Жил-был я. Кн 3. Беседы. гл. 4

          Отец повернулся ко мне и, глядя в глаза, каким-то другим голосом спросил:
          - А теперь ответь мне: «Что для тебя - быть коммунистом?»
          - Я много думал над тем, что значит быть в рядах Партии? Что значит быть коммунистом? Не по партбилету в кармане, а по сути, - волнуясь, начал я, - И считаю, что без этих: «стоять на передовых рубежах строительства…» и прочих «ля-ля-ля», для меня вступить в Партию это – подчеркнуть, расписаться, осознанно, заявить во всеуслышание, что я лоялен этому государству, что я исповедую коммунистическую идеологию, считаю устройство нашего общества справедливым, признаю его моральные принципы и ценности. В этом заключается моя суть, и именно поэтому я считаю, что быть коммунистом - значит верить, несмотря на все испытания.
          - Во что?
          - Победу… нашей идеологии, нашего, нет, общечеловеческого понятия добра.
          - Ну вот, мы и добрались до религии, - почти про себя, тихо произнес Отец.
                ----------------------------------------
           Верность, преданность, благонадежность, - как бы пробуя на вкус слова, повторил Отец. - Лоялен. Слово какое-то круглое. Не наше. Может,
всё-таки, предан?
            Потом через секунды продолжил: Возможно, настоящая лояльность - это действия, которые подтверждают искренность намерений. В конце концов, каждый выбирает свою историю, наполняя её смыслом и светом, чтобы освещать. Или просвещать?
          - Отец, мне кажется у этих синонимов разные оттенки. Преданным этому государству может быть любой человек, если он гражданин, не только по паспорту, а состоянию души и прости высокопарность, по велению сердца и вполне простой причине - любви к этой земле, любви к Родине. Но любить и быть верным это дело личное, индивидуальное, без наших отличительных знаков. Попробуй отличить истину от мимикрии, а коммунист о своей преданности, - я сделал паузу, - лояльности, заявляет во весь голос, считай, ставит печать на лоб, что он верен этому строю на все сто процентов и что он будет, вот я буду, всячески его поддерживать, защищать, развивать и соблюдать партийную дисциплину, - запальчиво «выстрелил» я.
           - Вот-вот, безоговорочно соблюдать партийную дисциплину, - отвлеченно произнес Отец.
          - Партия без дисциплины существовать не может.
          - Я бы добавил: «и общество не может».
Согласен, - подытожил я, избегая ненужного спора.
          - Быть партийным, по моему мнению, значит демонстрировать преданность общечеловеческим ценностям, как в нашей стране, так и за ее пределами.
Отец взглянул на меня с подозрением, словно сквозь завесу недоверия. Его голос, настороженный, произнес: - Это которых?
          - В нашем существовании таится некая зажатость, словно поведение диктуется неведомым кодексом, предписывающим избегать громких слов и фраз, пряча их в недрах души.
           Это общее ощущение усредненности, как будто строгие правила шепчут: «Не высовывайся – целее будешь». Они въелись в нас не вчера и уж не как плоды коммунистической эпохи, а пережиток давних времен, впитанное с молоком праматерей. Но наряду с этими тенями скромности, в нашем народе душевно живут самоотверженность и бесстрашие, готовность к подвигу «за други своя». высокая дисциплина и самодисциплина, замешанная на расхристанной бесшабашности.
          Отец давяще молчал.
          Я собрался и ответил, будто на экзамене: «Мирное сосуществование между народами, защита прав человека - свободы слова, свободы самовыражения. И всё это у нас - есть! Мир и дружба между народами, права и свободы личности, социальная справедливость, человеческое достоинство и материальное благополучие людей!
          - Это - неколебимая позиция Партии! - примирительно подал голос Отец. – Да, это у нас есть: и свобода слова, и права .... Мы строим, делаем, внедряем. Впервые, и как первопроходцы имеем право на ошибку….
          - Тогда отчего ж, у нас, за свободу выражения мнения, людей сажают в психушку или тюрьму? А то и высылают из страны?! - с вызовом парировал я.
          В глазах отца полыхнуло огнем, если бы молнии, то он бы испепелил меня. Что говорить? Чутье не подвело.
           - Почему существует только одно мнение? - наступал я. - И это прям догма какая-та! Отец, Партия забронзовела - «делай так, а другого – не сметь!»
           Отец онемел, но нашелся. Его голос обрел звонкую резкость, подобную звуку, когда молот вбивает гвозди в древесину:
           - Потому что за словами стоят последствия. Каждый произнесённый звук требует от нас ответственности, а не фривольного болтания на кухнях или в лживых подмётных «самиздатах». Мы должны исполнять свой долг, так как наделены не только правами, но и обременены обязанностями. Наступило время действовать, а не мельчить в пустопорожней критике! Безответственность ведёт к разрушению!
                ---------------------------------------
            - Безответственность, неосведомлённость… безграмотность -
что-то подобное я уже слышал, - упрямо произнёс один из присутствующих.
           - Нет оправданной и неизбежной аварийности, - твёрдо ответил Отец, словно выкладывая калеными кирпичами фундамент неколебимого пьедестала.
Я продолжил: «Аварийность и условия её возникновения создают люди своей безграмотностью и неорганизованностью».
            Каждый моряк корабельной службы - от первогодка до седого каперанга - знал наизусть слова адмирала Сергея Георгиевича Горшкова, великого Главкома Военно-морского флота Советского Союза, сделавшего Флот океанским.
Государство, как корабль, - завершил я. - Почему так похоже?
            И без того серьезный Отец углубился в свою мысль, словно всматриваясь в невидимые строки текста, стремясь отыскать те самые слова, которые бы наиболее точно передали суть завета.
           - Сын, наша страна - осажденная крепость. Осада длиться сотни лет.
Что при царях, что при генсеках. Размолвки и чересполосица суждений среди осажденных стОят дорого.
           Мы должны помнить, что даже в самые мрачные времена наша крепость устоит лишь в единстве, храня в себе силу, которую черпает из глубин нашей веры и надежды. Осажденные, но не сломленные, мы продолжаем наш путь, сохраняя гордость и стремление к свету.
           В бою на ходовом мостике нет места диспутам. Единоначалие, вот залог успеха. Если вождь, конечно, Вождь.
           - Мы как будто на войне. Но сейчас - мир, разрядка напряженности! Отец, холодная война кончилась.
           - Разве? - Отец сделала вид что смутился. - Может холодная война и кончилась. Только не война против нас.
           - Когда ж она закончится?
           - Когда? Либо они нас. Либо мы их. Уничтожим. Всех. Под корень.
           - Другого я не ожидал, Ваша Суровость. Все равно так не будет. Люди не звери - одумаются.
           - Хм, не звери, - ухмыльнулся Отец и продекламировал:
           «Ты сам отверг закон людской и Божий! Зверь, самый лютый, жалости не чужд. Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь. О, чудо - дьявол истину изрек!» *
Отец склонил голову.
           - Не плохо. - припоминая Шекспира, оценил я. – Но к делу.
           Я согласен с тобой, Отец, при условии, что у руля люди честные, моральные, воспитанные. Справедливые люди, патриоты своей страны, коммунисты по чести, по убеждениям. Совестливые, наконец!
           Но как показывает практика их не так много, как кажется. Один брежневский застой чего стоит.
           Прилипалы ползут - кто из корысти, кто из низменных побуждений - лишь бы добраться до кормушки и получить больше, чем привнес.
           Кто из похоти, чтобы понукать и повелевать от имени Партии,
кто из фанатизма. Хотя теперь фанатиков нет: толи повывелись, толи постреляны.
          - Есть просто попутчики. И есть флюгерки. Эти самые опасные. Эти предадут. Кстати, брежневские времена вам покажутся благодатью. А сталинские вообще легендарными, со знаком «плюс». Цитировать сталинское будете -  «Я, знаю, что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову, но я уверен, что ветер истории всё это развеет».
          Я пропустил мимо ушей. «Чего он понимает? Диктатор, он и в Африке душегуб» и добавил:
         - Я думаю слепо подчиняться идти за вождем это не продуктивно и это - путь в тупик.
         - Сплочение - это не шествие на убой. Это умножение усилий. Это вера в успех, это источник силы. Ты ведь знаешь, что в строю, «в ногу», бежать легче. Одно движение, один вздох, один ритм. Сбился строй - и все в разнобой, не строй, а толпа (Отец с иронией посмотрел мне в глаза) - и всё «сдохли» - устали.
Я улыбнулся, вспоминая наши, утренние, по – взводно, пробежки по Шуркенту.
          А Отец продолжал: Это исполнение своих обязанностей, конкретно каждым на своем месте. И коммунистом, и беспартийным. Только за промах с коммуниста спрос в разы строже. А по поводу Сталина? Много чего было. Почему же народ поминает его добрым словом. А потому что Сталин являясь Отцом Народа, не по званию, а по сути, заботился о стране и народе, по-отечески заботился. Сурово? Сурово. Но страну - то спас.
         - Добро, но время строительства общества прошло, наступила эпоха развития, творения, созидания. Пришло Время перемен, общественных и партийных дискуссий о судьбах общества. Оно уже наступило. Народ желает говорить и быть услышанным.
         - Правильно, безграмотный народ безмолвствует, рабски потупив глаза, а образованный... Пусть говорит, у нас ведь свобода слова, как её? Ценность общечеловеческая! - потом помолчал и подытожил: - Сомнительная ценность.
          - Гласность - это демократия.
          - Это как ее применить.
          - Мы перестроим мир!
          - Ты - Мечтатель, а коммунисты – люди дела. Идеи и лозунги – больше для внешнего пользования, чем для внутреннего. Кстати Сталин как-то сказал: «Я думал, что демократия - это власть народа, но вот товарищ Рузвельт мне объяснил, что демократия - это власть американского народа».
          Я не доверчиво посмотрел на отца.
          Отец улыбнулся, как когда-то, давным-давно, в моем в детстве, когда хотел доходчиво объяснить что – то, что я в силу своей детской неразумности еще не понимал. Он обнял меня за плечи и повернул лицом к озеру.
          Улыбка пропала с его губ. Он хотел сказать: «Ты скоро узнаешь и это», - но не стал говорить, а только крепко прижал к себе, будто хотел прикрыть меня от забот.

          По поверхности воды легкий осенний ветерок гнал «кораблики» павших листьев, они крутились, сопротивлялись, а то и плыли против ветра. Ветерок потакал листьям: то подгонял их, то вертел ими вправо или влево. И плыли гордые самонадеянные листья, уверенные в своей независимости и знАчимости, пока их не прибивало к берегу, всех, в одну и ту же тихую беспросветную заводь.
          Ветерок охладил мои зардевшие щеки.
          В жизни нет места идеалистам. Жизнь их не учит, она с ними расправляется. Рано или поздно. Но всегда.

               (из дневников конца 80-х годов ХХ столетия)
__________________________________________________________
* В.Шекспир. Король Ричард III. перевод с англ. М.Лейтина
В оригинале звучит так:
«Леди Анна:
Ты сам отверг закон людской и Божий!
Зверь, самый лютый, жалости не чужд.
Глостер:
Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь.
Леди Анна:
О, чудо - дьявол истину изрек!»