Трофей

Двадцатого августа 1969 года плотник Иван Александрович Федосеев пришел домой.  Бросил в прихожей фуфайку и сумку с инструментами. В сумке, ударившись об пол, глухо звякнули топор, рубанок и стамески. Наступал вечер, дома было темно и одиноко: после смерти жены Иван Александрович жил один. Сыновья разъехались кто куда, новые женщины в его доме не приживались: то ли из-за характера Ивана, то ли из-за его запоев. Возможно, были и другие причины, о которых можно только догадываться.
Иван сразу же прошел в комнату, где стояла большая русская печь, беленая, с местами облетающей штукатуркой. Сел на табуретку, снял кепку, достал из-под стола недопитую бутылку самогона. Налил полстакана и выпил. День был тяжелый: он строил одновременно два дома, помощников не хватало – вот и устал. Сгрыз несколько семечек подсолнуха, что лежали на столешнице. Подумал: не открыть ли банку тушенки, что была в кармане фуфайки – но передумал. Есть не хотелось совершенно.
Он выпил еще стакан из четвертной бутылки, лег на кровать, заложив руки за голову и закрыл глаза. Лежать в полном одиночестве, в тишине, изо дня в день, могут только люди, уставшие ото всего, либо те, кому нужно о чем-то подумать. Или что-то вспомнить.
Иван задремал. Но ненадолго: кто-то сел к нему за стол, скрипнул табурет. Иван открыл глаза, сел и посмотрел в темноту: свет он не зажигал. Тот, кто сидел за столом, как раз наливал себе из четверти в его стакан. Чихнул, так что звякнули стекла на окнах, выпил самогон.
- Как дела, Ваня? – спросил он. Говорил он с сильным акцентом. Одет был в немецкую форму, был небрит. Когда повернулся к Ивану и попытался улыбнуться, Федосеев заметил, что у гостя недостает передних зубов.
Иван встал с кровати, подошел к столу и сел на второй табурет. Посмотрел на незваного гостя: тот положил локти на стол и наклонился к Ивану.  Поскреб высокий лоб с залысинами.
- А поесть нет ничего? – спросил гость. Иван, никогда и ничего не боявшийся в жизни, от такого вопроса почему-то вздрогнул.
- Чего тебе есть-то? Я же тебя лично грохнул, в сорок четвертом еще…  Лично же… Ты откуда здесь?
- Негостеприимный ты, лейтенант… Вот если бы ты ко мне пришел домой – я бы тебя и накормил, и напоил…
Гость обвел взглядом комнату, где они сидели, печь, некрашеный дощатый пол, покачал головой.
- Бедно живешь.
- Как умею – так живу… - Иван хотел встать, но словно прирос к табурету.
- Плохо у тебя хозяйка прибирается.
- Померла моя хозяйка.
- Прости. Может, помянем?
Немецкий солдат встал из-за стола, подошел к полке, на которой стояли стаканы, взял один. Налил себе и Ивану, не дожидаясь – выпил. Скривился, взял со стола пару семечек, посмотрел на них и положил обратно.
- Я за пистолетом моим пришел, Ваня… - сказал немец. – Отдай, и я уйду.
Иван поднял стакан и посмотрел на немца.
- Не отдам. Трофей. Я тебя, сволочь, лично убил, пистолет – мой.
- Да ты не только же пистолет… У тебя же тут еще рояль стоял? Который ты вывез?
- Был рояль. Жена играть пыталась.
- И где он?
- Продали. Жрать было нечего – вот и продали.
- Понимаю… - сказал немец. Поднял руку, на которой не хватало двух пальцев у фаланг и похлопал Ивана по плечу. – Отдай, лейтенант, пистолет. Оттого у тебя и жизнь такая, что ты смерть мою в дом принес. Отдай, а то я каждую ночь теперь к тебе приходить буду.
- Не отдам! – заорал Иван, вскочив с табурета, хотя ноги его едва держали. – Трофей это! Мой! Да я же лично тебя…
Он не удержался на ногах и упал. Ударился головой об пол. Вокруг все поплыло, и он потерял сознание.
Через два дня плотник, друг Ивана, Сергей Порохов, по прозвищу «Порох», шел с подработки и увидел Ивана, выходящего из леса с лопатой. Вид у Федосеева был злой и при этом какой-то задумчивый.
- Александрович, здорово!
- Здорово.
- Папироска есть?
- Есть уж… - Иван достал пачку папирос, одну дал Сергею, вторую прикурил сам.
- Ты чего… С лопатой-то? Чего копал?
-  Да не копал… Закапывал…
- Кого… закапывал?
- Пистолет закопал.
- Погоди… Это «Парабеллум» тот? С которым ты тут по пьяни все шарахался? Тебя в милицию когда забирали?
- Его самого.
- Ты это зачем?
- Да черт-немец с неделю приходил, у которого его забрал. Сказал: верни, мол, мое же оружие. Я уж и в сарае спать ложился: все равно приходит, сволочь такая. Говорит: чего ты мою смерть в дом принес, нельзя так.
- Ты умом не тронулся? – отступив на шаг от Ивана, спросил Порохов.
- Да, вроде, наоборот, в себя начал приходить.

Еще через неделю к Ивану Александровичу в гости неожиданно приехал сын, дали отпуск в армии. Хотел наорать на отца за бесконечную пьянку: но отец не пил, переделывал крышу. Обнял сына у ворот.
- Я тут… Коньяка тебе привез…
- Не пью больше.
- Болеешь?
- Просто не пью.
Когда обедали, Иван, сконфузившись, сказал:
- Тут… Людмила завтра придет… Ты уж не ругайся…
Генка, сын, поперхнулся.
- В смысле?
- Ну да… Ну, из магазина. Кладовщица.
- Чего с тобой? И пить бросил? Да тебя не узнать… Чего случилось-то?
Иван молча доел. Потом сказал:
- Заходил тут один. Смерть свою с собой обратно забрал. А мне – жизнь оставил.

10 февраля 2025 г.