Тип величавой славянки

 
На третьем курсе уже можно быть пошустрее. К примеру, устроиться на работу -  хорошее подспорье к стипендии! Вон,  наши девчонки из башкирской группы какие хваткие: одна пристроилась в драмтеатре гардеробщицей, а за ней туда же потянулись еще несколько. Очень удобно! Во-первых,  чудесное желтое здание драмтеатра почти совсем   рядом с нашей славной общагой, добежишь за пять минут.  Во-вторых,  подруга всегда может тебя подменить,  если у тебя свидание или  другое важное дело. О зарплате и говорить не стоит, как это здорово. Но главное – ты можешь свободно и бесплатно смотреть любой спектакль,  любую премьеру! А кто из татаро- и башкироязычных студенток не влюблен в Фидана Гафарова, кто не мечтает слушать нежное пение Нурии Ирсаевой?

Но мне в ряды гардеробщиц не  влезть, там своя мафия. Я учусь на русском отделении, хотя чистопородная татарка, из тех,  чьи предки записаны во времена оны башкирами. А башкирочки держатся за своих и место в театре придерживают именно для  своего брата, то бишь сестры-башкирки! Сменяя друг друга, в течение многих лет  смуглые девушки с длинными косами  бегом бегают между рядами вешалок, угождая вечно спешащим после  спектакля  зрителям и  за раз вываливая огромную кучу пальто и шуб перед ними.  Быстрее, быстрее, чтобы  зрители не выражали  недовольство! Куда спешат эти  зрители, когда впереди только мирная ночь? Бог весть. Наверно,  на троллейбус номер два, который должен отвезти их далеко  - на Проспект Октября или даже в Черниковку.

А девчонки побегали полчаса, а потом пешком, со смехом и  горячим обсуждением  нового спектакля – в родное первое общежитие, где почти весь  филфак,  будущее школ и газет республики! А башкирское отделение – точно  кузница кадров для гардероба  Башгосдрамтеатра. На время студенчества, разумеется.
Так что  драмтеатр отпадал. Зато почти рядом с телецентром обнаружился небольшой овощной магазин, на стеклянной двери которого   наклеили объявление от руки: «Требуется фасовщица». Его мы с подружкой Гульфирой увидели по дороге в баню: в любимом  общежитии не то что душа, даже горячей воды отродясь не бывало.

На другой же день я была готова к труду. Ничтоже сумняшеся  направилась прямо в кабинет директора  и быстро договорилась с ней о том, что буду работать после учебы, приходить к трем часам дня, а уходить даже до закрытия магазина вечером. Зинаида Ивановна, так звали директрису, была женщиной поистине величественной. Выше среднего роста, дородная, она гордо носила  химзавивку на густых темных волосах, красила губы малиновой помадой и имела всегда  яркий  цвет лица, который подкреплялся, как я узнала немного позже, некоторыми порциями  алкоголя.  Пьяной или даже в подпитии она почти не была, просто это было ее нормальное состояние: среди коллег, да еще в окружении овощей и фруктов как-то само собой подразумевалось, что  так надо. 

Впрочем, девушек-продавщиц это правило о выпивке не касалось, они были всегда аккуратны, подтянуты и неизменно вежливы. Девушки,в основном приезжие из районов, снимали комнатку с подругами или жили у стареньких теток, бабушек и прочей родни.  Меня они приняли, вернее, не приняли как свою, потому что в глубине души считали себя на порядок выше по статусу.  В то же время я невольно внесла некоторую сумятицу в их сознание – все-таки студентка, без пяти минут  преподаватель! Разбираться в служебной иерархии мне было некогда, но субординацию  блюла, бессловесно выполняя  указания продавщиц. Хотя добрые девушки  совсем не рвались мной помыкать. Только  красивая кареглазая Ирина, которая оказалась моей землячкой, удивлялась:
- А почему ты  сюда пришла на работу? 
- А что такого? – не поняла я.
- Ну как… Ты же  в университете учишься… Зачем тебе овощи  фасовать?
- А,  это! Да  у меня стипендия, даже повышенная,  сорок пять рублей! – отвечала я легкомысленно-гордо. Каким-то чудом удалось удачно сдать  весеннюю сессию, и  за летние месяцы даже получилась неплохая сумма.  – Просто  у родителей скоро серебряная свадьба. Хочу им подарок купить!
 - Тогда  понятно.
 Так легко  это обстоятельство объяснило девчонкам в чистых белых халатиках мой поступок: родители – святое!

Стояла дождливая уфимская осень. Покупатели натаптывали  проходы, добавляя еще больше  сырости во влажную вонь, характерную  для любого овощного  склада. 
- Лиля,  протри тут! – кричала Ирина от кассы.
-  В проходе между дверями грязно, надо убрать, - говорила Зинаида Ивановна, заходя после поездки в контору.

Я носилась с ведром и  шваброй, не понимая, что это обязанности уборщицы, которой  в нашем магазине нет. И то сказать, в торговом зале веселее,  тут хотя бы люди, а там, в подсобке…

 Вчера, когда я  только пришла на работу и  собралась переодеваться,  на столе сидела огромная крыса. Она оглянулась на меня недовольно,   убедилась, что я пришла насовсем,  только после этого тяжело  спрыгнула на пол и не слишком  спешно убралась в неведомые мне  тайные места.  По звуку ее прыжок напоминал падение человека  средней величины. Я опустила глаза  сразу же, как только поняла про соседство, больше в ее сторону не смотрела. А действия незваной гостьи считывала чисто по звукам. Хотя какая же она незваная, она тут самая хозяйка и есть! Это я ей мешала насладиться  владычеством.

Тут я должна рассказать, какая странная и неприятная черта досталась нам с сестрами от покойного деда, который погиб до нашего рождения.  Мы не можем видеть мышей и крыс, просто не переносим. Если кошка притащила мышку и бросила под ноги, то это становится    квестом.  Я сама  накрываю  жертву газеткой, чтобы не смотреть, и жду кого-нибудь,  кто  меня спасет.
- Надо себя приучать, так нельзя! – говорит мама. Но сама тут же признается, что точно так же вел себя  ее горячо любимый отец, хотя по жизни занимался мясом и бесстрашно резал скот.

Какое счастье, что о крысах меня не предупредила Зинаида Ивановна.  Тогда   только и видели бы меня в магазине с пакетами и шваброй! А теперь все, начала  работать – так отвечай за  свое решение!

Перчаток у меня нет,  они станут необходимостью  только через много лет. О маникюре нет  и  речи.  Устроившись подальше от места, где сидела крыса, начинаю перебирать лук и фасовать в пакеты – от него, кстати, и идет тот самый   неистребимый запах. Испорченные луковицы складываю отдельно,  радуясь, что  их немного. Все-таки деревенское  наше -  знать, что  продукция хорошая,  высушили,  поливали не слишком  обильно, значит,  лук  будет храниться долго.  И гораздо приятнее работать с качественными овощами. А тут еще виноград привезли.  Янтарный,  крупный! Сколько его в сентябре  на  уфимских улицах,  просто с лотков покупаем даже мы, студенты,  потому что цены позволяют. А сегодня мне сам бог велел отнести моим девочкам из комнаты пару чудесных гроздьев. Я откладываю самые красивые веточки, чтобы  взвесить их на кассе и пробить чек.  Меня никогда никто не проверяет,  в принципе,  можно бы просто так положить их в сумочку, но я этого не делаю. Мне спокойнее так, тем более что это недорого. 

Сегодня грязно, значит, придется задержаться и уйти только после закрытия  – надо помыть полы, чтобы утром  в торговом зале  было чисто. Мне напоминать не надо, я быстро-быстро протираю  везде, мою тряпку и руки. Теплой воды в нашем овощном нет. В общежитии тоже, так что спартанские  условия для нас привычны. Тряпку помягче, не из грубой мешковины, я берегу, потому что ее хорошо мыть и вытирает пол она досуха. Ценность, кто понимает. Мне неоткуда пополнить запас причиндалов для уборки, я ж общежитская. Встряхивая тряпку, слышу, как Зинаида Ивановна в  своем кабинете  говорит Ирине:
- Вот молодец эта  Лиля, настоящий живчик! Только глянешь, она уже прибралась,  быстрая!

Похоже,  к вечеру она немножко перебрала… Но все равно  я рада хорошему отзыву. Добрая она баба, Зинаида. Иначе не подбирала бы к себе и неизвестную студентку, и  забулдыжных грузчиков, колоритные  фигуры которых поистине  могли бы заменить легендарную троицу, которая намного позже появится на  киноэкранах.
Числом и  видом эти трое вполне подходили под Труса, Балбеса и Бывалого, только характеры немного отличались. Самый мой нелюбимый был дядя Гриша. Большой и грузный,  с грубым лицом и басом,  в неизменной кепочке – я так и  не узнала, лысый он или  с шевелюрой.  Этот типичный русский выпивоха,  сильный, здоровый, мог бы горы свернуть, если бы захотел. Но дядя Гриша совсем  не хотел, да и грузчиком работал только потому, что надо. Зарплату он, скорее всего, просто пропивал, потому что я ни разу не слышала о  его семье. Он был просто неинтересный: рожден, чтобы таскать ящики и пропивать заработанное. Говорил мало, чисто по делу:
- Миш, держи! Миша,  помоги тут…

 Миша – тот другой! Высокий,  чуть выше  коллеги,  сухой и тонкий, на голове рыжеватая шапка волос. А настоящей шапки дядя Миша никогда не носит. Он легкий,  быстрый в движениях, готов подхватить и поддержать. Говорит  правильно,  добродушно. Но что же в  дяде Мише напрягает?  Что-то мелкое в  его жестах и движениях, что-то такое, что выдает его неуверенность. В себе? В жизни?
- Ты, дочка, вот  правильно делаешь, - говорит он мне, и его тенорок звучит мягко. – Родителям  помогаешь, наверно…

 Мне кажется, что  с ним можно бы говорить о разных других вещах, но ему некогда: наши грузчики работают сразу в двух магазинах, иначе бы зачем содержать троих ради не такого уж большого товарооборота. Рядом продовольственный, вот там гораздо больше тяжелых  ящиков. Он уходит, нагнув свою кудлатую голову, за ним на коротких ножках перекатывается тетя Наташа.

 Вы не  знали, что грузчиками в магазинах  трудятся и женщины тоже, да? Я тоже не знала. Впервые увидев тетю Наташу,  была ошарашена и исподтишка приглядывалась. Ну,  штаны, ну, рабочий синий халат и  грубая одежда под ним.  На голове беретка,  почти никогда не  снимаемая, под береткой  зализанные волосы в невидимом пучке. Лицо большое,  обвисшее, но не до конца обрюзгшее. Вполне себе простое лицо пожилой женщины, почти бабушки. Наташа коренастая, плотная,  без намека на талию. Она привыкла к тяжестям  и огрубела. Со мной она  дружелюбна да и вообще никогда не теряет лица и  живости. Возле своих соратников  выглядит куклой – маленькая  круглая матрешка. Но почему, как она попала в  бригаду к двум большим мужикам, вместе с ними без слов таскает порой неподъемные вещи? Она же  иногда говорит со мной о  чисто женских мелочах,  рассказывает о дочерях, одна из которых, оказывается, моя ровесница. Я не понимаю самых простых вещей…

Наташа единственная из грузчиков пропадает на пару дней, в самый нужный момент, когда так нужен грузчик.  Миша и Гриша молча работают, только Зинаида Ивановна, не объясняя причины, время от времени ворчит:
- Ох, эта мне Наташа…

 Дружная троица никогда не ругается, рабочий день отрабатывает до конца и ведет себя вполне мирно. Только иногда дядя Гриша позволяет себе материться, и тогда друг Миша его урезонивает:
- Гриша, не ругайся! Тут   дети…
 Дитя – это я. Гордиться бы, но мне надо бежать. Там капуста кончилась, пора вытаскивать в зал.

… Дожди прекратились, ура! Пыль протереть легче, чем размазывать грязь.  Готовая к труду,  после лекций прибегаю в магазинчик.  А тут – нечаянная радость!  Новая уборщица пришла! Знакомимся, я показываю  ей подсобку, орудия труда.
Валя  живет в  деревне,  что совсем рядом под Уфой, туда ходит  маршрутный автобус и добираться очень просто. Больше всего при знакомстве меня поражает совершенно деревенский облик  моей новой  коллеги. Вале лет, может, тридцать,  круглое лицо покрыто веснушками, русые волосы повязаны аккуратнейшим  выглаженным платочком, который Валя никогда не  снимает. Носит она длинное немодное платье в талию, на ногах носочки и легкие тапочки, которые так любила моя бабушка, называя их чувяками. Говорит она тоже по-старинному  просто и напевно, растягивая гласные и употребляя  отходящие в прошлое выражения.

- Муж  - ведь он свой,  родной, - говорит она мягко и негромко. – Обнимешь его, прижмесси к нему…
Мне, выросшей в семье, где почти что  царил матриархат,  диковато слышать такое покорное, бабье, я  с изумлением перевариваю услышанное.  Да что ж это за муж такой, что Валентина  чуть ли не поет о нем влюбленно?!  Вот наши татарские  жены в жизни ласкового слова про своих мужей не скажут, хотя и признают в поговорке: «Муж   мужество доказал, на стульчик встал и жену  напинал!»

Можно понять мое  нетерпение, когда Валена  однажды  заявила:
-  Седня муж у меня приедет, с доченькой!  В магазин пойдем,  дочке обновки примерить…

  Очень уж хотелось подивиться на   хорошего мужа. Но я забегалась и не заметила, как прибыли ее родные. Сломя голову выбежав вслед за Валей,   увидела перед собой небольшого мужичка Валиного возраста, словно сошедшего с экрана  фильма 50-х годов: такой же рыжеватый, как жена,  совсем  некрепкого телосложения,  в  дешевом ношеном костюме, а на голове… легендарная, почти историческая кепка-шестиклинка!  Не кожаная какая-нибудь, а та прежняя, из характерного гладкого материала, которую пошивали  два десятилетия назад. И пипочка на макушке круглая. Боже мой, где же он ее взял? И рядом -  вся золотая  Валентина,  которая ухватилась за локоть мужа, улыбается ему и тощей дочурке лет семи. Девчушка сияющая вся, от белобрысенькой макушки до последней веснушечки на носу,  вся тоненькая, светлая, до слез беззащитная и бесконечно милая. Уменьшенная копия матери. Вот сейчас они пойдут по магазинам, выбирая обнову, что  покрепче  и по цене не слишком  задиристо, потом купят девочке пончик, себе – два беляша  и бутылку  газировки,  встанут за столиком в маленьком кафетерии  гастронома и будут перекусывать, радоваться друг другу, солнечному дню и тому, что сейчас вместе поедут домой – Валю  пораньше отпустили. Счастье.

Возвращение в  общежитскую комнату сегодня тоже радует.  Над моей кроватью висит небольшой плакат   с крупной надписью «Тип величавой славянки». В героине  небрежного портрета легко узнаю себя: очки,  кудряшки из-под платочка,  в  руке пакет, из которого торчат луковые перья, вокруг - горки разнообразных овощей. Узнаю витрину  любимого места работы, а для особенно непонятливых над витриной нарисовали  вывеску «ОВОЩИ». Девчонки издеваются.

Ну что ж,  лекции нашего замдекана   не прошли для нас даром!  Даже в  татарских  и башкирских девушках  стал легко узнаваться тот самый некрасовский тип, которому  уважаемый, но очень уж занудливый  доцент посвятил  чуть ли не всю свою жизнь.  Мы  хором  цитировали его знаменитые  пафосные рефрены с каждой лекции:  «Сакральное  число семь в поэме Некрасова» и «Тип величавой славянки».  Дух, сила которого вела русскую женщину останавливать на скаку коня,  двигал мной, не иначе.   Как бы я тогда с весом сорок два  килограмма осмелилась равняться на наших грузчиков и шуровать мешки? А крысы-то!

Посмеялись и забыли.  Смешливые девчонки без раздумий заложили в меня программу на будущее. Эх вы, а еще подруги… Самим-то небось тоже досталось по жизни!

И вот он настал, вожделенный день зарплаты. С утра в магазине  царило оживление, не объяснимое ни хорошим товаром, ни  увеличением числа покупателей. Продавщицы как стояли за кассой, так и стояли, некогда им в настроениях разбираться.  А вот грузчики были другие. Вдохновенные!

Зинаида Ивановна с утра  тоже была немного более румяна. Она уже приготовила деньги и закрылась с бухгалтером в кабинете. Тем временем  около  магазина, снаружи, возникла  сухая высокая женщина, почти старуха,  такая же рыжеватая и  кудреватая, с мелкими движениями, как у дяди Миши.
 – Это его жена, - шепотом объяснили мне девчонки. – Чтобы он зарплату не пропил, забирать деньги пришла!

 Тут же ходила туда-сюда крепенькая девчонка в белых гольфах,  с круглой, как у тети Наташи, головой. По виду еще школьница.
- А это Наташина дочь? -  уточнила я на всякий случай.  Угадала.

 Дядя Миша и тетя Наташа  чувствовали себя не в своей тарелке.  Не сконфужены они были, а каждый  как-то так, словно живая еще рыбка, время от времени подпрыгивающая под ножом. Молчали, но на лицах написана то ли обреченность, то ли смирение. И только дядя Гриша смело  ушел,  забрав  свою зарплату, не стал даже задерживаться,  хотя  работа не закончилась. Его никто  и не пытался остановить. Получив деньги, ушли и  две родственницы.

И только после этого  раздался громовой голос хозяйки заведения, директрисы Зинаиды Ивановны.  Краснолицая, тяжелая, она возвышалась в дверном проеме и  кричала полным матом:
- Твою мать, Миша! Что же твоя жена, как   сучка,  ходит за тобой!  Неужели ты сам не можешь отнести домой зарплату?!

 Дядя Миша стал как-то жалко оправдываться, его никто не слушал, а Наташа  просто стушевалась и ушла куда-то восвояси, подальше от начальственного гнева.
Мне было трудно понять,   чего хотелось Зинаиде Ивановне. Чтобы не ходили родные? Или чтобы  ее грузчики могли сами получить, в свои руки, заработанное? Возможно, и сама Зинаида Ивановна этого не понимала.  Ей было обидно за всех этих людей, с которыми свела ее жизнь и которые  наверняка заслуживали какого-то счастья в жизни.  Было ли оно у нее самой, счастье-то…

По уговору я оставалась  еще на несколько дней – до конца месяца, и со мной рассчитались заранее. Это было нормально – никуда я не сбегу, ясно же. Складывая по пакетам картошку, слышала, как Зинаида Ивановна громко говорила в своем кабинете бухгалтерше:
- Я Лилю не обидела!

Это правда, не обидела.  Шестьдесят пять рублей за какой–то месяц  с лишним, всего по полдня работы. Я такую зарплату получала,  пропадая днем и ночью в школе,   пионервожатой.  И подарки маме с папой я купила: папе – часы за тридцать рублей, а маме  темно-синюю материю на платье,  она стоила тридцать пять. Из нее потом сшила очень неудачное платье  наша бураевская портниха.
И не в подарках было дело, и не в деньгах.  Что-то было другое, раз  запомнился мне этот маленький  овощной магазинчик на Гафури,  рядом с телецентром.