Мы живём в ожидании вишен...

Мы лежали в вишнёвом саду под зацветающими деревьями, вдыхая их сладкийй аромат с лёгким
привкусом миндаля. Мы лежали на спинах в густой траве под старыми вишнями, ощущая своими
тощими юношескими лопатками змеисто взбугрившуюся от раскоряченных корней землю.

Было ещё светло. Сумерки приближались так же нехотя и вяло, как без особой охоты вызревали 
майские вишни.Мы лежали в дряхлом вешнем саду и делали вид, что считаем звёзды. Но звёзд
ещё не было. Лишь неутомимо роилисьсь светлячки, пищали комары, квакали лягушки у пруда…

 Мы лежали –  полуобняшиеся –  в загородном вишнёвом саду, вернее в том, что от него осталось.
Это был старинный Шиманский сад. И старое кладбище по соседству тоже называлось Шиманским.
Жил когда-то в этих краях богач по фамилии Шиманский.

От Шиманского сада осталась льшь пятая, если не десятая его часть. Новые деревья здесь давно
не сажали. И покойников на соседствующем с вишнёвым садом старом кладбище уже никто не
хоронил… Однако на Пасху на заброшенный погост приходили родственники умерших, поминая
их куличами, разноцветно окрашенными варёными куриными яйцами и конфетами.

Мы любили долго гулять за городом, – так что рассвет нередко заставал нас не полпути к дому.
Это была романтика, которая мне сейчас чужда. Но я и тогда не любила Александра Грина с его
«Алыми парусами».  И поэзию я любила мужскую, а не женскую.

Мне всегда думалось, что мужчины ярче умеют любить, без слюнявой  истерики. Вот почему –
Есенин и Маяковский, Рождественский и Вознесенский, Семён Кирсанов и Велимир Хлебников…
А не Евтушенко или Тушнова. Гумилёв, а не Ахматова. Ахматова, а не Цветаева.

Мы лежали на спине в вишнёвом саду, упираясь лопатками в корни дряхлых вишен. Нам было
здорово вдвоём. Мы не страшились привидений. Ими пугали впечатлительных барышень или
безумных юнцов, у которых кладбище ассоциируется с чем-то мрачным и демоническим.

Никого здесь не было в этот сумеречный час. И быть не могло. Богача Шиманского расстреляли
большевики. Его останки утрачены… Должно быть, сгнили во рву где-либо в месте общих казней
''буржуев''. Шиманского нет. А Шиманский сад ещё жив. И мы, – такие вопиюще живые юнцы, –
живы, любимы друг другом!.. «Мы живём в ожидании вишен…». Живём, запрокинув лица к небу.
____________________________________________________

Примеч.:«Мы живём в ожидании вишен, /  В ожидании лета живём. /
                А за то, что одной лишь свободою дышим,  – / Пускай нас
                осудят потом», –  фрагмент песни московского барда
                Евгения Бачурина