Перевоплощение духа и судьба

(Сноска 7 - относится к названию главы)

Душа живет между телом и духом. Впечатления, которые она получает через тело, являются временными: они присутствуют лишь до тех пор, пока телесные органы открыты предметам и явлениям внешнего мира. Мой глаз ощущает цвет розы только пока роза находится перед ним и сам он открыт. Чтобы возникло впечатление, ощущение или восприятие, необходимо присутствие как предмета во внешнем мире, так и телесного органа. Однако то, что познано мною в духе как истина о розе не исчезает вместе с ней и в своей истинности совершенно не зависит от меня. Это было бы истиной, даже если бы роза мне никогда не встретилась. То, что я познаю через дух, коренится в элементе душевной жизни, посредством которого душа связана с мировым содержанием, открывающимся в ней независимо от ее преходящих телесных основ. Не имеет значения, является ли само открывающееся всецело нетленным; важно то, что оно открывается душе так, что при этом играет роль не ее преходящая телесная основа, но то в ней, что независимо от этого преходящего. Постоянная составляющая души становится предметом наблюдения в тот момент, когда человек осознает, что существуют переживания, которые не ограничены тем, что является в ней преходящим. Важно не то, что эти переживания сначала осознаются за счет преходящих отправлений телесной организации, а то, что они содержат нечто, хотя и живущее в душе, но в своей истинности не зависящее от преходящего процесса восприятия. Душа находится между присутствием в настоящем моменте и длительностью, занимая середину между телом и духом. Она также является посредником между текущим моментом и вечностью. То, что присутствует в настоящем моменте, душа сохраняет для памяти, тем самым изымая это у преходящего, и привносит в длительность своего духовного. Также душа запечатлевает длительное во временно-преходящее, когда не просто отдается в своей жизни мимолетным побуждениям, но и из самой себя определяет вещи, воплощая в них свое существо в действиях, которые совершает. Посредством памяти душа сохраняет вчерашний день; посредством действия — подготавливает завтрашний.
Моей душе приходилось бы все всякий раз заново воспринимать красный цвет розы, чтобы иметь его в сознании, не будь она способна сохранить его с помощью памяти. То, что остается после внешнего впечатления и может быть удержано душой, способно снова стать представлением независимо от внешнего впечатления. Благодаря этому дару душа делает внешний мир своим собственным внутренним — так, что может потом посредством памяти сохранить его для воспоминания, и независимо от полученных впечатлений продолжать жить с ним своей собственной жизнью. Так душевная жизнь становится длительным следствием преходящих впечатлений внешнего мира.
Но и действие обретает длительность, если однажды запечатлено во внешнем мире. Если я срезаю с дерева ветку, то благодаря моей душе происходит нечто полностью изменяющее ход событий во внешнем мире. Если бы я не вмешался своим действием, с этой веткой на дереве произошло бы что-то совершенно иное. Я вызвал к жизни ряд последствий, которых бы не было без моего присутствия. То, что я сделал сегодня, сохраняется и завтра. Оно обретает длительность благодаря поступку, подобно тому как мои вчерашние впечатления получили длительность для моей души благодаря памяти.
В обычном сознании о таком возникновении длительности вследствие поступка не формируется представление того же рода, какое есть для «памяти» при возникновении длительности переживания, появляющегося на основе восприятия. Но разве не связывается Я человека с тем изменением, которое произошло в мире вследствие его поступка, так же, как с воспоминанием, возникшем в результате впечатления? О новых впечатлениях Я по-разному судит в зависимости от того, имеет оно то или иное воспоминание или нет; оно по-разному связало себя с миром в зависимости от того, совершило оно тот или иной поступок или нет. Произвел я на другого человека своим поступком какое-либо впечатление или нет — от этого зависит, присутствует нечто в отношениях мира с моим Я или нет. После того, как я произвел впечатление на свое окружение, в своем отношении к миру я стал совершенно иным.
Тот факт, что описываемое здесь не замечается столь же явно, как изменения, происходящие в Я вследствие обретения воспоминания, объясняется исключительно тем, что воспоминание при формировании сразу же связывается с душевной жизнью, которую человек всегда ощущал как свою собственную; внешнее же действие поступка, будучи отделенным от этой душевной жизни, осуществляется в последствиях, которые представляют собой нечто совершенно иное, чем то, что остается от него в памяти. Тем не менее, следует признать, что после совершенного поступка в мире теперь существует то, на что Я наложило печать своего характера. При серьезном размышлении над тем, что здесь рассматривается, возникает вопрос: не может ли получиться так, что последствия совершенного поступка, существо которых несет отпечаток человеческого Я, получают тенденцию подступать к этому Я, подобно тому как впечатление, сохраненное в памяти, оживает, когда для этого возникает внешнее побуждение? То, что сохранилось в памяти, ожидает такого повода. Не ожидает ли также и то несущее на себе отпечаток характера человеческого Я, что сохранилось во внешнем мире, чтобы подступить к человеческой душе извне, подобно тому как изнутри при наличии соответствующего повода подступает к ней воспоминание? Здесь это сформулировано в качестве вопроса лишь потому, что, разумеется, бывает и так, что никогда не возникает повода, чтобы подобные последствия поступка, несущие в себе характер Я, затронули человеческую душу. Но то, что как таковые они существуют и своим присутствием определяют отношение мира к Я, — это тотчас же возникает как возможное представление, если мысленно проследить то, что здесь изложено. В последующих рассуждениях будет рассмотрен вопрос о присутствии в человеческой жизни чего-то такого, что указывало бы на реальность этого «возможной» идеи.

***
Прежде всего рассмотрим память. Каков принцип ее действия? Очевидно, совершенно иной, нежели у ощущения или восприятия. Без глаз я не могу иметь ощущение «синего», однако сами по себе глаза еще не обеспечивают мне воспоминания о «синем»: чтобы глаз предоставил мне это ощущение, перед ним должен находиться синий предмет. Телесность снова и снова погружала бы все впечатления обратно в небытие, если одновременно с формирующимся в ходе акта восприятия относящимся к настоящему моменту представлением не происходило бы в отношениях между внешним миром и душой нечто такое, последствием чего в человеке является его возможность позднее, благодаря процессам внутри себя, снова иметь представление о том, что ранее вызвало в нем представление, действуя извне. Всякий, кто практиковал наблюдение за жизнью души, заметит ошибочность мнения, согласно которому, если сегодня у человека есть некое представление, то завтра это представление, до тех пор пребывавшее где-то в человеке, вновь появляется благодаря памяти. Нет, то представление, которое у меня есть сейчас, есть явление, которое исчезает вместе с этим «сейчас». Когда возникает воспоминание, во мне совершается процесс, являющийся следствием того, что имело место в отношениях между внешним миром и мной, помимо порождения того представления, которое относилось к текущему моменту. Представление, вызванное воспоминанием, есть новое, а не сохраненное прежнее. Воспоминание состоит в способности снова создавать представление, а не в том, что представление может снова ожить. То, что возникает вновь, есть нечто иное, чем само представление. (Это замечание сделано здесь потому, что в духовнонаучной области необходимо о некоторых вещах составлять более точные представления, чем в обыкновенной жизни и даже в обычной науке).
Я вспоминаю ; это означает, я переживаю нечто, чего самого по себе уже не существует. Я связываю пережитое в прошлом с моей жизнью в настоящем. Так происходит при каждом воспоминании. Предположим, я встречаю человека и узнаю его, потому что встречал его вчера. Он был бы для меня совершенно незнакомым, если бы не моя возможность тот образ, который я создал себе об этом человеке вчера посредством восприятия, связать с моим сегодняшним впечатлением от него. Сегодняшний образ также дается мне восприятием, то есть моей чувственной организацией. Но кто же волшебным образом помещает в мою душу вчерашнее? ; Это делает то же самое существо во мне, которое вчера присутствовало при моем переживании опыта и также присутствует при сегодняшнем. В предыдущем изложении оно было названо душой. Без этой верной хранительницы прошлого каждое внешнее впечатление всегда было бы для человека новым. Несомненно, что процесс, посредством которого нечто становится воспоминанием, душа напечатлевает, словно некий знак, телу; однако именно душа должна оставить этот отпечаток, а затем воспринять этот свой собственный оттиск так же, как воспринимает она что-либо внешнее. Таким образом, душа является хранительницей воспоминаний.
Будучи хранительницей прошлого, душа непрестанно собирает сокровища для духа. Мое умение отличать правильное от неправильного обусловлено тем, что я, как человек, являюсь мыслящим существом, способным постигать истину в духе. Истина вечна; и она могла бы открываться мне в вещах снова и снова, даже если бы я постоянно терял из виду прошлое и каждое впечатление было бы для меня новым. Но дух во мне не ограничивается только впечатлениями, относящимися к настоящему моменту. Душа расширяет кругозор духа, добавляя прошлое, и чем большее из прошлого она способна внести в него, тем богаче она его делает. Так душа передает духу то, что получила от тела. — Поэтому дух человека в каждый момент жизни содержит в себе двоякое: во-первых, вечные законы истинного и доброго, и, во-вторых, воспоминание о прошлом опыте. Все, что человек делает, он совершает под влиянием обоих этих факторов. Если мы хотим понять человеческий дух, то должны также знать о нем две вещи: во-первых, в какой мере открылось ему вечное, и, во-вторых, сколько сокровищ из прошлого в нем хранится.
Эти сокровища отнюдь не остаются для духа в неизменном виде. Впечатления, которые человек получает, переживая тот или иной опыт, постепенно стираются из памяти, однако плоды этих переживаний не исчезают. Мы не помним всех переживаний, через которые прошли в детстве, осваивая искусство чтения и письма. Но мы не могли бы читать и писать, если бы не имели этих переживаний и если бы их плоды не сохранились в форме навыков. Это и есть то преобразование, которое совершает дух с сокровищами памяти. Оставляя без внимания то, что ведет к образам отдельных переживаний, он черпает из них лишь силу для развития своих способностей. Таким образом, очевидно, что ни одно переживание не проходит бесследно: душа сохраняет его как воспоминание, а дух извлекает из него то, что может обогатить его способности, содержание его жизни. Человеческий дух взрастает благодаря переработанному опыту переживаний. — Поэтому, хотя и невозможно отыскать прошлые переживания в духе, как некоем хранилище, однако их последствия обнаруживаются в приобретенных человеком способностях.

***
До сих пор мы рассматривали дух и душу лишь в рамках периода, лежащего между рождением и смертью, однако на этом нельзя останавливаться, ибо тогда мы уподобились бы тому, кто и человеческое тело пожелал бы рассматривать только в тех же пределах. Безусловно, и не преступая этих границ, можно обнаружить очень многое, однако на основании одного лишь того, что лежит между рождением и смертью, совершенно невозможно объяснить человеческий облик. Он не способен выстроиться только из физических веществ и сил непосредственно, и может происходить лишь от подобного ему облика, возникающего на основе того, что передалось по наследству. Физические вещества и силы выстраивают тело в течение жизни, силы воспроизводства позволяют возникнуть из него другим телам, которые способны иметь его облик, то есть таким, которые могут быть носителями такого же жизненного тела. — Каждое жизненное тело есть повторение своего предка, и именно поэтому оно появляется не в любом произвольном облике, а в том, который передался ему наследству. Силы, сделавшие возможным мой человеческий облик, заложены в моих предках.
Дух человека также проявляется в определенном облике, который у людей может быть самым что ни на есть разным (слово «облик», конечно, понимается здесь в духовном смысле). Не существует двух людей с одинаковым духовным обликом. В этой области необходимо лишь такое же неторопливое и объективное наблюдение, как и в сфере физического. Нельзя сказать, что различия людей в духовном отношении обусловлены исключительно разными условиями жизни, воспитания и так далее. Вовсе нет, поскольку два человека при одинаковых влияниях среды, воспитания и прочего развиваются совершенно по-разному. Поэтому приходится признать, что они вступили на жизненный путь с совершенно различными задатками. — Здесь мы сталкиваемся с важным фактом, который, — стоит только осознать его значимость, — проливает свет на природу человека.
Тот, кто пожелает направить взгляд лишь в сторону материально события, мог бы, конечно, сказать, что индивидуальные различия человеческих личностей проистекают из различий в строении материальных зародышей (И с учетом законов наследственности, открытых Грегором Менделем и разработанных его последователями, такое воззрение может сказать о многом, что придаст ему видимость обоснованности даже перед научным суждением). Однако такой подход указывает лишь на отсутствие понимания реальных отношений между человеком и опытом его переживаний. Ибо надлежащее наблюдение свидетельствует о том, что внешние обстоятельства по-разному влияют на разных людей в силу чего-то, что вообще не вступает в непосредственное взаимоотношение с материальным развитием. Исследуя эту область по-настоящему точно, мы обнаруживаем следующее: произошедшее от материальных задатков можно отличить от того, что, хоть и возникает посредством взаимодействия человека с переживаемым опытом, но может сформироваться только благодаря тому, что в это взаимодействие вступает сама душа. И душа здесь явно связана с чем-то еще во внешнем мире, что по своей природе не может иметь никакого отношения к материальным задаткам зародыша.
Отличаясь физическим обликом от земных собратьев-животных, люди в известных пределах в отношении этого облика схожи между собой. Существует лишь один человеческий род. Как бы сильно ни различались расы, племена, народы и личности, в физическом отношении сходство между человеком и человеком больше, чем между человеком и каким-либо видом животных. Все, что проявляется в человеческом роде, обусловлено наследованием от предков к потомкам, в том числе и человеческий облик. Как лев может унаследовать свой физический облик только лишь от предков-львов, так и человек наследует физический облик лишь от предков-людей.
Насколько заметным является физическое сходство между людьми, настолько же явно предстает непредвзятому духовному взору различие их духовных обликов. — Существует очевидный факт, который это выражает, и он заключается в наличии у человека биографии. Если бы человек был просто представителем биологического вида, у него бы не могло быть биографии. Отдельный лев, отдельный голубь вызывают интерес лишь в силу своей принадлежности к виду львов или роду голубей, и сущность каждого отдельного их представителя мы поймем, описав род или вид как таковой. Здесь почти безразлично, имеем ли мы дело с отцом, сыном или внуком, поскольку то в них, что представляет интерес, у этих отца, сына и внука одинаково. При этом значение человека только и начинается там, где он является уже не просто представителем биологического рода или вида, но индивидуальным существом. Существо Ивана Петровича Сидорова ни коим образом не понять, описав его сына или отца; необходимо знать его собственную биографию. Всякий размышляющий о сущности биографии поймет, что в духовном отношении каждый человек — это отдельный вид.
Конечно, тот, кто понимает биографию лишь как перечень внешних жизненных событий, скажет, будто в том же смысле, что и для человека, он сможет написать биографию и для собаки. Однако если описывать при этом подлинную самобытность человека, становится понятно, что в его биографии содержится нечто, что соответствует описанию целого вида в животном царстве. Дело здесь не в том, что, разумеется, и о животном — особенно умном — можно рассказать что-то биографическое, а в том, что биография отдельного человека соответствует не биографии отдельного животного, а описанию целого вида животных. Конечно, всегда найдутся люди, желающие опровергнуть сказанное здесь, заявив, например, что владельцы зверинцев знают, насколько сильны индивидуальные различия между животными одного вида. Но тот, кто судит подобным образом, показывает лишь, что он не способен отличить индивидуальные различия от различий, которые приобретается исключительно благодаря индивидуальности.
Как род или вид в физическом смысле становится понятным только тогда, когда мы постигаем его как обусловленный наследственностью, так духовную сущность можно понять только через аналогичную духовную наследственность. Я имею физический человеческий облик благодаря своему происхождению от человеческих предков. Откуда же у меня то, что выражается в моей биографии? Если, как физический человек, я повторяю облик своих предков, то что же я повторяю как духовный человек? Тот, кто станет утверждать, будто все, что составляет мою биографию, не требует дополнительного объяснения и должно быть просто принято как данность, мог бы с таким же успехом заявить, будто видел где-то земляной холмик, в котором комки вещества сами собой сложились в живого человека.
Как физический человек, я произошел от других физических людей, поскольку ведь имею тот же облик, что и весь человеческий род. Следовательно, то, что присуще человеку как биологическому виду, могло быть приобретено в пределах этого вида путем наследования. Как духовный человек, я обладаю своим собственным обликом, равно как и собственной биографией. Следовательно, я не мог получить этот облик ни от кого, кроме себя самого. Поскольку же я вошел в мир не с произвольными, а с конкретными душевными задатками, и поскольку именно эти задатки определяют мой жизненный путь, как он выражается в биографии, то моя работа над собой не могла начаться лишь в момент моего рождения. Как духовный человек я должен был существовать уже до своего рождения. Совершенно очевидно, что в моих предках я не присутствовал, потому что как духовные люди они отличны от меня, и моя биография не может быть объяснена исходя из их биографии. Как духовное существо, я скорее должен быть повторением такого существа, чья биография объясняет мою. Другая, на первый взгляд, возможная альтернатива заключается в том, что формированием всего, что составляет содержание моей биографии, я обязан только духовной жизни до рождения (или зачатия). Но подобное представление имело бы право на существование только, если допустить, что воздействующее на человеческую душу из физического окружения, имеет ту же природу, что и получаемое душой из чисто духовного мира. Такое допущение противоречит действительно точному наблюдению, ибо то, что из этого физического окружения является определяющим для человеческой души, таково, что его воздействие подобно влиянию опыта, пережитого в физической жизни позднее, на то, что пережито аналогичным образом ранее.
Чтобы правильно наблюдать эти соотношения, нужно развить в себе способность видеть, как в жизни человека действуют впечатления, которые воздействуют на задатки души так же, как предстоящее человеку действие соотносится с тем, что он уже практиковал в физической жизни; различие заключается лишь в том, что эти впечатления накладываются не на то, что уже практиковалось в этой нынешней жизни, а на душевные задатки, столь же восприимчивые к впечатлениям, как и способности, приобретенные в результате практики. Тот, кто постигает эти вещи, неизбежно приходит к представлению о земных жизнях, которые должны были предшествовать текущей. В своих размышлениях он не сможет ограничиться чисто духовными переживаниями, предшествовавшими этой земной жизни. — Физический облик, который имел Шиллер, был унаследован им от его предков. Но как не могла эта физическая форма вырасти из земли, так не могла она являться духовной сущностью Шиллера; — он должен быть повторением другой духовной сущности, чьей биографией объясняется его биография, подобно тому, как физический человеческий облик Шиллера объясняется человеческой репродукцией. — Так же, как физический человеческий облик есть постоянное повторение, перевоплощение сущности человека как биологического вида, так должен духовный человек представлять собой перевоплощение этого же самого духовного человека, поскольку каждый из людей представляет собой отдельный самостоятельный вид.
Против вышесказанного можно возразить, что это всего лишь умозаключения, и потребовать внешних доказательств, к которым привыкли в обычном естествознании. Однако на это следует заметить, что перевоплощение духовного человека есть процесс, не относящийся к области внешних физических явлений, но всецело происходящий в духовной сфере, куда не имеет доступа ни одна из наших обычных духовных сил, кроме мышления. Тот, кто не склонен доверять силе мышления, не сможет прояснить для себя высшие духовные факты. — На того, чьи духовные глаза открыты, вышеуказанный ход мысли воздействует точно с такой же силой, как и какой-либо процесс, разворачивающийся перед его физическими глазами. Тот, кто так называемым «доказательствам», построенным по методу обыкновенного естественнонаучного познания, приписывает больше силы и убедительности, чем вышеприведенным доводам о значении биографии, может, пожалуй, быть крупным ученым в обычном смысле этого слова, однако он весьма далек от путей подлинно духовного исследования.
Стремление объяснять духовные свойства человека наследственной передачей от отца, матери или других предков относится к числу пагубных предрассудков. Если кто-то придерживается предубеждения, будто, например, Гёте унаследовал от отца и матери то, что составляло его сущность, — такого человека поначалу будет трудно убедить доводами, ибо в нем живет глубокая антипатия к непредвзятому наблюдению. То, что было внушено материализмом, мешает ему увидеть взаимосвязь явлений в правильном свете.
В изложениях, подобных этому, даются предпосылки, позволяющие проследить человеческое существо за пределами рождения и смерти. В границах, определенных рождением и смертью, человек принадлежит к трем мирам: телесному, душевному и духовному. Душа образует среднее звено между телом и духом, пронизывая третью телесную составляющую — душевное тело — способностью к ощущениям, и — в качестве души сознательной — пропитывая первую составляющую духа — душевную самость. Таким образом, в течение жизни душа сопричастна как телу, так и духу, и эта сопричастность выражается во всем ее существовании. От организации душевного тела будет зависеть, как душа ощущающая сможет раскрыть свои способности. С другой стороны, от жизни души сознания зависит, насколько сможет развиться в ней духовная самость. Душа ощущения будет тем лучше взаимодействовать с внешним миром, чем более совершенно сформировано душевное тело. А духовная самость становится тем богаче и сильнее, чем богаче пища, доставляемая ему душой сознания. Как было показано, на протяжении жизни питание это поступает в духовную самость благодаря переработанным переживаниям и их плодам, поскольку указанное взаимодействие между душой и духом, конечно, может осуществляться лишь там, где душа и дух пребывают друг в друге, проникнуты друг другом, то есть в пределах связи между духовной самостью и душой сознания.
Рассмотрим вначале взаимодействие душевного тела и души ощущений. Душевное тело как тончайшее проявление телесности, все еще относится к последней и зависит от нее. Физическое, эфирное тело и душевное тело в определенном смысле составляют единое целое, и поэтому душевное тело также подчиняется законам физического наследования, определяющего телесный облик. Являясь наиболее подвижной, изменчивой формой телесности, оно, следовательно, должно демонстрировать также и самые недолговечные и изменчивые проявления наследственности. То есть у отдельных людей физические тела менее всего отличаются, даже если речь идет о разных расах, народах и племенах, эфирные тела, несмотря на значительные индивидуальные вариации, все же сохраняют преобладающее сходство, а различия, связанные с душевным телом, уже очень велики. В нем выражается то, что воспринимается как внешнее, индивидуальное своеобразие человека, и поэтому оно является также носителем тех составляющих личной уникальности, которые наследуются потомками от родителей, бабушек и дедушек и т.д. — Несмотря на то, что, как уже было указано, душа как таковая ведет собственную, совершенно обособленную жизнь, замыкаясь в себе со всеми своими склонностями и неприязнями, эмоциями и страстями, она, тем не менее, действует как единое целое, и потому это целое выражается и в душе ощущений. Поскольку же душа ощущений пронизывает душевное тело, как бы заполняет его, оно формируется в соответствии с природой души, и может поэтому, выступая носителем наследственности, передавать от предков к потомкам склонности, страсти и т.д.
Именно на этом факте основаны слова Гёте: «От отца я унаследовал статность и серьезное отношение к жизни; от матери — веселый нрав и склонность к сочинительству» («Кроткие Ксении», ч. VI). Но свою гениальность он, конечно же, не унаследовал ни от того, ни от другого родителя. Так можно увидеть, какую часть своих душевных качеств человек как бы передает по линии физической наследственности. Вещества и силы физического тела однотипны с теми, что находятся в окружающей физической природе, откуда они постоянно вбираются и куда снова возвращаются, так что в течение нескольких лет вещественная масса, составляющая наше физическое тело, полностью обновляется. Ответственным за то, чтобы такая масса веществ удерживалась вместе, принимала форму человеческого тела и внутри него постоянно обновлялась, является эфирное тело. Эта форма определяется не только процессами между рождением — или зачатием — и смертью, но зависит от законов наследственности, выходящих за пределы рождения и смерти. То, что посредством наследственности могут передаваться также и душевные свойства, то есть процесс физического наследования приобретает душевный оттенок, объясняется способностью души ощущений влиять на душевное тело.
Как же осуществляется взаимодействие между душой и духом? В течение жизни дух связан с душой вышеописанным образом. Душа получает от духа дар — жить в истине и добре, тем самым выражая сам дух в собственной жизни, в своих склонностях, влечениях и страстях. Из мира духа духовная самость привносит в Я вечные законы истины и добра, которые через душу сознания связываются с переживаниями собственной жизни души. Сами эти переживания преходящи, но их плоды сохраняются. То, что духовная самость была связана с этими переживаниями, накладывает на нее неизгладимый отпечаток. Когда человеческий дух встречается с переживанием опыта, подобным тому, с которым уже однажды соприкасался, дух распознает в этом новом нечто знакомое и взаимодействует с ним иначе, чем при первой встрече. Именно на этом основано всякое обучение, плодами которого являются приобретенные способности. — Так плоды преходящей жизни напечатлеваются вечному духу. — И разве не видим мы этих плодов? На чем, как не на них, основаны задатки, описанные выше как отличительные черты духовного человека? Эти плоды суть те или иные способности, которые человек приносит с собой, начиная земной жизненный путь. В известном отношении эти способности вполне схожи с теми, которые мы можем приобрести также и в течение жизни.
Рассмотрим гениальность человека. Известно, например, что Моцарт еще ребенком мог записать по памяти всего раз услышанное длинное музыкальное произведение. Он был способен на это только потому, что сразу мог охватить все произведение целиком. В определенных пределах человек и в течение жизни расширяет способность к восприятию целостной картины, проникновению в сущность взаимосвязей, в результате чего обретает новые навыки. Ведь говорил же о себе Лессинг, что благодаря своему дару критического наблюдения он приобрел нечто близкое к гениальности. Если не восхищаться такими основанными на задатках способностями как неким чудом, неизбежно придется счесть их плодами опыта, полученного духовной самостью через душу. Они были запечатлены в духовной самости, и поскольку произошло это не в текущей жизни, значит, они были заложены в предыдущей. Человеческий дух представляет собой отдельный самостоятельный вид. И как, будучи существом, относящимся к определенному биологическому виду, человек наследует физические свойства внутри этого вида, так дух наследует свойства внутри своего вида — то есть внутри себя самого. В каждой жизни человеческий дух появляется как повторение самого себя, неся в себе плоды опыта своих прежних переживаний в прошлых жизнях. Таким образом, эта жизнь является повторением других и приносит с собой то, что духовная самость приобрела в предыдущей жизни. Когда духовная самость вбирает в себя то, что может стать плодом, она проникается жизнедухом. Как жизненное тело воспроизводит форму в пределах того или иного вида, жизнедух повторяет душу от одного личного существования к другому.
Вышеизложенные рассмотрения позволяют говорить о правомерности представления, согласно которому причину определенных жизненных процессов человека следует искать в повторяющихся земных жизнях. В полной мере эта идея может раскрыть свой смысл только в результате наблюдения, проистекающего из духовных прозрений, которые обретаются при движении по пути познания, описанном в конце этой книги. Здесь же следовало лишь показать, что к такому представлению приводят даже обычные наблюдения, правильно ориентированные мышлением, хотя они, конечно, поначалу оставляют это представление силуэтным и не способны в полной мере защитить его от возражений, выдвигаемых на основе неточного наблюдения, не руководимого правильно мышлением. Но, с другой стороны, верно также и то, что человек, постигающий эту идею путем простого мыслительного наблюдения, подготавливает себя к сверхчувственному наблюдению. Он как бы формирует нечто такое, что необходимо иметь прежде этого сверхчувственного наблюдения, как прежде чувственного наблюдения необходимо иметь глаза. Тот же, кто возражает, что, сформировав такое представление, можно легко внушить себе сверхчувственное наблюдение, доказывает лишь свою неспособность проникнуть в действительность свободным мышлением, отчего получается, что именно он-то и внушает себе свои возражения.

***
Так опыт пережитого душой сохраняется не только на период от рождения до смерти, но и после смерти. Душа накладывает отпечаток пережитого ею не только на дух, который в ней вспыхивает, но и, как было показано выше, на внешний мир – посредством действия. То, что человек совершил вчера, присутствует в своих последствиях и сегодня. Наглядную картину этого соотношения между причиной и следствием дает аналогия смерти и сна, нередко именуемого ее младшим братом. — Я встаю утром. Ночь прервала последовательное течение моей деятельности. При обычном ходе вещей я не могу утром возобновить свою деятельность каким-то совершенно произвольным образом. Чтобы в моей жизни царили порядок и согласованность, я должен увязать сегодняшние действия со вчерашними. Мои вчерашние действия являются предпосылками для тех, которые мне надлежит осуществить сегодня. Я создал свою судьбу на сегодня посредством того, что совершил вчера. На какое-то время я отстранился от своей деятельности, однако она принадлежит мне и снова влечет к себе по окончании этого времени. Мое прошлое остается связанным со мной; оно продолжает жить в моем настоящем и последует за мной в будущее. Не проснуться сегодня утром должен был я, но заново, из ничего, быть сотворенным, если бы последствия моих вчерашних действий не стали моей судьбой на сегодня. Ведь абсурдным было бы при обычном ходе вещей не переехать в дом, который специально для меня построили.
И как человек не создается каждое утро заново, не создается заново и человеческий дух, когда начинает свой земной жизненный путь. Попробуем ясно представить себе, что происходит при его вхождении в эту жизнь. Появляется физическое тело, получающее облик согласно законам наследственности. Это тело становится носителем духа, который воспроизводит прежнюю жизнь в новом облике. Между телом и духом находится душа, ведущая собственную, обособленную в себе жизнь. Душе служат ее склонности и отвращения, ее хотения и вожделения; она ставит себе на службу мышление. Как душа ощущающая, она получает впечатления внешнего мира и передает их духу, чтобы тот извлек из них плоды для вечности. Она играет как бы посредническую роль, и ее задача является выполненной, если она справляется с этой ролью. Тело формирует для души впечатления; она преобразует их в ощущения, сохраняет в памяти в виде представлений и передает духу, чтобы тот нес их через вечность. Душа, по сути, является тем, что связывает человека с его земной жизнью. Через свое тело он принадлежит к физическому человеческому роду как представитель этого биологического вида. Своим духом он живет в высшем мире. Душа на время связывает два эти мира.
Но физический мир, в который входит человеческий дух, не является чуждой ему ареной деятельности, ибо здесь уже запечатлены следы его поступков. Нечто в этой области принадлежит ему, несет на себе отпечаток его существа, связано с ним. Как некогда душа передавала духу впечатления внешнего мира, чтобы они стали для него непреходящими, так она, будучи органом духа, воплощала дарованные им способности в поступки, которые, пребывая в своих последствиях, также являются непреходящими. Тем самым душа фактически влилась в эти действия человека, и в их последствиях продолжает жить второй самостоятельной жизнью.
Это утверждение дает может побудить нас взглянуть на жизнь с точки зрения того, каким образом входят в нее события судьбы. Нечто «постигает» человека. Вначале он склонен рассматривать это «постигшее» как вошедшее в его жизнь «случайно». Но человек может осознать, что сам является результатом таких «случайностей». Любой, кто на сороковом году жизни размышляет о себе и в вопросе о своем душевном существе не желает довольствоваться бессодержательным абстрактным представлением о своем Я, может сказать себе: «Я ведь не что иное, как то, чем сделался в результате всего, что в качестве судьбы „постигло“ меня до сегодняшнего дня. Разве не был бы я сегодня другим человеком, если бы, например, в возрасте двадцати лет прошел не через те переживания, что выпали тогда на мою долю, а через какие-то иные? Тогда человек будет искать свое Я не только в импульсах развития, идущих «изнутри» него, но в том, что вторгается в его жизнь «извне» и определяет ее облик. В том, что «с ним случается», он будет познавать собственное Я.
Тому, кто без предубеждения доверится такому познанию, потребуется всего лишь сделать еще один шаг, состоящий в подлинно интимном наблюдении за жизнью, – чтобы в том, что подступает к человеку в качестве составляющих судьбу переживаний определенного опыта увидеть нечто, воздействующее на Я извне подобно тому, как воспоминание действует изнутри, оживляя опыт прошлых переживаний. Так можно развить в себе способность распознавать в составляющих судьбу переживаниях то, как прежний поступок души прокладывает путь к Я, — подобно тому, как в воспоминании опыт более раннего переживания прокладывает путь к представлению, когда к этому побуждает внешняя причина.
Выше в качестве «возможного» было высказано представление о том, что последствия совершенного поступка могут снова затронуть человеческую душу. Однако в пределах одной земной жизни подобная встреча с определенными последствиями содеянного исключена, поскольку текущее воплощение было предопределено для совершения данного поступка, и переживаемый в ходе этой жизни опыт заключается именно в осуществлении самого действия. В этом случае определенные последствия этого поступка могут повлиять на душу не больше, чем способен человек вспомнить о том своем опыте, через переживание которого он все еще проходит. Здесь речь может идти только о переживании последствий поступка, не затрагивающих качеств Я, присущих ему в той жизни, в течение которой человек этот поступок совершает. В этом отношении внимание следует направить только на последствия того или иного поступка, совершенного в другой земной жизни. Поэтому, как только человек ощутит, что какое-то фатальное событие, казалось бы, «постигшее» его, связано с его Я так же, как и то, что возникает «изнутри» самого этого Я, — единственно возможной становится мысль, что в таком роковом событии мы имеем дело с последствиями поступков из прежних земных жизней. Мы видим, что к парадоксальному для обычного сознания предположению, согласно которому составляющие судьбу переживания в течение одной земной жизни связаны с поступками в предыдущих земных жизнях, человека приводит интимное, направляемое мышлением постижение жизни. Также и это представление может раскрыться во всей полноте только на пути сверхчувственного познания, без которого остается лишь силуэтным. Но, порожденное обычным сознанием, это представление подготавливает душу к тому, чтобы она могла созерцать его истинность при подлинно сверхчувственном наблюдении.
Только одна часть моего поступка находится во внешнем мире, другая же — во мне самом. Понять это соотношение между Я и поступком поможет простая аналогия с естественнонаучным фактом. Животные, которые некогда, будучи зрячими, переселились в пещеры Кентукки, из-за жизни в них утратили способность видеть. Пребывание в темноте лишило деятельности их глаза, вследствие чего в них прекратилась физическая и химическая активность, сопровождающая процесс зрения. Поток питательных веществ, который раньше расходовался на эту деятельность, был перенаправлен к другим органам. Сейчас эти животные могут жить лишь в этих пещерах. Своим поступком — переселением — они создали условия своей дальнейшей жизни. Это переселение стало частью их судьбы.
Существо, которое однажды проявило активность, связало себя с результатами совершенных поступков. Так обстоит дело и с человеческим духом: душа смогла наделить его определенными способностями лишь благодаря тому, что была деятельной. И эти способности духа определяются поступками души. Вследствие поступка, совершенного душой, в ней живет исполненная силы предрасположенность совершить другой поступок, являющийся плодом первого, и душа несет в себе это как необходимость, пока такой поступок не будет осуществлен. Можно также сказать, что через совершенное действие в душу впечатывается необходимость реализовать то, что является следствием этого поступка.
Своими поступками человеческий дух действительно предопределяет собственную судьбу, и в новой жизни оказывается связан с тем, что совершал в предыдущей. — Здесь вполне может возникнуть вопрос о том, как такое возможно, если ведь при перевоплощении человеческий дух попадает в совершенно иной мир, нежели тот, который он некогда покинул. В основе этого вопроса лежит представление о цепочке судеб, которое сильно привязано к внешним аспектам жизни. Если бы я переместил поле своей деятельности из Европы в Америку, я тоже оказался бы в совершенно новых условиях, и все же в таком случае эта моя жизнь будет полностью увязана с предшествующей европейской. Если в Европе я стал механиком, моя жизнь в Америке сложится совсем иначе, чем если бы я выучился здесь на банковского служащего. В первом случае я, вероятно, и в Америке буду иметь дело с машинами, во втором же — с банковскими учреждениями. В каждом случае моя прежняя жизнь определяет мои текущие обстоятельства; из всего многообразия окружающего мира она словно притягивает к себе то, что ей сродни. Так и с духовной самостью, которая в новой жизни неизбежно окружает себя тем, с чем связана из предыдущих воплощений.
Именно поэтому сон является вполне подходящим образом смерти, поскольку на время сна человек удаляется с той сцены, где его ожидает судьба. Пока человек спит, события продолжают идти своим чередом, тогда как он в течение некоторого времени не способен влиять на их развитие. И все же жизнь каждого следующего дня обусловлена последствиями поступков, совершенных в предыдущий день. В самом деле, наша личность каждое утро вновь воплощается в мире наших деяний. То, что было отделено от нас в течение ночи, днем как бы становится нашим окружением.
Так же обстоит дело и с поступками предыдущих воплощений человека: они связаны с ним как его судьба, подобно тому как жизнь в темных пещерах Кентукки остается связанной с животными, которые вследствие переселения туда потеряли способность видеть. Как эти животные способны жить лишь в той среде, в которую сами себя поместили, так и у человеческого духа есть возможность жить только в той обстановке, которую он сам создал своими поступками. То, что утром я застаю ситуацию, созданною мною самим накануне, обеспечивается непосредственным ходом событий. То, что, воплотившись вновь, я оказываюсь в окружении, которое соответствует результатам моих деяний в прошлой жизни, — обеспечивается родством моего реинкарнированного духа со всем окружающим миром. Исходя из этого, можно составить представление о том, как душа вчленена в существо человека. Физическое тело подчинено законам наследственности. Человеческому духу, напротив, необходимо снова и снова воплощаться, и его закон состоит в том, чтобы переносить плоды прежних жизней в последующие. Душа живет в настоящем. Но ее жизнь в настоящем не является независимой от предыдущих жизней, поскольку воплощающийся дух приносит с собой из своих предыдущих инкарнаций судьбу, которая и определяет текущую жизнь. Какие впечатления получит душа, какие ее желания будут удовлетворены, какие радости и страдания выпадут на ее долю, с какими людьми она встретится — зависит от того, каковы были поступки в предшествующих воплощениях духа. Людей, с которыми душа была связана в жизни, она должна будет снова найти в одной из последующих, ибо все произошедшее между ними влечет неизбежные последствия. Посему и эта душа, и другие души, которые связаны с ней, будут стремиться к повторному воплощению в одно и то же время. Таким образом, жизнь души есть результат созданной самим человеческим духом судьбы. Ход человеческой жизни между рождением и смертью определяется трояким образом, и, следовательно, трояко зависит от факторов, лежащих по ту сторону рождения и смерти. Тело подчиняется закону наследственности, душа — созданной самим человеком судьбе, которую, следуя древней традиции, называют его кармой. Дух же подчиняется закону перевоплощения, повторяющихся земных жизней. — Следовательно, соотношение между духом, душой и телом можно выразить следующим образом: дух бессмертен; рождение и смерть действуют в телесности сообразно законам физического мира; жизнь души, подвластная судьбе, опосредует связь между ними в течение земной жизни.
Всякое дальнейшее углубление в познание существа человека предполагает знакомство с «тремя мирами», к которым он принадлежит. О них далее и пойдет речь.
Разум, открыто взирающий на явления жизни и не боящийся до последних звеньев проследить цепь умозаключений живого размышления, может путем простой логики прийти к представлению о повторяющихся земных жизнях и законе судьбы. Как верно то, что для ясновидца с открытым «духовным оком» прошлые жизни предстают, подобно открытой книге, как нечто непосредственно переживаемое, так же верно и то, что эта истина может открыться познающему разуму.

Сноска 7: Относительно изложенного в этом разделе следует принять во внимание, что здесь предпринята попытка, не ориентируясь на духовнонаучные познания, как они представлены в других разделах книги, но лишь на основе мыслительного рассмотрения самого хода человеческой жизни составить представление о том, в какой мере человеческая жизнь, судьба, уже в себе самой несет указание на нечто, выходящее за ее пределы, ; на повторяющиеся земные жизни. Разумеется, подобные идеи должны показаться весьма сомнительными тому, кто «прочно обоснованными» считает лишь привычные представления о единственной жизни. Однако не стоит забывать, что приведенное здесь описание стремится обосновать мнение о том, что как раз такие привычные представления не могут привести к познанию основ течения жизни. Поэтому необходимо искать другие представления, которые кажутся противоречащими обычным. Этих иных представлений не ищут лишь в том случае, когда к процессам, воспринимаемым исключительно душевно, принципиально отказываются применить то же мыслительное рассмотрение, что и к происходящим на физическом плане. При подобном отказе не придается, например, никакого значения тому факту, что удар судьбы, обрушившийся на Я, по ощущениям оказывается сходен со встречей воспоминания и опыта переживания, родственного вспоминаемому. Но каждый, кто попытается воспринять то, как на самом деле переживается удар судьбы, сумеет отличить этот опыт переживания от тех утверждений, которые неизбежно возникают, когда точка наблюдения переносится во внешний мир, вследствие чего всякая живая связь этого удара с Я, разумеется, исчезает, и тогда удар кажется либо случайностью, либо идущей извне предопределенностью. Поскольку же существуют также и такие удары судьбы, которые в человеческой жизни в известном смысле являются первоначальными и обнаружат свои последствия намного позже, усиливается искушение экстраполировать лишь то, что относится только к этим случаям, полностью игнорируя всякую иную возможность. Обращать внимание на такие вещи начинают лишь в случае, если жизненный опыт заставляет представления человека двигаться в том же русле, какое обнаруживается у друга Гёте — Кнебеля, отметившего в одном из писем следующее: «При внимательном наблюдении можно увидеть, что в жизни большинства людей присутствует определенный план, который как бы предопределен им их собственной природой или обстоятельствами, которые их направляют. Какими бы изменчивыми и непостоянными ни были состояния человеческой жизни, в конце концов вырисовывается все же некая целостность, позволяющая заметить некую их согласованность... Как бы скрыто ни действовала рука той или иной судьбы во внешних влияниях или внутренних побуждениях, она все же обнаруживает себя, и часто даже противоречивые факты согласуются с направлением ее движения. Как бы запутанным ни был ход событий, в них всегда прослеживается основание и направленность» (из книги «Литературное наследие и переписке К.Л. фон Кнебеля», 1840). Подобное наблюдение может легко встретить возражения, особенно со стороны тех личностей, которые не желают вникнуть в душевные переживания, из которых оно происходит. Однако автор книги полагает, что все изложенные здесь относительно повторяющихся земных жизней и судьбе точно очерчивает границы, в пределах которых можно составить представления о факторах, лежащих в основе того, что человеческая жизнь складывается тем или иным образом. Он также указал, что воззрение, к которому ведут эти представления, определяется ими лишь «силуэтно» и что они могут лишь мыслительно подготовить к тому, что должно быть найдено на пути духовной науки. Однако такая мыслительная подготовка является внутренним упражнением души, которое, — если оно не ошибается в оценке своего значения и не стремится «доказывать», но лишь «тренирует» душу, — делает человека непредвзято восприимчивым к познаниям, которые без подобной подготовки покажутся ему глупыми.