Глупая ссора

     Скорый поезд Кисловодск-Москва увозил меня из уютного курортного города ранним июньским утром. На старинном красивом вокзале было немного пассажиров.
     Я один занял купе, разложил вещи и посмотрел в окно. Город солнца, целебного воздуха и богатырского нарзана прощался со мной до следующей встречи.
    
     «Воздух чист и свеж, как поцелуй ребёнка!» — вспомнились известные строки М. Лермонтова, посвящённые этим местам. Много лет назад я жил и работал на Кавказе, где по сей день живут мои родственники и прежние друзья, с которыми довелось обойти пешком многие станицы, сёла и аулы.

     Мы любовались величием туманных гор и обрывистых ущелий, красотой и упоительным шумом горных рек, хрустальные брызги которых в лучах яркого солнца переливаются множеством цветов и оттенков! Вспомнил одного московского художника, приехавшего на Кавказ писать картину древней горной реки Лабы.
     В летний полдень в свете ослепительного солнца, сидя на обрывистом берегу за мольбертом и наблюдая за брызгами кипящей в камнях воды, он насчитал восемнадцать цветов и оттенков этого удивительного чуда природы. По границе предгорий Ставропольского края раскинулась наша «Российская Швейцария» — сказочная Карачаево-Черкесия. В детских садах и школах горной республики местным гимном звучат слова:

     «Уголок большой России, край богатый и красивый, Карачаево-Черкесия моя!»
Кто хотя бы один раз побывал в Теберде, Домбае, Архызе, путешествовал по знаменитым горным перевалам, бывал в древних карачаевских, черкесских, абазинских аулах, казачьих станицах, ногайских и греческих селах, тот обязательно захочет вернуться в эти места вновь и вновь. Говорить о красоте Кавказа можно бесконечно!

     Мой поезд стремительно пролетел станции Минутка, Подкумок, Белый Уголь, направляясь к Ессентукам. По обе стороны тянулась череда каменистых горных массивов, покрытых густым лесом и богатой природной растительностью. Когда-то лермонтовский Печорин мчался из Кисловодска в Пятигорск верхом на горячем Черкесе, желая в последний раз увидеть любимую Веру. От изнурительной скачки его верный конь пал за пять вёрст до Ессентуков, и «Герой нашего времени» безнадёжно опоздал.

     Я же не мог никуда опоздать — мой «железный конь» легко и весело бежал в пути. Мелькнули за вагонным окном вокзалы Ессентуков и Пятигорска, и вот, наконец-то, мы прибыли в Минводы. Здесь стоянка поезда больше часа. Он обслуживается, запасается водой и принимает многочисленных пассажиров в дальний путь.

     В купе с шумным говором вошли мои попутчики. Двое из них были мужем и женой возрастом за пятьдесят лет – активные и радостные. После проведённого трёхнедельного отдыха в Железноводске они направлялись домой в Воронеж.
    
     Он — военный пенсионер в звании майора, она — гражданская пенсионерка.
     Оба с восторгом стали рассказывать о целебной минеральной воде Славяновской и Смирновской, чудодейственной лечебной грязи из Тамбуканского озера, живописных терренкурах вокруг горы Железной к гроту Вечной мерзлоты и Пещере первобытного человека, где птицы в лесу поют дивными переливами голосов, а пушистые и задиристые белки задорно прыгают в густых кронах деревьев.

     Его звали Сергей Иванович. Он был среднего роста, обычного сложения, приятный лицом. Глаза выразительные и добрые светились радостью жизни и успехом. Мужчина беспрекословно и по-военному точно выполнял в пути все указания жены. Чувствовалось сразу, что главная роль в семье военного отставника принадлежит именно ей.
    
     Он доставал по её требованию из багажа нужные вещи, ходил за чаем, выходил на очередных стоянках поезда для покупки того, что она заказывала.
Её звали Клавдия Васильевна. В молодости она, вероятно, была хороша собой, но теперь годы отвоевали своё. Чуть ниже среднего роста, элегантная и стройная, с приятным лицом и голосом, она в целом была привлекательной.

     Достаточно густые каштановые волосы с небольшой проседью были уложены в приятную причёску. Глаза её смотрели на нас с хитринкой и лёгким высокомерием. Видимо, следуя с мужем по местам его прежней службы, она работала не столь продолжительное время и о своей профессии в разговоре почти не упоминала.
    
     Во время дороги она, покачиваясь в такт поезда, читала газеты и модный журнал, давала указания мужу, пила чай и перекусывала либо отдыхала на своём нижнем месте. Он же располагался вверху над ней, и когда Клавдии Васильевне что-либо требовалось, она призывно звала его:

     — Сергунчик! Миленький! Спустись…

     Сергей Иванович тогда кубарем слетал с верхней полки вниз и, стройно вытягиваясь перед «супружеским генералом», выслушивал очередное её строгое приказание.

     Третьим попутчиком был довольно пожилой мужчина примерно семидесяти лет, болезненный и в меру полноватый, по профессии инженер. Лицо бледное и дряблое свидетельствовало о наступившей жизненной усталости и, видимо, серьёзной внутренней болезни.

     Говорил он медленно и с выразительной расстановкой, подбирая нужные слова к разговору. Однако в его манере держаться и говорить чувствовалась хорошая образованность, степенность и приятная скромность. Он занял полку вверху, но, застелив свою постель, сидел рядом со мной, то читая какую-то книгу, то регулярно отлучаясь из купе на перроны станций по мере движения поезда, чтобы покурить.

     Его звали Дмитрий Петрович, и он ехал в город Лиски Воронежской области из Нальчика, где лечился в санатории. Поезд быстро проследовал южные станции Невинномысская, Армавир, Тихорецкая, а затем и «южные российские ворота» — Ростов на Дону. Время перевалило за полдень, припекало солнце, и мы уже стремительно мчались по привольным донским степям в сторону Россоши и Воронежа.

     За что мы любим поездки в поездах? За комфорт, вагонный уют, безопасность транспорта, доброжелательность проводников и встречи с приятными интересными людьми. Мне попались именно такие люди. За несколько часов дороги пассажиры раскрепостились, и разговоры стали совсем свободные — о спорте, политике, экономике, экологии, нравственности. Заговорили о современных отношениях мужчин и женщин, проблемах семейной жизни, ссорах и обидах и верховенстве в семье.
      Клавдия Васильевна отложила в сторону модный женский журнал и властно резюмировала:

     — Мужчина всегда должен слушать женщину! Она — мать его детей! Ей лучше видится их будущее. Муж обязан заботиться о материальном достатке семьи, беспокоиться о жене и детях. — Но при этом она старательно и умело обходила вопросы ответственности самой женщины, особую важность взаимных примирений и поиска компромиссов. Легко тряхнув пышной причёской, она сказала:

     — Любви женщины заслуживает тот мужчина, который живёт её жизнью, верен ей и ради неё готов пойти на всё. Так ведь, Сергей?

     Её муж давно спустился с верхней полки вниз и сидел рядом с супругой, помешивая в бокале остывающий чай. Сергей Иванович согласно кивнул головой, но сделал одно маленькое замечание:

     — Женщина — начало всего, в том числе и новой жизни. Однако важные семейные вопросы решаются сообща, а примирение и компромиссы должны быть обоюдными.
Здесь он с лёгкой тревогой посмотрел на Клавдию Васильевну и ещё энергичнее стал помешивать звенящей ложкой в бокале.

     Женщина порывисто начала возиться в пухлом бумажном пакете и, вынув оттуда свежий кусок пирога, положила его перед мужем на купейный столик, предварительно подстелив салфетку.  Сергей Иванович благодарно улыбнулся жене и, закончив мешать чай, принялся за угощение.

     «Вот она, — настоящая семейная идиллия! — пронеслось у меня в голове. Я не участвовал в общем разговоре попутчиков, перечитывал томик стихов Ахматовой, который всегда беру в дальнюю дорогу, но предельно внимательно слушал своих вагонных собеседников.

     Дмитрий Петрович был молчалив и угрюм, видимо, по причине старческой болезни и утомительной дальней дороги. Характерно покашливая после очередной выкуренной на перроне сигареты, он тихо и хрипловато сказал:

     — Вы, конечно, во многом правы. Но вот я однажды оказался случайным свидетелем горькой истории, которую мне не забыть до самой смерти. Обычная глупая ссора и горькая обида супругов сломала их вполне счастливую жизнь. Не всё так легко, просто и категорично в нашей жизни.

     — Расскажите, расскажите, пожалуйста! — разом встрепенулась и засуетилась Клавдия Васильевна и глаза её заблестели задорным огоньком женского любопытства. Оживился и Сергей Иванович, уже доедая кусок вкусного пирога.

     Пожилой мужчина задумчиво обвёл нас взглядом и, убедившись в нашем искреннем внимании, стал неторопливо рассказывать:

     — Лет семь или восемь назад я работал дежурным вахтёром на одном бетонном заводе. Получал пенсию и небольшую зарплату. Жена тяжело болела, и нужно было постоянно покупать дорогие лекарства. Теперь, к сожалению, её нет — умерла два года назад.

     Он немного помолчал и продолжил:

     — Предприятие старое, оборудование и станки изношены до предела, работа физически тяжелая, «ломовая» — одним словом, рабская работа. Руководство завода давно махнуло рукой на людей, получая большие зарплаты и миллионные вознаграждения на годовых акционерных собраниях.
    
     При заводе они открыли рентабельный продовольственный магазин, где работники предприятия могли купить что-нибудь к обеду, а любители спиртного приобретали водку, вино, пиво и уносили для распития в цех. При отсутствии денег спиртное выдавалось под запись в журнале, а затем долговые денежные суммы удерживалась из зарплаты рабочих.

     Трудовая дисциплина была низкой, люди часто менялись из-за тяжёлых условий труда. В советские времена на таких предприятиях отбывали наказание условно осужденные, которых принудительно привлекали к тяжёлому труду. Сегодня этого нет, а работа на этих технологически отсталых и древних заводах — единственный способ для многих людей заработать денег для себя и семьи. Всё было там невероятно мрачно, тоскливо и совершенно беспросветно. Одним словом, современный сюжет по известному роману Максима Горького «Мать».

     В это время в купе заглянула наша приветливая кисловодская проводница и предложила всем чай. Дмитрий Петрович попросил её принести, и та скоро удалилась, а он продолжил:

     — Моё дежурство было суточным, после чего я уходил отдыхать на три дня, и смену принимали другие люди. Рабочий день на заводе заканчивался поздно, иногда в девять-десять часов вечера. Усталые рабочие в грубой измазанной цементом одежде, громко переговариваясь и ругаясь, шумно покидали ближайший ко мне «рабский» цех. В нём, с разбитыми зимой и летом окнами, дымящимися паром дырявыми трубопроводами, становилось совсем темно и жутко. Я выключал свет, где это забывали сделать рабочие, проверял запоры и обходил территорию, а затем спокойно присаживался к телевизору.

     Было начало декабря.

     Уже выпал первый снег. На дворе гуляли холод, сырость и суровое зимнее ненастье. В полночь раздался резкий звонок в дверь, и я пошёл к выходу, чтобы узнать, в чём дело. На пороге стоял нетрезвый молодой человек. Я узнал в нём рабочего из нашего «рабского» цеха. Весь продрогший от холода, в мокрой одежде и обуви, он стал проситься пропустить его на завод для ночлега. Убогий, жалкий, растерянный и весь продрогший от холода и сырости, он затянул нудную жалобную «просьбу-волынку»:

     — Поймите! Я поругался с женой и не могу с ней помириться. Разрешите мне переночевать в цехе до утра, ну пожалуйста, что вам стоит! На улице так холодно!..

     — Я не могу, не имею права пропустить вас ночью в неработающий цех! Да ещё в нетрезвом виде! — отвечал я ему, отстраняя парня от двери и настойчиво провожая его с заводского порога.

     Сразу бросилось в глаза, что он не был похож на «забубённого» пьяницу или наглого парня. Вполне симпатичный и выдержанный молодой человек производил неплохое впечатление.

     Выслушав меня, он покорно сошёл по нескольким ступенькам вниз и в последний раз оглянулся. Густой мокрый снег непрерывно сыпал и кружил крупными хлопьями, устилая всё вокруг белым пушистым покрывалом. Без головного убора, в лёгкой куртке и холодных ботинках, он был похож на неприкаянного взъерошенного галчонка, выброшенного из тёплого уютного гнезда.

     — А может, пустите? Ведь собак и кошек иногда пускаете! — сделал парень последнюю попытку уговорить меня. В его глазах стояли слёзы отчаяния и такая пронзительная грусть, что сердце моё забилось щемящей жалостью, но я взял себя в руки и ответил всё-таки ему решительным отказом:

     — Нельзя, нельзя! Ступайте домой — к родным или знакомым, а в цех, не положено!

     Он повернулся ко мне спиной и медленно стал удаляться от меня вдоль высокого бетонного забора и вскоре исчез из виду в клубящейся снежной метели. Куда он направился, мне было не известно, и я постарался забыть о нём, но его укоризненный взор остался в моей памяти на всю жизнь. Я вернулся к себе, а утром сдал смену напарнику и ушёл домой.

     Через три дня я вновь заступил на очередное дежурство. День выдался беспокойным, шумным и было много разного народа. Суетились сотрудники и руководство завода. Подошло время обеда, и все потянулись в заводскую столовую, расположенную на втором этаже административного здания. В это время к моему дежурному кабинету подошла очень приятная молоденькая девушка среднего роста.

     На ней были красивое приталенное тёмное пальто, лёгкие серые сапоги и очень идущая к её лицу аккуратная вязанная зелёная шапочка. Я бы сказал, что она была даже красива собой. Большие серые глаза, густые ресницы, прямой нос и чувственные чуть полноватые губы не могли оставить равнодушным. Хотелось любоваться ею, настолько она была обворожительной и привлекательной, вежливой в общении, скромно, но со вкусом одета. В руках она держала увесистый тканевый пакет.

     Девушка попросила меня пропустить её в «рабский» цех и сказала следующее:
    
     — Вы меня простите! Мне нужно пройти на рабочее место к мужу. Его уже три дня нет дома, он не приходит ночевать, и я очень волнуюсь за него. Я принесла ему тёплый обед…

     Она показала мне пакет, который держала в руках. В нём явно проглядывались кастрюля, тарелки и прочие столовые предметы. Робко переступая с ноги на ногу, она ждала от меня разрешения. Сердце моё вспыхнуло от тревожной неожиданности. Я догадался, что её муж и есть тот самый пьяный «ночной» парень, которого я совсем недавно выставил за заводской порог. Я рассказал девушке о последней встрече с ним. Как же она обрадовалась моим словам о нём!..

     Задыхаясь от нахлынувшей радости, что я видел его, она быстро и восторженно заговорила:

     — Вы его видели, видели!.. Вы знаете, он очень хороший! У нас вышла глупая ссора из-за одного пустяка. Он ведь вообще не пьёт, а устроился мешать бетон потому, что пока не нашёл другой работы. У нас пятилетняя дочь. Теперь она плачет и ждёт, ждёт нашего папу… Пропустите меня, пожалуйста! Я работаю медсестрой в поликлинике и отпросилась с работы только на один час… У нас очень строго!..

     Я сказал ей:

     — Но ведь все наши рабочие ходят на обед в столовую, и почти никто не остаётся в цехе.

     — Знаю, знаю! — живо заговорила она — Но мне хочется повиниться перед ним за тот глупый скандал, и поэтому я принесла ему тёплый обед на рабочее место. Хочу оставить, покормить его… и обязательно помириться…

     Я пропустил её в цех. Минут через десять она вернулась обратно с тем же пакетом в руках, сильно расстроенная. Тревожно волнуясь и дыша полной грудью, срывающимся, почти плачущим голосом девушка сказала:

     — Мастер сказал, что не видел его на работе уже три дня. Неужели запил? Но это невозможно! Я его знаю. Он не такой! Господи, да что же случилось?! Как мне найти его? Я и дочка не можем без него. Помогите!.. Где искать?..

     Она не сдержалась и заплакала. Достала из сумочки маленький платок и стала вытирать слёзы, размазывая по лицу дешёвую косметику. Я не мог её ничем утешить. Она отошла в сторону по длинному коридору к самому дальнему окну и предалась слезам в своём одиночестве. Через некоторое время девушка взяла себя в руки, попрощалась со мной и ушла вместе с ненужным обедом…

     В это время в вагонное купе легонько постучали. Я сдвинул в сторону дверь, и в него вошла наша проводница. На серебристом лёгком подносе она несла несколько стаканов горячего чая в ажурных золочёных подстаканниках. Дмитрий Петрович взял свой стакан, выражая слова благодарности. Легонько обдувая воздухом ароматный горячий напиток, мужчина стал остужать его, и наступил вынужденный перерыв в рассказе. Все молчали, а Клавдия Васильевна стала высказывать некоторые предварительные суждения:

     — Вы поступили совершенно правильно! Нечего пьяному ночью лезть на работу. Скандал у него, видите ли, случился дома! Чепуха какая! Пусть отправляется домой и попросит прощенья у жены. А она решит, как с ним следует поступить…
Сергей Иванович слегка поморщился от её резких слов, но высказался гораздо мягче:

     — Ну, дали бы ему телефон, чтобы договорился с кем-нибудь о ночлеге. Можно было бы такси заказать. Наверное, денег не было, а может, был сильно пьян? Одним словом, «шалопутный» парень!
Дмитрий Петрович тем временем допил чай, поставил стакан на столик и вытирал платком вспотевшее лицо. Мы с нетерпением ожидали от него продолжения рассказа, и он продолжил:

     — Через три дня я как обычно заступил на следующее дежурство и услышал от своего напарника следующее: « За два прошедших дежурства какая-то девушка настойчиво ходит к мужу в «рабский» цех с горячим обедом, а он не приходит на работу и не появляется дома. Очень чудная! Видимо, сегодня и к тебе явится…»

     Я сразу понял, что это та самая несчастная девушка, которая была у меня. Я принял это к сведению, приступил к работе, и в обед она действительно пришла со знакомым пакетом. Я пропустил её, но заметил, как же сильно изменилась она за прошедшие дни. Растерянная и заплаканная, медленной и неуверенной походкой направилась она в «рабский» цех, вызывая во мне невероятную жалость и сострадание.

     На этот раз она задержалась там дольше обычного, и я не знал причины этого, нетерпеливо поджидая её назад. Наконец я увидел её, идущую медленным «черепашьим» шагом к моему дежурному кабинету. В руках у неё не было привычного пакета с обедом. Я радостно подумал:

     «Наконец-то она встретилась с мужем, они теперь объяснились, и он принял от неё долгожданный знак примирения»

     Но я жестоко ошибся!..

     Девушка остановилась в десятке метров от меня и прислонилась спиной к тёмной и холодной коридорной стене. Немного постояв, она неожиданно стала медленно сползать вниз, а затем опустилась на пол и громко зарыдала. Её жалобный плач был невыносимым и надрывно-протяжным. Я выскочил к ней, взял под руки и, усадив на стул, дал выпить стакан воды. Захлёбываясь от бегущих слёз, непрерывно глотая их, и громко плача, она говорила:

     — Вчера совершенно случайно нашли на площадке завода под бетонной плитой… Пытался укрыться от мороза и снега и замёрз… совсем окоченел… Вчера… вчера… отправили в морг. Господи, накажи меня за язык в той глупой ссоре! Я его люблю, а наговорила столько обидного! Каюсь! Не исправить мне ошибки!

     Оглушённый этим известием, я лихорадочно думал:
«Был пьяный, ничего не понимал. Хотел укрыться в узком пространстве между плитами и замёрз. Какая глупость! Если бы я пустил его в цех, этого бы не случилось… Но как я мог догадаться о его намерениях? Господи, что же это! Неужели таким способом парень хотел отомстить жене за глупую ссору с ней?!..»

     Через некоторое время, когда схлынули эмоции и пришло спокойное осознание, что в случившемся виноват лишь сам умерший, я проводил несчастную до выхода и вернулся на прежнее служебное место. Ещё не раз потом в моей памяти мелькала грустная сцена расставания с парнем. С жалобным укором смотрели на меня его грустные глаза, и слышались тихие, словно прощальные, слова:

     «А может, пустите! Ведь кошек и собак иногда пускаете…»

     Я тогда подумал:

     «Инструкция и указания руководства правильные. Принципиальность в семейном споре, где супруг однозначно прав, видимо, тоже нужна... А человечность и сострадание, любовь и нежность — как быть с ними? Отменить?..»

     Дмитрий Петрович замолчал, в купе стояла необычная тишина, никто не решался подать голос. Все понимали, что говорить что-либо было неловко. Слышался только звонкий перестук вагонных колёс и чуть слышное шипение мягкой пружинной подвески. Сильный и уверенный в себе поезд лихо мчал нас к чернозёмному Воронежу…

     5 сентября 2017 года