***
Что взять с простоватого, неграмотного старика из мордовской глухомани? Мы сами – то, в наше время, думаете умнее?
Вот, первого апреля 2013 года, по первому каналу ТВ показывают сюжет. В Москве прошли испытания трамвая без водителя. И показали такой трамвай. Нормально. Едет, на остановках останавливается. Двери открываются и закрываются! Чего особенного? В наш – то, XXI век! И ведь многие поверили! И я - в их числе. Несколько дней спустя, дикторы канала сообщают – это розыгрыш.
Ладно, это розыгрыш безобидный. А прикол двух радиожурналистов из Австралии, на который попалась медсестра её Величества королевы Великобритании. С другого континента, из Австралии, естественно, от имени самой королевы, шутники по мобильному телефону поинтересовались у медсестры, как проходит беременность у супруги принца Гарри. И та, святая простота, на весь мир обнародовала секреты семьи её Величества. А чем кончилось всё это? Медсестра покончила с собой. Повесилась.
Первый раз меня очень обидно разыграла мать. Дело было так. Утро. Мать возится у печки. Две мои сестренки и я крутимся рядом. Мать, задвинув ухватом чугун в печку, как бы ненароком посетовала: «Никто не верит, что если я пройду с ухватом вокруг человека, который лежит на полу, он ни за что не встанет».
- Ну да! – засомневались мы. – Быть такого не может!
Первым на правах старшего, проверить правдивость сказанного решился я, и, не чуя подвоха, лег на пол. Мать с ухватом в руке сделала вокруг меня один круг, второй, а после третьего ловко поставила ухват над моей шеей. «Вставай!» – улыбнулась она, глядя на меня сверху и, облокотившись на ухват. Я вертелся ужом под неожиданным капканом, стараясь освободиться. Естественно, у меня ничего не получалось и в конце концов, от обиды я заплакал. «Эх, ты, простой! – выпуская меня из плена, укорила меня мать. «Простой», т.е. наивный, глупый, у нее было самым обидным ругательством.
Но это к слову. Поскольку речь зашла о розыгрышах. В комедии два моих героя хотели разыграть лишь новенького. Но получился перебор. В экспромт поверил начальник, что совсем не входило в их планы.
Невольный соучастник розыгрыша
Следующего моего героя комедии Дмитрия Федоровича Кендина, невольного соучастника розыгрыша, бывшего фронтовика, капитана торпедного катера, я сделал двойником Джона Фитцджеральда Кеннеди. Надо же было как-то увязать убийство американского президента с судьбой вернувшегося с фронта мордовского моряка. Вот и получилось, что родились они в один и тот же год и день, оба - участники второй мировой войны. Оба – капитаны торпедных катеров, оба были ранены в один и тот же год и день, выжили, оставшись инвалидами. Я и инициалы сделал им одинаковые. Даже названия мест и поселений, где они родились, по моей воле совпадают. Думаю, это нисколько не ново. Мир тесен, и не такие чудеса встречаются.
Короче, двойник американского президента, эрзянин Кендин Дмитрий Федорович, капитан торпедного катера, умница-разумница, невольный соучастник розыгрыша – это мой «Аватар». В отличие от знаменитого американского режиссера для создания этого образа мне не понадобилась дорогостоящая аппаратура. Это плод моей фантазии. Но как мне представляется, он настоящий – из жизни. В районных комитетах партии после окончания Великой Отечественной войны работало немало фронтовиков. Возможно, в характере Дмитрия Федоровича Кендина (кавторанг, капитан второго ранга, так к нему обращаются в комедии) нашли отражение некоторые черты бывших фронтовиков, которых я не знал. Естественно, и тех, о которых слышал и прочитал в книгах. Скорее всего, я «слепил» его жизнь из фрагментов судеб таких людей, как подводник Маринеску, летчики Маресьев, Девятаев, Василий Сталин, Александр Котов.
Кстати, Александр Григорьевич Котов – мой земляк, Герой Советского Союза, уроженец села Троицк Ковылкинского района. По рассказам людей, хорошо его знавших, озорник, каких свет не видел, друг Василия Сталина. Ходили слухи, что он частенько бывал у него в гостях. По этой причине или другой, он ни во что не ставил местное начальство, ни районное, ни республиканское.
Я до самой его смерти был дружен с ним. Работая в комсомоле в начале 70-х годов прошлого века, частенько приглашал его на встречи с молодежью. Выступал, когда просил. Однако выступать не любил. Позднее он не раз заезжал ко мне в редакцию, когда я работал редактором газеты «Молодой ленинец». Хранятся у меня несколько фотографий тех лет. Мы с ним были даже похожи. Оба - невысокие, сухонькие, неприметные.
Позже, в 90-е, будучи уполномоченным в Ковылкинском районе, я контролировал строительство дома для Котова в его родном селе Троицк. Строительство продвигалось с трудом. Приходилось постоянно понукать и стыдить районное начальство. Дом потом все-таки построили.
Встречались мы с Александром Григорьевичем редко. Звонил тоже редко. Только в силу необходимости. Последний раз позвонил мне из республиканского онкологического диспансера. Попросил машину доехать до Троицка. После того, когда его выписали после лечения.
Всегда звал меня только по имени: Толь..., Толя.
Фронтовики, которых я знал
В послевоенные годы мой отец, тоже участник войны, работал директором Самаевской МТС. Память сохранила и его рассказы о войне. Помню также бесхитростные, зачастую соленые байки о ней, войне, работавших в МТС трактористов и плотников, и мною вольно или невольно подслушанных. Как правило, о войне говорили без пафоса, буднично, с иронией, обильно приправляя сказанное матом. От этого, наверное, фронтовики казались обычными, ничем ни примечательными людьми.
Мой отец вернулся с фронта на костылях. Помню его полевую сумку, разрезанную сбоку бритвой. По возвращении из госпиталя, в Москве, на Казанском вокзале у него выкрали документы, деньги. Наверное, ещё что-то.
Из гостинцев запомнилась большая, во весь стол, по всей вероятности холодного копчения нерка и прямоугольные консервные банки с американской тушенкой. Помню еще осколок немецкой мины, завернутый в марлю, коричневую от высохшей крови и огромную, уродливую, во всё бедро, рану на его правой ноге. Должно быть, видел её в бане. Но в памяти по сей день.
У дяди Вити Прохорова, танкиста, который жил с нами по соседству, я любил рассматривать фотографии, развешанные в простенке между окнами. На всех них были танки и рядом с ними улыбались весёлые люди в комбинезонах и шлемах. Дядя Витя был высокий, стройный человек с кудрявой шевелюрой. Моё восхищение им оборвалось после дикой сцены, свидетелем которой я стал совершенно случайно. По просьбе матери, или по собственной инициативе, сейчас уже не помню, я заглянул в их квартиру и, открыв дверь, оцепенел от ужаса. Разъяренный танкист стегал широченным ремнём стоявшую на кровати и визжащую дурным голосом хрупкую рыженькую женщину в белой ночной сорочке. Это была его молодая жена. У неё было странное имя – Оинька. Не помню каким образом я ретировался, но ужас, который я испытал, до сих пор занозой сидит в моей душе.
Как-то незаметно дядя Витя Прохоров исчез из поля моего зрения. Словно растаял. Может уехал куда. После войны люди в поисках лучшей жизни из наших мест уезжали на Урал, в Москву, на Сахалин. Возможно, и он подался в другие края. Не знаю. Знаю только, его жена Оинька вскоре умерла, оставив двух сирот – мальчика и девочку. В одно время я интересовался, как сложилась их судьба, но так и не довелось ничего узнать об этом.
После войны многие фронтовики «чудили». Конечно, виной всему была водка, а не только ранения и потрёпанные нервы. Вот и мой герой, кавторанг Дмитрий Федорович Кендин, вернувшись с фронта, начал с этого. Был повод. И очень даже серьезный. Не буду пересказывать. Но об этом эпизоде, когда он переколотил костылями все окна в эвакогоспитале, стоит рассказать особо.
О подобном случае мне рассказывал, уже далеко после войны, знакомый председатель колхоза. Правда, виновником в рассказанном им случае был не фронтовик, а его жена, приревновавшая его к директору местной школы. Естественно директором была женщина. «Дело было так, – рассказывает председатель. – Возвращаюсь с совещания, естественно, под градусами – и в школу. С директрисой, признаюсь, у меня был роман. Ну а в селе, сам знаешь, секретов никаких нет. Вот и моей половине кто-то шепнул, мол, твой Васька в школе к своей зазнобе заехал. Жена моя женщина решительная. Несмотря на поздний час – сразу же в школу. Школа, естественно, закрыта. Она стучала, стучала в дверь, да кто откроет. Отыскала какую-то оглоблю и давай стучать по окнам. «Васька, выходи! Я знаю, ты здесь!» – и бах по окну. Так все стекла в школе и переколотила. Скандал, конечно, в районе получился бы громкий, да я сообразил. Дождался, когда она угомонится и этой же ночью, обратно на машине в райцентр. До утра нашел, кого нужно. Стекло было страшный дефицит. Но все уладил, стекло нашел и к обеду школу застеклили».
Мои воспоминания о фронтовиках своего рода оправдание нелепой судьбы мордовского моряка, мной выдуманной. Да, он не идеал. Да, сидел в тюрьме. Да, был запойный, правда, сумевший перебороть себя. Однако терзается, тошно ему от себя самого, бывшего. Кузьма Алексеевич, первый секретарь райкома партии, было, подставил ему плечо, чтобы он «вырулил». А тут опять незадача. Связался с Анатолием – «легкомысленным мальчишкой». Пошутил, как говорится. Вот такая история. Но обо всем этом – в самой комедии.
Свидетельство о публикации №225021101444