдут в Горьковской области, близ города Дзержинск. Наше знание этих фактов опиралось на то, что они всегда там проходили.
Кстати сказать, с этими сборами нам сказочно повезло. Дело в том, что продолжительность военных сборов еще совсем недавно составляла три месяца. И только с этого 1985 года период их проведения был уменьшен вдвое, что студенты одобряли всеми фибрами души. Нам придется провести в лесу полтора месяца вместо трех. Всего-навсего. Как не радоваться?
Отъезд на сборы был запланирован на 31 июля в среду, а я приехал из дома, где гостил после сессии, 29-го, в понедельник. Нужно было коротко постричься, собрать в дорогу котомку, узнать новости.
Федор по причине, которую он не счел возможным раскрывать, приехал из дома за неделю до меня. Чем он тут себя развлекал, мне было неизвестно, но судя по розовой массажной расческе на подоконнике и тапкам 35-го размера под его кроватью, Федор в одиночестве не скучал.
- Я думал ты завтра приедешь, - этими словами он встретил мое появление в комнате, когда я с вокзала приехал в общагу. Слова были с грустинкой.
- Спутал тебе планы? – поинтересовался я, кидая дорожную сумку на свою кровать.
Федор отрицательно помотал головой, но выражение его лица мою догадку подтверждало. Меня это впечатлило не сильно, не ночевать же мне на вокзале из-за его планов.
Мы пожали друг другу руки, и Федор поделился со мной, что в наших краях произошло за последнее время. Из того немного, что меня действительно удивило, была новость о том, что вместо сборов Федора оставляют при военной кафедре.
- У меня, как и у других ребят, отслуживших в армии, было право выбора. Я мог поехать с вами и быть на сборах важной птицей, например старшиной, но я решил не усложнять себе жизнь, поэтому ближайшие полтора месяца я проведу не в палатке с комарами, а здесь, в цивилизации.
Я согласился, что его выбор был очевиден.
Два дня у меня прошли спокойно, зато день отъезда выдался довольно напряженным. Походную сумку я собрал накануне, а вот постричься забыл. Для устранения этого упущения и чтобы командование военными сборами признало мой внешний вид человеческим, я собирался после завтрака посетить ближайшую парикмахерскую. Вернувшись из нашей маленькой столовой в цокольном этаже в 23-ю комнату, я сунул в карман рубль мелочью и пошел на выход. Федор застал меня запирающим дверь комнаты на ключ. Это было не такое простое занятие, как кажется на первый взгляд. Наш замок постоянно «заедал». То он не закрывался, то он не открывался. Мы дважды вынимали его из дверного косяка, разбирали на атомы и снова собирали, но замок был неисправим. Одно время из-за него мы даже не запирали окно, чтобы была возможность хотя бы аварийно проникнуть в комнату. Федор с минуту наблюдал мою борьбу с непокорным замком, который сегодня особенно кочевряжился, потом спросил:
- Ты закрываешь или открываешь?
Этот простой вопрос помог мне понять, что я зря пытаюсь закрыть дверь на ключ, поскольку Федор, вероятно, хочет попасть в комнату. Я выпрямился и посмотрел на Федора. И обнаружил, что Федор уже забыл свой вопрос и смотрит ни на меня, ни даже на дверь, а куда-то далеко-далеко, в розовую даль.
- Открываю, - ответил я, толкнул дверь и протянул ему ключ.
Федор взял ключ и встряхнувшись, объявил, что настала пора осуществить свою заветную мечту. Заветные мечты у всех людей разные, но в эту минуту мне представилось, что она у нас с ним одна.
- Ты что-то сказал про мечту? – тем не менее, решил уточнить я. – Или мне послышалось?
- Я сказал, что пора действовать! – твердо ответил Федор. – Сейчас или никогда!
- И что ты сделаешь?
- Пойду и куплю его!
- Правильно, - одобрил я. – Пойди и купи его. Только не бери с защелкой.
- Какой защелкой? Ты про что?
- Как про что, про замок, конечно…
- Да ну тебя с твоим замком, пусть его Белкина покупает, – сказал Федор. - Я про нож «Охотничий»!
- А, - я разочарованно вздохнул. - Ну, зеленая тебе улица.
- Если ты сейчас не слишком занят, пошли за ножом вместе.
- Как раз сейчас не могу, - отказался я. – Надо идти, стричься, а то военные люди не поймут.
- Тогда давай так: сначала покупаем нож, а потом прогуляемся до цирюльни.
В этом варианте я изъянов не увидел и мы с Федором, в четыре руки заперев, наконец, дверь, отправились в сторону универмага, что располагался на проспекте Ленина. Универмаг, в котором Федор целый год приглядывался к ножу «Охотничий», из-за цвета фасада здания в народе назывался Серым. Название, конечно, так себе, но зато все знали, о чем идет речь, если к слову универмаг добавляли слово серый.
Через 20 минут мы с Федором входили в двери универмага. Время было еще ранее, половина одиннадцатого. Не отвлекаясь на флюиды других отделов универмага, мы сразу направились в галантерею.
В отделе галантереи было, мягко говоря, пустовато. Кроме одной старушки, выбиравшей себе кошелек, никого из людей, интересовавшихся предметами личного обихода, не было. Продавщица посмотрела на нас с Федором скучающим взглядом и, решив, что в качестве потенциальных покупателей мы малоперспективны, медленно двинулась вдоль стеклянных прилавков по направлению от нас.
- Ого! – весело вскричал Федор. – Да меня тут, похоже, уже ждут!
Продавщица оглянулась и сочла, что первоначальное мнение о нас у нее было неверным, поэтому стоит вернуться на прежнее место.
- Ты о чем? – спросил я, потому что никаких признаков того, что кто-то тут ждал Федора, с первого взгляда не обнаружил.
- Вот мой нож «Охотничий»! – радостно объявил Федор, указывая на коробку, лежавшую на прилавке. На коробке было изображено нечто, что при некоторой фантазии действительно могло быть опознано, как нож.
- Так вот ты какой, Экскалибур, - сказал я коробке, но что-то в этой картине диссонировало. – А почему он лежит не под стеклом, а тут?
Федор пожал плечами, словно говоря, что этот вопрос его интересует в минимальной степени. Главное, что лежит и просится к нему в руки.
- Потому он тут лежит, - вдруг подала голос продавщица, - что его покупает вон тот мужчина в костюме.
Если кому-то нравятся женские голоса низких тембров, то он сочтет голос продавщицы приятным, а если нет, то всегда можно уйти. Федор, услыхав голос продавщицы, выбрал свой собственный способ противостояния с чуждыми его вкусу голосами, причем способ неожиданный. Он впал в столбняк. Впрочем, не уверен, что именно контральто продавщицы было тому причиной…
Я рефлекторно обернулся и увидел, что у кассы топчется мужик лет сорока в сером костюме с галстуком, держа в руке приличного размера портмоне. Мелькнула мысль, что я его уже где-то видел, но с ходу вспомнить, где и когда, не удалось. Да и стоило ли вспоминать? Иваново довольно маленький городишко, всего полмиллиона жителей и в течение года я встречаю на улицах их всех. Где-то, видимо, и этот мужик мне попадался…
Глянув на остекленевшего Федора, я бросился к кассе.
- Слышь, мужик, это не ты покупаешь нож по кличке Охотничий? – максимально вежливо спросил я у серого костюма.
Возможно, наличие у мужика галстука позволяло ему надеяться на обращение к нему на вы, поэтому прежде чем ответить, мужик смерил меня холодным взглядом.
- А тебе что за дело? – осведомился он. – Может, нужно было сначала у тебя спросить разрешение?
В другой день я бы указал ему на непозволительность хамских ответов на корректные вопросы, но учитывая возникшую ситуацию, решил не обращать внимания на тон собеседника ради достижения высокой цели – обретения другом вожделенного ножа.
- Понимаешь какое дело, мужик, - проникновенно сказал я. – Мой друг, вон он стоит убитый горем, целый год копил деньги на этот нож, и, преодолевая лишения и отказывая себе в самом необходимом, скопил три рубля пятьдесят копеек. Только представь себе, копил-копил, накопил, бросился сюда за ножом, а тут ты. Представил?
- Целый год копил три рубля пятьдесят копеек? - поразился мужик.
- Если уж совсем точно, то одиннадцать месяцев, - уточнил я. – С сентября прошлого года.
- На нож?
- На нож.
- Ну тогда на электробритву ему никогда не накопить, - вынес вердикт мужик.
Я внимательно посмотрел на мужика, чье замечание насчет бритвы смахивало на издевку, но мужик выглядел серьезным.
- У меня к тебе просьба, - сказал я ему. – Настоятельная. Купи себе что-нибудь другое, вон ту шляпу, например, она к твоему костюму подойдет, а нож оставь моему другу, и мы всегда будем вспоминать тебя с душевной теплотой.
Мужик некоторое время молчал, размышляя над моими словами. Я не мешал ему думать, полагая, что свое видение ситуации изложил достаточно убедительно и какие-то дополнительные доводы будут лишними.
- Ладно, - сказал мужик и оглянулся на продавщицу, которая с живым интересом наблюдала за развитием событий у кассы, иногда, впрочем, поглядывая и на Федора, который все еще изображал сфинкса.
- Скажи этой милой девушке, что я отказываюсь от покупки ножа в пользу твоего друга.
- Спасибо, товарищ, - с чувством сказал я.
На слове «товарищ» мужик вскинул на меня глаза, но ничего не сказал, а кивнув, пошел к выходу, на ходу засовывая портмоне в карман пиджака.
Я улыбнулся кассирше, которая, как и продавщица не сводила с нас глаз и ушей, и вернулся к прилавку. Разбудив Федора, я сообщил ему, что он остался единственным претендентом на нож «Охотничий». Федор долго смотрел на меня, но потом все-таки узнал. А еще через пять минут мы вышли из универмага с коробкой у Федора в руках.
- Это был настоящий сюрреализм, - сказал Федор, делясь своими ощущениями в ходе покупки ножа. – Целый год я ждал этого дня, и из-за нескольких минут чуть было не остался на бобах.
- В следующий раз с покупкой столько не тяни, - посоветовал я. – Меня может не оказаться рядом.
- Спасибо, Володя! – Федор похлопал меня по плечу. – Кстати, кто этот мужик, у которого ты отжал нож?
- Я не успел с ним сблизиться настолько, чтобы звать его по имени, - посетовал я. – Хотя мне показалось, что мы с ним где-то уже пересекались. А может, и нет. Мне в последнее время кажется, что каждые два человека из трех, которых я встречаю на улице, мне знакомы.
- Это чувство называется дежавю, - пояснил Федор. – Оно возникает из-за постоянного стресса и переутомления…Ну что, пошли, пострижем тебя?
Мы направились в сторону площади Революции и некоторое время спустя зашли в парикмахерскую, которая находилась напротив областной филармонии. В салоне работали два мастера, которые на момент нашего появления на пороге работой себя не изнуряли. В кресле одного из них сидел укрытый белой простынею человек, в кресле другого сидел сам парикмахер и читал журнал. Он неохотно уступил мне место и пошел куда-то в подсобку. Это дало мне время угнездиться в кресле поудобнее и оглядеться по сторонам. Мужчина, сидевший в соседнем кресле, вновь заставил меня вспомнить о дежавю. Я был убежден, что недавно его где-то встречал, но где – не помнил. Стресс, переутомление…
- Ты прямо по пятам за мной ходишь, - сказал мне человек из соседнего кресла и, вглядевшись в него попристальней, я опознал в нем мужика, из клюва которого десять минут назад мне удалось вырвать нож «Охотничий».
- Куда ни зайди, там ты, - парировал я.
Мастер вернулся, держа в руках полотенце.
- Как будем стричься? – равнодушно спросил он. – Бокс, полубокс?
- Короткая, аккуратная прическа, - внушительно ответил я. – Военного образца.
- Понятно, - буркнул парикмахер. – Студент, на военные сборы?
- Да, - удивился я его способностям по идентификации клиентов. – А как…
- Ты седьмой сегодня…военного образца.
Мне показалось, что мужик в сером костюме с галстуком, когда услышал, что я студент, встрепенулся, но его эмоции волновали меня куда меньше, чем движения мастера, склонившегося над моей головой.
Через минуту мужик выбрался из соседнего кресла и пошел к выходу.
- Увидимся еще, - пообещал он кому-то и вышел.
Федор, который до этого момента не проронил в парикмахерской ни слова, вдруг ожил.
- Нет у тебя никакого дежавю, - уведомил он меня. – Этого мужика ты видел неоднократно.
- Да? – спросил я, наблюдая в зеркале, как с моей головы слетают клочки волос. – И кто же он? Иоанн Павел второй?
- Немного не угадал. Это подполковник Комиссаренко с военной кафедры. Он будет командиром вашего взвода, потому что Алексеев на сборы не поедет.
Я принялся осмысливать эту новость, но от комментариев воздержался, потому что парикмахер стал обрызгивать меня пахучей жидкостью, которую судя по цене, которую я ему потом заплатил, он считал французским элитным парфюмом.
Когда мы в первом часу дня вернулись в общагу, у двери в нашу комнату обнаружили Саню Хасидовича и его спортивную сумку, стоявшую на полу в коридоре. Судя по раздувшимся бокам сумки, можно было предположить, что она чем-то полна.
- Где вас носит? – упрекнул нас Саня. – Еще немного и я бы уехал к Мырсу.
- И чего бы мы лишились? – спросил Федор, приступая к взламыванию дверного замка.
На этот раз замок сопротивлялся недолго и уже через минуту мы были в комнате.
- Счастья вы лишились бы, счастья, - ответил Саня, взгромождая свою сумку на стол. Судя по глухому звяканью, в сумке находилось стекло, наполненное жидкостью.
- Пусть на пару часов всего, но чистого, без примесей… Я слыхал, что вы сегодня на военные сборы отчаливаете…
- Володя отчаливает, - поправил его Федор. – А я остаюсь на берегу.
Саня расстегнул молнию на сумке и сунул туда руку. Как я и думал, в сумке было бутылочное пиво.
Это сейчас можно пойти и взять пива столько, сколько душе угодно, а летом 1985 года найти в городе Иванове бутылочное пиво было непросто. Я не знал ни одного человека, кроме Сани Хасидовича, который был бы способен на такие деяния. Саня же добывал пиво, да и не только пиво, а вообще все, что булькало без видимых усилий. Что тут скажешь… Талант.
- Ты все-таки взял этот тесак? – насладившись нашим восторгом, спросил Саня Федора, указывая на коробку с ножом.
- Как видишь…
За разговором мы не спеша осушили по одной бутылке жигулевского пива, потом по другой. Таиться не было никакой необходимости, поскольку общага была почти пустой, у студентов продолжались каникулы.
После второй бутылки я выбыл из числа участников застолья. Во-первых, еще сегодня мне предстоит встретиться с командованием военной кафедры, которое не одобрит, если я на построении, которое было намечено на перроне жэдэ вокзала на 21.00, дыхну на них перегаром. А во-вторых, я никогда не относился к любителям пива и даже сейчас, несмотря на жесточайшие ограничения по доступу к любым видам спиртного, больше литра пива влить в себя не смог.
Оставив ребят, оживленно обсуждавших достоинства и недостатки различных типов охотничьего холодного оружия, я спустился в столовую и пообедал, потому что к пиву у нас нашлось только два сухарика, лежавших в нашем шкафу с весны. Потом я прогулялся по скверу, который пролегал по улице Садовой. День был довольно жарким, поэтому прогулка по тенистой аллее было то, что нужно. Вернувшись в общагу, я застал Федора и Саню в лирическом настроении и в полной гармонии с окружающим миром…
…В 21.00 я стоял на перроне вокзала и выполнял команды «равняйсь» и «смирно» в составе своего взвода, который на период военных сборов получил новую нумерацию – 1-й. Одет я был в старые брюки, старую рубашку и куртку, которая у меня была в единственном экземпляре.
- Не знаешь, чего это тут Комиссаренко перед нами мечется? – спросил меня стоявший рядом Витька.
Витька был одет примерно так, как и я, только на голову он еще нахлобучил кепочку с длинным козырьком. Да и остальной народ, выстроившийся на перроне в колонны, при всей разномастности, в выходных костюмах не стоял. Все надели то, что не страшно порвать, испачкать или вообще потерять.
- Знаю, - ответил я. – Он будет на сборах нашим взводным.
- А Алексеев?
- А Алексеев нет.
- Какой-то он лютый, этот Комиссаренко, - задумчиво сказал Витька. – Волком глядит.
Подполковник Комиссаренко тем временем обошел наш взвод, рявкнул на кого-то по поводу прически и остановился рядом со мной. На всякий случай я сделал каменное лицо, но Комиссаренко ничего мне не сказал и пошел дальше.
- Посмотрел он на тебя, будто из-за тебя полковником не стал, - шепнул мне Витька.
Вскоре нас распустили, приказав нескольким студентам привести свои прически в уставной вид и назначив повторное построение на 22.00. Усевшись на скамейку, я вкратце рассказал Витьке события сегодняшнего дня с моим участием, выделив эпизоды, в которых был задействован подполковник Комиссаренко. В ходе моего повествования я сунул руку в карман куртки и с удивлением нащупал то, чего там быть не должно. Ухватив обнаруженный предмет, я втащил его из кармана. Это был нож «Охотничий» Федора.
- Про этот нож ты рассказывал? – спросил Витька, уставившись на мою руку.
- Про этот, - ошарашено подтвердил я.
- Ты вроде говорил, что нож Федор купил, нет?
- Федор…
- А ты молоток, что догадался этот нож на сборы взять, - похвалил меня Витька. – Федор здесь и без ножа выживет, а нам в лесу он пригодится. Я вот не догадался…
Я не стал уверять Витьку, что понятия не имею, как нож оказался в моем кармане, отчасти потому, что вернуть его законному владельцу никакой возможности не было, а отчасти, что Витьке это было до лампочки.
В 22.00 вновь стали строиться в колонны. Те, кто получил замечание по поводу лишних волос на голове, подходили к своим командирам и докладывали, что теперь у них все в порядке. Отличился Баков, студент 13 группы, который доложил своему взводному командиру майору Чалому:
- Товарищ майор, студент Баков постриг принял!
Мы, стоявшие колонной рядом, засмеялись, но майор Чалый чужие остроты никогда не ценил, поэтому пообещал Бакову наложить на него такую епитимью, что у него будет ряса мокрой до конца сборов…
…На этот раз стояли долго, до самого прибытия поезда Ленинград – Горький. Потом подполковник Комиссаренко повел нас к одному из общих вагонов. У вагона стояла проводница и седая бабушка, которая выражала намерение проникнуть внутрь раньше остальных.
- Бабушка, вы бы шли в другой вагон, - посоветовал ей подполковник Комиссаренко. – Здесь уголовники поедут.
Бабушка тревожно оглядела нас и рванула от вагона с такой скоростью, которую невозможно предполагать в людях такого преклонного возраста. Проводница, кстати, тоже на нас посмотрела без особой радости, но ей бежать было некуда, кроме того, Комиссаренко ее успокоил, сказав, что он пошутил. Убедившись, что мы разместились в вагоне с максимальным комфортом, Комиссаренко ушел в другой вагон, купейный, в котором ехали офицеры.
Через некоторое время, когда поезд уже мчался, я увидел, как из глубины вагона вышла та самая бабушка и вручила пораженному Сереге Калакину бутыль, как потом выяснилось, самогона и приличный шмат соленого сала с двумя буханками черного хлеба.
«Уголовники» не знали, как благодарить бабушку, но она только махнула рукой и сказала:
- Отпусти им, Господи, грехи…
И ушла. На всех, конечно, не хватило, но мы с Витькой по стаканчику приняли. Крепкое пойло было, зато потом спали до самого Горького…
…Высадились мы в лесу рядом с деревней со странным названием Пыра, километров в 20-ти от города Дзержинск. К нашему прибытию силами группы студентов, отправленных сюда дней за десять до прибытия основного войска, был оборудован палаточный городок. Городок был огорожен маскировочными сетками, внутри деревянный туалет, умывальня и даже грибок для часового. Рядом с входом в городок стояла бочка с питьевой водой. На цепи болталась железная кружка. Такая же бочка стояла и в противоположном конце лагеря.
Наш взвод занял первую палатку от входа, но от этого мы ничего не выиграли. Даже наоборот, когда дежурный офицер проходил по лагерю, чаще всего он ограничивался осмотром нашей палатки и если обнаруживал, что у нас не идет игра в карты и отсутствует распитие спиртных напитков, офицер делал вывод, что и в остальных палатках царит мир и дружба.
На первом общем построении командир сборов подполковник Краснов кроме всего прочего объявил, что студенты, которые на период проведения военных сборов переименовываются в курсантов, не получившие за сорок пять суток ни одного замечания освобождаются от экзаменов. Большая часть курсантов отнеслись к этому заявлению со скепсисом. Бывало, за один день на военной кафедре народ получал до пяти замечаний на нос, а уж в лесу за полтора месяца…
…Утро первого дня сборов началось с зарядки, которая включила в себя атлетическую разминку и кросс. Из палаток мы вышли с голыми торсами и дурными предчувствиями, которые нас не обманули. Большинство ребят выдохлись еще на разминке, которая в нашей досборовой жизни аналогов по интенсивности не имела.
Размялись и с языками до подбородка побежали кросс на дистанцию, которую подполковник Комиссаренко назвал детской - три километра. Это был чистой воды обман, не три километра мы бежали, а все тридцать. Не знаю, как у других ребят, а у меня к середине дистанции возникло ощущение, что я бегу по этим буеракам со вчерашнего дня и если я двигаюсь в правильном направлении, то скоро должны показаться предместья Иваново. Кросс забрал у нас последние остатки сил и к умывальникам мы двигались, как глухонемые калеки на поминках. Дыхание удалось частично восстановить только к завтраку. Исключение составил Андрей Копылов, который всегда бегал лучше, чем ходил. Он один смог пережить утреннюю зарядку без потрясений, остальные ребята при мысли, что такие зарядки будут каждый день в течение полутора месяцев, впадали в ступор.
В этом полушоковом состоянии мы пребывали до утреннего осмотра. Утренний осмотр это еще одно развлечение в армии, которое, хоть и не требует серьезных физических усилий, никогда не проходит без последствий.
Когда Витьку назначили командиром отделения и присвоили ему высокое звание - младший сержант, я обрадовался. Наконец, у меня среди командного состава будет блат. Рано я радовался. Получив командную должность, Витька развернулся во всю ширь своей души. Он превратил утренний осмотр в личное шоу.
С логикой, наличие которой у него для меня явилось сюрпризом, Витька легко доказывал подчиненному отделению, что наш внешний вид не соответствует уставным требованиям. Если сверху вниз, то: мы не стрижены, не бриты, подворотнички несвежи и подшиты криво, бляхи ремней и сапоги не чищены с моменты их изготовления.
- Покажите расческу в футляре! – требует Витька у Юры Кулешова, над которым он обожал демонстрировать свою власть.
- Вот, - отвечает Юра, протягивая ему расческу, которой после того на наших головах остались волосы длиной в 5 миллиметров, причесывать было нечего.
- Носовой платок!
- Вот.
- Набор ниток с иголкой!
- Пожалуйста!
- А почему только два цвета ниток, белый и черный?
- А сколько тебе надо? – не выдерживает психологического давления Кулешов.
- Почему нет зеленых ниток?
Юра, скрипнул зубами, но ничего не ответил.
- Доложите обязанности солдата перед построением и в строю, - приказывает Витька.
Юра, который судя по напряжению челюстей, мог сейчас перекусить железный прут, молчит.
- Да ты сам их не знаешь, - вступается за Юру Серега Калакин.
Витька медленно, но неотвратимо переводит взгляд на Калакина.
- Курсант Калакин, выйти из строя!
Серега, переваливаясь, как медведь у пасеки, выходит на два шага и поворачивается к строю лицом. Чтобы позлить Витьку, поворачивается через правое плечо.
- Отставить! – орет Витька, и Серега с той же грацией возвращается в строй…
После каждого утреннего осмотра мы получали от Витьки по двести замечаний и никакие личные знакомства в расчет не принимались. Особенно он донимал нас подворотничками. Первое время я после каждого построения его перешивал, потому что с того места, с которого Витька осматривал мой подворотничок, он был то не виден, то наоборот слишком высовывался.
Один раз мы с Витькой по этой причине крепко схлестнулись. Дело в том, что у нас не было подшивочного материала в виде белой ткани, но зато нам выдали по нескольку готовых подворотничков. Это удобнее, но был нюанс: по мере загрязнения подворотнички приходилось стирать. Ну и наступил момент, когда у меня все три запасных подворотничка на момент Витькиной инспекции было «небоеготовы» - сушились. А тот, что был пришит, Витьку не устроил.
- Перешейся, - потребовал Витька.
- Не могу, – ответил я.
- Иди и возьми новый подворотничок, - настаивал он.
На мой вопрос – где, Витька дал рифмованный ответ, но теперь уже я взбеленился и отправил его самого туда, где, по его мнению, находятся новые подворотнички. Переругивались мы с ним до самого вечера, а потом еще два дня не разговаривали.
Но главным злодеем был, конечно, не Витька, а старшина сборов по фамилии Красавин. Если уж кто ходил по лагерю королем, цепляясь ко всему, что попадалось на его пути, так это он. Причем тот, кто попадался ему на пути сначала слышал голос старшины, и только спустя некоторое время мог его лицезреть воочию. Поначалу мы его не боялись, потому что он был таким же студентом, как и остальной народ, но чуть позже, когда Красавин набрал силу и принялся раздавать внеочередные наряды направо и налево, мы стали осторожнее. Он пользовался неограниченным доверием со стороны офицеров, что позволяло старшине Красавину смотреть на нас как Гулливер на лилипутов.
- Товарищ курсант, подойдите ко мне, - слышу я как-то голос такой же теплый, как зима в Заполярье.
Я поднимаю голову и вижу, что старшина, к счастью, обращается не ко мне, а к Володе Василискову, который сидел на входе в нашу палатку, сняв с себя ремень и повесив его на шею. Он в это время читал письмо и окружающей обстановке не уделял должного внимания.
Володя мельком глянул, кто его зовет и, определив, что это не офицер, решил не отзываться и продолжать читку письма.
- Вы что, оглохли, что-ли? – повышает голос старшина. – Я сказал, подойдите ко мне!
Володя Василисков поморщился. К этому моменту его уже несколько расстроило письмо, в котором сообщались какие-то свежие неприятности, а тут еще этот дятел мозг долбит. Но поскольку Володя помнил, что он на военных сборах и обязан выполнять требования устава внутренней службы, то сложил письмо в квадратик и подошел к горлопану, оставив ремень с бляхой на шее.
- Ну? - сказал Володя старшине Красавину.
В ответ старшина разразился нудным речитативом на тему соблюдения воинской дисциплины и недопустимости нарушения формы одежды. Василисков слушал нравоучения секунд примерно десять, по истечению которых сказал:
- Да пошел ты!
И вернулся к тому месту, на котором читал письмо.
Небольшая ремарка. Конечно же, Володя Василисков не говорил «Да пошел ты». Он использовал другие выражения из богатой красками палитры русских народных выражений. Более обжигающие…
Сейчас никто не стесняется вставлять в свои тексты выражения такого рода, считают, что нечего причесывать жизнь. Говорят люди на улице таким языком? Говорят. Значит, если ты претендуешь на правдивое изложение событий, должен использовать те слова, которые говорят люди, без купюр.
Но я не использую, или, по крайней мере, стараюсь не использовать. Меня удерживает мысль, что однажды мои внуки возьмут и прочитают, чем занимался дед, когда был в их возрасте. И какие слова использовал в разговоре. И мне станет стыдно.
Так что, считаем, что Володя Василисков сказал:
- Да пошел ты!
Итогом его демарша стал общий сбор личного состава уже через 20 минут, на котором Василискова вывели из строя и командир сборов подполковник Краснов объявил ему выговор, три наряда и предупредил, что при следующем замечании Василисков будет экстрадирован на родину. И это Володя еще легко отделался, потому что Красавин настаивал на немедленном отчислении Василискова со сборов. Так это или нет, не знаю, но в народе говорили, что за Василискова заступился подполковник Комиссаренко, заметив, что если они начнут отчислять студентов за такие «преступления», то к концу сборов здесь останется один Красавин.
Злил нас Красавин до самого последнего дня сборов, и я слышал, по меньшей мере, от десятка ребят, что по возвращению домой они открутят Красавину голову. Обман чистой воды. Потом я встречал Красавина в институте, и голова у него была на привычном месте.
А вот подполковник Комиссаренко оказался нормальным офицером. Он не придирался к нам больше, чем требовала ситуация, бегал с нами кроссы и мог одним словом разрядить обстановку, если чувствовал, что она напряжена.
Однажды, заглянув в нашу палатку, он увидел у меня тот самый нож, благодаря которому мы с ним познакомились поближе.
- Кажется, ты мне тогда шелестел, что этот ножик для твоего молчаливого друга, нет? – он взял нож и повертел его в руках.
Я знал, что рано или поздно он увидит нож и задаст этот вопрос, поэтому к ответу был готов.
- Он у меня во временном пользовании. Потом верну владельцу.
- А как фамилия владельца? Что-то я его тут не наблюдаю.
Я повертел его вопрос в голове, но причин сохранять инкогнито Федора не нашел. Тем более, что при желании Комиссаренко может легко узнать о Федоре от других людей.
- Федор Закиев, - сказал я. – А не наблюдаете вы его, потому что его тут нет.
- А, он отслужил срочную, - догадался подполковник.
- Да.
Комиссаренко вернул мне нож и ушел из палатки по своим делам…
…Второй день сборов ознаменовался тем, что наш взвод в полном составе пошел в наряд. Не по чьей-то злой воле или в наказание, а в соответствие с графиком. Часть ребят попала на кухню, и неплохо провела там сутки, часть дежурными – дневальными, а я заступил в караул. Охраняли мы оружейку, автопарк, склад продуктов и склад горюче-смазочных материалов.
Сначала я принял к охране оружейку, которая представляла собой одиноко стоящий домик три на три метра, окруженный двумя рядами колючей проволоки с калиткой напротив входа. В обязанности караульного входило дефиле вокруг домика в течение двух часов, без отвлечения от этого занятия ни на минуту и без права вступления в разговоры с кем бы то ни было.
Наш разводящий караула младший сержант Витька, который в это время еще не раздулся от собственной важности, но уже ходил мрачный, как бульдог перед купанием подошел ко мне и сообщил, что мне придется заступить на охрану оружейки в самое пекло, с 12.00 до 14.00.
- Большое человеческое спасибо, - поблагодарил я его сквозь зубы.
Почти все два часа я добросовестно маршировал под раскаленным солнцем, но под конец мне это надоело, и я нарушил один из запретов, касающихся караульной службы, вступив в разговоры с посторонним лицом. Из леса пришел ежик и, остановившись у внешнего периметра ограждения, стал смотреть, как я исполняю обязанности караульного.
- Если ты в столовую, то она вон, - я кивнул в сторону открытого барака, обтянутого маскировочной сетью, в котором мы принимали пищу три раза в день.
- Но если ты за оружием, то даже не думай, - предупредил я ежика. – Пока я несу службу, тебе тут ловить нечего.
В ответ еж засопел и запыхтел и я понял, что он пришел просто поговорить о жизни бренной. Откликаясь на его пожелания, я рассказал ежу о первых своих впечатлениях партизанской жизни, большей частью негативные, но судя по равнодушному виду моего собеседника, мои жалобы не произвели на него сильного впечатления. Хотя ежа можно понять, он всю жизнь так партизанит. Может ежик тоже бы поделился своими наблюдениями, но из караульной палатки, которая находилась в десяти шагах от оружейки вышла группа людей в военной форме с автоматами на спине и направилась в мою сторону. И ежик убежал обратно в лес, не став проверять, как у нас происходит смена караула.
Конечно, я знал, что прежде чем смена, возглавляемая майором Фаткулиным, уткнется лбами в проволочное ограждение, мне полагается крикнуть:
- Стой! Начальник караула ко мне, остальные на месте!
А в случае неповиновения заорать еще громче:
- Стой, стрелять буду!
Но ничего этого я делать не стал, поскольку всех их видел от начала движения. И не только видел, но и знал в лицо. Чужих там не было.
«Зачем тогда кричать»? – подумалось мне.
Но, к сожалению, моя оценка происходящего не совпала с мнением майора Фаткулина.
- Вот, товарищи курсанты, вам наглядный образец, как не должен действовать караульный, - громко сказал Фаткулин, когда они добрались до калитки. – Этот караульный, - он показал пальцем на меня, - хуже колхозного сторожа.
Чем я хуже колхозного сторожа майор сказать не успел, потому что в лагере послышался нарастающий звук ревуна и Фаткулин быстрым шагом направился туда, бросив на прощание Витьке:
- Проводи смену караула, маляр.
Майор Фаткулин звал Витьку маляром с той поры, как Витька с Женей Ефремовым подрядились на покраску стеновых панелей на военной кафедре и прославились тем, что так их и не покрасили.
Я отщелкнул замок калитки, впустив Витьку и меняющего меня Славку Крылова на охраняемую территорию.
- Ты чего нас не окликнул? – недовольно спросил Витька. – Теперь Фаткулин весь караул на кукан насадит.
Слава Крылов молча улыбался. Чем дольше идет смена караула, тем меньше ему тут потеть.
- Не было настроения, - ответил я, чтобы не говорить Витьке, почему я так поступил на самом деле.
Витька пожал плечами и ничего на это не сказал, зато вернулся майор Фаткулин и в караульной палатке устроил мне экзамен по уставу гарнизонной и караульной службы. Я трижды рассказал Фаткулину обязанности караульного, выполняющего боевую задачу по охране и обороне порученного поста, и каждый раз он находил в моих словах грубые искажения и неточности.
- Не стойко охранять и бдительно оборонять, - поправлял он меня, - а бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, ясно?
Я сказал, что ясно, но майор Фаткулин не унимался.
- Вот тебе вводная, - коварно ухмыляясь, сказал он. – Ты стоишь на посту, так?
- Так, - глубокомысленно ответил я.
- Рядом с твоим постом завязывается бой, но непосредственно твой пост не атакован. Твои действия, курсант?
- Используя доступные мне средства связи, докладываю командованию о складывающейся обстановке, - бодро говорю я. – Но пост не оставляю и в бой не вступаю.
- У тебя нет никаких средств связи, - ловит меня Фаткулин.
- А вот такого, что у меня нет никаких средств связи, быть не должно, - возражаю я ему.
Майор Фаткулин задумался и чуть мягче, чем прежде, произнес:
- Не должно, но бывает. Ладно, свободен.
Я строевым шагом двинулся из палатки, но поскольку один вопрос остался для меня не выяснен, то у выхода я остановился и спросил:
- Товарищ майор, а чем я был хуже колхозного сторожа?
- Сторож хотя бы закурить даст, - ответил товарищ майор…
…Ночью я заступил в караул по охране автопарка. С ноля до 2 часов ночи, в самое темное время суток. Не люблю я по ночам не спать, но в карауле никто не спрашивает, что ты любишь, а что нет, поэтому ровно в полночь я остался один на лесной полянке, которую называли автопарком. Здесь под открытым небом стоял десяток машин в два ряда мордами внутрь, которые я должен был стеречь. Весь автопарк освещался одной лампочкой, висевшей высоко на столбе, поэтому относительно светло было только у этого столба, остальные места были погружены во мрак. Некоторое время я бродил вдоль машин, прислушиваясь к ночным звукам, но это занятие мне быстро надоело, и я присел на подножку радиостанции Р-140 на базе ЗИЛа-131. Если прислониться к дверце ЗИЛа, то вполне можно было подремать, но я сразу понял, что ничего не выйдет. И дело было не в том, что спать на посту страшное преступление или что неудобно спать на подножках автомобилей, прижавшись щекой к автомату. Просто странное внутреннее напряжение не позволяло мне осуществить отход ко сну. Все время казалось, что со спины ко мне кто-то подкрадывается. Днем такое чувство никого напугать не может, но ночью нервы щекочет прилично.
Я встал, повесил автомат на шею и вернулся к освещенному столбу. У столба все мои страхи разом исчезли и, чтобы скоротать время, я решил возобновить прогулки вдоль машин и обратно. Попробовал вполголоса напевать песенки, но в тишине мой собственный голос звучал жутковато и я замолчал. Когда я в очередной раз подходил к отправной точке – к столбу, со стороны леса за моей спиной что-то лязгнуло.
Если бы в этот момент проводились соревнования по прыжкам в сторону, а они, как я слыхал, проводятся, то своим прыжком я бы гарантированно занял первое место с выполнением нормы мастера спорта. Это был виртуозный прыжок с полутора оборотами вокруг своей оси и четким приземлением. Приземлившись, я сдернул с шеи автомат и замер. Несколько минут я стоял, не шевелясь, но лязг не повторился и я понемногу стал успокаиваться.
- Это остывают нагретые за день железяки, - сказала мне логика и я, кивнув, продолжил прогулку.
Я прошел всего несколько шагов, когда лязг раздался вновь. Теперь этот грохот сопровождался и другими звуками, характер которых я определить не смог. Скрип, шуршание и что-то, похожее на чавканье.
«Ясно» - подумал я. – «Местные пришли за бензином».
Майор Фаткулин, офицер, отвечавший за караульную службу, предупреждал нас, что бывали случаи, когда местные аборигены из Пыры приходили в соседнюю воинскую часть поживиться бензином из бензобаков машин. Значит, узнав, что и мы расположились в шаговой доступности от Пыры, они решили не откладывать в долгий ящик задачу пополнения запасов горючего из наших закромов и начали прямо с моего дежурства.
- Ну, я вам сейчас покажу, как красть армейское имущество! - чтобы распалить в себе благородную ярость, крикнул я и передернул затвор автомата.
Патронов у меня не было, но я надеялся, что воры этого не знают.
- А ну выходи с поднятыми руками, гад! – грозно потребовал я. – Выходи, выходи, я тебя вижу!
Эту фразу я слышал в каком-то фильме, и она мне показалась вполне подходящей для этого случая. После моего окрика злоумышленнику ничего не оставалось, кроме как выйти из-за крайней машины. Рук он, правда, не поднял и передвигался почему-то на четвереньках, но контуры вражины становились все отчетливей. Вероятно потому что я, хоть и осторожно, но двигался в его сторону, а он продолжал оставаться в той же позе. Только когда вор повернулся и сиганул в лес, до меня дошло, что это был не человек, а нечто другое. Но кто, кабан, волк или еще какая-нибудь зверушка, в этой кромешной темноте я не определил. Потом я узнал, что волков в этих лесах нет, но кабаны встречаются…
…Через две недели наш взвод снова заступил в караул. Со мной на этот раз ничего не стряслось, но поскольку мы без приключений жить не умеем, но они, конечно, наш взвод не обошли. Одно из этих приключений выпало на долю Сереги Калакина.
Ночью он принял под охрану тот самый пост в автопарке, на котором я пытался взять в плен кабана (предположительно). Оставшись один, Серега принялся размышлять, чем себя занять в ближайшие два часа. Для начала он постоял у столба, от которого исходил свет, потом два раза прогулялся вдоль машин и решил, что сделал вдвое больше, чем требуют от него обязанности часового. Серега прислонился к столбу и довольно скоро пришел к выводу, что если он сейчас немного поспит, то хуже от этого никому не станет. Караульное время ему выпало самое, что ни на есть неприятное, с 2-х часов ночи до 4-х утра, часы, когда самый сон. Но так уж судьба распорядилась, что поспать ему не удалось, хотя по части отхода ко сну в любых условиях обстановки Сереге равных не было.
До того, как Серега начал свой квест, он только успел снять с себя автомат и присматривал местечко, на которое можно приземлиться. Земля за жаркий день разогрелась настолько, что отморозить задницу Серега не опасался.
Вдруг Серегино чуткое ухо уловило какой-то несанкционированный шорох в районе наиболее отдаленных от света машин. Серега осторожно, не делая резких движений и не издавая никаких звуков, взял в руки автомат и, верный присяге, двинулся в сторону, откуда пришла угроза для его планов на дежурство.
В это самое время местный житель – пырянин по имени, как потом выяснится, Михаил, возраста лет 35-40, подсвечивая себе фонариком, осматривал бензобак автомобиля ЗИЗ-131, примериваясь, как ловчее извлечь из него бензин марки АИ-76 и перелить в канистру, которая стояла рядом.
Он и мысли не допускал, что часовой, охраняющий автопарк может вмешаться в его деятельность. Не угадал, парень.
- А ну! – страшным голосом крикнул Серега, появившись у него за спиной и лязгнув затвором автомата. Другие слова для обуздания грабителя у него почему-то вылетели из головы, хотя майор Фаткулин вдалбливал их в наши мозги с утра до вечера.
Серега обошел машины по тыльной стороне и таким образом оказался у незадачливого воришки сзади, отрезая ему путь к бегству. Вор, не ожидая такого коварства от часового, вместе со своей канистрой свалился от неожиданности на землю. Растянувшись на спине, вор сказал:
- Миша.
- Что, Миша? – грозно спросил Серега.
- Зовут меня так. Миша.
- А я разве спрашивал, как тебя зовут?
- Нет?
- Нет.
Вор вздохнул и сделал попытку встать на ноги.
- Лежать! – крикнул Серега, наставив автомат на него. – Шевельнешься, убью!
- Не будешь же ты стрелять в человека из-за паршивого бензина? – спросил вор Миша, замерев в неудобном положении полулежа.
- А ты проверь, - ухмыльнулся Серега.
- Ну, все, все, солдат, победил, - проворчал вор. – Получишь медаль и отпуск на родину… Слушай, давай я встану, а то у меня спина затекла.
- Со спиной надо дома сидеть, - наставительно сказал Серега. – Ладно, вставай. А отпуск мне за тебя не дадут, медаль тоже.
Произнеся эти горькие слова, Серега зачем-то пнул канистру. Вероятно, в качестве самоутешения.
- Тогда тебе нет никакого резона меня арестовывать.
- Да нужен ты мне, как радикулит, - проворчал Серега. – Вали отсюда.
- Слушай, воин, - сказал вор, с трудом поднявшись на ноги и отряхиваясь. – Может, договоримся?
- О чем?
- Ну, к примеру, о том, что я чуток отолью бензинчику, а?
- Ты совсем охренел, что-ли? – возмутился Серега.
- Так я же не бесплатно, - дополнил свое предложение Миша. – С меня поллитра самогона.
Серега задумался. Он оценил плюсы этого предложения, но было ясно, что ничего не получится.
- Нет, - сказал Серега.
- Почему? Поллитра – нормальная цена за канистру.
- Надень очки и посмотри на бак, Миша.
- Бак, как бак, - пожал плечами Миша. – Вижу даже без очков.
- А то, что он опечатан, видишь?
Миша посмотрел на бензобак автомобиля и пожал плечами.
- Ну и что?
- Ничего. Топай отсюда, пока я не передумал.
- Ладно, ухожу, - сказал Миша. – Но если что, я у почты живу, заходи. Поллитровка самогона против канистры бензина.
Серега на секунду задумался, потом перевел взгляд на канистру и улыбнулся.
- Давай лучше так, - предложил он. – Поллитровка самогона против канистры без бензина.
- Нет, канистра без бензина мне не нужна, - отказался Миша.
- Да? Жаль, - огорчился Серега. – Ну, не нужна, так не нужна.
- А ты на что собственно намекаешь? – подозрительно спросил Миша.
- Ни на что не намекаю. Просто думаю, кому канистру толкнуть.
- Какую канистру?
- Да эту же, - Серега кивнул на канистру, лежавшую на земле.
Начало светать, поэтому очертания канистры были видны уже достаточно четко.
- Ты же не думаешь, что я тебе верну конфискованные орудия незаконного промысла? – поинтересовался Серега.
- Ну и шутник же ты, солдат, - процедил сквозь зубы Миша.
- Да, люблю побалагурить, - Серега сплюнул в сторону. – Особенно по ночам. В общем, так, уважаемый вор Миша, сейчас ты рысью несешься в свою Пыру к дому, что у почты и приносишь оттуда бутылку самогона. После этого мы производим с тобой натуральный обмен, и ты возвращаешься с канистрой, а я остаюсь с самогоном. Не принесешь, хрен с тобой. Выставлю канистру на продажу. Она почти новая, спокойно уйдет за пару бутылок и не самогона, а чистой водки.
Миша машинально кивнул, соглашаясь с расценками на канистры, и не прощаясь, устремился к лесу, подсвечивая себе фонарем. Примерно через минут сорок Миша вновь появился в поле зрения Сереги, поскольку, не таясь, шел прямо к освещенному лампочкой клочку земли. Серега, осуществив свое давнее намерение, прислонился спиной к деревянному столбу и почти уже перестал бороться со сном. Канистра, от которой прилично несло горючим, стояла рядом. Не вступая в дополнительные переговоры, стороны обменялись имуществом, после чего Миша чуть не бегом покинул несчастливое для него место. Может, домой спешил, а может, кто его знает, решил попытать счастья с бензином в других воинских частях.
Серега целых пять минут был вполне счастлив. Он с разных проекций разглядывал бутылку с мутноватой жидкостью, закупоренную пробкой, встряхивал ее, прятал в карман галифе и снова извлекал ее оттуда.
За этим занятием его и застукал майор Фаткулин, который неведомо почему, решил в три часа ночи проверить посты. Раньше за ним такое не водилось. Ну как неведомо почему… ведомо. Потом выяснилось, у него в эту ночь болел зуб, и он все равно не мог заснуть.
Луч сильного фонаря, хотя и без того уже прилично рассвело, осветил Серегу с головы до пят и, конечно же, бутылку, которую он от неожиданности выронил на землю.
- А ну! – крикнул Серега, хватая автомат и старясь разглядеть, кто его навестил на этот раз.
- Чего ты там анукаешь, Калакин? – спросил голос майора Фаткулина, который приближался к нему по тропинке из лагеря. – Что должен делать караульный при появлении… А это что такое?
Серега собирался сапогом откатить бутылку из полосы света, но орлиный глаз майора уже зафиксировал ее и он, не сводя с бутылки глаз, в три прыжка оказался возле нее. Наклонившись, майор схватил бутылку, стащил с нее пробку и приник к горлышку носом.
- Таак, - протянул майор Фаткулин, вернув пробку на прежнее место. – Самогон. Ну, давай, показывай, где ты тут самогонный аппарат прячешь.
Серега, который судорожно перебирал в голове возможные причины появления у караульного бутылки с самогоном, молчал. Ничего правдоподобного на ум не шло.
- Может ты эту бутылку нашел? – подсказал ему майор Фаткулин. – Ходил, ходил и вдруг видишь, бутылка лежит. Потерял кто-то. Так?
- Так, - согласился Серега упавшим голосом.
- Не так, - посуровел майор Фаткулин. – Говори, что ты такое тут продал за паршивый самогон! Бензин?
- Калакин, Калакин, - продолжил говорить майор, видя, что Серега не откликается. – Будь у тебя хоть капля мозгов, ты бы знал, что слить из опечатанного бака так, чтобы этого никто не заметил, невозможно… Сам покажешь, откуда слил, или все проверим?
Серега мужественно молчал.
- Лучше честно признайся, иначе уже сегодня поедешь домой с выпиской из приказа об отчислении со сборов. Молчишь? Ну, молчи.
Майор Фаткулин, не выпуская бутылки из рук, направился вглубь автопарка, тщательно высвечивая своим фонарем бензобаки и кабины машин. Серега шагал вслед за ним, с ненавистью поглядывая на фуражку с красным околышем.
- Странно, - пробормотал майор, когда убедился, что печати на бензобаках и кабинах не имеют повреждений, а фары все на месте.
- Калакин, ты что, правда, нашел этот самогон, что-ли? – спросил майор, когда они обошли все по второму кругу.
- Правда, - ответил Серега.
- Офигеть, что только люди не теряют, - задумчиво сказал майор Фаткулин. – Ладно, продолжай нести службу. Если еще что-нибудь найдешь, неси в штабную палатку.
- Обязательно, - злобно ответил Серега, но майор не стал обращать внимание на интонацию караульного и, сунув бутылку в карман, ушел…
…Еще один эпизод из караульной жизни сборов случился на следующий день после Серегиной неудачной попытки разжиться спиртным. В караул заступил 2-й взвод, в котором нес трудную службу Андрей Мирнов. Андрей был не единственной яркой личностью в этом взводе, были и другие неординарные ребята. Взять хотя бы того же принявшего постриг Бакова, постоянно попадавшего в различные неприятные ситуации, но всегда умудрявшегося выбираться из них без потерь.
У Бакова был нарочито разухабистый вид, которым он раздражал всех офицеров сборов, а уж своего взводного офицера майора Чалого так просто до крайности. Больше всего бесила Чалого непобедимая способность Бакова носить галифе особым образом, при котором из одного сапога всегда торчали завязочки.
- Одна штанина у Бакова ворует, другая сторожит, - рычал майор Чалый на каждом построении, когда выводил 2-й взвод на плац. Плацем называлась поляна в лесу, на которой мы строились по десять раз за день.
Так вот, заступил этот самый 2-й взвод в караул. Ночью, когда наступило время, разводящий Паша Соколов, зевая, как оперный певец в арии Ленского, будит Бакова, которому предстояло заступить на очередные два часа на один из тех постов, которые подлежали охране.
Некоторое время Баков ерзал на своем топчане, делая вид, что у него нет сил подняться, потом вдруг спрашивает:
- Паша, ты мой автомат не брал?
Паша Соколов, который сам до конца не проснулся, ему отвечает, хоть и сонно, но по классике:
- Астрахань брал, Ревель брал, автомат не брал…
Потом, когда слова Бакова проникли в его сознание полностью, Паша заорал:
- Какой автомат?
- Мой автомат не брал? – повторил Баков, втискивая ноги в сапоги. – Я его тут у топчана положил.
- Ты, что, опух, что-ли? – окончательно просыпается разводящий. – Почему ты не убрал автомат в пирамиду?
- Что-то меня отвлекло, - оправдывается Баков, хотя ежу понятно, что ему было просто лень открывать пирамиду, ставить туда автомат, закрывать пирамиду.
Дело было серьезное. В армии за потерю автомата по головке не гладят и мармелад не выдают, так что настроение у ребят упало до нулевой отметки. Пришлось Паше Соколову бежать в штабную палатку, будить майора Фаткулина и докладывать ему об утрате оружия. Понятное дело, майор Фаткулин тоже не обрадовался таким вестям. Довольно резво он прибежал в караульную палатку и стал расследовать чрезвычайное происшествие, которое, впрочем, не затянулось. Майор Фаткулин первым делом уточнил, кто из караульных заступил накануне и тут же напал на след, который привел его на пост у склада ГСМ, который охранял студент по фамилии Никонов, обладавший таким зрением, что чтобы не терять охраняемый объект из виду держался за него рукой. На плече Никонова автомат Бакова и обнаружился. Оказалось, что Никонов ночью, собираясь на пост и не отыскав в темноте оружейную пирамиду, случайно наткнулся на бесхозный автомат и вооружил себя им. То что автомат может быть чужой, в голову одного из факультетских ботанов Никонова, набитую формулами, не пришло.
Обрадовавшись, что автомат найден, майор Фаткулин даже не стал наказывать Бакова и Соколова, только постучал костяшками пальцев по голове. И приказал курсанта Никонова больше в караул не назначать.
Будь это днем, пожалуй такая ситуация вряд ли возникла. А ночью то обстоятельство, что даже после обнаружения пропажи автомата, количество оружия совпадало с количеством личного состава, как-то выпало из внимания разводящего Паши Соколова. А то бы, конечно, в панику он не ударился…
…2-й взвод на этом не угомонился, а устроил себе еще один фестиваль. В тот же день, после смены с караула этот взвод в полном составе сбежал из лагеря на Пырское озеро, которое разлилось примерно в полутора-двух километрах от Пыры. Оно, правда, так называлось – озеро Пырское, не я обозвал.
Жара в августе 1985 года днем стояла ужасная, но, несмотря на этот факт, нам было строжайше, под угрозой отчисления со сборов, купаться в этом озере. А то вдруг кто утонет, кому отвечать? Так что поход целого взвода на запрещенную территорию поначалу смахивал на бунт. Но бунта никакого не было, был трезвый расчет лучших умов 2-го взвода, предположивших, что после смены с наряда никто их искать не станет и на построение выдергивать не будет.
Как бы то ни было – пошли все тридцать человек, составлявшие списочный состав 2-го взвода. Но так не бывает, ребята, чтобы кому-то было хорошо, а остальные должны это терпеть.
Вычислил их старшина сборов Красавин. Ему в ухо напела птичка, что целый взвод организованной колонной наступает на озеро Пырское. Сначала он не поверил в такую наглость, но прилетела вторая птичка и пропела ему ту же информацию, уточнив, что взвод, о котором идет речь, нумерован 2-м. Старшина Красавин, все еще до конца не доверяя этим сообщениям, тем не менее, встал и поблагодарил птичек за службу. Птички, которым за бдительность было обещано по банке рыбных консервов, поскрипывая сапогами, ушли, а старшина Красавин, уточнив по схеме, где в лагере дислоцируется 2-й взвод, пошел их искать. Убедившись, что обе палатки 2-го взвода пусты, старшина Красавин нашел командира этого взвода майора Чалого, после чего они побежали в сторону озера.
А 2-й взвод в это время чудесно проводил время. Купались, загорали на травке, беседовали с местными рыбаками, сидевшими в камышах. Ко всей этой идиллии им не хватало только выпивки. Первым, кто это осознал, был Баков, которого все еще потряхивало при воспоминаниях о прошедшей ночи и тянуло скорей заретушировать в памяти эпизод с пропажей его автомата. Поэтому он пришел к выводу, что купание в этом дельфинариуме хорошо, а магазин с водкой в Пыре лучше. Не привлекая к себе особого внимания, Баков быстро оделся и, прикрываясь зарослями камышей, чтобы никто не упал ему на хвост, направился в поселок. Ему удалось уйти незамеченным, хотя его расчет, что в поселковом магазине может оказаться водка, был, учитывая борьбу страны с алкоголизмом в тот период, довольно наивен. Но смелым везет. Водка в магазине действительно была. Объяснение этому феномену найти непросто, учитывая наше незнание местных традиций и предпочтений. Может случайно, тем более что продавщица достала эту бутылку с полки и тут же убрала ценник, может, оттого, что самогоноварение в этих краях было развито настолько, что потребность в водке просто отпала сама собой. На закуску Баков потребовал батон и два плавленых сырка, что и получил по уплате наличными.
Я не знаю, выпил ли Баков всю бутылку сам или кто-то ему помог, летопись как-то обошла этот вопрос стороной, но совершенно точно то, что Баков вскоре вернулся в лагерь и улегся спать в своей палатке.
А тем временем, на берегу озера Пырское происходила драма. Чалый с Красавиным выдернули из воды 2-й взвод и приказали строиться в колонну по три. Взвод к этому времени охватило полное блаженство, поэтому строились долго, рассказывая анекдоты и вытряхивая из ушей воду.
- Все в строю? – прорычал майор Чалый, когда 2-й взвод стал отдаленно походить на военизированное формирование.
Несколько секунд все молчали, потом чей-то голос сказал:
- Бакова нет.
- Твою мать! – заорал майор Чалый. – Всем искать Бакова!
Взвод снова разбрелся и добрых полчаса добросовестно бродил по берегу, выкрикивая фамилию пропащего. Майор Чалый сидел на валуне, курил сигарету за сигаретой и слушал старшину Красавина, который предлагал ему на рассмотрение десяток различных видов наказаний взводу за нарушение запрета на купание в открытых водоемах.
Когда майору Чалому Красавин надоел, он отбросил сигарету и крикнул, чтобы 2-й взвод прекратил валять дурака и снова построился.
- А Баков точно был здесь? - спросил он, оглядывая взвод тяжелым взглядом.
На этот вопрос ответа не последовало, и майор Чалый дал команду взводу двигаться в лагерь, куда они и пришли двадцать минут спустя. По прибытию в лагерь майор Чалый первым делом доложил об инциденте начальнику сборов подполковнику Краснову, который приказал немедленно объявить общее построение, после чего вместе с майором Чалым направился в палатку 2-го взвода. В палатке они обнаружили Бакова, спящего без задних ног.
- Вот, - указал подполковник Краснов на Бакова, - единственный курсант вашего взвода, который нашел в себе силы воздержаться от нарушения воинской дисциплины. Рассмотрите его на предмет повышения в должности и звании. Такие люди нам нужны!
Подполковника Краснова почему-то не смутил даже странный аромат, напоминающий перегар, исходивший от Бакова, хотя, кто знает, может, у командира сборов как раз случилось нарушение обоняния. Майор Чалый лучше знал Бакова, и с обонянием у него все было в порядке, но он промолчал, потому что спорить с командиром всегда себе дороже.
Нас построили на плацу и подполковник Краснов добрых полчаса разглагольствовал насчет воинской дисциплины и неминуемой кары тем, кто решится стать на путь совершения воинских преступлений. Мы слушали командира сборов и страшно завидовали 2-му взводу, потому что пойти самим искупаться в озере не додумались. Конечно же, никого не отчислили, просто через день 2-й взвод вновь заступил в наряд, но купание в озере того стоило. Что же касается Бакова, то он потом продолжит свои искрометные похождения, но об этом я расскажу позже.
А пока об одном неприятном эпизоде, случившимся в конце августа, который изменил наше доброе отношение к жителям Пыры. В поселке мы бывали довольно часто, кто за сигаретами туда ходил, кто просто прогуляться и посмотреть на людей, которые не носят зеленую одежду. По субботам ходили в Пыру в баню, приходили туда потные и пыльные, все смывали и возвращались оттуда ровно такими же, как приходили, потными и пыльными. И никогда никаких проблем с местными аборигенами не было, даже здоровались некоторые. Но, как выяснилось, нравились мы не всем.
Был в нашем лагере парень – студент электромеханического факультета, который исполнял обязанности водовоза. Проблема питьевой и вообще воды в лагере стояла очень остро, и не только потому, что это естественная потребность человеческого организма, но и из-за жары, которая мучила нас почти весь период сборов, а в особенности в августе, когда дневная температура держалась на отметке в 30 градусов. В этой связи роль и значимость водовоза возросла до такой степени, что мы стали кивать ему, когда встречали на своем пути.
В лагере на противоположных краях стояли два бака с питьевой водой емкостью литров в 200 каждый, которые водовоз пополнял дважды за день, утром и вечером. Кроме того в его обязанности входило следить за наличием воды в уличных умывальниках. В общем, хлопот у него хватало. Воду он возил на выделенном воинской частью автомобиле ГАЗ-53 с водителем – сверхсрочником.
С виду наш водовоз был парень, как парень, не ошалевшим от свалившейся на него популярности, и можно даже сказать, скромным. Ходил слух, врали конечно, но ходил слух, что начальник сборов подполковник Краснов предлагал присвоить водовозу воинское звание младший сержант, но водовоз отказался.
В конце августа, числа 28-го, вечером машина водовоза вышла из автопарка, и по обычному маршруту направилась для пополнения запасов воды. Воду брали на местной котельной, после очистки. Водовоз закачал емкости водой, и тем же путем машина поехала обратно. Но проезжая площадь со всеми тремя магазинами, что были в распоряжении пырян, водитель ГАЗ-53 напоролся колесом на штырь, который судя по цвету, торчал тут еще до монголо-татар. Не знаю, как они до этого дня его объезжали. Штырь пробил колесо и машина, осев на правую сторону, остановилась. Мастерство водителя удержало машину от сползания в кювет, но из хороших новостей эта была последней.
- Придется топать в часть за запаской, - сообщил водитель водовозу, когда закончил осмотр пробитого колеса.
- А у тебя запасного колеса с собой разве нет? – удивился водовоз, который до этого дня предполагал, что любой военный автомобиль должен быть оснащен запасным колесом, иначе его просто не выпустят из автопарка.
В ответ водитель ГАЗ-53 горько усмехнулся.
- Какое там запасное колесо, - уныло ответил водитель. – Не пришлось бы сейчас с какой-нибудь машины колесо откручивать… Со мной пойдешь или тут машину постережешь?
Водовоз выбрал вариант со стережением машины, и водитель пошел по направлению к лесу. А наш водовоз посидел пару минут в разогретой за день кабине машины и решил, что если он прогуляется по магазинчикам, то время пойдет быстрее. Он вылез из кабины и пошел через площадь, которую называли площадью только потому, что она располагалась не в лесу, а в поселке. В лесу это была бы просто поляна, заросшая травой. Довольно быстро водовоз обошел все три магазина, не нашел в них ничего, что могло бы подвигнуть его на покупки и решил зайти на почту, которая располагалась чуть поодаль.
А у почты на него набросились трое местных парней. Без всякого повода, не выражая никаких предварительных претензий, они накинулись на водовоза и так его отделали, что самостоятельно подняться он не мог. Сломали водовозу нос, ребро и разбили голову так, что кровь залила его лицо и если бы не выскочившая из домика почты почтальонша, неизвестно чем бы это нападение закончилось. Но почтальонша, увидев в окно избиение солдатика, храбро выбежала на улицу, подняла крик и тройка бандитов, ворча, отступила. Добрая женщина дотащила водовоза до медпункта, который был закрыт и, прислонив водовоза к крыльцу, побежала за фельдшером к нему домой. Потом, после оказания первой помощи, парня пришлось отправлять на лечение в Дзержинск.
О происшествии мы узнали этим же вечером, хотя командование не слишком охотно давало к нему комментарии. Понять их было можно, ведь для любого командира такого рода происшествие, как нож в спину. Если можно как-то избежать огласки, они сделают все для этого возможное. Не знаю даже, обращались ли они к правоохранительным органам в лице местного участкового для расследования этого нападения. Скорей всего, нет.
Студенческая масса восприняла этот случай болезненно. Часть ребят намеревалось немедленно бежать в Пыру на поиск бандитов, но подполковник Краснов, пресекая возможные волнения, приказал офицерам – командирам взводов неотлучно находится в наших палатках.
Утром мы узнали, что друзья водовоза с его факультета все-таки ходили ночью в Пыру, но кроме бродячих собак никого не нашли. На следующий день другая группа ребят пошла в Пыру и действовала уже более расчетливо. Первым делом они нашли почтальоншу и поблагодарили ее за оказанную помощь. Вторым делом они потребовали от почтальонши имена бандитов, убежденные, что почтальонша не может их не знать. В Пыре все знали не только друг друга, не только всех ближайших родственников всех жителей поселка, но и клички их кошек и собак.
Почтальонша, помявшись, называть имена напавших на водовоза людей отказалась. Сначала она заявила, что это были не местные ребята, потом, что местные, но давно отсюда уехавшие, а еще чуть погодя, что местные и живущие в Пыре директор местной школы, участковый и председатель поселкового совета. Убедившись, что почтальонша никого из своих посельчан не выдаст, ребята попытались самостоятельно найти агрессоров, но так никого и не нашли. Не помогли даже некоторые приметы, которые невольно сообщила почтальонша: у одного из нападавших были железные зубы и медная печатка на пальце. Печатка довольно броская вещь, а уж в соединении с железными зубами эти приметы вполне могли вывести наших сыщиков на след, но если и был такой человек в реальной жизни, то он как в воду канул. Некоторые горячие головы из числа студентов предлагали в отместку отлупить вообще всех пырян старше 14 лет, но понятно, что никто этот план не поддержал, хотя с той поры поодиночке мы в Пыру не ходили…
…Сборы шли своим чередом. Днем в учебные часы мы изучали радиостанцию Р-140 «Береза» на базе ЗИЛ-131, вечером мылись, чистились и подшивались. В дни, когда фантазия командования не придумывала нам вечерние развлечений, вроде лекций по международному положению СССР или соревнования по перетягиванию каната, можно было даже прилечь в своей палатке и немного полежать до вечерней поверки.
В воскресенье 1 сентября для улучшения морально – психологического климата на сборах нам устроили спортивный праздник. С утра и до обеда мы ходили строем и пели песни, потом соревновались в поднятии гири и играли в волейбол. В волейбол я играл, но мы быстро проиграли, и оставшееся до обеда время я просидел на лавочке, наблюдая за полетом мяча на волейбольной площадке.
После обеда, на котором ради праздника нам выдали по одному сваренному вкрутую яйцу, вдруг выяснилось, что мы совершенно свободны. Это было необычное чувство, которое со дня нашего тут появления ребята ощутили впервые. Настолько необычное, что поначалу народ даже не знал, куда себя деть. Я с Витькой приземлился на относительно чистую травку за лагерем и стал смотреть на облака, медленно проплывающие по синему небу. Умиротворение было полным, пока Витька, который к концу сборов вновь стал походить на себя прежнего, не предложил сходить в Пыру.
- Что ты там потерял? – лениво спросил я, переворачиваясь на другой бок.
- Погуляем, на девчонок посмотрим, а то я уже стал забывать, как они выглядят, - сказал Витька. – Может, на пиво наткнемся.
- Ну, пошли, - нехотя согласился я. И вроде лень шевелиться, но и лежать полдня на траве так себе занятие.
Мы с Витькой поднялись на ноги, и побрели по лесной дороге в Пыру. Ходу там было минут на 15, если двигаться прогулочным шагом.
- Эй, ребята, вы в Пыру? – крикнул чей-то голос за спиной и мы обернулись. – Подождите меня.
Это был Вася Беляев, гордость факультета, человек с невероятно умной головой. Мы с Витькой остановились и подождали Васю, который размахивая руками, как пловец вольным стилем, бежал за нами.
- Вася, мы идем пить пиво, потом будем искать приключения и может даже хулиганить, - предупредил его Витька. – Оно тебе надо?
- Нет, мне это не надо, - тяжело дыша, ответил Вася. – Мне на почту надо. Позвонить.
- Ну, пошли, - сказал я ему, и мы пошли втроем.
По дороге Вася, невзирая на отсутствие нашего с Витькой желания это слушать, взялся объяснять нам принцип работы передающего устройства радиостанции Р-140 и убеждал нас, что генератор плавного диапазона размещен, где бы вы думали? В блоке 2-4. Пока шли по лесу мы его бубнеж еще терпели, но когда показались дома поселка, Витька попросил его заткнуться.
- Вам не интересно? – удивился Вася.
- Нет.
Мы с Витькой довели его до почты и пошли осматривать пырские магазины, заранее зная, что ничего интересного для нас там нет. Так оно, в общем, и оказалось, если не считать того, что в продовольственном магазине мы за 20 копеек купили плитку козинаков. На улице я достал нож, с которым не расставался, и аккуратно разделил им плитку на две равные части.
- Хорошая штука – нож, - сказал Витька, глядя, как я складываю лезвие в рукоятку. – Интересно, дадут за него местные алкопроизводители бутылку самогона?
- Я бы не сменял нож на самогон, даже если бы он был мой, - ответил я. – А он не мой.
- А за литр?
- Не про-да-ет-ся, - по слогам сказал я. – Не заводи этот разговор.
- Жаль.
Мы прошлись с Витькой по пустырю, который в Пыре по-прежнему считался главной площадью поселка и пошли обратно. Ни одной девчонки мы так и не увидели, если не считать девчонкой толстую продавщицу лет под пятьдесят.
- Эй, подождите меня, - снова услышали мы знакомый голос и не оборачиваясь, замедлили шаг, дожидаясь Васю Беляева.
- Позвонил? – спросил я.
- Да, - радостно ответил Вася. – Новостей куча.
Мы пошли в лагерь, а Вася, заливаясь соловьем, принялся грузить нас своими новостями, которые интересовали нас с Витькой, как вчерашний ужин.
- Эй, вы! Идите сюда, - потребовал чей-то новый голос и, оглянувшись, мы увидели, как из-за придорожных кустов высовывается голова и плечи солдата. В отличие от наших плеч на его погонах были две буквы – СА. Ясно, солдатик из соседней части связистов, летний лагерь которых стоял рядом с нашим. В этой части мы арендовали часть принадлежащих им зданий и техники.
- Сам иди сюда, - ответил ему Витька и удержал за рукав Василия, который ринулся, было, на зов.
- Если я выйду, набью вам рожи, - грозно пообещал солдатик. – Идите, сказал, сюда.
Я посмотрел на Витьку, Витька на меня, потом мы оба на солдатика. На Шварценеггера, которого мы с Витькой весной видели в видеосалоне в фильме «Терминатор» он не тянул.
- Пойти, подсветить ему табло? – спросил меня Витька.
Сначала я согласился с этим предложением, но потом меня что-то кольнуло, вроде нехорошего предчувствия и я отрицательно покачал головой.
- Будешь хамить, мы тебя и в кустах найдем, - на всякий случай пообещал я солдатику и мы с Витькой пошли дальше.
Вася, посекундно оглядываясь, поспешил за нами.
- Ребята, никого рядом не видели? – вдруг жалобно спросил солдат.
- Кроме тебя, никого, - ответил я.
- А пожрать у вас ничего с собой нет?
- С собой нет, - крикнул ему Витька. – А ты что, в Робинзона играешь?
Солдатик не ответил.
Через два часа после того, как мы вернулись в лагерь, командование объявило общий сбор на плацу. Мне только попался в руки номер советского спорта двухнедельной давности, и я не хотел от него отвлекаться, но едва ли подполковник Краснов признал бы чтение газеты уважительной причиной моего отсутствия на общем построении. Пришлось идти на нашу поляну и становиться в строй. Это был необычный сбор, пригнали даже поваров, чего на моей памяти не случалось ни разу.
Когда все построились, откуда-то вывели солдата, с перевязанной головой и рукой в поддерживающей повязке и поставили его перед нашим строем.
- Боец утверждает, что был избит нашими курсантами, - объявил командир сборов подполковник Краснов. – И не просто избит, ему было нанесено ножевое ранение в руку. Сейчас он пройдет перед всем личным составом и постарается опознать тех негодяев, которые совершили это злодеяние.
Я, несмотря на то, что лоб солдата был обмотан бинтом, сразу узнал в нем парня, который общался с нами, сидя в придорожных кустах. Судя по Витькиному взгляду, он тоже его узнал.
Солдата медленно повели вдоль строя, но он не особенно всматривался в наши лица, просто скользил глазами и тут же их опускал. Увидев меня и стоящего рядом Витьку, он на мгновение замер, но потом продолжил медленно продвигаться вперед. Когда его увели, меня охватило неприятное чувство, что меня кто-то буравит глазами. Повертев головой, я наткнулся на хмурый взгляд подполковника Комиссаренко, нашего взводного.
После того, как солдата увели, подполковник Краснов еще добрых 15 минут говорил речь, наполненную предостережениями и последними предупреждениями. Потом последовала команда – разойтись, и народ пошел по своим делам. Я разошелся не сразу, подождал, пока схлынет основная волна ребят, а когда двинулся в сторону нашей палатки, увидел, что подполковник Комиссаренко не сгинул вместе со всеми, а стоит и кого-то дожидается. То, что он дожидается именно меня, не вызывало у меня никаких сомнений.
- Давай-ка отойдем в сторонку, - предложил Комиссаренко и, не дожидаясь моего согласия, пошел в сторону леса.
- Давайте, - сказал я его спине и пошел за ним.
- Слушай, курсант, а где сейчас твой нож? – спросил он, прислонившись к дереву.
- Со мной.
- Покажи.
Я достал из кармана нож и протянул его подполковнику. Он осторожно взял нож, отщелкнул лезвие и внимательно его осмотрел.
- Мы вот что с тобой сделаем, курсант…
Комиссаренко сложил нож и, к моему удивлению, положил его в свой карман. Не успел я оповестить его, что он перепутал карманы, как подполковник Комиссаренко, мягко улыбаясь, пошел в лагерь.
- Твой нож пока побудет у меня, - сказал Комиссаренко, когда я догнал его и собирался потребовать нож обратно.
- С какой стати? – возмутился я.
- Во-первых, - голосом величайшего терпеливца всех времен стал мне объяснять азбучные вещи Комиссаренко, - во избежание несчастных случаев, связанных с наличием этого ножа...
- Если вы про этого воина, то ему свои же наваляли, - запротестовал я. – Это же ясно.
- Во-вторых, - невозмутимо продолжил Комиссаренко, - тебе, курсант нож в лагере не нужен от слова абсолютно. Все, с чем ты здесь имеешь дело, не требует холодного оружия. Ты ведь не бреешься ножом? А в третьих, этот нож, насколько я помню, не твой, а твоего друга.
Он ушел, а я, призывая на голову Комиссаренко различные кары, остался у своей палатки и без ножа…
…Известие о том, что, как только жара немного спадет, мы побежим марш-бросок с полной выкладкой на 10 километров никого не напугала. И без того мы каждое утро, как носороги носимся по лесу, пока подполковник Комиссаренко не устанет и не возьмет курс обратно в лагерь. И в лагерь мы уже возвращались, не ковыляя, как паралитики неврастенической стадии, а вполне устойчиво. Так что кроссом больше, кроссом меньше, это не то от чего мы станем дрожать. На деле оказалось, что марш-бросок с автоматом, подсумком и рюкзаком, это немного сложнее, чем утренняя физическая зарядка.
Лучшей датой для марш-броска командование сборов сочло пятницу 6 сентября. К этому времени погода действительно кардинально изменилась в сторону похолодания, причем как-то сразу, будто обогреватель кто-то выключил, а кондиционер включил. Если бы изменение погоды происходило плавно, все были бы довольны, но мгновенная замена тропической жары на арктический холод с ежедневным дождем никому не понравилась.
Часа за два до старта мы с ребятами сидели в курилке на скамьях, врытых полукругом вокруг ямы с окурками. Я, Витька, Серега Калакин, Юра Кулешов. Напротив, с таким же унылым видом, как и у остальных, примостился Баков из 2-го взвода, которому уже дважды кричали, чтобы он шел получать экипировку, но он никак не мог найти в себе силы подняться. 2-й взвод должен был бежать первым, за ним наш 1-й взвод. Мы даже не пытались найти в этой очередности логику, просто знали, сначала они, потом мы.
- Не так уж важно, кто как бежит, - сказал нам на утреннем построении наш взводный командир подполковник Комиссаренко. – Неважно даже время, которое взвод покажет в итоге, хотя это тоже имеет значение…
- А что же тогда важно? – спросил у него Юра Кулешов.
- Важно, чтобы взвод завершил марш-бросок в том же составе, в котором стартовал. Будут выдохшиеся, захромавшие, будут хитрожопые филоны, но все должны прибыть на финиш. Увидите, что ваш товарищ уже не может бежать, тащите его за ремень автомата, видите, бедняга совсем ушел в нирвану, волоките его на себе, видите, боец рисует изнеможение, хотя может скакать как балерина в лебедином озере, дайте ему пинка. Только тогда подразделение считается сохранившим боеспособность, когда оно в полном составе прибывает в установленное место. Понятно?
- Понятно, - вразнобой ответили мы.
Тогда было понятно, но в курилке Юра Кулешов стал проявлять признаки недовольства предстоящим испытанием.
- Не хочу бежать, - объявил он нам.
- Покажи нам того, кто хочет, - буркнул Витька. – Не хочет он…
- Нет, правда, сейчас пойду к Комиссаренко и скажу, что я отказываюсь бежать, - мечтательно произнес Юра.
- Иди, - сказал Серега Калакин. – Он тебе консервную банку к хвосту привяжет, чтобы слышать, как ты бренчишь на дистанции.
- А если…- Юра на пару секунд замолчал. – А если найти себе замену?
- Какую замену?
- Ну, найти человека, который побежит вместо меня, а? Прокатит?
- Даже если ты такого дурака найдешь, - возразил я. – То, как ты Комиссаренко уговоришь на такую замену?
- Да, пожалуй, - согласился Юра. – А что если… Трасса идет по лесу, так?
- Ну.
- Пять кэмэ в одну сторону, потом пять в обратную, по лесной дороге, так?
- Ну и что?
- А если на полпути свернуть в лес и пока пелотон носится, отдохнуть, а на обратном пути снова пристроиться, а?
- Ну, вот это ты загнул! – подал голос Баков. – Это, по меньшей мере, некрасиво, Юра. Как ты потом будешь в глаза товарищам смотреть? Обман есть обман!
Мы вытаращились на этого калиброванного прохиндея, выступившего с праведной речью, но тут его позвали в третий раз и Баков, вздохнув, ушел к своим.
- Даже не мечтай так поступить, - предупредил Юру Витька. – Лично буду за тобой наблюдать.
- Да нет, я шучу просто, - отмахнулся Юра и достал сигарету.
Примерно через час 2-й взвод небольшими группами добрался до финиша, и мы узнали о некоторых нюансах, которые исключали любые махинации на дистанции марш-броска. Оказалось, что лесная дорога, по которой мы побежим, не имеет ответвлений вправо-влево, так что заблудиться никак нельзя. На расстоянии пяти километров от места старта на дороге стоит тумба, оббежав которую мы должны бежать обратно. И главная фишка: на тумбе сидит офицер с блокнотом и пересчитывает количество голов, которые его оббегают.
Незнание этой фишки 2-м взводом привело к тому, что у них стартовало 30 человек, к финишу доползли те же 30 человек, но вокруг офицера продефилировало только 29 ребят, за что взводу была выставлена неудовлетворительная оценка с повторным забегом завтра.
Ребята из 2-го взвода были очень сильно расстроены таким оборотом, и пока майор Чалый, командир их взвода что-то высчитывал, положив на колено офицерскую сумку, провели собственное расследование. Ну как расследование… они с середины дистанции знали, что Баков отбежав со старта километр, срулил в лес, в точности следуя плану Юры Кулешова, а потом он пристроился к одной из возвращавшихся групп. Что тут расследовать?
Андрей Мирнов приподнял Бакова за шкирку и тихо его спросил:
- Ты еще не устал дурковать?
А стоявший рядом Леха Бачериков, здоровенный, похожий на громилу парень, легонько ткнул Бакова своим кулачищем в область подбородка, отчего тот свалился на землю и с минуту приходил в себя. Майор Чалый был настолько погружен в расчеты, что абсолютно не реагировал на внезапное падение одного из своих курсантов.
- Ты сейчас подойдешь к майору и попросишься бежать с первым взводом, потому что все осознал, раскаялся и больше так делать не будешь, - посоветовал Андрей Мирнов. – Сечешь?
- Нет, - отказался упрямый Баков. – Никуда не пойду.
Свой фортель он свалил на Юру Кулешова, сказав, что прятаться в лесу посоветовал ему именно Кулешов. А сам он до такой мерзости ни за что бы не додумался.
Тогда несколько спин отделили Бакова от майора Чалого, и что там происходило дальше толком непонятно. Зато известно, что всего через две минуты, когда физиономия Бакова слегка распухла от правды, которую он узнал о себе, он стал на путь исправления и выразил твердое намерение еще разок пробежать по лесу десяток километров. Пусть даже с чужим взводом.
Майор Чалый, тем не менее, демонстративно отказал своему взводу в реабилитации, хотя впоследствии стало известно, что больше они марш-бросок не бегали. И Баков с нами, 31-м штыком, тоже не побежал, потому что подполковник Комиссаренко сказал, что у него своих разгильдяев хватает и изгнал Бакова из нашей колонны, куда он норовил пристроиться. Баков против изгнания не возражал.
Наш 1-й взвод пробежал больше всех, это установлено совершенно точно. Не 10 километров, как остальные, а все 12. Такие уж мы везучие.
Сначала двигались, перемежая бег с быстрой ходьбой, довольно бодро и к тумбе, которая обозначала поворот на 180 градусов, прибыли плотной группой. Отставали пару ребят, но не критично. Но у тумбы, возле которой должен был находиться офицер с целью фиксации нашего появления, никого не оказалось. Подполковник Комиссаренко секунду размышлял, но потом крикнул:
- Это не та тумба!
И мы побежали дальше. Примерно через километр Комиссаренко снова задумался и изменил свое мнение насчет тумбы.
- Это была та тумба! – возразил он сам себе и мы, посылая ему мысленные пожелания «сдохнуть на месте», повернули обратно.
На этот раз офицер у тумбы стоял и даже слегка виновато улыбался.
- Отошел в лес по личной надобности, - сказал он Комиссаренко, когда мы пробежали мимо него.
Комиссаренко пронесся мимо него, как торнадо, а за ним остальной взвод, хотя уже не так энергично, как раньше. К финишу мы сильно растянулись, но прибежали все, а Юра Кулешов вообще где-то в середине. Сначала все попадали на траву, но кто-то крикнул, что видел змею и у нас сразу нашлись силы вскочить на ноги…
…Утром следующего дня мы узнали две новости, плохую и хорошую. Хорошая новость была в том, что наш взводный командир подполковник Комиссаренко вместе с майором Чалым уехал домой, в Иваново и оставшуюся до конца сборов неделю наш взвод будет беспризорным. Правда, поразмыслив, я перевел эту новость из хороших в нейтральные. Я вспомнил, что с Комиссаренко уехал и нож Федора, и это испортило мне настроение.
Плохая новость заключалась в том, что нас отправляют на уборку картошки, а это занятие никогда не относилось у студентов к числу любимых. Командование в лице подполковника Краснова договорилось с местным совхозом об оказании нашими силами шефской помощи сельским механизаторам. Что командование получило взамен осталось загадкой, во всяком случае, в нашей повседневной жизни мы никаких перемен не ощутили. Питание не улучшилось, все та же банка сардин на пять человек, суп и каша. Хлеб, чай и кругляшок масла. Перины тоже не появились, спали на тех же нарах, на матрасах толщиной в лист бумаги.
8 сентября в воскресенье наш взвод погрузили в два бортовых ГАЗ-53 и привезли на совхозное поле, километрах в 10 от Пыры. Шел мелкий холодный дождь, и мы часа четыре ползали по размокшему полю, собирая картофель в плетеные корзины, которые потом волокли к еще одной машине, стоявшей на дороге.
Водитель этого самосвала, просидевший все четыре часа в кабине своего автомобиля, только один раз явил свой облик, когда открыв дверцу, стал на подножку машины и заглянул в кузов.
- Хорош, - сказал он Юре Кулешову, который в это время подтаскивал свою корзину к машине.
После чего вновь залез в кабину, запустил двигатель и уехал. Уехал, но Юра Кулешов почему-то продолжал смотреть ему вслед, словно не мог поверить, что картошку больше не надо таскать по полю исцарапанными, грязными руками.
- Кулешадзе, чего ты там окаменел, будто Горбачева с лукошком грибов увидел? – крикнул ему Витька. – Пошли в лесок, там меньше дождя.
К тому времени мы все уже ушли с поля в лес, гадая, когда за нами приедет транспорт, который вернет нас в лагерь. Наши ожидания, что в лесу будет суше, оказались ошибочными, но и торчать на картофельном поле было уже невмоготу.
- Ребята, кажется это тот самый варнак, - с волнением сказал Юра, присоединившись к взводу в лесу.
- Какой варнак? – спросил его кто-то.
- Тот, что со своими дружками напал на нашего водовоза!
Эта история не успела стереться из нашей памяти, поэтому все насторожились.
- Как ты это понял? – спросил его Серега Груздев.
- По железным зубам. У него во рту железа больше, чем на металлургическом заводе. Кажется, кто-то говорил, что это главная примета одного из варнаков.
- А печатку на руке не заметил? – спросил Серега Калакин.
- Печатку не видел, - признал Юра.
Некоторое время все молчали, потом Груздев сказал:
- Надо пацанам из ЭМФа сказать, пусть разберутся.
Это предложение показалось нам дельным и по возвращению в лагерь Юра Кулешов с Серегой Груздевым пошли искать ребят с электромеханического факультета. Немедленно сформировался отряд добровольцев - мстителей, причем Юрке пришлось вступить в этот отряд, поскольку он был единственным, кто мог опознать того парня.
Вечером Юра вернулся обратно и вел себя очень тихо. На вопрос, чем там кончилось дело, Юра коротко ответил:
- Поймали.
И все. Без подробностей. Так и не знаю, всех ли нападавших нашли или одному зубастому пришлось платить по счетам, больше эту тему никто не поднимал…
…Мы рано радовались, что остались без взводного командира. Из воинской части связистов нам одолжили двух лейтенантов, которые и стали командирами взводов, нашего первого и второго, майора Чалого. Наш лейтенант был еще ничего. Высокий, чуть старше нас и возиться с нами он хотел еще меньше, чем мы с ним.
Второй лейтенант был постарше, лет около тридцати. Он, как потом мы узнали, прежде чем стать офицером, отслужил срочную службу, потом выучился на прапорщика и только потом окончил военное училище. Путь тернистый, что и говорить. Этот второй лейтенант за три дня, что пробыл на сборах, довел свой взвод до холодного бешенства.
- После этого лейтенанта, - сказал мне Андрей Мирнов, - мы поняли, какой золотой человек майор Чалый.
Этот лейтенант гонял взвод, как сидоровых коз. Утренняя физзарядка у них стала вдвое длиннее, чем у остальных, из-за чего взвод стал опаздывать на утренние общие построения. Куда бы взвод ни направлялся, маршировал исключительно строем и с песней в зубах, и, что самое удивительное, лейтенант орал эти песни вместе со всеми. Кроме того, он придумал взводу забаву, которую назвал «бегом до сопки и обратно», заключавшуюся в том, что после обеда, когда мы около часа валялись в палатках, второй взвод носился по лесным просекам, как ошпаренные кошки. Где этот лейтенант нашел в лесу сопку, мы не знали, но они к ней бегали.
Продержались эти лейтенанты на сборах всего три дня, но эти дни нам запомнились надолго. Почему всего три дня? Очень просто: эти два лейтенанта по вечерам напивались так, что на следующий день до обеда от них несло перегаром, как от спиртовой бочки. Не заметить, как лейтенанты проводят вечера, было невозможно, но подполковник Краснов три дня терпел их выходки и только когда один из лейтенантов пришел на утреннее построение без одного погона на кителе и двух разных ботинках, приказал лейтенантам возвращаться в свою часть.
Впрочем, не имело никакого значения, есть у нас взводный командир или нет, потому что до завершения сборов оставалась всего пара дней. Уже на следующий день, 12-го сентября мы сдавали экзамены по технической подготовке, а 13-го демонтировали все свои объекты жизнеустройства, палатки, умывальники и маскировочные сети, которыми был укрыт наш лагерь.
Из трехсот человек, составлявших личный состав сборов от экзаменов, как и было обещано подполковником Красновым, были освобождены те студенты, кто прошел весь полуторамесячный период без единого замечания. Мы были потрясены, узнав, что на сборах все-таки нашелся такой герой, который сумел соответствовать этим критериям. Еще большее потрясение вызвало известие, что этим человеком оказался Баков из второго взвода…
…Сам экзамен никаких затруднений нам не создал. Да и как он мог создать затруднения, если по всем вопросам билетов на столах лежали методички, которыми формально было пользоваться запрещено, но разрешено было выписывать оттуда цифровые таблицы. Слабоумных среди нас было мало, поэтому все, кто хотел, выписал оттуда все, что требовалось для ответа на билет. Экзамен сдали все, кажется, даже троек не было.
14 сентября нас привезли в Горький, в ту самую воинскую часть, которая нас экипировала перед началом сборов. Там нам вернули гражданскую одежду взамен военной формы. Отняли у нас все военное, даже эмблемы связистов с петлиц. Некоторые ребята хотели сохранить эмблемы или звездочки с пилоток в память о военных сборах, но начальник вещевого склада, прапорщик с Буденовскими усами заартачился и не захотел с ними расставаться ни за какие деньги. Во всяком случае, за 20 копеек не захотел.
Этой же ночью поезд нас увез в Иваново. Приехали в 4 утра, выдержали еще одно построение на перроне вокзала, на котором нам было сказано, что военные сборы завершены. Мы об этом догадались чуть раньше, поэтому слушали подполковника Краснова без ликования и криков ура. Потом мы помахали друг другу руками, и я пошел в родную общагу.
То, что дверь в 23-ю комнату была не заперта, означало, что Федор моего появления ожидал. В этом я убедился, когда протопал к своей кровати и рухнул на нее с тихим стоном. Федор от этого проснулся и, открыв один глаз, пробормотал:
- Танька, уходи скорей, сейчас Володя приедет.
- Что за Танька? – улыбаясь, спросил я.
Федор думал над этим вопросом не больше минуты, потом вскочил и заорал:
- Это ты?!
Я встал и пожал Федору руку.
- Ну, с приехалом! – поздравил меня Федор, когда мне удалось вырвать руку из его лапы.
- Докладывай, кто такая Танька? – потребовал я, когда эмоции немного улеглись.
- Да так, случайная встреча…Ты ее не знаешь…
…Этим же вечером мы отметили завершение военных сборов банкетом в своей 23-й комнате, на котором, кроме нас с Федором, были Серега Калакин, Женя Ефремов и еще половина общаги. Был и Саня Хасидович, чутье которого на такие события с годами не притупилось, а стало еще острее. В какой-то редкий для этого вечера момент мы в комнате остались втроем: я, Федор и Саня, и Федор, глядя, как Саня шинкует холодец каким-то, невесть откуда появившимся в комнате ножом, вдруг пригорюнился.
- Володь, ты помнишь, как мы с тобой нож покупали? – с горечью спросил Федор. – Охотничий.
- Помню, - вздохнул я, понимая, что настала пора рассказать Федору о судьбе его ножа.
- Украли, - еще горше сказал Федор. – Прикинь… Я, конечно, всегда знал, что это не общага, а воровской притон, но это уже был просто перебор. Вертеп. Не успеет человек купить вещь, как ее тут же уведут вместе с упаковкой и чеком. Я потом эту общагу ребром поставил, обшарил каждый угол, вывернул карманы у всех, кто тут находился, включая дежурного препода, но все наглухо. Нож словно и не существовал.
- Существовал, - сказал я. – Он все это время у меня был.
- А?!
- Не знаю, как это получилось, но нож поехал со мной на сборы.
- Ну вы, братцы, даете, - вмешался в разговор Саня Хасидович и повернулся к Федору. – Ты же сам сунул этот нож Володе в куртку, когда он собирался на вокзал.
- Зачем? – одновременно спросили мы с Федором.
- Ты сказал, что ему в лесу нож нужнее будет, - припомнил Саня.
- Ну и дела, – ошарашено сказал Федор. – Отрезало начисто. Что ж, лишний повод выпить еще рюмку. Давай нож сюда, Володя, хочу его обнять поскорей.
- Ножа нет, - признался я.
Федор с Саней уставились на меня, как на фокусника.
- Потерял? – предположил Саня.
- Подполковник Комиссаренко отобрал, - я передал своими словами последовательность событий того дня, когда Комиссаренко изъял у меня нож, и в комнате на некоторое время установилась тишина.
- Ну, значит, не судьба, - наконец, выдавил из себя Федор. – Видимо, нож не мой был.
- Наверное, да, - согласился я. – Мы тогда в универмаге нож из рук Комиссаренко хоть и вырвали, но из души, видимо, нет. Вот он нож себе и вернул…
Мы, не чокаясь, выпили по рюмке водки, и вечер пошел своим чередом. Про нож больше не вспоминали…
…Хотел на этом рассказ о военных сборах закончить, но это было бы нечестно по отношению к подполковнику Комиссаренко. Дело в том, что в первый же день занятий в институте, Комиссаренко нашел Федора в одной из аудиторий и отдал ему нож под названием «Охотничий»…
5.02.2025 г.
Студенты. 4 курс. Военные сборы - 85
© Copyright: Владимир Семенов 4, 2025
Свидетельство о публикации №225021001123
Свидетельство о публикации №225021001123
Рецензии