Забытое лето

    
     Утренние звонкие переливы деревенских петухов слышались по всей округе.
     С июньским рассветом просыпалась деревня, встречая новый день.
     — Вставай..., просыпайся скорее! — мягко тормошила меня за плечо жена моего двоюродного брата Дарья. — Скоро стадо собирать начнут. Кто просился вчера на пастбище? Давай..., давай…, поднимайся. Умывайся и — завтракать! — настойчиво толкала меня женщина.

     Мне было тогда девять лет, и родители привезли меня — городского мальчика, погостить в деревне, чтобы я увидел жизнь особенную, крестьянскую. Каждое лето на праздник Святой Троицы они ездили в родное селение, где проводили несколько дней: посещали могилы умерших родственников и общались с живыми, помогая на сенокосе. В этот день в доме накрывали пол приятно пахнущей свежей травой, а накануне готовилось вкусное угощение, и конечно, варился молочный кусковой сахар, нарезанные плитки которого, как шоколад, привлекали детей... В прохладном углу крестьянских сеней, в большой миске на столе, укрытой аккуратным белым полотенцем, открыто хранилось это чудесное лакомство. Но ребята никогда не брали его без разрешения, а терпеливо ждали, — когда их угостят взрослые!

     Двоюродный брат по имени Савелий — муж Дарьи был постарше меня на двадцать лет и работал в колхозе механизатором. Они жили в просторном деревянном доме с надворными постройками, садом и огородом. Была у них дочка, примерно лет пяти: курносая и весёлая, всегда крутившаяся рядом с нами. Главным хозяйственным богатством были: спокойная корова, телёнок, двенадцать овец и ягнят, три козы (одна пуховая) и пять маленьких поросят, теснившихся под навесом в уютном загоне, а ещё — куры и утки.

     Последние, хотя и отличались от гусей неугомонностью, самостоятельно ходили к узкой речушке за огородом, протекавшей в лощине и сами возвращались обратно. Ещё у них были несколько красивых кроликов в клетках, наблюдать за которыми, а особенно кормить их, было самым интересным занятием. Жена брата — приятная худенькая женщина примерно двадцати пяти лет, загорелая и очень добрая, работала дояркой в том же колхозе и тоже занималась ведением крестьянского хозяйства. Дарья постоянно излучала радушное настроение и девичье озорство.

     — Ну что! Давай ущипну тебя, чтобы поднялся... — шутливо сказала она и протянула ко мне руку, после чего я, не дожидаясь её щекотки, которая была страшнее пытки, пулей выскочил во двор к древнему умывальнику, висевшего на деревянном столбе у колодца. Ледяная колодезная вода немедленно пробудила меня от сна, вернула в крестьянский мир, а со всех сторон уже вовсю слышались знакомые звуки просыпающейся деревни: торопливое поскрипывание ржавых петель дворовых ворот и калиток, характерная возня и томное мычание скучающих по пастбищу коров, крики гусей, гоготание суетливых уток, кудахтанье кур.
     Дарья позвала меня к завтраку, и я присел к столу в углу прохладных сеней. Куриные яйца, сладкий творог, варёный ароматный картофель с мясом — завершили сладкий кисель и плитка желанного молочного сахара.
     — Ешь, ешь, голубок! День предстоит долгий и, видимо, душный. Солнце нынче высоко, а на небе — ни облачка…, — ласково ворковала возле меня добродушная женщина.
    
     — Спасибо, тетя Дарья! — поблагодарил я её и быстро доел угощение, поскольку Савелий ждал меня во дворе. Он позавтракал раньше и собирал нужные нам на пастбище вещи, тщательно осматривая два старых «растрёпанных» кнута, много лет служившие пастухам, а потом вступил в «доверительную» беседу с дворовыми собаками Тимкой и Шариком. Пушистые кудлатые дворняжки, дружелюбно виляя упругими хвостами, так и стелились у ног хозяина по скошенной дворовой траве и чувственно изливали тому свои «собачьи тайны».

     Я уже хорошо знал, что серый Тимка — это труженик, а смолисто-чёрный Шарик — лодырь. Первый повизгивал от радости, когда его брали пасти коров, а второй жалобно поскуливал, совсем не желая отправляться на такую «собачью работу». Объяснялось это просто. Тимка ещё молодой — ему три года, а Шарику — двенадцать лет и по «собачьим меркам» он старый. А это значит, что в его годы бегать за коровами нелегко, особенно в знойный день.

     Старый пёс жалобно скулил, аккуратно положив остроносую мордочку на передние лапы. Прижимаясь к траве и тоскливо повизгивая, он умолял оставить его дома. Просьба верного друга не осталась без внимания хозяина, и он сдался, жалея старого преданного пса. Ласково поглаживая рукой лохматого друга, он мягко и назидательно ему выговаривал:

     — Опять отлыниваешь! Ну ладно уж, оставайся... Но в следующий раз, отгул не дам...
     Услышав такие слова, Шарик буквально залился весёлым лаем, высунул ярко-красный язык, стараясь облизнуть ноги хозяина, и тотчас замахал хвостом от переизбытка собачьих чувств.

     И вот мы втроём: Савелий, я и пёс Тимка направились в конец деревни собирать стадо коров. Открывались коровники и женщины, одетые в кафтаны и старенькие кацавейки, повязанные цветными платками, выводили дойных кормилиц на главную улицу деревни, где они собирались в общественное стадо, которое по ходу нашего движения неуклонно увеличивалось. В это время Савелий кратко, но понятно объяснял мне отдельные премудрости «пастушьей науки».

     — Эта корова хорошая, смирная, а вон та, «брукастая» и за ней нужен глаз да глаз! — знакомил он меня с характерами разных деревенских коров.

     — Ну да ничего…, наш Тимка всё это знает! — сказал он и вдруг подал собаке команду. Та моментально сорвалась бежать на противоположную сторону стада, загоняя, отбившуюся от него строптивую корову, пытавшуюся зайти в деревенский огород.

     «Ловко у Тимки получается…» — подумал я, восхищаясь нашим четвероногим другом. Во мне появилось робкое чувство «взрослости» и захотелось быть похожим на Савелия.
Мы вышли на окраину деревни, потом на широкий луговой простор и потянулись по краю глубокой деревенской балки. Нам предстояло выйти к ближнему пруду, где было стойбище. Стадо овец и коз выгнали пасти гораздо раньше коров. По «деревенской очерёдности» их приняла другая крестьянская семья. И мы видели, как вдалеке, на крутом вытоптанном склоне балки, лишь едва виднелось — это, далеко ушедшее деревенское стадо, скрытое утренней дымкой, через размытые очертания которой почти нельзя было рассмотреть овец и коз…

     Прелестно летнее утро на Святую Троицу!
     Воздух блестит в лучах солнца хрустальными кружевами, ещё не высохла в густой траве роса, веет живительной прохладой прошлой ночи, а ранние птицы уже заводят звонкие трели. Из ближайшей рощи слышатся певчие переливы и дробное цоканье крупных птиц, прилетевших на гнездовья. Высоко, высоко, в ослепительном синем небе гордо парит коршун. Распластав крылья, он замер в воздухе, осматривая округу зорким взглядом. Упругие потоки воздуха держат птицу на лету. Изящно и плавно коршун выполняет повороты в разные стороны, редкими, упругими взмахами крыльев корректируя полёт. Но вот в небе появился второй пернатый хищник, и сразу стихают радостные трели настороженных  птиц, они мелкими стайками летят в лесную дубраву. Инстинкт птичьего самосохранения прерывает их радостное пение. Почуяв грозную опасность, они разлетаются, скрываясь в укромных лесных местах. Савелий восторженным взглядом смотрит в хрустально-чистое небо и вдруг спрашивает:

     — Правда, красиво?!
    
     В ответ мои детские губы прошептали:

     — Очень! Я никогда раньше не видел живого коршуна! Даже не знал, что он — такой!.. Какое — это чудо! Так красиво, так умело парит в воздухе, на ветру!..

     — Лет пять назад их тут было много. Гнездовья делали — вон там!.. — он показал рукой в направлении дальнего кургана заросшего смешанным лесом.
     — Что-то нарушило их жизнь, а что — неведомо! Они по-прежнему вылетают, но уже реже! В природе на каждого хищника есть свой хищник… — задумчиво заметил Савелий.

     Мы шли со стадом дальше и молчали, а коршуны парили в воздухе, улетая в сторону рощи. Преданный Тимка внимательно наблюдал за всем, что встречалось на нашем пути. Начиналась привольная луговая трава, поляны земляники и душистого чабреца, но ягод было ещё немного. Зато душистый чабрец  цвёл в полную силу, источая характерный терпкий аромат. Чуть вдали призывно колыхались от ласкового ветерка жёлтые цветы созревшего зверобоя, синие васильки и кустистые стебли с фиолетово-розовыми соцветиями кипрея, именуемого в народе «иван-чаем».

     — На праздник Купала кипрей имеет лучшую целебную силу, — стал объяснять мне Савелий особенности этой лечебной травы, имеющей два разных названия, и по пути сорвал несколько пучков, сунув их в просторную сумку, висевшую у него на плече.

     — А когда бывает этот праздник? — спросил я своего наставника.

     — Скоро будет…, в конце июня. Всё радуется в это время: и природа и люди!
    
     — А почему Купала? — стал допытываться я у Савелия.
    
     — Я не всё знаю. Но как объясняли мудрые старики, праздник лета повёлся от древних волхвов, когда мы, поклоняясь силам природы, были язычниками и ещё не открыли для себя веру греческую — православную. Купались в реке, исцеляясь от болезней и сглаза, загадывали сокровенные желания. Были у нас свои боги: Перун — бог молнии, Ладо — бог веселия и молодости, и появилось красивое имя — Лада. — Здесь его интересные разъяснения прервались. Чувствовалось, что его крестьянских познаний о жизни древних славян было недостаточно.

     В моей душе царило упоение!..
Ещё бы!.. Ведь я как взрослый веду стадо коров, с нами верный пёс, над нами парят хищные коршуны, поют звонкими переливами птицы, а целебные травы, лечившие давным-давно древних славян, таинственно цветут вокруг. Мы вышли за косогор, перед взором раскрылась серебряная гладь большого деревенского пруда. Здесь было пастбище. Стадо привычно расположилось на луговой траве, а Тимка властно «одёргивал» не в меру ретивых и строптивых коров. Время летело незаметно, наступил жаркий полдень. Насытившись зелёным кормом, коровы лениво лежали в траве. Савелий сделал из брезента небольшой шалаш, и мы укрылись там от палящего солнца. Вокруг нас летали стрекозы, на пруду квакали горластые лягушки, жужжали шмели и звенели кузнечики в траве, и весь мир растений и насекомых разговаривал дивным языком природы.

     Савелий дал мне выпить прохладного кваса, и полдневная дремота стала одолевать меня. Веки глаз упорно смыкались, их трудно было разомкнуть. Он подал мне какую-то подстилку, и я уснул, едва коснувшись её головой. Не знаю, сколько времени я спал, но, думаю, что немного. Когда же я открыл глаза, то увидел рядом с собой мохнатую голову и передние лапы Тимки, а на одной из его лап мирно пристроилась и спала… крупная зелёная ящерица…

     Её тёмно-зелёное одеяние причудливо сливалось с цветом луговой травы. Пёс открыл один глаз, увидел на себе незваную гостью, но не смутился и снова закрыл его, продолжая дремать. Стояла звенящая жара, утомившая всех, но не было конфликта между разными существами, здесь властвовали мир и согласие, показывая удивительную природную «толерантность». Тимка так и не сбросил её с лапы, продолжая по-прежнему мирно дремать. Послышались знакомые шаги Савелия, который шёл к шалашу и, заслышав их, ящерица лишь тогда прыгнула в траву.

     Сбиваясь от волнения, я стал ему подробно рассказать об увиденном чуде, на что Савелий весело рассмеялся и с поучительным порывом заметил:
     — В природе всё мудро и разумно!.. Не следует её только беспокоить…
Мы ждали женщин на дневную дойку. Они приехали, с ними была Дарья, и я рассказал о том, что видел «дружбу» между собакой и ящерицей, на что женщина улыбнулась и сказала:

     — Здесь, в мире природы, ты увидишь много необычного и таинственного!

     Вечером мы возвращались назад. Устало шли по деревне, и вместе со стадом в воздухе плыл аромат свежего парного молока. Жители деревни разбирали кормилиц по дворам, приступая к вечерней дойке, и когда с ней задерживались, то коровы нетерпеливо гребли ногами землю, призывая хозяев быстрее взять у них вечерний надой. Вымотанный за день, я искупался в летнем душе, выпил большую кружку молока с горячим хлебом, и сразу уснул крепким сном в постели, которую хозяева собрали в доме. Ночью я от чего-то проснулся, мне вдруг расхотелось спать.      
    
     Я тихонько встал с кровати, оделся и решил выйти во двор, чтобы взглянуть на ночное звёздное небо: хотелось увидеть, — какое оно, по сравнению дневным, имевшим ярко-синий цвет...

     Тяжёлая массивная дверь из дома в сени открылась легко. Мои глаза быстро привыкали к ночной темноте. Полная луна светила через маленькое окошко стены, а рядом с ним была чуть открыта дверь кладовки, освещавшаяся лунным неоновым светом. Проходя мимо неё во двор, я услышал доносившейся оттуда хрустящий шорох и чей-то приглушённый голос…

     Сильнейшее волнение словно стальным обручем сковало моё тело, сердце бешено забилось в груди, готовое разорваться от детского испуга. Сказки о леших и домовых, обитающих в старых деревенских домах, хорошо сохранились в моей памяти. Затаив дыхание, я всё-таки набрался смелости и осторожно, короткими шагами подошёл к приоткрытой двери кладовки.

     Моему взору открылась удивительная картина. Савелий сидел на низкой табуретке и кормил зерном из ладони двух маленьких зайчат. Пушистые серенькие зверьки потешно стояли на задних лапках и, опираясь передними на его грубую мозолистую ладонь, перемалывали крохотными зубами сухую пшеницу. Они отличались от домашних крольчат, живших в хозяйстве Савелия худобой, пугливостью, длинными ушами и лапами. Затаив дыхание, я стоял и не шевелился, меня не замечали. Прошло несколько коротких секунд, и зайчата, почуяв в общем пространстве кого-то постороннего, мигом юркнули в дальний угол кладовки за деревянную бочку с зерном. Увидев меня, брат приложил палец к губам и едва слышно прошептал:

     — Тихо…, не шуми...
    
     Он стал звать пугливых зверьков особыми протяжными звуками:

     — Гу-гу-гу…гу-гу-гу…

     Но зайчата и не думали выходить на его искусственный «материнский» зов…
Савелий едва слышно стал рассказывать:

     — Я их подобрал в поле две недели назад, в лесной посадке, когда работал на тракторе. Замёрзли они, несмышлёные, а мамы-зайчихи не было… Может, волки её загрызли или охотники застрелили… Жалко их было до слёз, такие крохи… Пока работал, целый день возил в тёплой шапке под сиденьем. Вечером привёз домой и тайком от собак и кота поселил в кладовке. Кормлю только ночами, а днём они не выходят и признают лишь меня. Вот подрастут, окрепнут, смогут жить самостоятельно, тогда я их и выпущу на волю... В природе всё должно быть разумно и справедливо, а добро — всегда рождает добро!

     Он чуть помолчал и добавил:

     — Мы с Дарьей хотели тебе их показать, но не знали как, ведь зайчата «ночные». Вот теперь ты всё увидел. Ну, ступай, я попробую их ещё покормить…
Я вышел во двор. Стояла тёплая летняя ночь. Вдали уже занимался рассвет, хрипло начинали кричать первые деревенские петухи. Ярко светили в небе таинственные звёзды.

     «Всегда, так было всегда…» — думал я тогда свою первую ребячью думу о вечности, жизни и взаимоотношении людей с окружающим миром.
     =================
     Прошло много лет, и я стал взрослым…
 
     Недавно я оказался на одном большом празднике, где отдыхали многие наши горожане. На центральной площади проводились конкурсы, разные занимательные игры, устраивались весёлые развлечения для взрослых и детей. Здесь же на временной концертной сцене выступали заезжие музыканты. В центре этого события были платные поездки на верблюде.
    
     Одна молодая семейная пара никак не могла успокоить сынишку лет десяти, который плакал и капризничал, как часто случается с детьми, живущими в асфальтовом и кирпично-бетонном мире современных городов, власти супермаркетов и потоках автомобилей. Сынишка держал в руках игрушечный автомат, из которого нервно стрелял в случайных прохожих, близкие автомашины, плывущие в небе курчавые далёкие облака. При этом, в нём явно просматривалась неуравновешенность характера.

     — Тра-та-та-та… Тра-та-та-та — сурово надув губы, имитировал мальчик автоматическую стрельбу из оружия.

     — Ба-бах, ба-бах, — с серьёзным видом изображал его отец одиночную стрельбу, стараясь поддержать и увлечь сына в этом развлечении.

     Стараний отца хватило ненадолго. Мальчик бросил на землю игрушечное оружие и, нервно затопав ногами, громко и требовательно закричал:
— Хочу бой без правил…, хочу бой без правил!..

     Видимо, давно измученная подобными капризами мать услужливо лепетала:
— Потерпи, миленький!.. Скоро…, очень скоро запишем тебя в секцию. Там ты научишься такому бою…

     — А когда, а когда!.. — не унимался маленький «семейный диктатор», психологически хорошо чувствуя свою власть над родителями.
    
     — Ну скоро…, скоро… — вяло защищалась мать от его упрямых наскоков.
    
     — Верблюд…, видишь, сынок, верблюд!.. — вдруг радостно воскликнул отец, увидев яркое восточное животное, которое, как ему казалось, могло по одному мановению излечить капризы ребёнка.
    
     Родители купили билет у его хозяина, посадили мальчика на двугорбое животное с длинными неуклюжими ногами, и «маленький властелин» величаво поплыл по просторной городской площади, возвышаясь над отдыхавшими волнами праздного народа.

     Он действительно успокоился под спокойный и размеренный шаг восточного животного, ведомого молодым возницей. Однако по окончании поездки его капризы возобновились вновь, а покорный верблюд отправился катать очередного ребёнка.
    
     Мне тогда почудилось сказочное видение…

     На цветущем и бескрайнем летнем лугу загорелая Дарья протягивает капризному мальчику большую кружку парного молока. Савелий подаёт ему яркий букет полевых цветов. Серенькие зайчата задорно и дружелюбно прыгают и играют у его ног, а верный дворовый пёс Тимка ласково скулит, наблюдая, с какой нежностью и любовью довольный мальчуган гладит руками эти крохотные и доверчивые существа…

     15 марта 2017 года