Зазноба Невеликий городок

                Невеликий городок

Невеликий городок, липы стройные в рядок.
Подпевает электричке   ткацкой фабрики гудок.
Тысяча сто сорок лет назад звучала эта простая песенка – в 1966 году.
***
Центральная улица в честь Великого Октября выставила на обозрение весь запас своих драгоценностей. Ожерельями переливалась иллюминация, мигали браслеты витрин,  светились жемчужные серьги фонарей. Дом-корабль и дом–подкова были подсвечены особенно красиво. Держась за руки, шли двое по праздничной улице. Они всегда так ходили. И раньше, когда жили в одном городе, и теперь во время своих коротких, ярких,  счастливых встреч. Им необходимо было касаться друг друга. Даже за обедом или завтраком Леонид, сбросив тапочку, под столом тянул  свою длиннющую ногу, чтобы коснуться маленькой любимой ножки. Любимая Люба хохотала и сама норовила «прилапуниться» - такое  они придумали словечко.
Они свернули к дому: «А давай посидим на лавочке, покурим!» - предложила Люба. «Давай!» – готовно согласился он, хотя на самом деле в эти краткие приезды время, проведённое не в постели с Любой, казалось ему убитым впустую. Люба в этом была с ним совершенно солидарна.  Случалось, они так умучивали друг друга, что  до вокзала добирались  на автопилоте.   Сидя в купе  она прислонялась к Леониду и задрёмывала. Он боялся, что она не успеет выйти, хотя в тайне мечтал об этом. Бледная, усталая,  стояла она   на перроне, не соглашалась уйти, хотя он махал рукой, чтобы уходила.   Сам Леонид, едва дождавшись проводника, засыпал, отключался   до своей станции. Был такой случай, что он проспал экстренное торможение, когда чемоданы попадали с полок и все пассажиры перепугались. А он и не шелохнулся.
Уж слишком мало времени  удавалось им побыть вдвоём. Но в этот раз на Октябрьскую оказалось целых 4 свободных дня, и они позволили себе прогулку по праздничному городу. «Ну давай покурим! - сказал Леонид, одной рукой обнимая Любу, другой доставая сигареты – тем более  меня к тебе серьёзный разговор!» - «Да ну его!  И вообще пошли домой!  Как-то мы бездарно тратим время!» - «Ведь у нас ещё море времени! – поспешил он её утешить - вечер, ночь и завтра целый большущий день до вечера!» - «Всё равно пролетит!» - вздохнула она. «Ну не грусти! В первые же подходящие выходные в декабре…» - «А знаешь, может в декабре не надо?» Ему показалось, что вся иллюминация потухла разом. Какое-то чёрное крыло его осенило, ударило, закружило, куда-то поволокло. Раньше он слышал, что перед смертью  человек  вспоминает всю жизнь  и не верил. Пришлось поверить. Прошло какое-то время, прежде чем из тьмы появилась жёлтая лампочка, качавшаяся под козырьком подъезда. «Ну вот – несколько раздражённо, с упрёком, капризно протянула Люба - ну вот ты и обиделся!» - «Обиделся! – подумал он. – Нет, это  совсем не так называется. Это называется – перестал быть».
Явно, зримо наплывали картины прошлого.

                ***
Леонид  Дмитриевич Ларин вырос в глухой деревне, в типичной  колхозной семье. В школу бегал в соседнее село. И там – в школе  - работал физрук, талантливый учитель и успешный спортсмен. Разглядел  в длинном худом школьнике обещающие задатки и так пристрастил Леонида к спорту, что даже родители возроптали: «По хозяйству не помогает!» Но он всё равно тренировался, соревновался, брал призы на спартакиадах. И в  техникуме, учась на механизатора, тоже занимался спортом, и, работая на тракторе, тоже спорт не бросал. В положенное время пошагал он в армию. Да не просто в армию – на флот. И оттрубил 4 года морпехом. Там ему спортивная закалка ох как пригодилась. Стал он матросом не из последних, и в партию вступил. Вернулся зрелым мужиком. Блеснув в родной деревне, в родительском доме, как ясно солнышко, уехал в город, поступил в педагогический институт на факультет «физвос». Устроился охранником на железную дорогу. По ночам дежурил, зарабатывая на жизнь, днями учился. И если в теории не очень блистал, то со своей подготовкой легко побеждал в соревнованиях.
За время учения не стало  обоих его родителей. Избушку продал за гроши. По распределению поехал   в райцентр, где недавно построили огромный комбинат «Химдым». Поступил учителем физкультуры в школу-десятилетку.  Место его очаровало. Вокруг разбрелись леса дремучие. Неподалёку огромное озеро.  Понравился и сам городок,  в старинный уклад которого бесцеремонно вторглись новые веяния. Раньше центром городка была вымощенная булыжником Торговая площадь (ныне площадь Карла Маркса) с церковью посередине. В церкви, естественно,  разместился клуб. Теперь центром должен был стать район завода, где строили в спешном порядке разную «инфраструктуру», в том числе большой Дворец культуры. Но пока за культурой все  приходили всё в ту же церковь. Поскольку от площади Карла Маркса под острым углом отходили две улицы, то в просторечии место это именовалась «мотнёй».
Леонида Дмитриевича поселили пока в школе - на первом этаже  во вполне приличной комнате.  С удовольствием организовал  Леонид свой быт. Он привык себя обслуживать. И уборку любил делать, и стирал хорошо, и приготовить мог. Но предпочитал, заплатив определённую сумму, питаться при школьной столовой. Конечно, в ближайшие же дни отправился в клуб, посмотреть кино, потанцевать. После танцев проводил девушку. Насвистывая, шел домой, когда на него налетели местные с криками: «Не ходи к нашим девкам «на мотню»! Бей его ребята!» Их было много – нападавших. Но он быстро сумел показать им, что значит связываться с морпехом. Расшвырял всех, у одного нож выбил и ушёл. Понимая, однако, что так дело не кончится, сам пошёл на контакт с ребятами. С теми, кто по местному выражению «держал шышку», проставился, и  был принят в  свои. С тех пор и на танцы ходил спокойно, и с девушками гулял.  Но  держался с ними аккуратно. Жениться не спешил.  А близкие отношения имел с несколькими, вполне уже опытными женщинами, которые большего и не требовали.
  Свою работу он искренне любил  и физкультуру в школе  наладил. Занимались ребята с интересом и на уроках, и в нескольких секциях, которые  организовал Ларин и вёл сам, не считаясь со временем. Юные учительницы и  старшеклассницы о нём обмирали. Мальчишки боготворили и подражали, особенно безотцовщина.  Его заметили – перспективный, молодой, член партии, хороший организатор.  Скоро  он уже стал завучем. Потом, когда старенькая директриса ушла на пенсию, Ларина назначили директором, выбрали депутатом Местного совета. Но спорт он не бросал.  Хватало ему времени на всё. Друзья появились среди городской администрации. С ними пристрастился он к охоте и к рыбалке. Мечтал завести собственный автомобиль, конечно, «козла» или «Ниву». Помогли ему купить в колхозе, якобы списанный «козлик». Друзья его все были семейные. И советовали жениться Леониду.
На одном из праздничных застолий познакомили его с женщиной. Она сначала ему не понравилась. И постарше на два года, и высокая. А он маленьких больше любил. Но, человек вежливый, разговор с ней поддержал, потанцевал, домой проводил. А тут, как эпидемия  - праздник за праздником у друзей. То именины, то крестины, то влазины. И на каждом празднике  Римма  оказывалась, и сажали их с Дмитрием рядом. Узнал он, что она здешняя. Окончила химфак, но учительницей работать не захотела. Пошла лаборантом на завод.  Чем больше они общались, тем больше она  нравилась Леониду – спокойная, рассудительная, начитанная. Как-то пригласил он  Римму в кино. Потом она его к себе позвала. Ничего такого - с родителями познакомила. И родители ему понравились. Крепкие, работящие. Дом частный – полная чаша и хозяйство заведено. И живность всякая. Друзья, а особенно их жёны, всё повторяют: «Хватит холостяковать! Женись! Такая женщина: лучше жены, хозяйки, детской матери - не найдёшь!» Подумал он, подумал, да и посватался.  Всё, как положено.  Пришёл в дом с двумя уважаемыми горожанами.  Букет принёс  - целый сноп мимозы. Перед  Женским днём только её и продавали. Мать невесты, было, разахалась: «Чтой-то жёлтые! Не хорошо это!» Но дочь ей: «Ах, оставьте, мама, что за суеверия!» А Леониду Дмитриевичу на ушко: «Ты мой самый главный подарок на 8 марта!»
Свадьбу закатили на весь городок. И районное начальство было, и заводское. Весело погуляли. Отпраздновали и начали жить. Из своей холостяцкой берлоги при школе переселился Леонид в просторный дом Римминых родителей.  Те примаком нахвалиться не могли. Вроде и титулованный, и при важной должности, а придёт домой, костюм скинет,  в тренировочных штанах и футболке займётся хозяйством, домом, скотиной, топкой, починкой. Всё умеет и делает с душой. И жену бережёт.  А Леонид впервые ощутил такую заботу, тепло, любовь.  Римма ещё до свадьбы  призналась, что был  в её юности роман, окончившийся горем. И уж не чаяла она судьбу свою найти.  Леонид к признанию жены отнёсся спокойно, с пониманием. Понял он, как она мечтала о семейной жизни, как тосковала. Понял, когда стала она показывать ему своё приданое. И набор эмалированных кастрюль, дефицит  страшный, она  достала где-то и берегла, и сервизы даже не распаковала.  А  скатерти, салфетки, бельё постельное и  нательное  своими руками готовила. И так давно она всё это собирала, что лифчики, которые она, трогательно смущаясь, называла: «бюстики», уж малы ей стали.  Призналась она, как долгими вечерами,  вышивая и украшая все эти подушечки, салфеточки кружевами и узорами, мережкой, ришелье и рюшечками, мечтала, как будет всё показывать своему долгожданному суженому, ряженому, Богом назначенному. «Как пуста была жизнь её!» – подумал он. Но  вслух всё оценил и похвалил. А какой альбом с  кулинарными рецептами она имела! Все продукты аккуратно в столбик перечислены – чего и сколько.  Дальше подробно: «технология». Одно слово – химик. Леонид так и звал её шутливо: «Химик мой».
Вот сбылась её мечта о семейной жизни. Мужа, да такого – красивого, высокого, спортивного, делового, просто боготворила. А уж когда  появился первый ребёнок,  Римма свою химию с удовольствием оставила и целиком посвятила себя семье. Знакомые говорили: «Ёщё бы! За таким-то мужиком можно и не работать!» Он действительно, деловой оказался. По хозяйству всё умел, ни от чего не отказывался. И дом подновил, и ванну с туалетом в доме сделал, и отопление водяное. Гараж во дворе построил.  Родители  Риммины, которых Леонид сразу стал звать: «мама и папа», зятем нахвалиться не могли. Считали за сына. Успокоились, наконец, за судьбу  единственной дочери. В семью к молодым не лезли, но помочь всегда были готовы. А уж когда внуки народились, счастью стариков не было предела.  Родилось  один за другим детей трое и всё мальчишки. Очень Римма девочку хотела: «Представляешь, будет у нас Татьяна Ларина!» Но Леонид усомнился: «Зачем же девочке такую несчастную судьбу?» - «Ну пусть будет Ольга!» - покладисто согласилась Римма. Но пока  не получалось. И возился Леонид со своими мальчишками. Честно сказать, грудных-то он даже побаивался. Хотя Римма по новым веянием  знакомила детей с отцом ещё не рождённых. И  новорождённых обязательно ему на живот  укладывала: «кожей к коже». Но он  не проникался. Зато, когда бегать начинали, тут нежней его отца не найдёшь. Воспитывал любовно, но без баловства. И росли здоровые, сильные, спортивные. И тесть с тёщей, и окружающие нарадоваться не могли. Дружили теперь семьями. Ближе всех Леониду стал Валерий – председатель клуба ДОСААФ. Вместе на рыбалку, на охоту. Все праздники вместе. И если помощь какая нужна – тут друзья первые.
                ***
  В то лето проводили на пенсию учительницу младших классов. Заявку Ларин  уже давно послал, куда положено. Пообещали. Август на исходе, а обещанной единицы нет. На звонки отвечают, что из выпуска педагогического техникума направили девушку. Так нет её. Вот и 1 сентября наступило. Кое-как провели торжественную линейку и распустили первоклассников по домам. Директор утром 2 сентября сидел в своём кабинете, думал горькую думу, злился. Постучали. После разрешения войти скрипнула дверь. Леонид поднял голову и обомлел. В толстом бруске солнечного света, среди танцующих пылинок на солнечном квадрате увидел   девушку удивительную. Маленькая, воздушная, вся в белом. Волосы, как литое золото.  И очки золотые, а за ними глаза – изумруды. Он, было, собрался рявкнуть, да онемел, еле выговорил:  «Вы, Вы кто?» Представилась тоненьким голоском: «Любовь!»  И, правда, оказалось – любовь. Начала она говорить, еле сдерживая слёзы, что опоздала по семейным обстоятельствам. Встал Леонид из-за стола, подошёл, начал утешать, расспрашивать. И не потаила она, что собралась замуж, и ехать сюда уже отказаться хотела. Но обманул её любимый человек. Лжецом оказался, трусом. Ларин ей руку на плечо положил, и будто обожгло его. А она вдруг прижалась к нему и зарыдала в поисках поддержки и утешения.  Даже испугался директор. Убрал скорей руку, постарался уговорить, успокоить. Такая она маленькая, беззащитная, воробушек, да и только. Рассказал он ей о городе, о школе, о работе. Сам провёл в ту комнату при школе, где раньше жил. Техничку позвал, чтобы помогла устроиться. На другой день пришёл на занятия – боялся, что не справится она с  первачками. Нет, справилась хорошо. И начала работать.  Леонида к ней, как магнитом тянет.  И она потянулась к Леониду – надёжному, заботливому. А он просто с ума сошёл.
И начался у них роман. Да такой бурный, что ни остановить, не скрыть. Ларин раньше, слушая анекдоты и случаи, когда любовники попадались, всегда смеялся: «Подумаешь! Не могли тайно встречаться». А теперь сам голову потерял. Потому что никогда, ни с одной женщиной ничего подобного он не испытывал. С женой отношения были ровные, приятные. А здесь – любовь-страсть, любовь-нежность, любовь – забота. Жизни бы он не пожалел. Да и не пожалел.  Т.е. своей  налаженной достаточно благополучной и счастливой жизни. Семьи своей, карьеры – ничего не пожалел.
От людей на деревне не спрятаться.  В таком городке – тоже. Друзья остерегали. Начальство предупреждало. Узнала и жена. Скандалы начались. Просила и умоляла,  и стыдила. Он и врал, и изворачивался. И долг супружеский старался исполнять.  Жена забеременела. Он понимал, что неправ, но ничего с собой поделать не мог.  Да что вспоминать! А не забудется. И случилось страшное. Тихая, разумная его жена покончила с собой. Так ужасно, так безжалостно. И дочку нерождённую погубила. Перед  смертью во все инстанции написала обвинительные письма. Отдала их подруге – жене Валерия -с наказом послать, если с ней что случиться. Чтобы наказали разлучницу по всей строгости. Жена всё же – уж очень адреса серьёзные были – после трагедии показала их мужу. Вскрыли  они конверты, почитали. И пожалели Леонида. Сожгли письма в печке. Но записка посмертная    с прямыми обвинениями попала сразу в руки милиции. Очень резонансное дело получилось.
Стыдно, может и стыдно, но в жуткой этой ситуации, прежде всего, подумал Ларин о «воробушке» своём. Пошёл в школу, велел Любе написать заявление об отпуске с последующим увольнением, отдал ей трудовую книжку, помог собрать вещи.  Друга Валерия попросил, чтобы отвёз тот Любу на станцию. Боялся – самосуд ей устроят. Валерий без радости, но просьбу исполнил. Когда обнялись влюблённые и рук никак разнять не могли, сказал зло: «Да вы уж тут прямо и ложитесь!»  Люба уехала, а Леонид  остался. И ответил за всё.  Пережил и похороны, и допросы, и поминки тяжкие. Тесть на поминках перебрал, кинулся бить зятя, да вдруг  захрипел, упал.  Пена изо рта пошла. Парализовало его. Но выжил. 21 день отлежал в больнице, и привезли его домой.  Дома - ад.  Тесть не встаёт, не разговаривает, только мычит. И, как деликатно доктор в карточке написал: «В постели неопрятен». Только одно чувство у старика  и осталось – ненависть к зятю. И тёща, как фурия - Леонида ненавидит, хоть и вынуждена принимать помощь. Дети стали нервные капризные, неуправляемые. Дома вонь, беспорядок, хозяйство в упадке.  И на работе кошмар.  За морально-бытовое разложение с должности сняли, из партии выгнали, из депутатов, конечно, тоже. А у Леонида одна мысль – съездить, повидать, обнять. Но  он под подпиской о невыезде. Однако до суда дело не дошло.  Пожалело Леонида местное начальство. Сообщили наверх, что он  сильно наказан. И  детей у него трое, и тесть парализован.  Леониду же  дали работу в клубе ДОСААФ. Время шло.  И как в известном стихотворении: «Ты спрашиваешь: что же теперь будет? А ничего. А будет так, как есть. Поговорят, посудят, позабудут. У каждого свои заботы есть».  И, правда. Поговорив,  посудачив, посудив, осудив, окружающие стали забывать. Более того,  осуждали уже  Римму: « Уж очень круто сделала. Подумаешь, гулеванил мужик! У кого не гулеванят? Перетерпела бы. Из семьи же не уходил? Нет. Зарплату носил? Детей воспитывал?  Не пьяновал! Чего ещё? Этак если каждая себя по такому случаю порешит, и на кладбище мест не хватит. О себе только думала. О детях и о родителях  забыла». Таков был общий глас. Даже жалели Леонида, на которого столько всего свалилось.
А Леонид съездил в райцентр и оттуда позвонил  родителям Любы. Услышал её голос и понял, что  не может без неё.  Договорились, что  он приедет в ближайшие выходные прямо в Иваново – город невест. Всю ночь в поезде он простоял у окна: «Едет, едет, едет к ней! Едет к Любушке своей!» - пели по радио в унисон. Вот и вокзал, и Люба на перроне. Вокзальная площадь со странным летящим куда-то памятником. Потом узнал – памятник девушке-революционерке Ольге Гениной,  зверски забитой черносотенцами.  С тех пор  встречал его этот памятник и провожал. Уж раз в месяц – точно.  И таким радостным выглядел при приезде. И таким тоскливым при отъезде.  В общем-то, им везло. Всё устроилось как нельзя удачнее. У родителей Любы был дом в деревне, где жила старая бабушка, и её не менее старая сестра. В город они нипочём не хотели. Отец Любы оказался внимательным и заботливым сыном. На все  выходные, на все праздники, на отпуск ездили с женой они в деревню, обихаживали хозяйство и старушек. На все выходные у любовников  была свободная квартира. Люба времени даром не теряла. Поступила в  педагогический институт. Училась с интересом.
Так и мотался Леонид.   В родной семье жил, как духовный эмигрант. Хоть и не знал этого выражения. Но душа его была всё время там – с Любовью.  При малейшей возможности мчался в «город невест». Конечно, не скроешь. Да он и не скрывал особо. Тёща возмущалась – ведь трудно ей было с детьми и с паралитиком, и с хозяйством. Дети тоже не радовались. Хотя он задабривал их подарками и сластями. Честно сказать, он всё это здесь покупал, чтобы там времени не тратить ни секунды.
  И вот случилось. Старший сын оттолкнул подарок: «Не возьму! Ты нас на полюбовницу променял! Вот  и иди к своей Любке-задери-юбке!»  Тёща стояла – руки фертом, смотрела торжествующе – мол, дождался!  Потемнело в глазах, помутилось в голове. Сквозь грохот в ушах расслышал, как закричала тёща: «Что побелел-то? Что у тебя, кобеля, губы то запрыгали? Правда глаза колет?» Неосознанно шагнул к ней. Тёща явно перепугалась, перешла на визг: «Внуки, милые, да что же это?! Ведь убьёт сейчас душегуб! Погибнет бабушка ваша, как мамочка родная за шалаву эту! Бегите, кричите, созывайте народ! Спасайте бабушку бедную! Только ей вы, сиротинки, и дороги!» Леонид совладал с собой. Сказал негромко: «Никуда бежать не надо. Никого я не трону. Устал я».
Ушёл в свою комнату и лёг  лицом к стене. Ситуация явно вышла из-под контроля. Нет, не усидеть на двух стульях. Выход простой: жениться, забрать детей и уехать. Можно завербоваться куда-нибудь подальше. Хоть в Сибирь, хоть на Дальний Восток. Остро пожалел, что продал когда-то родительский дом. Впрочем, в глубинке учителя нужны всегда. Стоит поговорить в Облоно. Есть у него там приятель. Это первое. Второе – жениться и переехать.
Вышел спокойный: «Так, кохана тэща, - впервые не назвал мамой – вижу, что жить вместе нам не возможно. Детей против меня настроили. Это им прямой вред. Придётся расстаться!» - «Дом будешь делить?»  - ахнула тёща.   - «Нет. На Любе женюсь, детей заберу. А вы уж как хотите».
«Женись, женись! Больно она за тебя пойдёт! Прям разбежалась! Держи карман! Нужён-то ты ей старый да с тремя нашими  шкодниками! А и выйдет, так бортанёт она тебя, как поизносишься. Так оно и бывает, когда старики на молоденьких-то женятся! Вот, я рази деда своего покину, хоть он и квёлый? Мой он, вся жизнь с ним. И я за ним от души хожу. И ему подам, и от него приму! Нет – снизив тон,  продолжала тёща – нет, я понимаю, одному тебе что за жизнь. Так ты дерево по себе руби! Вон Настюха вдовая, и парнишка тоже у ней. И твоих  присмотрит, и мне с дедом-то поможет! Вот и женись!»  - «Я с Вами ничего обсуждать не собираюсь!» -  сказал спокойно, но твёрдо. И ушёл на работу. Даже сумку не распаковал. Вечером только раскрыл и запах Любиного дома почувствовал. И начал действовать. Первым делом  съездил в область, поговорил с приятелем-чиновником. Тот обнадёжил. Время прошло, скандал подзабылся. А учителя в сёлах нужны. И работа будет, и квартира. Только, конечно, обязательно нужно узаконить брак.
                Итог
С твёрдым решением и такими радужными перспективами  ехал  Леонид на Октябрьскую к своей любимой. Сначала  просто наслаждался встречей. Вечером 7 решили выйти, погулять. Полюбовались  иллюминацией, прошлись в праздничной толпе и, конечно, их потянуло домой.
И вот на лавочку сели около подъезда. Он даже обрадовался такой возможности – поговорить спокойно и серьёзно. Потому что, едва оказавшись наедине в подходящих условиях, они забывали обо всём. Ещё в прихожей начинали сбрасывать с себя всю одежду. И тут уж не до разговоров. Слишком мало времени  удавалось им побыть вдвоём.  «Ну давай покурим! - сказал Леонид, одной рукой обнимая Любу, другой доставая сигареты – тем более  меня к тебе серьёзный разговор!» - «Да ну его!  И вообще пошли домой!  Как-то мы бездарно тратим время!» - «Ведь у нас ещё море времени! – поспешил он её утешить - вечер, ночь и завтра целый большущий день до вечера!» - «Всё равно пролетит!» - вздохнула она. «Ну не грусти! В первые же подходящие выходные в декабре…» - «А знаешь, может в декабре не надо?» Ему показалось, что вся иллюминация потухла разом.
Он  даже отключился на какой-то момент. Сердце защемило. В ушах гремели молотки. Темнота его окутала. Потом проявилась жёлтая лампочка под козырьком подъезда. Закричать хотел: «Может и вообще не надо? Но ведь я без тебя не живу – существую в ожидании встреч!»  Но вслух он сказал совсем другое, очень осторожно подбирая слова. Ведь он всегда её любил и жалел: «А ты сможешь так долго обходиться без меня, без нашей близости? Тебе не трудно?» Она  согласилась, что, конечно, нелегко. Но вот надо писать курсовую, и сессия на носу будет. И вообще она не виновата, что здесь у неё своя жизнь. «Видишь ли – продолжил он – ты мне просто необходима. Но мою ситуацию ты знаешь. И ради себя одного я бы никогда не  бросал всё и не уезжал. Когда это   нужно и тебе, тут ничто не может меня удержать. Но если ты можешь обойтись, я не приеду в декабре! И знаешь почему?  Я решил так -  хватит  нам прятаться. И за это время я всё организую.  Будем жить всегда вместе. Я  уже даже  нашёл место в селе, где сразу будет и квартира, и работа по специальности и тебе, и мне. И школа для старших ребят, и садик для маленького.  Ты сдашь зимнюю сессию, перейдёшь на заочное отделение, и мы уедем вместе!»  Леонид  обнял Любовь свою покрепче и спросил, согласна ли она стать его женой?
«Да зачем? – искренне удивилась она - сейчас у нас каждая встреча – праздник. Зачем же превращать нашу жизнь в сплошные будни!? Ехать в какую-то глушь! Столько сразу возникнет проблем! А твои пацаны? Да я им на дух не нужна! Опять туалет на улице! И печки! Ну уж нет!  Там  быт  сразу убьёт нашу любовь!   И институт я бросать не хочу! Ну не обижайся, противный! - она шутливо куснула его за ухо - пойдём лучше домой! Допьём шампанское и устроим свою революцию!»
Всё так и  было. И шампанское, и «революция». И никаких серьёзных разговоров. Провожая его вечером восьмого ноября, она вдруг спросила: «Что у тебя с лицом?» Он пожал плечами: «Устал, наверное!» Впервые он хотел, чтобы поезд пошёл, наконец. А она улыбалась за стеклом, посылала ему воздушные поцелуи. Поплыл  перрон, и Леонид остался со своими мыслями. Запело в поезде радио: «А что случилось? Ничего не случилось! Были мы влюблены, а любовь не получилась! Извини, не получилась. Зачеркни эти дни, не пиши, не звони. Извини! Извини!» Поезд  - неутомимая нянька – потряхивал, покачивал, порой даже подбрасывал на стрелках и всё равно не мог укачать. Конечно, отношения, как и всё на  свете, изменяются. Сказала Люба: «Я не виновата, что здесь  у меня появилась  другая жизнь».  И не её вина, что ему-то кроме неё нет жизни.  Что ему теперь делать? Довольствоваться крохами и  ждать, когда в новой Любиной жизни  совсем ему не станет места? К утру он принял тяжёлое и бесповторное решение: покончить  разом. Никогда не поедет в Иваново, хоть Иваново, как известно, – город невест. Почему, почему всегда правы такие люди, как его тёща?
А она, едва взглянув на него, будто что поняла: «Сынок! Да что с тобой! Лица на тебе нет!» - «Вы оказались правы, мама! Люба мне отказала!» - ответил он просто. И запричитала тёща: « Ох, ох! Да что же теперь будет?» - «Ну что будет? Жизнь будет. Будем, мама, дальше жить!»