Ванька

Утром у палатки сидел Ванька. Палатка была большая, по размеру - 10-ти местная. С полами из досок и с печкой. В палатке были стол, на котором стояла газовая плитка с кухонной утварью. Был еще обеденный, он же рабочий стол, пара стульев и раскладушка, на которой я спал. Жил я в палатке один. Так вот, выхожу я утром из палатки, а рядом на чурбаке сидит Ванька. Ванька трудился в рыболовецкой бригаде коренных малочисленных народов Севера, стан которой был неподалеку. Повадился он приходить по разным предлогам, зачастую надуманным. То хлеб в бригаде кончился, то сигареты, то еще что. Сигарет у меня не было, так как я не курил, а хлеб ему давал. Иногда он просил чаю.
Мне было не жалко, наливал и чай. Был Ванька маленького роста, чернявый и щуплый. Почему он постоянно околачивался у нас, а не в бригаде, понять было сложно. Весьма возможно, из-за вздорного характера у него не складывались отношения  с остальной бригадой. Или, правильней сказать, с остальными членами коллектива. В бригаде было человек восемь рыбаков и две поварихи. По вечерам было слышно, как Ванька ругается с ними у костра. Вот и сейчас, Ванька поздоровался, шмыгнул носом и начал:
- Вчера нерпу поймали в сети…
Я кивнул в ответ, изобразив на лице некоторую заинтересованность.
- Я им говорю, приготовьте мясо на ужин, а они, дуры, не хотят – пожаловался на поварих Ванька. Вчера под вечер на стане действительно царило оживление и оттуда доносились то радостные возгласы, то недовольные крики. Надо полагать, обсуждалось меню и мнения по его поводу разделились. Судя по Ванькиному настрою, он со своим предложением остался в меньшинстве.
- Она же рыбой воняет, - сказал я что бы что-то ответить, и предложил – чай будешь?
Он налил чаю в железную кружку и пустился в пространные рассуждения о способах приготовления нерпы. Так, что бы она не воняла. Суть рецептов сводилась, в основном, к вымачиванию мяса. Разнились только детали. Слушать его было иногда интересно, а иногда он утомлял. Можно было прервать его, сославшись на занятость, и заняться своими делами. Ванька не обижался. Интересности в его повествованиях относились, как правило, к описанию того периода его жизни,  когда Ванька сидел в тюрьме. Вернее, в колонии. Я бы даже сказал, это были его самые светлые воспоминания. Когда он попал туда по какому незначительному делу, его определили в сапожники. Дела в сапожницкой шли ни шатко ни валко, вплоть до того момента,  пока в ходе заурядного спора с другим сидельцем, Ванька не использовал в качестве последнего аргумента сапожницкий нож. Его оппонент оказался не готовым к такому повороту событий и скоропостижно отдал концы. Ваньке добавили положенное количество срока и оставили досиживать в той же колонии. Немного погодя, Ванька увеличил положенный лимит отсидки на три года, полагавшихся за побег. Глядя на Ваньку, можно было предположить, что последнюю «трешку» он схлопотал, не явившись на вечернюю поверку. Проспав её в каком ни будь укромном углу. Больно уж он казался мелким и несуразным. Не похожим на отчаянного головореза.
Впрочем, сам Ванька считал себя именно таким.
- Если я попрошу, - задумчиво сказал он, смотря на высокую сопку на другом берегу реки, - Если я попрошу, то когда я умру, братва отнесет меня на вершину той сопки и похоронит меня там.
Я посмотрел на сопку. Внизу она заросла непроходимым кедровым стлаником. Где-то на уровне середины по высоте сопки заросли обрывались. Вершина была абсолютно лысой. Высота её была примерно метров 600-700.
- Врешь ты всё, - усомнился я, - никто тебя наверх не потащит. Выкинут где-нибудь внизу, да и всё. А всем расскажут, что затащили. А ты так и вообще не узнаешь.
- Ну, может быть и так, - нехотя согласился Ванька, опасаясь лишиться дармового чая. Тут Ванька отвлекся от философских мыслей, так как у кострища на стане начался шум и крики, означающие, что бригада собирается на лов. Допив чай, Ванька удалился.  Начинался новый трудовой день.