memento mori

Когда она встретилась со смертью в первый раз, была зима. И ночь. Холодная февральская ночь. Она запомнила полуоткрытую дверь, резкий запах лекарств и опустевшую квартиру. Соседку, закрывавшую зеркала белыми простынями, незнакомых людей. Чёрно-белое кино. Запомнила оцепенение, похожее на заглушенную комнату, в которой все звуки вязли, как в вате. Не могла понять, почему у мамы исколоты пальцы, эти чёрно-синие точки на каждом, думала о том, что ей было больно, пока кто-то колол их чудовищной иглой… Запомнила запах. Запах хвойных веток в подъезде и в квартире, где она сидела, съежившись у непохожей на себя мамы, не ощущая ничего. Почему-то должна была так сидеть.
Запах хвойных веток всегда включает в ней эту картину. Это печальное кино.

Второй раз смерть напомнила о себе ночным звонком.
Ей говорили, что шансов нет, но она сопротивлялась. Просила, как могла, как умела. Просила чуда. Больше всего боялась того самого страшного звонка, не смогла его отменить. В тот раз запомнила ужасающий звук работающего аппарата искусственной вентиляции легких, искажённый отражением в телефонной трубке, который сопровождал каждый звонок в больницу. Но пока она слышала это чудовищное уханье, теплилась надежда. Ещё запомнила своё бессилие, сжатые до боли челюсти и равнодушие в глазах врача, говорящего буднично невозможное. Навсегда впечаталось как это чувствуется – ничего нельзя сделать… Ничего… Ничего уже нельзя сделать…

Та, что является без спроса, приходила ещё не раз, никогда не сообщая о своём визите, предпочитая оглушать и сбивать с ног.
Она запоминала.
Как обжигает руки телефон, доставивший страшную весть, глухо ударяется о гостиничный ковролин и мир перестаёт быть прежним.
Как обычное сообщение в переписке оборачивается огромной чёрной дырой, размером с космос, потому что каждая буква в нём про «уже никогда». Больше никогда. Оно последнее.
Как сказанные в сердцах грубые слова навеки застывают внутри, и уже нет возможности извиниться и всё исправить.
Она запоминала. 

Когда та явилась снова, уже как-то буднично, как старая знакомая с дурной привычкой звонить по ночам, она даже не удивилась. Собралась и поехала справить скорбные дела, как будто в командировку. Отстраненно, без страха и боли, не совсем понимая, почему ничего не чувствует?  Что с ней не так?
И только, получив на руки свидетельство о смерти, где написано: имя такой-то, родился там-то, умер тогда-то, она впервые заплакала.

Почему? Почему они выбрали её? Именно её провожать их всех, принимать эти чудовищные ночные звонки? Когда и где успели сговориться? Ну правда, как они могли так с ней поступить?!
Она не знала о чём плакала.
Просто плакала обо всём сразу. Обо всех и о себе.
О той девчушке, которая не проронила и слезинки в первый раз, на многие годы утратив этот навык холодной февральской ночью.
О той, что назначила саму себя защищать семью, потому что старшая. Неважно, что ей всего двенадцать. «Ты теперь взрослая…» – так сказал отец. Значит так и есть.
О той, что коченела от страха один на один с огромным миром.
О себе нынешней, плохо проходящей через феврали и марты, потому что все они завели привычку уходить зимне-весенними ночами.

Теперь она может плакать обо всём. Обо всех. Она справилась. Они могут быть спокойны. Наверно, они это знали. Знали, что она справится. Снова и снова справится.
Однажды они встретятся, и она выскажет им всё. Даже поколотит за то, что так с ней поступили. Теперь они живут только в её памяти и в её сердце. Их жизнь теперь такая. Пока она помнит они всё ещё живы.

Эй, если вы там слышите, позаботьтесь о ней!
О ребёнке с грустными глазами.
О маленьком человеке, который научился не плакать, но не научился смеяться.
Не научился думать о себе, но научился защищать своих и держать удар.
О девочке, с ампутированным детством.
О той, у которой не было мечты для себя.
Эй, теперь оттуда позаботьтесь о ней! Теперь ваша очередь! Вы же справитесь?
Правда справитесь?