Знахарка

Мне тогда было 20, на широком больничном дворе стоял 1976-й год,  и я лежал в обл больнице на обследовании. Со мной в больничных палатах мЫкались добрые больные люди. На дворе днём было солнечно и радостно. А вечерами настигала каждого по отдельности своя птица скорби. За окнами огромной современной больницы, как за окнами океанского супелайнера, ставшего в порту, сияли, дрожали на воде и страстно манили к себе городские огни. А мы, все, кто здесь обитали, не могли податься в зовущие разноцветной мозаикой, запутанные, ласково манящие джунгли улиц и переулков. Мы вынуждены были проводить время в своих строго отделанных, учтиво прохладных отделениях и райски светлых палатах.
От скуки тогда я взялся записывать, кто что мне расскажет интересного. Один из рассказчиков попался весьма талантливый, артистичный, хотя и простым был по жизни человеком. Он всю жизнь проработал шофёром. А теперь состарился, сгорбился, да и не расслЫшит, если не кричать ему громко в самое ухо. Все звали его без имени, отчества, по-простому - "дед" да "дед". Однако всяк слушал рассказы "деда" внимательно, не перебивая. Чем-то старик магнетизировал публику...

А сегодня "дед" рассказал вот что... Сидели с ним в холле на втором этаже, смотрели на ночные огни большого города над рекой. Было мне скучно,  я намеревался уйти, не очень-то ожидая от "деда", что он удивит меня ещё одним своим рассказом.
Дед перехватил мой взгляд - я обратил моё внимание на давний шрам у него на руке - в районе большого пальца. Он покивАл мне головой молча. Я прокричал ему на ухо:
- Да, брат, без больницы нам - труба!
Дед сказал в ответ:
- Видишь мой палец? Болело так, что я не мог терпеть, на стены лез от боли!...

И, как обычно, подсмеиваясь над самим собой (по русскому обычаю) дед взялся мне "вирзАть" очередную историю из своей долгой и непростой жизни...

- Да, ещё если руку привяжешь так, чтобы палец кверху торчАл, тогда ещё можно было уснуть, а так - нет. Пошёл я в больницу. Хирург - опытный старый - разрезал, почистил рану. Зашил. Назначил антибиотики колоть. А всё равно: болит и гноится, когда нажмёшь. Провалялся я на биллютне шесть недель! И не лучше.
Прихожу опять - там молодая хирургиня, говорит: "Придётся вам этот пальчик удалить полностью".  - "И что? Без этого больше никак?" - "Да, ничего не поделаешь. Кость безнадёжно загнила - остеомиелит у вас"...

Тут они стали готовить вместе с медсёстрами инструмент к операции. Хирургинька умыла руки в перчаточках. Пригласили меня в процедурную. Вдруг звонок. Хирургиня говорит: "Сразу два тяжёлых больных с Дэ Тэ  Пэ. Хорошо, что не начали. Мужчина! Придёте в понедельник". Сама - в приёмный.

Выхожу я из большицы, думаю: "Лучше б уж сегодня отрЕзали"... Иду к автобусной остановке. Тут какая-то сердобольная старушка сидит, автобуса дожидается. РазглядЕлась на мой разбухший под бинтовой повязкой палец, спрашивает жалостливо:
- Что ж это, сынок, у тебя?
Да так, говорю, и так, мол. Она  всю мою беду вЫслушала, а потом и говорит:
- А ты попробуй, сынок, сходи в одну деревню, здесь недалеко. Там знАхарка хорошая есть...

Мне ничего не оставалось, разыскал я эту деревню, нашёл и эту тётку. Её все "бабкой" называли. Хотя какая она бабка - блондинка, молодая ещё вдовица: муж погиб на войне, одна воспитывала сына, работала в колхозе - простым полеводом...

Прихожу к ней в домик её скромненький, рассказываю своё горе. А она как всплеснёт руками:
- Ой, миленький! Пораньше б тебе придти ко мне - тогда б и палец не надо было резать...

Принесла она откуда-то три обыкновенных ржаных колоскА и три листОчка с берёзового веника. Растопила печь, поставила большой чугУн нагреваться. Когда вода уже забулькала, налила она этот кипяток в чистый тазик. Тем временем взялА мою руку и перевязала её этими тремя ржаными стЕблями, вплела в них берёзовые листкИ и обвязала по запястью красной шерстяной ниткой.
Взяла она в свои руки небольшую икОнку, почитАла что-то передо мной шопоткОм, потом обошла стол и меня - трижды, и, шепча, и стала за моей спиной с иконой. Говорит:
"Опусти руку в воду и терпИ, хотя, знаю, тебе будет очень больно. Держи руку в воде и повторяй за мной всё, что я буду говорить".

Я опустил рУку в тазик и сразу выдернул - такая острая боль! А вода - чуть ли не кипяток. А она: "Держи и всё!"
Я, как мог, взялся терпеть, повторял за ней какие-то слова... А в голове всё звенит от боли, вспотел весь. Долго она читала. И несколько раз вОду меняла, подливая из чугунА, чтоб горячей была. Наконец позвОлила мне вынуть рУку. Сняла ржаные стебли с колоскАми и показывает мне:
- Вот твой мучитель - живой вОлос...

Смотрю: а их там три, обычные с виду волоскИ, только очень длинные и с маленькими голОвками на концАх, и шевЕлятся, как живые. Они-то кость и грЫзли.

ПотОм выпроводила меня за порОг и говорит:
- Ты не бойся. У меня и удостоверенение от Красного Креста есть. На той неделе с таким же КОСТОЛОМОМ ваш врач ко мне майора одного направил. Ему тоже собирались два пальца отрЕзать. А теперь у него всё зажИло.

УплатИл я ей 10 рублей и сахару дал. Тогда сахар был редкость, а я его на машине возил.

На другой день утром собираюсь в больницу. На палец надавИл - из раны что-то светлое течёт, не гной, а как вода. И не больно.

Прихожу к хирургу - меня уже ждут, с инструментами.
А я и говорю:
- А знаете, у меня прохОдит...
Но про "бабку" я им ни слова не сказал. Так палец и сохранИл. Думай, что хочешь и как хочешь, только всё это сущая правда.

1976 год, август.
Псковская областная больница.

ПРИМ.
ЧугУн - чугунный горшок (русск., нар.)