Белый лист или письмо Татьяны Глава тринадцатая
- А я говорю, что это может иметь значение, - стоял на своем Дорошев.
- А я повторяю, что это бессмысленно, - злился Зарубин. – Мне отчет оставалось только отправить, куда следует, если бы кто-то не спалил его!
- Сколько раз объяснять, что этот отчет никуда не годился! – у Дорошева уже кончалось терпение.
- Зачем же он понадобился тебе, если он никуда не годится! – ехидно заметил Зарубин.
- Я хочу понять, - Дорошев приподнялся со стула, на котором сидел, и приблизился к Зарубину настолько, что тот почувствовал себя так, словно его взял на мушку опытный киллер. – Я хочу понять, зачем ты им нужен. Ты знаешь что-то такое, что не дает Мазуфу спать спокойно. Может быть, ты слишком хорошо принюхался к запаху их «травки»? Может быть, ты знаешь, где они ее держат, когда ездят за товаром?.. Говори же!
Зарубин вздрогнул, как от удара электрическим током и изумленно посмотрел на Дорошева. Последние два-три дня он становился все мрачнее и раздражительнее. И ежедневные расспросы о делах Мазуфа… Что все это значит?
- Я ничего не знаю об этом, - сказал Зарубин (уже в который раз!). – У меня было задание узнать, на чем держится бизнес Мазуфа. И только. Я узнал. Остальное – не моя работа. К тому же, мне не нравится, когда со мной говорят таким тоном, как ты.
- Извини, я просто нервничаю, - Дорошев, опускаясь на стул, попытался взять спокойно-насмешливый тон, в котором всегда разговаривал с Зарубиным, но это у него получилось не очень хорошо. – Если ты узнал, что «Фэнтази» - прикрытие для наркоторговли, то у тебя должны быть доказательства этого! Не мог же ты писать отчет только на основании неясных подозрений и личной неприязни!
-У меня были материалы прослушивания некоторых разговоров Мазуфа с его подчиненными. Но пленки тоже погибли во время пожара. Сейчас у меня на них ничего нет. Нужно все начинать с нуля.
- А что было на этих пленках? – Дорошев, похоже, заинтересовался. – Там говорилось о наркотиках?
- Да, и довольно откровенно. Но речь шла только о прошлых сделках, ценах на «черном рынке» и какой-то высокопоставленной «крыше», которой требовалось платить определенную сумму. Кажется, они были этим недовольны.
- Имя «крыши»? – Дорошев закрыл глаза и слегка нагнулся вперед.
- Не указывалось, - Зарубин почувствовал, что допрос начался. – Они упоминали только суммы и даты выплат. Хотя… - Зарубин тоже прикрыл глаза и сосредоточился на воспоминании. – Там часто звучало имя Ваныч.
- «Ваныч»? – Дорошев широко раскрыл глаза и наклонил голову в сторону его собеседника. – И все?
- Да. Они сказали, - Зарубин собрал на лбу пару складок, дабы облегчить работу мысли, - «На Рождество провернемся у Ваныча!»
Дорошев хлопнул ладонью по столу.
- На Рождество? «У Ваныча»? – расхохотался он. – Да ведь дело проще пареной репы! «У Ваныча» – это неброский бар на Рублевском шоссе, который спонсирует Мазуф и еще одна темная лошадка по имени Бариков.
- И что? – Зарубин открыл глаза и расправил складки на лбу. – Они собираются вместе встретить Рождество?
- Ха! – усмехнулся Дорошев. – Шурик, только не притворяйся невинным младенцем!
- То есть… – «невинный младенец» вновь потревожил кожу лба.
- В этом баре произойдет очередная процедура обмена товара!
- На Рублевском шоссе? – недоверчиво покосился на окно Зарубин. – Это самоубийство! Там охраны больше, чем в любом другом месте Москвы.
- Как раз на это и было рассчитано, - Дорошев встал, подошел к черневшему окну и задернул шторы. – Никому не придет в голову искать базу наркоторговцев на Рублевском шоссе, да еще и в баре «У Ваныча». Это заведение, - Дорошев облокотился на спинку кресла и внимательно посмотрел на Зарубина, – записано на двух добропорядочных граждан, которые деньги получают только за то, что всегда на виду у властей доказывают собственную добропорядочность. На репутации бара нет ни одного пятнышка, он чист, как белый лист. И вот там, за этим белым листом свершаются самые черные дела, - он усмехнулся и опустился в кресло. – Бариков очень перспективный молодой человек. Начинал с сутенерства, но этого показалось ему мало и не прибыльно. И сейчас у него во власти серьезная сеть наркодельцов. Для укрепления авторитета он еще держит неплохую группу киллеров, которой пользуется при малейшем подозрении или намеке на предательство… Мазуф со своими бананами доставляет ему наркотики по оптовым ценам. Обоих такое положение дел вполне устраивает.
- А при чем здесь Рождество?
- Мазуф собирается провести очередную сделку на Рождество, - объяснил Дорошев.
- Значит, мы успеем подготовить отряд «спецназа», - Зарубин всегда отличался практичностью.
- Ни в коем случае, - встрепенулся Дорошев. – Ты не забыл, что мы ведем неофициальное расследование? Обратиться к руководству с просьбой о помощи – все равно, что сразу пойти к Мазуфу с поднятыми руками!
- Но сами мы ничего не сможем сделать!
- Ну почему же, - Дорошев привычно сложил руки горкой и поднял глаза к потолку. – Мы могли бы проникнуть в бар и заснять факт передачи товара с помощью скрытой камеры.
- И где же мы ее возьмем? – помимо практицизма Зарубин обладал изрядным скептицизмом.
- Я беру это на себя, - не слишком ли Дорошев самоуверен? – Мы можем вмонтировать ее в твою гитару. Ты, кажется, не слишком дорожишь ею?
- Допустим, - Зарубин не очень-то верил в возможность столь телевизионного жеста в реальном деле. – Но пустят ли нас в бар?
- Пустят, - Дорошев буквально излучал уверенность и спокойствие. – Мы представимся бродячими рокерами.
- Может, лучше Бременскими музыкантами? – от скептицизма Зарубин перешел к сарказму. – Где ты видел бродячих рокеров?
- В этом баре и видел, - легкое презрение или усталость в голосе. – В этот бар стекаются самые отчаянные любители свободного направления в музыке. Там такой гвалт стоит по вечерам, что не всякий способен это выдержать. Я был пару раз в этом баре… Симпатичное местечко… Если к вечеру я успею достать шмотки, мы сегодня же пойдем на разведку.
- А если нас раскусят? – несмотря на внешнюю покорность Зарубин был против предстоящего похода.
- Не раскусят, - Дорошев встал и направился в прихожую с целью как можно быстрее привести в исполнение свой фантастический план. – Ты что-нибудь набренчишь на гитаре…
- Эй! Но я совсем не знаком со свободным направлением! – возмутился Зарубин.
- Ну, придумаешь что-нибудь, - равнодушно отозвался Дорошев, влезая в пальто. – Это такой стиль, что и младенец сможет подыграть…
Зарубин не успел ничего возразить на это, так как Дорошев уже захлопнул за собой дверь. Замок щелкнул и среди слушателей возмущенного до глубины души Зарубина остались только тишина и серый свет тоскливых декабрьских сумерек.
За восемь дней знакомства с Дорошевым Зарубин успел понять, что если тому что-либо взбредет в голову, то он сделает абсолютно все возможное и еще кое-что сверх того для свершения задуманного. Так получилось и в этот раз. К половине девятого молодой человек вернулся домой с двумя объемными свертками в руках, а в девять вечера Зарубин стоял перед зеркалом в прихожей, стремясь придать как можно больше элегантности тому нелепому костюму, в который ему пришлось облачиться.
- Слушай, а эти штаны не лопнут от мороза? – спросил он, разминая на коленях кожаные «брюки» с бессчетным количеством металлических заклепок.
- Это натуральная кожа, - отозвался снизу Дорошев, он был занят натягиванием ядовито-зеленых кроссовок, которые оказались на половину размера меньше, чем требовалось. – К тому же здесь все на подкладке, - упрямые кроссовки все-таки натянулись, но ярко-красные шнурки запутывались при всякой попытке завязать их. – Даже если примерзнешь к этому металлолому, отдирать будем с меньшими потерями, чем… - Дорошев затаил дыхание, аккуратно выводя какой-то замысловатый узел, - чем без подкладки, - он выдохнул.
Столь радужная перспектива Зарубина не устраивала. Из зеркала на него смотрела далеко не самая лучшая карикатура на средневекового рыцаря, от сверкающих доспехов которого остались только заклепки на несуразно скроенной кожаной куртке и штанах.
- Жаль, что ты побрился сегодня утром, - вырос сзади него Дорошев – он был облачен в самые непредсказуемые цвета от малиновой куртки с двумя тяжеловесными цепями на спине и изящным замком на шее до пресловутых зеленых кроссовок. – Небритый, ты бы смотрелся более убедительно. Ну, ладно, для первого раза и так неплохо, - Дорошев открыл дверь, пропуская в квартиру тошнотворный запах мусоропровода и неприбранной лестницы. – Хватай свою бренчалку и потопали. Главное, запомни, - Дорошев толкнул в дверь, проверяя надежность замка. – Жвачка, сленг и распущенное поведение – залог нашего успеха. Усвоил?
- А если я подавлюсь жвачкой? – обреченно вздохнул Зарубин.
- Покашляй, - совет отнюдь не оригинальный.
Лифт неторопливо спустился сверху и раскрыл двери. В его кабине оказалась добропорядочная старушка, жившая двумя этажами выше. Трудно сказать, что именно почувствовала она, увидев перед собой двух нестандартных молодых людей, но вот глаза она вытаращила настолько, что веки выглянули из-за оправы благовоспитанных очков, восседавших на ее переносице.
- Хэлло, мамаша, - осклабился Дорошев, входя в кабину. – Прокатимся?
Пожалуй, ему не стоило так испытывать нервы несчастной пассажирки лифта, так как та, на свою беду, оказалась вооружена газовым баллончиком, которым она не замедлила воспользоваться, направив струю газа себе в лицо. Поскольку все трое находились в замкнутом пространстве, Зарубин и Дорошев вышли из подъезда, заливаясь горючими слезами, а так как баллончик оказался несколько просроченным, то просвещенная о мерах личной безопасности старушка отделалась легким испугом и небольшим потоком крокодильих слез.
- Отлично, - просипел Дорошев, приближаясь к автобусной остановке. - Тест пройден.
- Ничего себе, тест! – отозвался Зарубин, безуспешно стараясь приоткрыть глаза. – К твоему сведению, в следующий раз я предпочел бы обойтись без тестов!
В автобусе от двух заплаканных экспериментаторов сторонились все пассажиры, а пышнотелая кондуктор фыркнула:
- Токсикоманы хреновы!
Метро встретило Дорошева и Зарубина привычным равнодушием и суетой, а Рублевское шоссе, до которого они добрались к десяти вечера - бесконечным потоком машин и мелкой сырой крупой, сыплющейся из плотной бездны холодного неба.
- Погодка как по заказу, - проворчал Зарубин, покорно следуя за Дорошевым в неизвестном направлении.
- Перестань ныть, - раздраженно бросил через плечо неумолимый проводник. – В гостях у Льва Толстого было еще хуже, а ты крутился там довольно долго. Здесь же нам еще пару минут идти… Вон там, за деревьями, видишь?
- Где? – насторожился Зарубин, стараясь подавить обиду.
- Вон, голубая вывеска «У Ваныча»…
Теперь было трудно не заметить скромную, неброскую постройку семидесятых годов с новомодной неоновой вывеской и аляповатой иллюминацией на двух зарешеченных окнах. Уже на расстоянии пятидесяти шагов было отчетливо слышно, что за серыми стенами расположилось целое войско гитаристов-неудачников, решивших противопоставить непризнанный талант слабонервному обществу.
Войдя внутрь, Зарубин понял, что больше пяти минут в этом музыкальном аду не продержится. Он бы и сейчас с удовольствием дал деру, но крепкая рука Дорошева делала все мечты об этом сладостно недоступными.
Новоприбывшие бодро подошли к стойке и с видом завсегдатаев заказали совершенно немыслимый коктейль – молочный ликер с коньяком и бренди. Пока бармен занимался приготовлением этого, с позволения сказать, «пойла», новоиспеченные рокеры осматривались.
Помещение изнутри казалось больше, чем снаружи. Эффект этот, возможно, создавался за счет причудливой игры света и тени и постоянной смене цветовых гамм. Народа было не так много, как сперва показалось Зарубину, а шум в конце концов оказался довольно упорядоченной музыкальной композицией, исполняемой с полукруглого возвышения в одном из углов зала.
За столиками и около стойки размещались небольшие компании представителей «вольного братства», одетые настолько же несуразно, как Дорошев или Зарубин. К появлению новичков все остались равнодушны, хотя, возможно, вовсе не заметили их прибытия.
Оказалось, все события здесь вертелись вокруг полукруглого возвышения, на котором каждый мог излить душу. Сейчас как раз закончилось беспорядочное выступление тощего парня с длинными выбеленными волосами, и публика взорвалась бурей рукоплесканий и восторженного воя. Исполнитель раскланялся и сошел в зал.
- Я, пожалуй, посмотрю, что делается в подсобных помещениях, - прокричал Дорошев на ухо Зарубину. – Без меня не уходи! Слышишь?
Тот кивнул и заказал вторую порцию коктейля.
- Ну, как тебе «молочко»? – вынырнул из пестроты и грохота зала молодой человек с выбеленными волосами.
- Слабовато, - поморщился Зарубин, опрокидывая бокал в рот. – Мой друг готовит такой кофе, что у здешних парней уши бы задергались!
- Это тот, с которым ты пришел? – уточнил Выбеленный, неторопливо потягивая через соломинку свою порцию «молочка».
- Нет, другой! – махнул рукой Зарубин. – Этот вообще, мне кажется, в кофе ничего не смыслит!
- А ты, я смотрю, новичок, - миролюбиво заметил Выбеленный.
- С чего ты взял? – испугался Зарубин.
- Я раньше не видел тебя, - его собеседник, похоже, ничего дурного не замышлял.
- Я тоже тебя не видел, - жалкая бравада.
- Это ты зря, - добродушно усмехнулся Выбеленный. – Я здесь каждый день выступаю: меня не заметить трудно…
- Ты клево играешь, - после непродолжительного молчания сказал Зарубин. – У меня все внутри на дыбы встало!
Выбеленный польщенно хрюкнул (или усмехнулся?) и потянулся к гитаре Зарубина.
- Можно?
- Давай!
Пара бешеных аккордов, фуга «а-ля Бах», невнятное рычание, две-три строчки текста, снова аккорды, фуга… Все, что смог понять Зарубин из этого ультратрэшевого великолепия, было:
- Это фонари! Фонари, фонари, фонари!
Идут!
На меня! На меня! Фонари строем
Идут!
Грязные лужи! Лужи, грязь! Грязь, мусор!
Ищут!
Меня! Сына гончих псов из своры
Ищут!
- Ты даешь! – как можно искреннее восхитился Зарубин. – Вот это техника! Ты, наверное, кончил какое-нибудь заведение по этой части?
- Единственное заведение, которое я кончил, - школа в одном из Московских захолустьев, - важно ответил Выбеленный, непринужденно облокотившись на стойку. – Меня никто не хотел понимать, а я не хотел мириться с ихними законами, правилами, ну, ты понимаешь, о чем я…
- О, да! – страдальчески отозвался Зарубин: от выпитого «молочка» его стало мутить.
- Я вижу, брат, и тебе от них досталось… - сочувственно вздохнул Выбеленный.
- О, да! – подтвердил Зарубин, борясь с приступом тошноты, - А ты чем им не угодил?
- Я? – Выбеленный гордо выпрямился. – Всем. Я творческая личность. Для меня мимолетный порыв души значительно важнее долгих бестолковых размышлений. Я должен был во что-то вылиться. И вот меня прельстили краски, кисти и все такое. Я пошел в изостудию, и был бы неплохим художником – да, да, мой учитель так и говорил! – если бы покорился всем этим канонам! Я нарисовал лужу. Обычную лужу на какой-то замороженной стройке. Но мой учитель заявил, что «лужа вдохновить не может», и я ушел из студии. Потом во мне проснулся дар поэта! Сам понимаешь, порыв души рвался наружу… Я воспел городскую свалку и мне пришлось уйти из литературного кружка. Потом я взял в руки этот инструмент, - он покачал гитару Зарубина, - и понял, где мое призвание. Но на одном из концертов в музыкальной школе вместо классической дребедени я сыграл свое первое сочинение, после чего меня из этой школы исключили. Тогда я понял, что мир жесток, и не способен оценить мой талант. И я попал сюда, где много моих единомышленников…
Зарубин, справившись с очередным позывом на рвоту, растроганно протянул Выбеленному руку, которую тот не менее растроганно пожал. Вернувшийся Дорошев застал обоих в творческом экстазе. То есть, Выбеленный прикладывал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы порвать струны у стонущей гитары, а Зарубин хрипел какой-то экспромт вроде: «Как мир жесток! Умру, и вы поймете!»… - только в менее корректной и лирической форме. Заметив Дорошева, прелестный дуэт завершил композицию несколькими особенно проникновенными аккордами и, предложив тому сесть, угостил новой порцией «молочка».
- Серж, познакомься, - Зарубин после трех бокалов «молочка» чувствовал себя несколько неуверенно на ораторском поприще. – Федя Голубкин, величайший талант всех времен и народов!
- Хэлло, белявый! – выкинул коленце Дорошев. – Клевый прикид!
- О! Это только бренная внешняя оболочка, которой я уделяю внимания не больше, чем соседскому коту, - печально продекламировал Выбеленный, чья разговорчивость росла пропорционально количеству выпитого «молочка».
- Да ты философ! – уважительно чокнулся с ним Дорошев. – Люблю таких!
- Он не философ, а поэт! – возразил Зарубин. – И я! И я поэт! – распалился он. – Все мы - поэты!
Зарубин схватил гитару и взобрался на сцену. Шепнув что-то ударнику, он простонал в микрофон:
- Всем! Непризнанным! Растоптанным! Поэтам!
Я! Душой! Истерзанной! Ору!
Мир – туфта! И вся планета!
Пусть! Несется! В черную дыру!
После этого он не менее душераздирающе простонал на гитаре нечто неподвластное осознанию и пониманию, что привело публику в неистовство. После этого номера Дорошеву удалось увести Зарубина лишь в третьем часу ночи.
- Ну, непризнанный поэт, - обратился он к нему, когда голубые огни «У Ваныча» спрятались за углом ближайшего дома. – Признавайся, сколько выпил.
- Три бокала «молочка», - хмуро отозвался тот.
- И тебя так развезло после трех бокалов? – презрительно поморщился Дорошев.
- Развезло?! – возмутился Зарубин. – Это меня-то развезло?
- Да ты форменная свинья, - беззлобно констатировал Дорошев и, остановившись, повернулся к Зарубину. – Ты своей поэзией мог здорово засветиться у Мазуфа! Какого лешего тебе понадобилось на сцене?
- Я стал там своим человеком, они приняли меня, - попытался оправдаться тот, стараясь придать ясность «закосившим» мыслям. – Теперь меня никто не заподозрит.
- Тебя в чем угодно можно заподозрить, только не в уме, - съязвил Дорошев, продолжая путь.
- Куда мы идем? – проглотил очередную обиду Зарубин.
- На стоянку такси. Метро откроется в шесть.
Такси они взяли с огромным трудом и с большой переплатой. Угрюмый водитель и скучные темные здания застывшей Москвы – было отчего загрустить, задуматься о чем-то неясным, как слепое небо над уснувшим городом.
До дома они добрались в половине четвертого утра, уставшие настолько, что не осталось сил на взаимообмен колкостями. Однако утром разговор о баре возобновился, и это грозило ссорой.
- На тебя невозможно положиться! – спокойно рубил с плеча Дорошев. – Ты был на задании! Ты не имел права так напиваться!
- Я не напивался! – праведный гнев со стороны Зарубина. – Это во-первых! А во-вторых, я не просился к тебе в напарники! Мне до чертиков надоела эта игра в Джеймсов Бондов!
- Вопрос твоего партнерства мы уже обсуждали, - резонная реплика. – Но я ошибся в тебе тогда. Возможно, мне было просто жаль тебя. Сейчас же ты волен поступать, как хочешь!
- Отлично! – вспылил Зарубин. – Без твоих оскорблений точно скучать не буду! – он направился в прихожую с недвусмысленным намерением покинуть сей тихий и мирный очаг.
- Ты ведешь себя, как истеричка, - усмехнулся Дорошев. – Не понимаю, как Зайковский мог работать с тобой?
- Послушай, может, хватит оскорблений? – с Зарубиным можно было согласиться, Дорошев слишком часто перегибал палку. – Если ты такой умный и правильный, занимайся этим делом сам!..
Телефонный звонок прервал этот бурный диалог. Дорошев поднял трубку. Зарубин обернулся, чтобы попрощаться, но не смог этого сделать: лицо магистра Спокойствия и Самообладания перекосил нервный тик, губы побелели, а пальцы с силой сжали трубку, в которой уже слышалась лишь очередь коротких гудков.
- Добегалась, - выдохнул Дорошев, медленно кладя трубку на рычаг.
Он бросил взгляд на замершего Зарубина.
- Что? – разволновался тот.
- Женьку взяли в заложники, - последовал быстрый ответ.
- Что они требуют?
Еще один пронзительный взгляд в сторону Зарубина и тихий ответ:
- Тебя.
Предыдущая глава: http://proza.ru/2025/02/11/42
продолжение: http://proza.ru/2025/02/11/1797
Свидетельство о публикации №225021101549
А теперь еще предстоит срочный обмен его на Женьку!
Любовь Витт 20.06.2025 19:28 Заявить о нарушении
Вы правильно заметили про "допрос", восхищаюсь вашей писательской прозорливостью)))
А игры в "Бондиану" в реале редко кого доводят до добра)))
С уважением,
Герасимова Елена 24.06.2025 13:37 Заявить о нарушении