Безлуние

Безлуние*

Назар Шохин

И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений –
Самоубийство и Любовь!
Федор Тютчев

В ресторане можно было найти все, чего никогда не было в местных продмагах, – чешское пиво, латвийские шпроты, красную икру. А ресторанный буфет манил посетителей начищенными до блеска пузатым русским самоваром и столовыми приборами, узбекскими чайниками, тарелками и пиалами с золотым ободком. И все получалось в работе буфета лихо: обслуживание посетителей в часы пик и уборка в безлюдное время; ежедневный прием продуктов; проверка солонок два раза в день, заправка горчичниц, пересчет салфеток.
 
Изета, буфетчица из соседнего кинотеатра, – Ира для подруг и знакомых – давно мечтала заработать на своей молодости и красоте, получив место в этом ресторане. И вот однажды удача, похоже, наконец-то улыбнулась: директор заведения, часто приходивший на воскресный киносеанс со всей семьей, увидев, как быстро и ловко щелкает Ира костяшками счетов, сам пригласил женщину на вожделенную новую работу.

Ира сумела быстро перестроиться. В накрахмаленном переднике и кружевном чепце, с кокошником, со штопором на груди ее было не узнать. Никто и никогда теперь не видел ее грустной. Она научилась разговаривать и громко, и вкрадчиво, подстраиваясь под собеседников, особенно богатых.

Звонко сыпалась мелочь в тарелку со словами «Только поживее, ребятки!..» Ловко укладывался в коробку под прилавком для дома недоеденный, нетронутый или просто украденный провиант. Одобрительной улыбкой с намеком на щедрые чаевые провожалась восвояси чересчур шумная компания. Дарились на дни рождения дорогие подарки директору и его начальству. Ну и много чего еще, укреплявшего стабильный доход: Ира порой, кроме своей зарплаты и квартальных премий, довольная, уносила в кармане до пятидесяти рублей.

Но следом потянулось и кое-что другое.

Появились дорогие кольца на обеих руках Иры, бриллиантовые сережки, дефицитные туфли и сапожки. Ярким пятном выделялись накрашенные губы, гардероб пополнился платьями с глубоким вырезом, короткими юбками и итальянской обувью. По вечерам в будни и по воскресеньям закрутился водоворот застолий со спиртным с подругами и незнакомыми людьми. Заметно удлинился список телефонных номеров нужных людей и богатых мужчин. В результате … дети стали избегать ночевать дома, а муж Изеты – Алекко – запил горькую. В городке Изету прозвали Ириной-гулящей, и на это было много оснований.

– Мама, не приходи больше ко мне в школу, понимаешь, я стыжусь тебя, ненавижу тебя, не хочу тебя видеть, ты поломала мне и отцу жизнь! – услышала однажды мать ошарашившие ее слова от собственной, не появлявшейся третьи сутки дома, дочери.

После такого «откровения» Ира признала свои распутство и измены, начав думать о том, как, что называется, «прикрыть за собой дверь». Однако в этом обстоятельстве было больше отчаянья, чем раскаянья.

«Гулящая» просто обязана была решить ставший, похоже, главным тяжелейший вопрос, не нанося при этом вред собственным детям, не разрушая счастье дочери и дав возможность мужу жить с той, кого он полюбит. Сама она уже не попадет в Рай, зато выстелет дорогу туда семье. Да, это станет сильным потрясением для родных, но оно, как считала Ира, разом упасет от надвигающихся других, еще более сильных, ударов.

Ира решилась на то, мысль о чем пыталась отогнать – снотворное «Нембутал» от подруги из аптеки по соседству с рестораном оставался в доме еще с тех пор, как во время последней размолвки с мужем женщина нервничала и плохо спала.

Отпросившись с работы, Ира вернулась домой, разложила на столе все драгоценности и накопленные деньги, оставив написанную каракулями записку «В моей смерти прошу никого не винить. Изета», а затем проглотила целую горсть лекарства, запив его вином.

Женщина медленно погружалась в смертную истому. В какой-то момент ей захотелось позвонить в скорую, но рука словно перестала подчиняться. Нелепо смотрелись на погружавшейся в вечный сон калоши, подаренные матерью…

День спустя в ресторане и вокруг него все ходили мрачные, сообщая друг другу противоречивые подробности случившегося. «Переборщила со снотворным, не рассчитала дозу, выпила лишнего», «Нет, стыд загрыз! С собой покончила! Отравилась!» – шушукались продавщицы и уборщицы окрестных магазинов и ларьков.

Желающих идти за гробом Изеты до самого христианского кладбища оказалось мало; ее похоронили за оградой, под старым ясенем, где хоронят неотпетых самоубийц и некрещеных детей.

Беда однако открыла ворота ну уж совсем надолго и слишком широко, наказывая, похоже, за женское распутство членов семьи. Смерть пришла не одна: сначала утонул в озере первый сын, затем погиб на службе второй. И опять поползли по ресторанной улице слухи: «Дети не пережили потерю родной матери!»; «Это Изета не успокаивается, тянет к себе детей!». Алекко совсем опустился, не успевая срывать стальные бескозырки с бутылок и угощая водкой местных пьяниц.

…Одноклассники уговорили Алекко продать домик и вернуться с дочерью к родным на Кавказ.
К удивлению друзей, он бросил пить, начал собирать в горах целебные травы и цветы. Его новое занятие было несложным: надо было высушить собранное, сделать из этого снадобья и благовония для продажи на курортах, убеждая при этом выздоровевших, что «все дело в сборе растений в безлуние». Через три года справили веселую свадьбу – дочь вышла замуж и подарила Алекко внуков.

А что ресторан?
А в нем стали происходить странные вещи.
Однажды прямо на посетителей упала подвешенная когда-то под потолком огромная люстра, вызвав в городке неимоверную шумиху. Многие получили ушибы.
Позже отравился пельменями японский турист, что спровоцировало кучу проверок заведения, после которых вынужден был уволиться директор.
Почти все лучшие музыканты перебрались в новенькую гостиницу «Интурист».
И лишь герань на окнах напоминает о былом благополучии ресторана сегодня.

Буфет перенесли на противоположную сторону ресторана, он захирел, желающих работать в нем оказывалось мало – разве что практикантки время от времени устраивались.
Постоянные посетители рассказывают, будто иногда в безлюдные часы в залах витает дух Изеты, слышатся шорох ее платья, тихие шаги калош, плач. Тогда молодой директор приглашает сюда из церкви батюшку.