Синдром уходящего. 10

10

Солнце вышло из-за тучек ещё недавно будто свинцом набрякших, подбираясь к зениту, выбелев да вызолотив полянку лесную, на которой давеча произошла встреча Яна со спутником да Явлины. Беседа – точнее неспешный рассказ полу-призрачницы – меж тем продолжался. И вот чем. Как проведали о красе неземной Явлины-свет ясноликой да волоокой по всем весям да далям от самого ближнего града до стороны дальней чужестранной, как прислал к ней сватов с богатыми дарами-подарками жених, пожелавший остаться неведомым, так у девицы сердечко захолонуло – враз почуяв, что не тот он, кому вдруг отказывают… И сразу присмерела-оробела красавица, для сватов стол в избе накрываючи. Глаз поднять на сватьев не смеючи и слезу в уголке глаз утираючи украдкою. И родня удивляется доченьке: никогда, мол, такою не видели. Суть да дело, гуляния да братания и просватали-увезли на тройке здатогривых коней червонной масти в чисто поле Явлинушку.

- Вот еду я, ни жива-ни мертва, - продолжала ещё плотнее материлизовываясь призрачница, - завёрнута в ярку парчу-атласы, подо мной всё ковры рукотканные, шитые нитью шелковой затейливо, под ногами циновки посребрёные, что к повозке гвоздиками златыми приколочены. Сама ни рукой, ни языком, что у меня ранее не примерзал к нёбу шевельнуть не в силаях. Еду и думу думаю: отчего я словно сама не своя? Ни слова молвить поперёк сватам понаехавшим ни пол-слова родителям: мол, не выдайте мя, родные, неведому кому… не согласная я. Никак зачарована… И куда-от везут меня добры сватушки? На погибель ли, аль поругание…


* * *

- Слушай, Весёна, тогда историю мою с самое начала. – Начал Лещей Кощеевич свой рассказ. – Родился я не абы где, а в палатах каменных, с тесовыми вратами, коваными да окнами стрельчатами с витражом в каждом. Добра – полная чаша. А я сыночек единственный, долгожданный. Опекало меня семь да семь нянек да мамок и отец души не чаял. Про таких, как я ещё сказывают, мол «с серебряной ложкой во рту».

- Отец? – Робко уточнила Веся. – К-кощей что ли…

- Он самый. – Кивнув, подтвердил колдун и чуть помолчав, продолжил. – А вот матушка… Она по молодости, говорят, красы невиданной была. Стольких парней сна да покоя лишила. А замуж пошла за Кощея… уж не ведаю, по доброй ли воле, али как? Но на моей памяти не шибко с отцом она ладила да и меня… вот и единого сына не скажу, чтобы баловала. Иной раз глянет вроде как с лаской материнской, как я мальцом что-нить этакое выкину. Глянет и тут жу отвернётся, бровь вздернув да нахмурившись.

И вновь замолчал Лещеюшка. Оперся щекой о кулак могучий, голову вниз склонил: только кудри льняные по плечам рассыпались, прикрыл очи ясные да о чём-то далёком задумался. Девушка сидела, затаив дыхание в ожидании новых откровений Кощеева сына, боясь проронить слово и не смея даже чая остывающего из чашки отпить… так и с оставшейся в руке чуть понадкушенной плюшкой. Домовой тоже молчал. Хозяин меж тем вздохнул, головой буйной мотнул, отгоняя мысли непрошенные и продолжил:

- Да… я-то по малолетству мало о том кручилился, что отец не в ладах с моей матерью. Сыт-одет – да получше коих, хотя… этих «коих-то» немного водилось в наших покоях. А за ворота меня без надзору строгого не пускали: сперва с няньками-мамками, а как подрос – так со стражником бравым. Тем, что искусству боевому меня обучал, и порой-изредка так и грамоте. Здоровенным могучим детиною, с булавой чуть ни с меня ростом да в броне, чует сердце, серебрянной… Силой крепким и верностью доблестным, да умом, чаю, меня не намного разумнее. Так и жили. Но о ту пору, когда я начал входить и сам в силу богатырскую случилось нечто непредвиденное. Ни мной, ни отцом-чародеем.

Продолжение следует...