Вечная память другу

    Память наша глубокий колодец. Падают на его дно близнецы - дни, укладываются рядочками. Не успеешь, оглянуться - детство прошло, юность. Замывает время те события, которые упав на самое дно, в том колодце сразу по углам закатились, затаились. Сидят, не показываются, ждут, когда их время придёт. Больше полвека прошло, но старея от восхода к закату, не износилась, не истратилась память. Раздался звонок из Томска, и вместе со скорбью, забившегося, будто в неволе сердца, всколыхнулся колодец, забурлила в нём память, полилась через край.

      Костёр в тот вечер парни в Шиханах разожгли высокий, деревья сухие шалашом поставили, сверху пихтовых веток смолистых накидали. Ярко пламя разгорелось. Огонь, поедая деревья, заполыхал жарко, весело, с треском, завораживал. Он казался большим полыхающим букетом из красных и жёлтых цветов. Нас, окончивших 4 класс, пренебрежительно называли мелюзгой, и сидя на скалах, мы изумлённо наблюдали весёлую игру огня. Иногда до нас, как светлячки долетали искры.  Они, вздымаясь кверху, кружились вокруг, и одна за другой гасли в темноте. Пионерский костёр, намного выше сегодняшнего, в День пионерии, всегда разжигали в Шиханах, на этой глинистой  поляне сред скал. Когда искр становилось немного, костёр снова забрасывали пихтовыми лапами, и тут же миллионы новых светлячков, улетали  в небесную бездну. Незаметно сгущались вечерние сумерки. В нашей глухомани, бегать летом нам никто не запрещал. Когда взрослые парни и девушки, затеяли игру в ремешки, разбежались влюблёнными парами, мы не заботясь, что поздно, и нас накажут, слезли со скал. У костра ночью тепло и уютно. Хорошо, как дома. После полуночи, не освещая больше сонные скалы, костёр потускнел. От земли потянуло сыростью и начал подниматься даже не белый, а серый туман. Он, медленно  закружился вокруг нас. Скоро мы стояли под нависшими вокруг скалами, утонув по колено в серой вате. Туман поднимаясь, придавал нашей любимой поляне в Шиханах, колдовской вид. Сейчас бы сказали инопланетный, но мы ещё зачитывались «Аэлитой», не зная как выглядит из космоса земля. А домой пришлось бежать под моросящим дождиком. Вспомнилось потому, что с одной из девочек, с поляны ушёл Саша.

    Как договорились, в обед с подругой поехали на велосипедах в Балыксу. Прокатиться 13 километров  с ветерком по горам, Помню, мечтая, как поеду обратно, тащила в гору велосипед по крутой дороге от перекрёстка на Ивановский ключ, по ней лесовозы везли лес, подметая дороги вековыми верхушками кедров. Через час мечта исполнилась. Весело катясь вниз, не увидела, как из-за поворота на Ивановский, вынырнул лесовоз. В детстве мы храбрые и бестолковые. Прижаться к скале, пропустить, но нет, успею. Надавила на педали, и понеслась наперерез подходившему к горе пыльному чудовищу. Помню, как мелькнуло  удивлённое моей, как тогда казалось, отвагой, лицо шофёра. Не успела, тащившийся по земле хвост лесовоза смёл меня на повороте с дороги. Чудом, перелетев через сваленные высокой кучей деревья, очнулась захлёбываясь грязной жижей. На Магызе, всегда мыли золото, и я упала вниз головой в мягкий намыв песков. С хлюпаньем освободившись, вымыла лицо и, не взглянув на брошенный велосипед, с трудом пробираясь через завал, стала подниматься на дорогу. Испуганный бледный шофёр спустился, и помогал перелезать через огромные деревья. Сначала ничего, кроме основательно ободранных рук не чувствовала, но вскоре правая нога отяжелела и стала почти неподъёмной. Носили в моём детстве шаровары из сатина. На сатиновых наволочках мы и плавали, они не пропускали воду. А когда я приподняла  на ноге резинку от шаровар, кровь хлынула как из ведра. Больше всего меня привела в ужас кость. Когда летела вниз, видимо сучком, вырвало кусок мяса ниже колена, и она обнажилась. Испугалась, появилась боль, которую терпеть  стало невыносимо. Лезть вверх по откосу, переплетенным деревьями было ещё далеко, и я в растерянности села на качающийся запылённый ствол дерева. Шофёр, пытаясь отвлечь, показал на установленный, на повороте крест с венком.

    - Тут мой друг погиб. И не он один. Проклятое место. Когда в  крутую гору поднимаешься, хвост на повороте заносит, тебя им  сбило. Мы все боимся, что кедры развяжутся и полетят вместе с нами под откос. Пойдём, не сиди. Тебе в больницу надо. Я помогу.- Наверное, я везучая. К нам в те годы не ходил никакой транспорт кроме частных мотоциклов, а тут вдруг маленький автобус, и едет в Неожиданный. Мне помогли подняться на дорогу, вытащили и велосипед. В больнице рану  врач зашивать не стала, слишком кость оголилась. Забинтовала и я, боясь, что от родителей попадёт, стараясь не хромать, пошла домой. Утром  ещё спала, мама пришла будить на покос, он был рядом с прииском Весёлым. Далеко, приходилось с ночёвкой на лошади ездить. Откинула одеяло и показала бинт на ноге. Раньше с нами сю-сю не разводили, после войны  корова кормилица важнее была. Три дня на работе дали за свой счёт, надо успеть на всю зиму накосить. Утром и в обед с трудом встала, а ночью встать больше не могу, и уснуть боль не даёт. Опухоль появилась.  Сначала плакала, потом просто лежала и скулила. Поздно ночью Саша Александров, с Колей Пархоменко,  мальчики на три года старше меня, шли домой, и услышали, мой скулёж. Сходили домой за инструментом и, отогнув гвозди, вытащили раму. Свет у нас был до 12 ночи, они нашли и зажгли керосиновую лампу, сходили за дежурной медсестрой. Три дня меня мальчишки опекали. Сашина мама Агнесса Анатольевна кормила и делала перевязки. Давно это было, а сегодня вспомнилось.

    Я уже подросла, когда снова с Сашей близко столкнулись. В клубе были танцы, а после них собрались мы в ночь под Крещенье гадать. У Галки Чикуровой мама была в командировке, а папа в ночную смену. Мы все в их избу  набились как селёдка в бочке. Ровно в 12 ночи строем пошли в Канзасе воды набрали. Попробовали гадать, народу много, все смеются, ничего не получается. А Тома Обморокова забрала зеркало, свечи, сказала, что идёт  в баню ворожить, и чтобы никто её не тревожил.  Маленькая девчонка, чистый воробушек. Мы хватились часа через два, что её нет. А баня на самом краю огорода, дальше домов нет, тайга. Мы с Галкой побаиваемся одни идти, ночь такая необычная, а с нами никто не идёт. Может на холод выходить не хотят, а может  просто боятся. Выручил нас Саша. Идём втроём по огороду, уже и баня близко, Тайга вокруг тёмная, настороженная, неприятно. Тому зовём, чтобы не напугать, а в ответ какая-то зловещая тишина. Дверь в баню открыли, и тут наш воробушек всеми перьями ощетинился. Давай нас ругать. Она через зеркало в окно смотрела, хотела суженого увидеть, а тут мы раскричались, Ей уже что-то показалось в тёмном огороде. Хорошо, что мы раскричались, а то она могла Сашу, он первый шёл, за суженого принять и тогда бы  точно живого человека  перепугалась. Ещё много чего было, всего не расскажешь. Помню в Томск приехала, хотела с Сашей студентом увидеться.  Так нет, они толпа на толпу  с кем-то драться пошли, как без него? А утром я уезжала, разминулись. Была в Улан-Удэ на практике, все экспедиции за одним забором, а он в одной из них работал, опять разминулись. В последние годы стало проще, телефон, интернет, да и встречи выпускников старалась не пропускать. У них с Катериной и останавливались. Поезд приходит в Балыксу рано, темно, но знаем, что на станции встретит Саша, Катерина дома ждёт, завтраком накормит и поспать заставит до встречи в школе. Близкие родные люди. Вот и забурлил мой колодец памяти, потому, что ушёл из жизни Саша Александров. Мой земляк, друг детства и юности. Мой коллега, и коллега всех маркшейдеров, геодезистов и топографов. Прощались с ним в День военного топографа, так и не узнала, он старший лейтенант в запасе, или капитан. Кто-то с ним учился в Балыксинской школе, кто-то в ТТТ, кто-то работал, или просто был знаком и дружил. Плакала, когда позвонили из Томска, плакала, когда пришлось самой делиться горькой вестью с нашими общими друзьями, с теми, кто вырос вместе с нами на прииске Неожиданном. Учился в Балыксинской школе. Я хотела вспомнить всех моих коллег, окончивших нашу школу. Дошла до десяти, и поняла, что не все фамилии помню. Видимо не зря два года рядом с нашим прииском стояли палатки картографов. И скорбя о Саше, дорогом нашем Александре Ильиче, мне захотелось написать о тех, кто выбрал эту профессию и был верен ей всю жизнь. Всем моим коллегам, кто пел у костров, заменяя слова известной песни, не вокруг золотая, золотая тайга:- А вокруг голубая, голубая тайга.- Летом, тайга голубая

     Рифмую я редко, но в память о Саше, рискну.


Будто надкушенный пряник,
Всплыла над горами луна.
Голубоватый торфяник,
Милая сердцу страна.
Голубоватые реки,
Горестно бьют в берега,
В этой стране, где навеки,
Голубоваты снега.
В голубоватом рассвете,
Прошелестели шаги,
Костёр затрещал, зажигаясь,
Посередине тайги. .
Может не сразу сумели,
Может не сразу смогли,
Но голубые таймени,
На наживку нехитрую шли.
Голубоватая белка,
Пробежит вдоль визирной оси,
Дрогнет компаса стрелка,
Филин ухнет в таёжной ночи.
Нет, и не будет, возврата,
Больше нам в эти миры.
Так вот приходит расплата,
За души голубые пиры.
 
    Может не все поймут слова о голубом пире души. Я его всегда видела и чувствовала. Голубой воздух над горами, голубой сквозь туман по утрам  в распадках, синие переливы рек. Ломается в ошалевшей весной воде голубой лёд. Голубые глаза лесной ягоды голубики. Гаснет закат, и пока совсем не стемнеет, голубеет на горизонте небо. Похоже, я растила в своём сердце этот сине-голубой край  с самого рождения. Мои синие отражения родом из детства. И Саша любил нашу тайгу, наши голубые горы. Последнюю черту под своей жизнью провёл на малой Родине.