Это наше индийское кино

Это наше «индийское кино»

Как-то случилось мне  отдыхать  в санатории на берегу Черного моря. Погоды стояли отличные, море, природа, еда радовали. И  соседка по номеру оказалась приятной во всех отношениях: было с кем разделить радость курортного бытия, а заодно душу отвести в общении, в разговорах откровенных, когда не спиться, поплакаться, пожаловаться на судьбу.  И,  конечно, посмеяться, как в детстве: без оглядки и опаски, что поймут как-то не так и осудят за «дурачество», не подобающее взрослой тетке за пятьдесят.

Соседку мою величали Галиной Сергеевной. Женщиной она была в меру упитанной, статной, темноволосой, сероглазой, уверенной в своей неотразимости, красоткой
Разговаривала Галина,  без умолку, смеялась и шутила без устали,  создавая вокруг себя атмосферу бесконечного праздничного веселья и неудержимой радости существования. На такое веселье потянулся к нашей компании народ и стар и млад.  И там, где не объявлялась бы Галя, всегда вокруг нее начиналась какая-то «движуха» с шутками, анекдотами, смехом, танцами и играми.
В санатории  Сергевна могла бы спокойно заменить штат аниматоров. Администрация нашего заведения, в лице главного  культработника, предложила ей остаться на вовсе, соблазняя курортными благами.  Но она вежливо отказалась, ссылаясь на то, что ее дома ждет большая семья.

Так незаметно счастливые, которые, как известно, часов не наблюдают, мы и провели все дни нашего отпуска.
Вечером перед отъездом нам долго не спалось.  За бутылочкой вина местного разлива все разговоры разговаривали, откровенничая и делясь своими тайнами и секретами,  и зная, что вряд ли, когда-нибудь приведется нам, как оказалось родственным душам, встретиться еще раз.   

- А хочешь, - сказала Галя, -  тебе расскажу сказочную быль, или небылицу, как я одну мечту девчачью свою осуществила, а заодно непорочность утратила. 
Я с радостью согласилась и навострила «ушки на макушке», предвкушая удовольствие от ее повествования.
- А дело было так, - начала свой рассказ Галина Сергевна.
- Когда я  была  молодой, даже можно сказать юной девушкой много у меня было «мечт» всяких.
- Но самой заветной была мечта побывать в Москве.
- «Москва, как много в этом звуке для сердца русского слилось» и что-то там отозвалось, не помню точно, - проговорила она задумчиво, цитируя строчки Александра Сергеевича.
- Свято мы верила тогда, что в этом городе сбываются все мечты.
- Это уж, когда там оказалась, я на собственной шкуре испытала, что «Москва-то  слезам не верит, а дело ее подавай».
А покуда до этого дела своего доберешьси, через такие «московские жернова» пройдешь, что не до жиру будет. Скажи спасибо, что живой остался после «обмолота». Сколько этих мечтателей знавала я сама, которые молодые да кудрявые с «голливудской улыбкой» входили браво в эту «молотильню», а выползали на карачках выжитые, как лимон, с поредевшими зубами и волосами.

- Вот и я веселая и кудрявая ринулась в эту пучину столичную с большим «интузизизмом». Когда еще, как не в молодости рисковать и делать большие и хорошие глупости.
- Конечно, мечталось и жить и учиться там, но больше всего хотела перво-наперво увидеть я – девчонка из очень большой глубинки,   вживую индианку в сари, с огромными карими очами и красной точкой на лбу. Что поделаешь, такая мечта была у дурехи.
- Даром что ли все детство  прорыдала с бабушкой своей и подружками в кинотеатре над индийскими фильмами.  С их приключениями, погонями, тайнами, судьями и адвокатами, богатыми и бедными, горем и радостью, любовью и ненавистью. С их, одетых в сари, «цветками в пыли»,  да брошенными детьми: «зитами» и «гитами». 
- А главное, помню, нравилось нам, что в этих фильмах-сказках  добрые и любимые  герои  проходили  через свои «огонь, воды и медные трубы» шутя с песнями и плясками.  И  оставались живы, здоровы и счастливы, не смотря не на какие преграды и испытания, и непременно выходили победителями из сражений с силами всемирного зла.

- Нам тогда  мир открывался  через книги, да  кино.  И как-то обходились ведь и без телефонов, и интернетов,  и гаджетов.
- Удивляюсь сама, как мы жили такие мало информируемые.
- Ну, нет, - спохватилась моя рассказчица, -  какое-то уж слишком «сурьезное» начало получается.
- Пойдем другим путем. Так сказать: весело взяли, весело понеслись в сказочную даль моего прошлого.

- А начнем мы, как положено уже в русских сказках,  от «печки».  От ее родимой, от начала всех начал.  То бишь, - от родителев моих родных – это значит от бабушки, которая вырастила и воспитала меня.   
- А маманька с папанькой твои где же обретались тогда? – удивилась я такому повороту.
- Сейчас попробую рассказать все по порядку тебе, - неожиданно загрустив опять, проговорила она в раздумье.

И поведала мне историю своей жизни, над которой до глубокой ночи мы рыдали, в том числе и от смеха,  и печалились, и переживали, и сокрушались так, что утром чуть не проспали и чуть было не опоздали на поезд. 
Не так давно я вспомнила эту историю, когда смотрела старое индийское кино. Героиня этого шедевра очень уж была похожа на мою знакомую Галинку, да и сюжет чем-то  напоминал приключения моей  курортной подружки.
Попробую  вспомнить – этот рассказ полуночный, - это наше "индийское кино».
Дай Бог памяти ничего не забыть и ничего не перепутать в этой остросюжетной, запутанной и хитросплетенной повести.

И так, когда Галя ушла со «школьного двора под звуки нестареющего вальса» и учитель проводил ее, как в песне поется, до угла. Она была рада, конечно. Ведь за углом ее ждала мечта всех школяров - жизнь взрослая с ее долгожданной  свободой, о которой грезил все эти долгие годы, без уроков, домашних заданий по всем предметам, учителей и родительских собраний.

Семнадцать лет – шутка ли! Наконец-то освободился от опеки, заботы, и присмотра. Иди, иди и иди. Куда пожелает твоя душенька.
На работу – пожалуйста.  Возьмут на завод или фабрику, или в колхоз, если в душе чувствуешь себя аграрием и есть тяга к работе на земле.  Ну а уж если с претензией, то дорога в институт, по меньшей мере – в техникум. Будешь после окончания обеспечен интеллектуальным трудом. А если «зорька играет» и приключений как в кино ищешь, хочешь спасать человечество и защищать, иди в юридический или в школу милиции.

Вот и наша Галинка вприпрыжку,  «завернув за угол», остановилась и призадумалась: куда бы это податься, как начать или начать новую счастливую страницу своей жизненной повести.
- Главное, - думала она, - правильно выбрать направление своей дороги, которая приведет меня туда, где исполнятся все  заветные мечты и жизнь будет такой же яркой и интересной, как в индийском кино.

И вместо того, чтобы поехать и подать документы в областной город  на факультет биологии, как советовала ей бабушка, проработавшая всю жизнь свою в школе биологичкой, она тайно с подружкой подалась в столицу нашей родины. 
И без блата, знакомств и денег с первого раза была принята на учебу, точно не помню, но кажется, если я правильно тогда поняла,  в училище какое то или школу милиции.
- Радости то было, - вспоминала Галина, - прям до небес. Казалось,  за спиной крылья выросли,  и вот-вот взлечу от восторга. Только волновалась за то, что скажет любимая «ма-па», то есть бабуля моя Варвара Васильевна, простит сразу или чуть-чуть по обижается.

Да и куда было деваться бабушке. Узнав новость, она сменила гнев на милость и поддержала свою любимицу, пообещав ей помогать всем, чем сможет.
А как же.  Бабуля она такая: помогала и жалела всех, кто в этом нуждался. И не только родных, и не только людей. Все брошенное  и увечное зверье находило у нее и пристанище, и заботу, и ласку. Дом бабушкин был не таким уж и большим, но хватало места в нем и собачкам, и кошечкам, и старым, и малым  со всей округи, нуждающимся в присмотре.
- Всех подбирала, обогревала, кормила и спать укладывала – эта добрая душа, моя «баушка», - всплакнув, вспоминала Галина Сергеевна.
- Я  с из детства привыкла к тому, что в доме день и ночь толпятся дети, животные всех мастей, нищие и убогие – все, кому требуется кров и пища.
И так однажды приняла Варвара Васильевна и внучку, когда  сын с невесткой привезли ее к ней, по их словам,  на время.  Пока,  мол, они не устроят свою жизнь получше.  Выберутся из общаги, где плесень на стенах, где шум и гам, и что вредно было, по их мнению,  для ребенка.
Жизнь они-то устроили свою – развелись, да и разбежались кто куда: он в Москву, она в Киев.
Про дочу родненькую взяли да и позабыли. Начали жизнь по новой:  с новыми женами и мужьями, с новыми детьми, А та, что у бабушки вроде уже и не к чему им. 

Галка любила свою бабушку и даже стала называть мамой, но родную все ж-таки ждала.  Особенно на Новый год и день рождения. До девятого класса ждала. Пока бабушка однажды, видя страдания внучки в эти дни, проговорила жалостливо:
- Золотая моя, ведать много дел у мамы, не может она приехать к тебе пока. Далеко до Киева, дорога долгая.

Галинка обиделась на маманьку с папанькой, поплакала, попереживала, а потом взяла да и простила их непутевых. Освободилась от этой непомерной тяжести – обиды на родителей.
- Потому как счастья не видать с этим грузом, - так говорил ей старенький батюшка, бабушкин знакомый,  когда она, покинув школьный живой уголок, созданный Варварой Васильевной, приходила в церковь, стоящую  напротив  школы.

С батюшкой Николаем было хорошо и спокойно. После службы он крестил прихожан или отпевал. И то и другое Галинке приносило угощение: конфеты и печенье. Она уплетала сладости за обе щеки и слушала батюшку:
- О-хо-хо, - говорил он ласково, - прости ты их горемычных, родителев своих, не обижайся. Не ведают, что творят, как сами себя наказывают - от родного детя отказываются. 
Потому как в каждом нашем проступке уже и заложено наказание. Только мы, по началу, этого часто не разумеем.

Вот так и шла жизнь своим чередом. Бабушка старилась, а внучка росла и  росла, и  поднялась, и расцвела, и в семнадцать годков упорхнула в столицу учиться на следователя в курсантское училище.

Режим у курсантов школы  был строгий, все по расписанию и обед, и сон, и  гулять по городу можно было только с разрешения начальства. С большим нетерпением этого часа ждала новоиспеченная курсантка.
И вот на конец-то свершилось – получила  первое увольнение.

Такая радость идти по улицам своей мечты. Голова кружится от этой московской красоты.  Что ни дом, то шедевр. И вдоль этих домов машины шикарные несутся по широким автострадам.
И люди, люди, люди все спешат, торопятся. Одеты богато, глаза разбегаются от красок и разнообразия модных фасонов.  А иностранцы, то там, то тут в своих диковинных нарядах.

Времени в увольнении в обрез, надо все успеть, налюбоваться красотами столицы, везде побывать, наесться мороженного вволю, сходить в кино, покататься на каруселях и качелях, так сказать выполнить программу выходного дня курсанта максимально.
И потому Галинка наша  строевым шагом: раз - два, раз – два по московским улицам, бульварам, по Площади Красной. От красоты дух захватывает, гордость за страну переполняет, рвется наружу.    И она только и твердит:
- Вот это да! Вот это красотища! Наверное, я попала в сказку или сон сказочный наяву!
Голова крутится на сто восемьдесят градусов и кружится от восторга, а глаза разбегаются во все стороны: шутка ли - мечта детства первая и  самая важная, наконец то, исполняется прямо сейчас. 
И вдруг в эту минуту, не верит  своим глазам, навстречу плывет вторая мечта – индианка в сари, живая, с точкой меж глаз с карими зрачками, точь в точь из индийского кино.
У Галинки голова свернулась, аж, на все уже сто девяносто градусов - настолько, насколько позволила ей шея. И как маршировала, на большой скорости, так и продолжала с глазами на затылке, перемещаться в пространстве, бормоча:
- Не может быть, не может …
И вдруг, что это? Удар, гром, молния, темнота… И тишина …
На дороге неожиданно выросло дерево. В это дерево и вписалась счастливая мечтательница. И откуда оно только взялось.

Лежит красавица, глазья сомкнула. Все по Зощенко: скучает, прикидывает, как это ее угораздило башкой снести дерево придорожное.
- Надо оглядеться и оценить обстановку,- отдает приказ тем временем себе будущая служительница Фемиды.
Поднимает отяжелевшие от удара веки и тут же крепко их смыкает.
- Свят, свят, свят! Привидится же такое, - шепчет она в ужасе, узрев, что ее окружают со всех сторон незнакомцы какие то, склоняются над ней и бормочут  что-то на непонятном языке. И почему то  они все черного цвета.
- Видимо удар был слишком сильный, - соображает судорожно деваха, - умом повредилась, кажись, а может быть только глазами?
- Надо проверить!
Вторая попытка – открывает глазищи и получает удар более мощный, чем первый. Причем не физический, а моральный, Удар по наивной девичьей психике.
Прям перед ее невинными  очами мужик во всей своей темной красе ниже пояса, при всех своих достоинствах, присев,  наклоняется к ней, улыбается во все свои белоснежные зубы и пытается помочь встать на ноги.
- Вот это да!  Столько-то событий в один день – не спятить бы, от этих открытий и мечт. Будь они неладны, - произносит красна девица в истерике, вставая на ноги.
- Спасибо, что цела осталась.

Ничего обошлось - молодым все ни по чем. С темнокожими спасателями своими раскланялась и спасибо им сказала. И хорошо, что отделалась только шишкой на лбу, которая долго напоминала ей о первом увольнении, да слегка поврежденной девчачьей психикой.
Зато узнала, что некоторые представители Африки не носят штанов под своими балдахинами, а заодно пополнила свои познания в анатомии в части запретной и закрытой для девушек.

Вернулась в училище благополучно.
И потекли, побежали дни ее курсантской жизни.
Училась Галинка легко и весело, с радостью потому, как все было интересно и многое было в первой: и криминалистика, и всякие другие науки необходимые в этой профессии, о которых  читала в детективах да приключениях про Шерлока Холмса и видела в индийских и других фильмах про сыщиков.
Зорька,  ах, как играет в восемнадцать то годков. Кажется все тебе по плечу, весь мир у твоих ног. Хочется делать что-то доброе и прекрасное. Спасать, любить, оберегать слабых.  И профессия милиционера, такая благородная, как никакая другая для этого подходит.
- Так нас воспитывали в те далекие времена, а мы верили, - заключила моя  чудная рассказчица.
- И в любовь, и в дружбу, и в красоту человеческой души, и в искренность - во все хорошее, что есть на белом свете.
Какие мы были счастливые тогда, оказывается.

- А дальше то что? -
- А вот что, - продолжила  Галина свое повествование:
- Подружка завелась у меня хорошая, красивая да веселая, горячих южных кровей, свободная женщина востока по имени Зарина.
И все б ничего, да эта  горячность и довела ее до беды. Влюбилась она в парня белокурого. Кровь молодая кипит, чувства бьют ключом и все по голове, отбивают мозги.
А когда мозги то включились, было поздно – глубоко беременна.
Что делать? При всех прогрессивных взглядах, она была все-таки восточной женщиной и хорошо понимала, что родичи не поймут и не примут ее выбора избранника, а тем более ее интересного положения.
Пропала головушка, потеряла родных навсегда, выбрав другую жизнь белокурого своего, как оказалось, непутевого парня, который не слишком заботился о своей любимой, не заморачивался ее проблемами, не волновался о том, кто бился у нее уже под сердцем. Все легко и просто, само рассосется.
С ним все понятно, а ей  то, что делать? Живот растет и надо, хочешь, не хочешь,  принимать решение. Но  при всей тяжести положения, она не стала избавляться от нежданного подарка судьбы.
Сообщила родным новости в письме и принялась ждать ответа от них, приговора сурового. Ждет, пождет с утра до ночи, волнуется, переживает, что скажут родимые отец с матерью.  Извелась вся, побледнела, похудела, с лица спала как то и нервы стали  частенько сдавать от безудержных слез.
Ко всему была готова, любых слов ждала, но только не этого, не  молчания. Недаром в народе говорят, что страшнее всех слов – безмолвие.

Благо подруга оказалась верной – не оставила наедине с одиночеством и проблемами. А тут и бабушка пригодилась – дала свое согласие на приезд внучки с беременной друганкой. Не в первой принимать ей обездоленных.  На всех сердца хватит, и добра и ласки материнской и заботы.
Зарина отогрелась, успокоилась маленько в бабушкином доме и в положенный срок разрешилась  от бремени – родила.  Да родила то сразу двух хорошеньких дочурок.
Одна красавица темненькая такая, в маму видать, а другая светленькая, как положено в папу.
На них мама взглянула, порадовалась, правда не долго,  и через три месяца и от восхищения,  и от переживаний покинула этот мир.
Но перед уходом своим, она приняла очень важное решение – попросила своих малышек окрестить в местном храме. 
Просьбу ее выполнили, а крестной матерью стала девчонкам верная подружка. 
Вот и утроилось так, что ушла Зарина со спокойной душой за судьбу своих дочек.  Родным ее дали телеграмму, они скоро  приехали и забрали тело дочери молча, не взглянув на детей.

Бабушка от этого совсем белая стала, а Галинке не до переживаний – надо спасать девчонок. Побежала по инстанциям документы оформлять на усыновление.
Не тут то было  - не положено говорят ей серьезные люди:  молода больно - девятнадцать лет всего, да и не замужем к тому же.
Она молода, бабушка стара.  В отчаянии, взмолилась Галя, рыдая:
- Господи! Милосердный! Помоги детей спасти!
И Господь услышал. Говорят Бог всегда в хорошем деле поможет, не оставит, и все устроит так, как ты и не мечтал, и как лучше для тебя.
И это хождение по мукам  скоро закончилось нежданно-негаданно. Парень, с которым  Галинка познакомилась до всех известных событий, предложил ей руку и сердце, а заодно и помощь в воспитании девчонок.
Бывают же такие ребята! Бывают, бывают и счастье встретить такого. На них мир держится!

Вот  так  сразу после свадьбы у молодоженов появились двое детей. Удочерили малышек, да и стали жить-поживать в общежитии семейном.
Учеба, экзамены, зачеты, курсовые, практики.  И при этом: пеленки-распашонки, кашки-малашки, игрушки-погремушки, простуды и ветрянки, а еще  зубки - все, как полагается,  прошли  за годы обучения в училище и в семейной жизни заодно. 
Тяжело было, конечно, но поддерживая друг друга, выстояли, и девчонок выходили.
Спасибо всем: растить их помогало все милицейское общежитие. Кто покачает, кто погуляет, кто накормит, кто в магазин сбегает – всем миром выхаживали сестричек.
Даже седые генералы из училища приходили по нянькать девок.

Промчались годы учебы, поступили с мужем на службу в органы, получили квартиру в столице, а когда девчонки пошли уже в школу двух сыновей родили.  А затем, усыновили и еще одного пацаненка, от которого родители отказались из-за его проблем со здоровьем, решив, что к трудностям им не привыкать, и Сергевне - настоящему подполковнику все по плечу, и где четверо, там и пятому найдется местечко.

- Много чего случалось потом и веселого и печального, но это уже другая история,  - заключила так свой рассказ Галина Сергеевна. Вот такое наше  «индийское кино», а вернее сказать, уже теперь российское случилось наяву.
- Говорят же, что испытания посылаются по силам нашим.
- Потому за все говорю спасибо и - Слава Богу!
Подумав, добавила:
- Правда мучает меня один вопрос с тех  пор,  как девчонки мои  сами стали мамами:
- Должна  ли я  открыть тайну их рождения и рассказать им правду об их матери и их настоящих корнях?
- Должна ли, я должна  ……,  -  в раздумье, повторяла она, обращаясь в большей степени к себе, чем к кому-то.

Спать легли мы уже на исходе ночи, и слышен был долго тихий голос  Галины:
- Господи! – шептала она горячо, - помоги сделать правильный выбор и не навредить никому. Забота  сейчас не обо мне, за детей боюсь, как они примут эту правду, и будет ли она им во благо…..
…………………………………………………………
З.Ы.
Рассказ  не окончен.
Здесь, наверное, уместно поставить многоточие, поскольку жизнь наша подчас выписывает человеку еще тот сценарий. Покруче всяких сериалов будет, в том числе и индийских.
И вспоминая эту предрассветную мольбу, пришли на ум мне слова одного литературного героя Лескова по прозвищу Несмертельный Голован,  к которому приходили люди за советами, если в хозяйстве что-нибудь расстроилось или в семье нелады:
- «Я, - говорил он, - брат, плохой советник. Бога на совет призови.
- А как его призовешь?
- Очень просто: помолись да сделай так, как будто тебе сейчас помирать надо».
Человек подумает  и ответит, а Голован согласится или скажет, что он умираючи вот как бы лучше сделал.

«Должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали и очень его за них благодарили».