Глава 8 Тени Моргенхейма

 Глава 8: Тени Моргенхейма

Осень наложила на королевство тяжёлый, давящий отпечаток. Свинцовое небо нависло над землёй, словно огромный каменный свод, готовый обрушиться на мир в любую минуту. Ветер, холодный и резкий, гнал по дорогам опавшие листья, их жёлтые и багряные краски смешивались с грязью, следами человеческих ног и первыми стылыми лужами, в которых отражались мрачные облака. Воздух был пропитан сыростью и запахом тления — гниющих плодов, мокрой земли, угасающих очагов. Этот аромат витал повсюду, будто сама природа оплакивала то, что произошло в Моргенхейме, оплакивала тихо, но неотвратимо, как мать, потерявшая дитя.

У самых границ дремучих лесов, где ветви древних дубов и сосен сплетались в непроходимый полог, а туман висел над землёй даже в дневные часы, стояла деревня Моргенхейм. Её дома, некогда уютные и полные жизни, теперь чернели остовами, словно кости давно мёртвого зверя. Когда-то её поля колосились золотом пшеницы, а пастбища кишели упитанными коровами и овцами, чьи колокольчики звенели в утренней тишине. Дети бегали по тропинкам, женщины пели за прялками, а мужчины возвращались с охоты с добычей на плечах. Но теперь Моргенхейм был мёртв. В ту роковую ночь его имя исчезло с карт, стёртое невидимой рукой, и осталось лишь в шёпоте тех, кто выжил… если выжил хоть кто-то.

---

Огонь пожирал дома с жадностью дикого зверя. Красные языки пламени плясали по соломенным крышам, их треск и гул сливались с рёвом ветра, разнося по деревне запах горящего дерева и плоти. Деревянные перекрытия рушились с оглушительным грохотом, искры взлетали в небо, как рой светлячков, на миг разгоняя тьму, чтобы затем угаснуть в холодной пустоте. В свете пожара проступали тени — не только отблески огня, но и нечто более жуткое, более реальное. Люди. Или то, что от них осталось.

Крестьяне метались по узким улицам, обезумевшие, их лица искажала гримаса ужаса и бешенства, нечеловеческая смесь эмоций, которой не должно быть в живых существах. Они набрасывались друг на друга с яростью загнанных зверей, рвали плоть ногтями, раздирали зубами, корчась в агонии и хохоча безумным, надрывным смехом. Их глаза — некогда полные жизни, усталых забот или тихой надежды — теперь были пустыми, чернильно-чёрными, бездонными провалами, в которых не отражался даже свет огня. Женщина в рваной рубахе, с окровавленными руками, царапала землю, её пальцы оставляли борозды в грязи, а губы бормотали бессвязные слова, пока на неё с хохотом не бросился её же сын. Мальчик, едва достигший десяти лет, сжимал в руке кухонный нож, его лицо светилось жуткой радостью, будто он играл в любимую игру.

Где-то дальше высокий мужчина, чья рубаха висела клочьями, вытаскивал внутренности из ещё живого старика. Его руки, покрытые кровью, двигались ритмично, почти нежно, а на лице застыла улыбка — широкая, детская, неуместная. Он напевал старую колыбельную, знакомую каждому ребёнку Моргенхейма, но слова звучали искажённо, как насмешка над прошлой жизнью. Старик хрипел, его пальцы цеплялись за землю, но сопротивление угасало с каждым движением убийцы.

Над всем этим витал хохот — чужой, несвойственный людям. Громкий, искажённый, он эхом отдавался в каждом переулке, в каждом доме, в каждом уголке опустевшего разума тех, кто ещё пытался сопротивляться. Этот звук был повсюду, проникая в уши, в кости, в душу, как яд, от которого не спастись. Хаотики — бесформенные порождения Моргаса, порождённые хаосом и питающиеся им, — вселились в тела смертных, как дети, нашедшие тряпичных кукол. Они играли, рвали, ломали, наслаждаясь разрушением. Их не было видно глазу, но их присутствие ощущалось в каждом движении одержимых, в каждом вопле, в каждом взгляде, лишённом разума. Они нашептывали, вели за собой, толкали в бездну безумия, пока последняя искра человечности не угасала в их жертвах.

К утру Моргенхейм замолчал. Огонь догорел, оставив после себя лишь чёрные скелеты домов и горы пепла. Дым поднимался к небу, лениво клубясь в сером рассвете, а по улицам, среди искорёженных тел, блуждали тени — длинные, извивающиеся, не принадлежащие никому. Где-то вдалеке, там, где начинались леса, снова раздался тот самый смех — тихий, но зловещий, как обещание новых разрушений.

---

Весть о резне достигла Вальдхейма через три дня, принесённая ветром, слухами и единственным выжившим. Король Всеволод стоял у окна своего замка, глядя на рассветное небо, где первые лучи солнца боролись с тяжёлыми облаками. Его высокая фигура, облачённая в бордовый плащ, казалась высеченной из камня, но в глубине глаз тлело беспокойство. Ночные ветра доносили зловещие вести — в землях на севере творилось нечто необъяснимое. Моргенхейм, некогда тихая деревня, о которой говорили как о месте спокойной жизни, оказался окутан мраком и страхом. Всеволод сжимал рукоять кинжала на поясе, пальцы невольно теребили холодный металл, словно ища в нём опору.

— Ваше Величество, — голос Совикуса, мягкий и вкрадчивый, прервал его раздумья.

Король обернулся. Советник стоял в дверях тронного зала, его худощавая фигура в чёрной мантии казалась тенью, оторвавшейся от стены. Лицо Совикуса оставалось спокойным, но глаза, узкие и острые, выдавали напряжение, скрытое за маской равнодушия.

— Да, Совикус, что случилось? — спросил Всеволод, его голос был низким, но твёрдым.

— Пришёл гонец. Он принёс новости из Моргенхейма, — ответил советник, шагнув ближе. Его мантия шуршала по каменному полу, а в голосе проскользнула едва заметная нотка тревоги. — Слухи ходят разные. Говорят, в городе исчезают люди. Говорят, что ночами по улицам ходят тени, и что никто, отправившийся туда, не вернулся.

Король кивнул, ощущая, как внутри нарастает тревога, холодная и цепкая, как зимний туман. Он отвернулся к окну, глядя на сад, где голые ветви деревьев дрожали под порывами ветра.

— Нам нужны точные сведения, — произнёс он наконец, его тон стал резче, решительнее. — Я сам отправлюсь туда и посмотрю, что произошло.

Совикус слегка прищурился, его губы дрогнули в намёке на улыбку.

— Вы уверены, Ваше Величество? Это может быть опасно, — сказал он, склонив голову, но в его голосе чувствовалась не забота, а что-то иное — словно он испытывал короля.

— Тем более я должен быть там, — отрезал Всеволод. — Я возьму с собой людей, и мы разберёмся.

Советник кивнул, его улыбка стала шире, но глаза остались холодными.

— Тогда я подготовлю всё необходимое, — произнёс он и отступил, растворяясь в полумраке зала.

Перед троном появился гонец — единственный, кто вернулся из Моргенхейма. Это был худой человек, словно высушенный временем, сгорбленный, с глазами, утонувшими в тёмных впадинах. Грязь и запёкшаяся кровь покрывали его лицо и одежду, волосы свалялись в жёсткие, спутанные пряди, а потрескавшиеся губы кровоточили при каждом движении. Он дрожал, стоя на коленях перед королём, но не от холода — зал был тёплым, огонь в камине пылал ярко. Нет, его дрожь была глубже, внутри него что-то сломалось, выжжено до тла. Пальцы гонца дёргались, сжимая окровавленный кусок ткани, будто он цеплялся за него как за последнюю связь с реальностью.

— Ваша милость… Моргенхайм… он… — его голос сорвался, превратившись в сдавленный хрип, едва слышимый в гулкой тишине зала.

Всеволод поднялся с трона, его пурпурный плащ колыхнулся за спиной. Лицо короля оставалось непроницаемым, но в глубине глаз тлела тревога, готовая вспыхнуть в любой момент.

— Что случилось? Говори! — приказал он, шагнув вперёд.

Гонец с трудом сглотнул, его пальцы стиснули ткань сильнее, оставляя на ней новые пятна крови.

— Они… Они убили друг друга… — прошептал он, его голос дрожал, как лист на ветру. — До последнего…

Его дыхание сбилось, плечи затряслись, он рухнул на колени, закрыв лицо руками.

— Это… что-то страшное, ваша милость… — выдавил он, не поднимая глаз.

В этот момент кожа гонца начала шелушиться, обнажая синеватые прожилки, словно кровь в его жилах застыла. Зрачки вспыхнули, как два раскалённых угля в темноте, а изо рта потекла чёрная слизь, свисая нитями на пол. Он был не человеком — лишь оболочкой, в которой скрывалась невообразимая тьма.

Внезапно гонец дёрнулся, его тело напряглось, как натянутая струна. С диким криком он выхватил нож из-за пояса и бросился на короля. Лицо исказилось злобой, глаза горели безумным огнём, нечеловеческим, чужим. Телохранители среагировали мгновенно. Гримар, старший из них, высокий и седой, первым шагнул вперёд. Его рука, твёрдая, как сталь, перехватила запястье гонца, вырвав нож из пальцев с хрустом костей. Валрик и Аден, молодые, но опытные, подскочили с двух сторон, схватив одержимого за руки и ноги, прижав его к полу. Они действовали слаженно, как единый механизм, не давая ему шанса вырваться.

Гонец рвался, извивался, его тело корчилось в муках, но силы покидали его. В этот момент священник Андрей, стоявший чуть поодаль, шагнул вперёд. Его лицо оставалось спокойным, но пальцы, сжимавшие символ Люминора — деревянный диск с вырезанным солнцем, — дрожали от напряжения. Он поднял символ и с решимостью прижал его к груди гонца.

Тварь, скрытая внутри, завопила, как загнанный зверь. Звук был нечеловеческим — высокий, режущий, полный боли и ярости. Гонец отшвырнул охрану с неожиданной силой, рухнул на пол и забился в конвульсиях, его тело изгибалось под неестественными углами. Свет символа Люминора проникал в него, и вдруг из груди вырвалась тёмная сущность — чёрный вихрь, сотканный из теней и дыма. Она взметнулась в воздух, оставляя за собой смрад и шёпот, а затем исчезла, растворившись в полумраке зала.

Гонец рухнул, его тело обмякло, глаза остекленели. Он был мёртв — оболочка, лишившаяся своего хозяина. В зале повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь треском огня в камине. Андрей сжал символ побелевшими пальцами, беззвучно шепча молитву, его губы двигались быстро, но беззвучно.

Всеволод медленно обвёл взглядом зал, его лицо стало жёстче, решимость вытеснила тревогу.

— Я сам отправлюсь туда, — произнёс он, голос был твёрд, как удар молота.

Стражники переглянулись, в их глазах мелькнуло сомнение.

— Ваше Величество… Вы хотите идти туда сами? — спросил Гримар, его голос был низким, но в нём чувствовалась тревога.

— Я должен увидеть это своими глазами, — ответил король. — Мы отправимся небольшой группой. Чем меньше нас будет, тем незаметнее мы пройдём.

Он взглянул на Андрея, стоявшего с опущенной головой.

— Ты пойдёшь со мной, — добавил он.

Священник поднял взгляд, его глаза были полны спокойной решимости.

— Да, Ваше Величество, — кивнул он. — Но перед выездом нам нужно зайти в храм Люминора. Помолиться. Если это дело рук тьмы, нам понадобится благословение света.

Всеволод кивнул, соглашаясь. Через час они стояли в храме — высоком здании из белого камня, чьи витражи сияли даже в сером свете осеннего утра. Внутри пахло воском и ладаном, воздух был тёплым от свечей, что горели перед алтарём. Король, Андрей и несколько стражников опустились на колени перед статуей Люминора — высокого мужчины в белых одеждах, чьи золотые волосы струились, как солнечные лучи. Молитва лилась тихо, её слова растворялись в звенящей тишине храма, но в каждом звуке чувствовалась надежда.

Когда молитва подошла к концу, и все начали вставать, двери храма скрипнули. В проёме появилась принцесса Диана. Её шаг был лёгким, почти бесшумным, но глаза, огромные и голубые, выдавали тревогу, что сжимала её сердце. Она подошла к отцу, положив руку на его плечо, её пальцы слегка дрожали.

— Отец, — голос Дианы звучал мягко, но в нём чувствовалась настойчивость, — ты не можешь пойти туда. Это не просто разведка — это ловушка. Я чувствую, что-то не так. Пожалуйста, останься.

Всеволод взглянул на неё, его суровое лицо смягчилось сочувствием, но решимость в глазах не угасла.

— Диана, я обязан это сделать, — ответил он тихо. — Я не могу позволить, чтобы тьма, охватившая Моргенхейм, распространилась дальше. Я должен сам узнать, что там произошло.

Диана сжала руки в кулаки, её голос дрогнул, выдавая страх.

— Тогда хотя бы возьми с собой больше людей! — воскликнула она. — Позволь мне отправить лучших рыцарей, стражу, кого угодно!

— Мы не идём сражаться, — спокойно сказал король, положив руку ей на плечо. — Это разведка. Маленький отряд сможет пройти незамеченным, а большая группа привлечёт внимание.

Принцесса отвернулась, пряча слёзы, что жгли глаза. Она смахнула их тыльной стороной ладони, но когда отец заговорил снова, её сердце сжалось ещё сильнее.

— Совикус, — Всеволод повернулся к советнику, стоявшему у колонны, — ты остаёшься здесь и будешь управлять замком в моё отсутствие.

Диана резко обернулась, её лицо побледнело, глаза расширились от ужаса.

— Нет! — воскликнула она, шагнув к отцу. — Отец, нельзя оставлять его за главного!

Всеволод нахмурился, его брови сошлись на переносице.

— Диана…

— Почему не Бексон? Или Карл? Или кто-то из рыцарей? — продолжала она, её голос дрожал от отчаяния. — Почему именно он?!

Советники, стоявшие у стен храма, переглянулись, но молчали. Совикус сохранял спокойствие, его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине глаз мелькнула тень недовольства, острая, как лезвие.

— Я принял решение, — твёрдо сказал король, его голос стал холоднее. — Совикус — мой советник много лет, и я ему доверяю. Он знает, как управлять государством.

— Но… — Диана сжала губы, её руки дрожали, ногти впились в ладони. Она понимала, что спорить бесполезно, но страх за отца и недоверие к Совикусу рвали её изнутри.

— Тебе не о чём беспокоиться, принцесса, — произнёс Совикус, его голос был ровным, почти ласковым, но в нём чувствовалась скрытая насмешка. Он слегка склонил голову, тени от капюшона упали на его лицо.

Диана посмотрела на него, её взгляд был полон недоверия и гнева. Она хотела возразить, но слова застряли в горле. Король вздохнул и мягко сжал её плечо.

— Всё будет хорошо, — сказал он тихо. — Я вернусь.

Принцесса ничего не ответила. Она лишь сжала кулаки сильнее и отступила, позволяя отцу уйти. Двери храма распахнулись, впуская холодный ветер, что принёс с собой запах сырости и леса. Но прежде чем шагнуть за порог, Всеволод замер. На каменном полу лежал мёртвый ворон, его чёрные крылья были неестественно вывернуты, а клюв сжат в подобии человеческой улыбки. Кровь стекала из его глазниц, оставляя тёмные пятна на белом камне. Диана вскрикнула, закрыв рот ладонью, её глаза расширились от ужаса.

— Предзнаменование, — прошептал Андрей, осеняя себя знаком Люминора. Его голос дрожал, но в нём чувствовалась сила. — Тьма смеётся над нашей верой.

Совикус, стоявший позади, тихо кашлянул, прикрыв рот рукой. В этот момент в его рукаве мелькнул красный отсвет — будто спрятанный рубин впитал свет священных свечей, отразив его алым бликом. Диана заметила это, её сердце пропустило удар. Она открыла было рот, чтобы крикнуть, но король уже переступил через тушку ворона, и тень от его плаща скрыла кровавое перо, прилипшее к сапогу. Двери храма закрылись за ним с тяжёлым стуком, оставив принцессу в одиночестве с её страхами.