Тимошины. Салют

После смерти Петра Федоровича овдовевшая жена его, долгое время безутешная Мария Ивановна, понемногу училась жить одна. Небольшой и столь же немолодой, как и неизменные его обитатели, дом стал для нее каким-то новым, прежде неизвестным пространством. Предметы, населявшие дом ни один десяток лет и прочно вошедшие в привычку и образ жизни, стали казаться лишними, несуразными, ненужными. Марии Ивановне то и дело хотелось задать вопрос то стулу, то шкафу, зачем он там стоит и почему он остался в этом доме, как-то незыблемо в нем укоренясь, а ее муж – нет. Она присаживалась на край кровати и видела, как пустота, воронкой возникшая посреди комнаты, разрастается, подступает почти к ее ногам, поднимается и протягивает к ней руки, оглушая и парализуя. В оцепенении Мария Ивановна долго сидела на одном месте, слезы текли, бесшумно скатываясь по удобным бороздкам ее морщинистых щек, чуть задерживаясь в уголках губ – немых свидетелях теплой улыбки, прежде редко сходившей с лица женщины.

Привычка ежедневно заботится о ком-то рядом живущем все так же с утра пораньше поднимала бабушку Машу готовить завтрак, наливать стакан теплой воды и доносить его до порога кухни… После почти 50 лет семейной жизни, какой бы сложной, интересной, даже каверзной она ни была, перестроиться на одинокое существование было не так легко. Приходилось учиться готовить, оценивая способности и желания только своего желудка, то и дело задавать самой себе вопросы про любимые блюда и предпочтения. Мария Ивановна очень хорошо знала вкусы своего покойного мужа, а свои предпочтения как будто были второстепенны. Теперь же прятаться было не за кого, приходилось на первое место ставить себя – непривычно, неудобно, но ничего не поделаешь.   

Дети, жившие недалеко, заходили в гости чаще прежнего спасать бабушку от заскорузлой печали по прошлому и от едкого бытового одиночества в настоящем. Почти каждый день забегала дочь Анна, захаживал после работы и зять Леша, выходец из детдома, полюбивший родителей жены всей душой, после школы по заранее оговоренной очереди являлись внуки. Бабушка Маша с благодарностью отвлекалась на них, интересовалась успехами и новостями каждого, но излишне старалась своими старушечьими причудами молодежи не докучать, и проводив своих «спасителей» домой, постепенно снова возвращалась в свою вдовью печаль и пустоту.   

На семейном совете Тимошиных, озабоченных настроением и состоянием бабушки, было решено откомандировывать по одному из сыновей на временное проживание в освободившуюся после смерти Петра Федоровича комнату. Данным решением планировалось убить одним выстрелом трех зайцев: повеселить и развеять бабушку круглосуточной заботой о внуках, снизить уровень шума и количество мальчишеских разборок в родительской квартире и включить в трудовые будни уже вполне дееспособное младшее поколение Тимошиных. Окучивание и выкапывание картошки со скромного огорода бабушки летом, сбор яблок и листвы по осени и, конечно же, заготовка дров для топки бани было всего лишь несколькими пунктами из списка обязанностей подрастающих отпрысков.

Внуки улизнуть из-под материнской строгости и переменчивости настроения в бабушкину мягкость и доброту, даже при наличии внушительного списка обязанностей, были совсем не против. На радостях предложенной законной свободы договорились об порядке, очередности и длительности проживания полюбовно. Егорке, как самому младшему и малоправному, ждать своей очереди пришлось дольше всех. Но лишенный проживания до поры до времени в своей комнате с видом на огород, Егорке было позволено быть в бабушкином доме постоянным наблюдателем и помощником в деле замены системы отопления, задуманной отцом.
 
Время конца 90-х для жизни было тяжелое. Стабильность и предсказуемость прослеживались только в нехватке ресурсов в кошельке, но радости это никому не обеспечивало, зато смекалка, свойственная русскому человеку, оставалась всегда в тонусе. Центральное отопление, коим поддерживалось тепло в доме Марии Ивановны, периодически отключалось. Частые аварии из-за нехватки рук, готовых работать качественно и бесплатно, устранялись небыстро, оставляя жильцов многоквартирных домов и частного сектора без тепла, но с огромным желанием выжить. Котельная при льнозаводе работала с перебоями, да и сам завод медленно, но верно загибался.

На очередном семейном совете за кухонным столом Марией Ивановной и ее любимым зятем Алексеем Михалычем было хитро сформулировано и стратегически принято решение найти в доме подходящее место «для внедрения возможности автономного обогрева посредством строительства печи». Договоренность была тут же подкреплена звоном стопочек, что бабушка Маша позволяла себе только в самые важные, а порой судьбоносные моменты жизни.

С завода методично и аккуратно были принесены кирпичи, плохо лежавшие на прежнем месте и сиротливо казавшиеся больше не нужными. Знающие люди подсказали, где и как раздобыть качественной для кладки печи глины. Все необходимые дверцы были заготовлены, книги прочитаны, рисунки рассмотрены. Закипела работа. Руки у зятя росли из нужного места, голова была светлая, поэтому печку он сложил славную, как будто только этим всю жизнь и занимался. Не отвлекали и не затягивали процесса даже любопытные носики молодых помощников и их бесконечные вопросы. В доме бабушки стало тепло и уютно.

Внуки, стойко ожидавшие своей очереди на постояльство в бабушкином доме, сменялись друг за другом. Со временем к их четко оговоренным обязанностям добавилась еще одна: от них требовалось еще более тщательно следить за бабушкой, особенно за ее самочувствием. Мария Ивановна, долго предъявлявшая болезням и недугам композицию из трех пальцев, в силу занятости и невозможности совмещения нездоровья с огородом, постепенно начала им сдаваться. В аптечке, прежде хранившей в себе бинты, зеленку и марганцовку, стали появились всевозможные ампулы и шприцы. С тем же рвением, присущем Марии Ивановне во всех делах, она принялась и лечиться: лекарств закупалось много и на всякий случай. Что-то шло в ход, другое стояло в сторонке, мирно ожидая своего часа или быть употребленным, или утилизированным по сроку годности. Ревизии проводились нечасто, но урожайно.
 
В один из зимних дней Мария Ивановна решила навести порядок в своей аптечке и предложила Егорке, коему выпала очередь столоваться у бабушки и сладко спать до обеда в своей собственной комнате, помочь ей. Тщательный анализ дат показал, что коробочка с аж двадцатью ампулами должна была незамедлительно покинуть аптечку, поскольку жидкость, запускающая в организме исцеляющие процессы, была более непригодна для использования. Бабушка, грозно в последний раз взглянув на лекарство, протянуло его внуку со словами о необходимости поскорее от него избавиться. Расплывчатость формулировки тут же развязала мальцу руки и раззадорила его воображение. Он ни на секундочку не задумался о помещении коробочки в мусорное ведро, ведь слова «выбрось», «мусор» или «ведро» его уши не слышали.

Пытливый детский ум решил исследовать мир утилизации медицинских отходов опытным путем. Мгновенно мелькнувшая мысль: «А что будет, если бросить ампулы в печку?..» дала незамедлительную команду руке, тут же швырнувшей все 20 снарядов в огонь.
Егорка наблюдал за огнем, поглотившем своих жертв, когда к нему подошла бабушка и закинула пару поленьев. Не успела Мария Ивановна присесть на табуретку, умиротворенная наведенным порядком и уютным потрескиванием дровишек в печи, как раздался взрыв. Подскочив с места, она тут же оказалась у печки, в которой ровным счетом ничего не происходило. Тихо было и за окном. Тут за спиной у бабушки раздался второй взрыв, определить локацию которого труда не составило. Печка, не щадя деревянного дома и преклонного возраста хозяйки, то и дело выплевывала раскаленные угольки, ошметки пепла и продолжала производить участившиеся взрывы. Быстро осознав, как именно Егорка избавился от ампул с лекарством, Мария Ивановна попыталась кочергой достать еще не разорвавшиеся патроны, но сделать этого она уже не могла. Оставалось только бегать с металлическим совком и сметать в него все вылетавшее из пасти дракона добро.

Егорка, смекнувший, что представление может быть еще более интересным, если смотреть на него с разных сторон, тут же выбежал во двор и уставился на трубу, из которой при каждом залпе вылетал столб искр. Соседи, восторга мальчика не разделявшие, боязливо ойкали и спешили домой.

Когда салют отгромыхал, пепел с угольками был собран и щели деревянного пола пролиты водой, в лучших воспитательных традициях Егорке посредством грязной тряпки и голосовых излияний было объяснено, как нужно себя вести. Воспитательные меры, хоть и были проведены со всей строгостью, душевного ликования и восторга от проведенного опыта заглушить в Егорке не могли.