Когда я был маленьким

Каждое из моих воспоминаний — лишь отдельная ниточка в узоре, который я продолжаю ткать.

Когда я был маленьким, мы всей семьёй жили в "старом" доме, как по сей день называет его моя мама. Этот дом и три прилегающих к нему двора раньше принадлежали нашим родственникам, но со временем были распроданы другим хозяевам. И последний из родовых участков с домом унаследовала от своей бабушки Ксении моя мама — Ольга Леонидовна.

После моего рождения мы прожили там ещё шесть-семь лет, и в 1991 году, когда мама получила квартиру, мы переехали, а "старый" дом родители в итоге продали. На вырученные деньги они купили суперсовременный на тот момент гостиный мебельный гарнитур, о котором мечтала моя мама, и видеомагнитофон "Электроника М-12" — мечта моего отца.

Ну и цены были тогда! Видеомагнитофон и мебельный гарнитур по стоимости недвижимости!

И если после переезда в квартиру для меня одновременно началась школьная пора и связанные со всем этим воспоминания, то со "старым" домом меня связывают воспоминания о моём детстве — о времени, когда я был маленьким.

Моё самое раннее воспоминание связано с одним зимним днем, когда мне было около двух лет. Следуя хвостиком за отцом, который засобирался во двор, я изъявил своё твердое мужское «нада» и попросился с ним. Не знаю, сколько в итоге по времени пришлось наряжать меня на улицу, но достаточно прикинуть, что одевали меня тогда основательно. Дело было в том, что в ту пору у меня очень сильно болели ноги, и чтобы выйти во двор, на мои ноги сначала наматывали шерстяные платки, затем надевали тёплые плотные носки и облачали меня, уже полностью одетого, в безразмерные для меня валенки. В обычной обуви своего размера из-за переносимых мной болей я ходить не мог. А те валенки, что на меня надевали, были настолько большими, что в один можно было бы поместить обе мои ноги. Коленки мои становились несгибаемыми, а верхняя часть обуви упиралась мне в "безмятежный акцент мужественности" и "невинный штрих мужского облика".

Вот так вот, с определенными неудобствами и на несгибаемых ногах я выходил на улицу. И было грех жаловаться на недостатки, когда главное — мне было тепло, словно я и не стоял на морозе. Мне казалось, будто я дома стою босым на ковре. И если бы холод не напоминал о себе, кусая руки и лицо, возможно, я бы и разулся.

Отец тогда вышел во двор по каким-то делам, которых я не помню. Зайдя на задний двор через калитку, мы тут же остановились у лестницы, приставленной к дому, что вела на чердак. Оставив меня одного внизу, он сказал, что ему нужно забраться наверх — туда и обратно, и чтобы я стоял и ждал его. Я наблюдал, как он забирается на высоченную для моего представления лестницу, думая о том, какой папа смелый и сильный. А когда он скрылся за дверцей чердака, я вытащил свои голые ручонки из карманов, взялся за деревянные перекладины этой лестницы и попробовал подтянуться и забраться к отцу, но у меня ничего не вышло. Мало того, что следующая перекладина была немного высока для меня, так ещё мешали валенки. Вскоре руки мои от мороза быстро замёрзли, и я их убрал обратно в карманы.

Чувствуя себя одиноким среди холода и белоснежных насыпей вокруг, на время позабытая боль в ногах дала о себе знать снова. Наверху скрипнула дверца, и показалась голова моего отца:

— Ну как ты там, сынок? — спросил он.

— Ножки болят! — протянул я, чувствуя, как сильно "крутит" ноги…

Конечно, в моей жизни были и другие зимы в дальнейшем, и связанные с ними события, и другие ранние воспоминания, но именно это я всегда считал самым первым, самым ярким и четким среди всех других.

А летом!

Летом меня наряжали в шортики, рубашечку, надевали на голову кепочку — те самые из 80-х годов с коротким козырьком, обували в сандалии и отправляли во двор, где я подолгу играл сам с собой. Отец сколотил для меня "место силы", где среди "измельчённого кварца" я приносил в "жертвы" свои игрушки. У меня был свой набор инструментов, которыми я то и дело что-то колотил и мастерил, но по большей части ломал. И больше всего доставалось моим игрушкам. За такое поведение мне полагалась сто рублей премия! Шутка! Бабушка моя любимая, Зоя Сергеевна, прозвала меня за такую манеру "мастером-ломастером". А я-то что? Всего лишь очень желал узнать, из чего и как состоят некоторые вещи. Я их разбирал, но вот собрать обратно получалось не всегда. То силёнок не хватало, то пружина из часов ка-а-а-ак выскочит, ка-а-а-ак выпрыгнет — а откуда, пойди теперь пойми.

А однажды случилось так, что во время разборки очередной игрушки я переусердствовал, и… отвёртка соскочила и воткнулась в левую руку, в перепонку между большим и указательным пальцами. Было больно, но, как ни странно, не так чтобы сильно. Я думал, что если не трогать и не шевелить, то вообще как будто даже ничего и не чувствуется. Поэтому, наверное, я тогда не промедлил узнать, из чего и как состою я сам. Да уж, любопытство — не порок! Помню, до того как проступила кровь, я успел увидеть собственную жировую ткань. Хорошо запомнились эти жёлтые "шарики". А когда пошла кровь, тогда-то и пришла другая боль, и я тут же побежал домой, чтобы меня там подлатали.

Когда мне надоедала моя песочница — моё "место силы", я шёл бродить по двору, занимаясь чем ни попадя: собирал камни, уголь, разноцветные стекляшки, куски битой керамической посуды, ржавые гвозди на месте кострища, сортировал старые подковы, подъедал сливовую кисло-сладкую пастилу, которую мама сушила на солнце. А потом убегал от ос или пчёл, что прилетали тоже полакомиться этой пастилой. Умудрился откопать на заднем дворе, ковыряясь лопатой в перепаханной земле, сильно деформированную алюминиевую фляжку для воды, не пойми каких годов.

Но иногда я исправно помогал родителям по хозяйству: играл с псом Чёрным (породы ньюфаундленд) и частенько "проигрывал", или занимался воспитанием кошки Машки, судя по её поведению считавшей меня ещё одним назойливым котёнком, а не её хозяином (кошка понимала, что ещё не дорос!). Я помогал, не мешаясь и старательно обходя скотный двор с оглушающе крикливыми гусями, с визжащими нутриями с их двумя страшно торчащими передними зубами, и опасался встречаться даже взглядами с петушиным мастером боевых искусств Петрухой — дородным петухом.

Но больше всего я опасался ходить на самый дальний кордон нашего двора, где по периметру была натянута сетка-рабица, росли акации и, словно какой-то часовой, в левом углу "расположился" высоченный куст крапивы. Его-то я и боялся. И страшно было не от того, что крапива всегда была "врагом" всех мальчишек и девчонок, а потому что в тех высокорослых жгучих кустах обитали жирные и мясистые пауки-крестовики.

Помню, как меня отправили нарвать молодых листочков крапивы для зелёного борща к этому кусту и как я трясся, собирая их, словно сам был тем листком, только скорее осиновым!

А в начале двора, перед домом и моей песочницей, была поросль кустов малины. Когда я подходил к ним, мне казалось, что я стою у порога диковинного леса, от которого исходил сладкий аромат спелой малины. Я любил малину, но пауки из крапивы встречались и в малиновых зарослях. А ещё там были комары, пчёлы, мухи, сороконожки, жуки-вонючки и другая разнообразная живность. Поэтому наслаждаться видом этого "леса" приходилось со стороны, а собирать ягоды — аккуратно по краям. Когда мама срывала эти ягоды, она подавала их на стол, посыпанными сахаром, как и клубнику. Несмотря на то, что мне не хватало сладости, я все равно жадно поедал малину прямо с куста. Однажды, поглощая ягоды, я незаметно закинул в рот жука-вонючку вместе с ягодой и тут же выплюнул его из-за ужасного и неописуемо противного вкуса. Это научило меня осматривать то, что я собираю.

Но когда я умудрился наесться яблок, опрысканных ядом, привычка осматривать то, что я ем, мне особо не помогла. А узнал я о том, что яблоки были обработаны, только когда мама заметила, что я их ем. Да уж, тогда мне впервые пришлось вернуть обратно то, что я съел. Это был довольно неприятный опыт. Вдобавок я был не на шутку напуган, что теперь со мной может случиться нечто ужасное; что я могу заболеть или даже умереть! В тот день я выпил столько воды, чтобы очистить желудок, что потом не мог на неё смотреть. Об этом я сказал маме, надеясь, что она мне скажет, что мой кошмар позади, но она сказала:

— Пей, пей! Ещё пей! — говорила она, помогая мне порционно пить из трёхлитровой банки. — Надо выпить не менее трёх литров воды…

С тех пор и по сей день я помню, какого есть немытые фрукты или ягоды! Мне тогда хватило с лихвой!

Вот так примерно и проходило моё детство в том "старом" доме на улице Пролетарской, 11, станицы Гиагинская, тогда ещё относящейся к Краснодарскому краю, до развала СССР.

И, естественно, были и другие события, есть другие воспоминания, связывающие меня с тем временем, с тем домом, но я выбрал самые ранние, самые яркие, где я проявлял "свободу мысли" и собственную "самостоятельность". Последнее я не просто так вынес в кавычки, ведь это тоже своего рода шутка, ведь настоящая свобода мысли и самостоятельность приходит только с опытом!

На фотографиях:

Вверху:

Моя мама с моим старшим братом Сергеем. Это его первое фото. Декабрь 1977 года. На заднем плане слева видна часть того самого "старого" дома: лестница на чердак, куда взбирался мой отец. Справа — изгородь скотного двора.

Внизу (слева направо):

Моё первое фото. Июнь 1984 года. Рука моего отца удерживает меня, чтобы я не упал.

Я и мой старший брат. То же самое время.

Вид со двора через улицу за многие годы не поменялся. Всё тот же колодец, который когда-то копали мои предки. Улица Пролетарская, 12. 2023 год.

Самого "старого" дома давным-давно нет…