Чудак

    Подсудимый! Вы не отрицаете, что завладели имуществом потерпевшей, вырвав у неё из рук кочан капусты? — чеканно прозвучал строгий вопрос пожилой судьи к молоденькому худощавому пареньку лет двадцати двух, испугано съёжившемуся на скамье в арестантской металлической клетке.

    Два судебных заседателя, сидевшие по обе стороны от председательствующей по делу, с любопытством смотрели на подсудимого. Шло заседание городского суда при большом стечении народа.

    Парень смущённо посмотрел на судью, на сидящего напротив него, чуть вдалеке, властного прокурора – мужчину лет тридцати в синем служебном мундире. В зале было сумрачно. В бледном мерцающем свете жужжащей неоновой лампы, висевшей недалеко от узника, трудно было различить черты его лица, однако было заметно, что парень волнуется, не решаясь с ответом. Заминка длилась секунды, и наконец он тяжко выдохнул:
    — Не отрицаю…

    В зале раздался глухой ропот людей.

    При этом подсудимый, как на последнее средство спасения, поглядел в сторону своего адвоката – тщедушного, убогого, сухого старичка. Тот одиноко сидел за столом рядом с арестованным, взирая то на судью, то на прокурора, и хранил таинственное молчание. Растерянное лицо преступника тронула тень смятения, он стал шевелить губами, пытаясь донести до адвоката какие-то ещё очень важные и нужные слова в свою защиту.

    Старичок-защитник, видимо много повидавший на своём адвокатском веку, по дуновению воздуха уловил тревожный шёпот парня и, повернувшись к нему всем своим маленьким сухим телом, негромко, но повелительно сказал:

    — Павел! Говори, как было на самом деле…

    После этого в зале установилась уже звенящая тишина. Участники уголовного процесса и многочисленные слушатели из числа родственников и знакомых подсудимого и потерпевшей застыли, ожидая слов молодого человека.

    Сама потерпевшая — неприметная девушка лет двадцати — с явным укором смотрела на подсудимого. Увидев её взгляд, тот совсем смутился, ничего не сказал и присел на скамью.

    Старичок-защитник очень расстроился, встал и сделал суду следующее заявление:

    — Ваша честь! Мой подзащитный вправе отказаться от дачи показаний. Причину странного поступка, в котором он обвиняется, можно выяснить у потерпевшей и свидетелей. Прошу приступить к их тщательным допросам.

    Все участники заседания согласились с этим, и суд приступил к допросу потерпевшей.

    Девушка поднялась со скамьи, подошла к секретарю и письменно подтвердила, что получила предупреждение об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу ложных. Оказавшись перед взорами судей, потерпевшая растерялась, но затем взяла себя в руки и стала сбивчиво, повторяясь в отдельных словах, рассказывать:

    — Уважаемые судьи! Подсудимый живёт на соседней с нами улице. В начале декабря прошлого года, он в течение недели встречал меня вечером в переулке, когда я возвращалась с работы, пытаясь провожать до дома. Приставал со словами:
    «Давай поговорим, Надя!»
    Я не хотела и не хочу его видеть, ему не отвечала и уходила от него. А в тот зимний вечер Павел вновь встретил меня. В моих руках была хозяйственная сумка с продуктами. — При этих словах девушка на мгновение смутилась, но тут же продолжила:
    — Он вдруг закрыл мне дорогу, вырвал сумку и, выхватив из неё кочан капусты, сказал: «Верну, когда скажешь мне хотя бы слово!», а затем убежал.
    Я не успела опомниться, как вокруг меня собрались люди, видевшие это. Кто-то вызвал по сотовому телефону полицию. А затем, я… — Здесь девушка остановилась, не решаясь давать показания дальше.

    Судья тактично помогла потерпевшей справиться с волнением, и та пояснила:

    — Я написала заявление в милицию, чтобы его просто попугать, но не думала, что его начнут обвинять в грабеже… и арестуют… Никаких материальных и моральных претензий к нему не имею и прошу прекратить дело.

    Судья задала ей уточняющий вопрос:

    — Но на следствии вы не говорили, что были знакомы с подсудимым и что он пытался за вами ухаживать. Почему вы изменили показания? Какие из них — прежние или нынешние следует считать правдивыми?

    Девушка вполголоса ответила:

    — Правдивые показания — нынешние, а прежние мне подсказали в полиции, когда вели дело. Следователь уверял, что после «правильных» показаний Павел меня долго не будет беспокоить. Я думала, что дело можно прекратить, но я… не ожидала, что оно дойдёт до суда… — робко пролепетала потерпевшая.

    Судья вежливо её спросила:

    — По результатам расследования, причинённый вам материальный ущерб составляет двадцать три рубля восемьдесят копеек. Это действительно так?

    — Да, но повторяю, я никаких претензий к нему не имею…

     Сказав это, она перевела дух, взглянула на подсудимого и смущенно опустила голову. В зале пронёсся глухой гул людских голосов и отдельные сдержанные, но эмоциональные возгласы слушателей:

     — Господи! Что за чушь такая?.. Ведь парень без ума от неё… Хотел на себя внимание обратить. А вилок капусты давно повесил на её изгородь, с декабря там висит. Нашли дело века!.. Неужели следователям заняться нечем?..

     Судья сурово посмотрела в зал и сделала жёсткое замечание, предупредив, что в случае повторных выкриков — виновные будут удалены из зала. Это отрезвило крикунов, и в суде установилась тишина.

    — И всё же, как вы объясняете поведение подсудимого? В случае признания его виновным, ему грозит очень серьёзное наказание, — продолжала настойчиво выяснять судья у потерпевшей странные обстоятельства этого уголовного дела.

    Затем девушке стали задавать вопросы прокурор и адвокат. Подсудимый робко ёжился при этом на полированной скамье. Зал в напряжении ожидал главных слов от потерпевшей, но та никак не могла их сказать. Из дальнего угла зала понеслись надрывно-шипящие голоса:

    — Надька!   Перестань    чепуху   городить!   Говори… как было…

    Здесь терпение председательствующей лопнуло, и она отдала распоряжение судебным приставам вывести из зала двух не в меру беспокойных мужчин. Однако они уже и сами, понимая, что спорить не следует, стали покидать судебное помещение, пробираясь между узкими рядами скамеек к выходу.

    В зале вновь установился порядок, и все ожидали услышать от девушки Надежды её главные «слова надежды». И вот, наконец-то, собравшись с духом, потерпевшая едва слышно пролепетала:

    — Он давно говорил, что любит меня…

    Эти слова девушки имели эффект разорвавшейся бомбы. Судья не стала успокаивать возбуждённых людей и сразу объявила перерыв в судебном заседании до одиннадцати часов следующего дня.

                * * *

    Древняя мудрость гласит: в споре рождается истина! Именно поэтому принцип состязательности сторон в уголовном судопроизводстве является краеугольным камнем того фундамента, на котором выносится законный, обоснованный и справедливый приговор.

    Стороны обвинения и защиты имели разные взгляды на существо этого дела и, покинув суд, «переваривали» его, каждая по-своему.
    Помощник прокурора, участвовавший в судебном заседании, поспешил в городскую прокуратуру, где на ежедневном совещании по итогам дня доложил прокурору о необычном повороте в рассмотрении дела. Состоялось его подробное обсуждение, и, в конце концов, руководитель прокуратуры сделал следующее указание помощнику:

    — Обвинение следует поддерживать в той же квалификации, но срок наказания можно попросить поменьше. Поскольку первая часть «Грабежа» предусматривает лишение свободы на срок не более четырёх лет, то можно ограничиться и двумя годами. Если суд назначит такой срок, то протест подавать не следует, а если назначит меньше, то нужно хорошо подумать над возможностью опротестовать приговор.

     Прокурор был озабочен скоропалительностью ареста обвиняемого на следствии, под которым тот находился уже третий месяц, грошовым ущербом по делу и в целом положительными характеристиками парня. Вполне естественно, на горизонте замаячила перспектива получения выговора по службе за незаконный арест, привлечение к уголовной ответственности и требовалось в любом случае сохранить честь мундира.
     Настроение в прокуратуре было гнетущим и довольно тревожным.

     По-иному реагировал адвокат. Старичок-защитник, бурно радуясь случившемуся повороту в деле, в прекрасном расположении духа приехал в юридическую консультацию в конце дня. В низком и тесном помещении адвокатуры, располагавшемся на первом этаже купеческого дома девятнадцатого века, остались лишь две пожилые женщины-адвокатессы, работавшие над правовыми документами.

     Был холодный февраль, на улицах намело много снега, кусался удалой русский морозец, но старичку всё это было нипочём. Ввалившись в помещение консультации с тортом в руках, он торжественным тенором пропел:

     — Девочки родные, милые мои! Дело подарили, будто бы с луны!
Коллеги отвлеклись от дел и с интересом стали слушать старого адвоката, которого все обожали, а тот, развязав бисквитный торт и попросив женщин вскипятить чайник, стал выплёскивать им свою неописуемую радость:

     — Красавицы вы мои! Представляете!.. Прокурор настаивает на осуждении моего подзащитного за грабёж кочана капусты стоимостью двадцать три рубля восемьдесят копеек, и ему грозит срок лишения свободы до четырёх лет. Мой чудак любит девушку, а капусту вырвал у неё из рук в отместку, поскольку та не отвечала ему взаимностью. И за это чудачество парень три месяца сидит в тюрьме и ждёт сурового приговора. Каков роман, а?!

     Обе «красавицы», одной из которых было около восьмидесяти лет, а второй, чуть за семьдесят, дружно всплеснули руками, умиляясь невероятной романтичности дела.

     Та, что была постарше, с юмором заявила:

     — Кто знает, может, это и есть Великая любовь?!

     А пребывавший в радостном настроении старичок продолжал:

     — Завтра продолжение судебного процесса. Будьте уверены, мне видится громкий оправдательный приговор!

     Адвокаты погрузились в горячий профессиональный спор, и Яков Миронович, так величали старичка-адвоката, поведал коллегам следующее:

     — По таким видам имущественных преступлений, как грабёж и разбой, стоимость похищенного не имеет значения, пусть будет объектом посягательства хоть коробок спичек, но мотив... Мотив — есть «душа преступления»!.. Он субъективная сторона деяния, без его доказанности — нет вины!.. В суде потерпевшая заявила, что подсудимый был ей знаком, оказывал личное внимание, и капуста ему была совсем не нужна!

     Слушавшие его женщины были не столь оптимистичны по поводу предстоящего исхода дела, и старшая из «красавиц», адвокатский стаж которой составлял немногим менее стажа старичка, то есть почти сорок лет, хитро улыбаясь, сказала:

     — Помилуйте, Яков Миронович! Где вы видели, чтобы суды выносили оправдательные приговоры? Вы думаете, прокурор это стерпит? Только в самом крайнем случае! На Руси с давних пор принято, что власть никогда не ошибается, а уж извиниться перед человеком и признать ошибку — это нечто из ряда вон выходящее. Уверяю вас, приговор будет только обвинительным! Ну, может быть, срок наказания будет снижен при таких обстоятельствах, и парню откроется возможность условно-досрочно освободиться. Но оправдать! Тем более за кочан капусты! Этого не будет никогда!..

     Они стали горячо спорить по этому поводу. Старичок утверждал своё, а «красавицы» ему резко возражали.

     Чтобы разрядить обстановку, Яков Миронович нырнул в секретный ящик своего канцелярского стола и достал оттуда бутылку импортного коньяка. Улыбаясь ещё более хитро, чем старшая из «красавиц», адвокат налил три маленькие рюмки и торжественно произнёс:

     — Давайте поспорим, что завтра по моему делу суд вынесет оправдательный приговор!

     В консультации раздался взрыв хохота адвокатесс, и, выпив коньяк, они умилительно заговорили:

     — Дорогой Яков Миронович! А на что спорить будем?

     — Как на что? — загорелся старичок. — Если я проиграю дело, то я веду вас обеих в театр на премьеру, а если вы окажетесь не правы, то уж извольте взять меня под руки и ведите прямиком в храм искусства!

     Смеясь от всей души, адвокаты разбили руки, заключив сделку.

     Они пили горячий чай с ароматным тортом до позднего вечера и, обсуждая перипетии этого странного дела, затрагивали многие другие вопросы правовой жизни. Например: почему за украденные миллионы государственных денег министры и губернаторы сидят не в тюрьме, а под домашним арестом и им назначают наказания, более мягкие, чем грозит парню за кочан капусты?

     А тем временем обсуждение этого дела проходило и в других местах города.
В небольшом частном домике захолустной улицы проживала многодетная семья подсудимого. Его мать, вечно измученная сменной работой на обувной фабрике, и две его младшие сестрёнки-школьницы девяти и двенадцати лет очень переживали за Павла.

     Женщине было примерно сорок лет, но выглядела она гораздо старше.
Глубокие морщины изрезали её тёмное болезненное лицо, а жалобные глаза выражали глубокое страдание. Девочек не допускали в зал суда по несовершеннолетию, и те не видели брата.

     В тот вечер они жалобно ныли:

     — Мама! А когда наш Павлушка будет дома? Скажи! Скоро?

     Та, вытирая слёзы платком, отвечала дочерям:

     — Скоро, скоро, мои милые! У нас хороший адвокат, добрая судья, а девушка Надя простила нашего недоумка. Скоро Павлушка будет с нами… Потерпите чуть-чуть…

     Женщина лишилась мужа четыре года назад.
     Он сильно пил, часто менял места работы и наконец в алкогольном опьянении окоченел осенней ночью под своим же покосившимся забором, не дойдя до дома несколько десятков шагов. Его смерть была для женщины горестным облегчением, ибо спившийся супруг давно превратился в тяжкую обузу для семьи, не принимал участия в содержании и воспитании детей и частенько распускал руки.

     Сын Павел, наблюдая дикие выходки отца, рос нервным, болезненным и впечатлительным мальчиком, а когда повзрослел, окончил школу и стал работать слесарем, решительно вступался за мать и сестёр, защищая их от оскорблений и избиений.

     Парня не призвали служить в армию по причине болезни, а тяжёлая психологическая обстановка в семье наложила свой отпечаток на его поведение и характер. Иногда и он проявлял признаки невыдержанности. Мать как могла боролась с этим, и вот, теперь, случилась такая неприятность с соседской девушкой Надей… 
    
     В тот вечер у них дома была младшая сестра матери, помогавшая ей оплачивать услуги видного адвоката. Дочери ушли в отдельную комнату делать школьные уроки, и мать стала рассказывать сестре судебные новости:

     — Не знаю, не знаю, как всё сложится! Объявили перерыв до завтра, до одиннадцати часов. Адвокат Яков Миронович — молодец, добился того, что потерпевшая сказала наконец-то правду суду, но прокурор очень суров, хотя и молодой ещё. Неужели совсем сердца нет… За кочан капусты Павлушка три месяца в тюрьме сидит… — Женщина протяжно всхлипнула простуженным носом и протянула натруженные озябшие руки к отопительному котлу, шумевшему газовой горелкой. Сёстры были очень близки между собой. Они сидели на маленькой, но уютной кухне и делились самыми сокровенными мыслями.

     Младшая сестра высказывала свои сомнения:

     — Ну чем поможет адвокат? Кто их слушает? Знаешь пословицу: «Собака лает, а караван идёт»? Адвокатам лишь гонорары давай. Да что они могут?.. Всё будет зависеть от прокурора и суда. Я с волнением жду завтрашнего дня…

     Они проговорили до позднего вечера, а затем младшая сестра попрощалась и уехала домой.

     Это «капустное дело» обсуждалось и ещё в одном частном доме на городской улице, где проживала потерпевшая. Девушка Надежда держала ответ перед своими родителями за невыдержанность в судебном заседании. Семья собралась в просторной комнате большого добротного особняка, и отец с матерью горячо выговаривали дочери:

     — Надюша! Почему ты изменила показания? Зачем ты его жалеешь? Это пропащий парень из семьи горького пьяницы. Вспомни его отца!.. Он умер под забором, как собака! И сын пойдёт той же дорогой… Чтобы отучить его от диких выходок, мы и попросили тебя написать в полиции грамотное заявление под диктовку. Дело не в капусте, а в жизненном принципе. Такие люди не должны отравлять жизнь окружающим! Пусть посидит в колонии годик-другой, хорошенько подумает над своим поведением. А ты заявила в суде, что он тебе знаком и в чувствах признавался… Упаси бог от его любви!..

     Девушка Надя была единственным ребёнком из состоятельной семьи, где царили мир, покой и благополучие. Моложавые, образованные и приятные родители успешно занимались рекламным бизнесом, были интересными людьми, имели обширные знакомства в городе. Отец, игравший ведущую роль в семье, очень любил дочь и теперь энергично поучал её:

     — Ну ты подумай сама! Не дай бог его оправдают! Так он возомнит себя рыцарем и ещё надумает свататься к тебе. Это как?! Самое страшное на свете — безнаказанность! Ему нужно пусть маленькое, но наказание.

     Он хотел продолжить нравоучение дальше, но дочь вдруг встала из кресла и ушла в свою комнату, не желая слушать. Это случилось так неожиданно, что родители растерялись и переглянулись между собой. Отец встревоженно сказал супруге:

     — А ну-ка, попроси её вернуться назад! Это что такое?

     Мать послушно пошла вслед за дочерью, исполняя требование мужа. Но когда отец хотел продолжить нравственный урок, девушка вдруг прервала его на полуслове и мягко, но решительно заявила:

     — Папа! У меня никогда не будет с ним отношений. Это исключено! Но я взрослая и многое понимаю. Один раз в жизни человеку можно помочь подняться с колен, но только один… Его мать в одиночестве бьётся с жизненными неурядицами, имея трёх детей. А что видел её сын? Павел с девушками общаться не умеет, потому что его этому не учили. Так что же, его за это в тюрьму?.. Ты же много раз говорил: «Самый красивый поступок — простить!» Где же сейчас твои высокие нравственные принципы?

     Слова дочери больно ударили по самолюбию отца, но он тактично сдержался и не стал спорить с ней. Вечерний разговор на этом был закончен. Утро выдалось снежным и морозным. Вся семья, как ни в чём небывало, завтракала. Родители и дочь перебрасывались незначительными фразами, не имевшими отношения к судебному делу. Когда все оделись и вышли из дома к прогретому автомобилю, Надежда подошла к отцу и, поцеловав его в щёку, сказала:

     — Спасибо папа за доверие! В суде я буду умницей! Ты веришь мне?
Отец был готов расплакаться от таких добрых слов дочери и ласково прошептал:

     — Конечно, конечно… Ты уже вполне взрослая и знаешь, как себя вести.
Автомобиль выехал из двора особняка и помчался к зданию суда.

                * * *

     Судебное заседание началось на полчаса позже по причине опоздания конвойной машины с арестованными, в числе которых находился и Павел. Когда наконец-то подсудимого доставили, все участники процесса и слушатели расположились в зале. Председательствующая продолжила прерванное заседание.
    
     Мать с тревогой смотрела на сидевшего в металлической клетке сына, пропитанного тюремным смрадом неволи, едким казематным холодом, и украдкой вытирала бежавшие по щекам слёзы платком. Павел как будто смирился с неизбежной участью узника, вяло и отрешенно смотрел на мать, друзей, знакомых, ожидавших завершения этого процесса.

     В течение двух часов состоялись заключительные допросы свидетелей, были заданы дополнительные вопросы подсудимому и потерпевшей, оглашены необходимые материалы дела. Суд приступил к выслушиванию прений сторон, и первое слово было предоставлено прокурору.

     С чувством глубокого достоинства государственный обвинитель говорил о преступном поведении подсудимого, посягнувшего на собственность гражданина, бесспорности добытых доказательств. Однако с учётом ряда смягчающих обстоятельств, включая и настоятельную просьбу потерпевшей — прекратить дело, предложил назначить подсудимому меру наказания в виде двух лет лишения свободы условно, с испытательным сроком на один год.

     Ответное слово произносил адвокат подсудимого. Защитник отлично провёл судебное следствие, представил суду много новых доказательств невиновности Павла и уверенно начал своё выступление. Это была яркая адвокатская речь! Простота слова, глубокий психологизм, остроумие и ясность мысли были главными её достоинствами.

     Адвокат уже вплотную подходил к своему восьмидесятилетнему жизненному рубежу, но виртуозно владел аргументами и судебным словом. Яков Миронович «по кирпичику, по камешку, по соломинке» уверенно обваливал неприступное, грозное здание прокурорского обвинения, которое шаталось и падало от его разящих филигранных выпадов. С пылким пафосом он восклицал:

     — Вдумайтесь, уважаемые судьи!.. Молодой человек из-за любви к знакомой девушке забрал у неё кочан капусты и обещал вернуть, если та подарит ему слово, одно лишь слово!.. За кочан капусты!.. Да, это невероятно глупо, нелепо и чудно… Назовите как угодно, но только это не посягательство на собственность, как заявил здесь уважаемый прокурор! Можно именовать это нелепой шуткой, розыгрышем, маскарадом, но квалифицировать как преступление, —  никогда!..

     Яков Миронович ещё много говорил о том, как трудно матери одной воспитать троих детей, о случайности этого рокового события и о многом другом, а когда закончил свою восхитительную речь, то зал взорвался бурным восторгом слушателей.
    
     Казалось, вот она — настоящая, а не притворная истина!

     Суд предоставил последнее слово подсудимому, и Павел, поднявшись со скамьи, долго не решался говорить. Он смотрел то на судей, то на прокурора, то на свою мать, сидевшую в каменном оцепенении, но никак не мог встретиться взглядом с потерпевшей.

     Председательствующая по делу тактично заметила подсудимому:

     — Вы отказываетесь от последнего слова?

     Парень будто очнулся от вопроса судьи и повернул голову к Надежде. Девушка внимательно смотрела на него глубокими карими глазами, в которых добрыми искорками светилось:

     «Ну, говори, будь смелее!.. Что же ты!..»
И он, встрепенувшись всем своим духом, наконец-то горячо выплеснул:

     — Прости меня, Надя! Я болван, идиот и полный дурак! Прости…
Сразу после этого суд решительно удалился в совещательную комнату для вынесения приговора.
 
     Судья оглашала приговор медленно и властно, делая редкие паузы, и в зале стояла невероятная тишина. Лишь иногда слышалось тяжёлое дыхание усталых людей, вынужденных стоя выслушивать приговор, и лёгкое поскрипывание скамеек, на которые они опирались руками.

     Судья громко огласила:
     — …Подсудимого оправдать за отсутствием в его действиях состава преступления. Освободить из-под стражи немедленно в зале суда…
Конвойные открыли замок решётчатой двери в клетке арестованного, вывели Павла наружу, сняли с его рук наручники и пустили в зал, где он крепко обнялся с матерью. Люди в зале ликовали, приветствуя этот судебный акт, и всё вокруг светилось радостью, счастьем и успехом.

     Так завершилось это обыденное и, в общем-то, рутинное судебное дело.

     Прокурор не стал опротестовывать приговор суда, понимая бесполезность этого. За допущенную небрежность в расследовании дела был наказан следователь полиции, но наказание с него вскоре сняли за дальнейшую примерную службу.
Адвокат Яков Миронович, являвшийся вдовцом, был приглашён на премьеру нового спектакля проигравшими ему спор такими же вдовыми адвокатессами. Они смотрели театральную постановку, и во время антрактов старичок угощал дам итальянским вином в красивом буфете и много чего рассказывал из своей богатой адвокатской практики.

     В семье Павла царило умиротворение, сестрёнки весело крутились возле взрослого брата, радуясь его долгожданному возвращению домой.
Мать рассчиталась с долгами, взятыми для оплаты адвокатских услуг, и строго следила за сыном, но тот не вызывал её беспокойства. Парень нашёл семейное счастье осенью, женившись на девушке, работавшей вместе с ним на предприятии.

     В семье Надежды встретили приговор с облегчением и постарались сразу же забыть о нём. В конце марта, когда уже бурно таял снег в садах, звенела капель, и по-весеннему пели птицы, её отец обнаружил на своей изгороди, провисевший там всю зиму полиэтиленовый пакет с капустой, и выбросил его в мусорный контейнер.

     А летом его дочь вышла замуж за одного молодого врача-стоматолога.

     Люди, жившие на этой улице, рассказывали, что ещё несколько лет подряд, случайно завидев в том самом злополучном переулке идущую ему навстречу Надежду, парень круто разворачивался и уходил назад, обходя это место с другой стороны. Горький жизненный опыт выковал в его сознании одно хорошее народное правило:
     «От греха подальше и с глаз долой»…

                11 марта 2018 года