Окончание войны и новые трудности пантыльчан

Этот сорок пятый год, как известно, оказался для страны и народа самым счастливым. Где-то примерно через неделю после девятого мая, весть об окончании войны и о победе докатилась и до Пантылки. Эту весть председатель колхоза решила отметить объявлением праздника Победы в день Яичного заговенья. Правда, год оказался почти что голодным, но Александра решила, посоветовавшись с Ариадной и с Верой, что пусть народ порадуется Победе, пусть хотя бы выпьют свекольной самогонки, попляшут, и то будет радостнее на душе.

День Яичного заговенья пришелся на середину июня месяца. Погода в этот праздник была солнечная и теплая. Народ принарядился в честь праздника. На праздник пришли к некоторым людям деревни гости от Елькинцев, Касьянов, Черменят и Мерзляков. Праздник решили начать со своеобразного митинга или сбора, потому что выступать никто не любил, дальше предлагалось обнести всех стаканом самогонки, поздравить с Днем Победы, организовать пляски. С этой целью на танцевальный пятачок около своего дома Николай Мельников вынес гармошку, растянул ее меха, и полились знакомые мелодии. Начали с кадрили, про которую народ уже стал забывать во время войны, затем перешли на барабушку, бабы затянули песни. В празднике приняли участие не только колхозники, но также и их гости. Грусть навивали лишь погибшие во время войны, пропавшие без вести и еще не вернувшиеся мужчины и парни, которые вроде бы живы, но пока не вернулись еще домой. Ближе к вечеру люди разошлись по своим домам. Некоторые гости поспешили в свои деревни.   

Во время уборки озимой ржи и яровых культур уполномоченным райисполкома снова приехал, как и в прошлом году, Павел Иванович Бабайлов. Хотя райисполком менял уполномоченных каждый год, но, по-видимому, Павлу Ивановичу так понравился колхоз имени Кирова, что он попросился снова сюда и ему разрешили. Колхозники были довольны этим назначением. Они не забыли его лояльность при разделе зерна на трудодни в прошлом году, его веселый нрав и относительную независимость от районных властей.

Виды на урожай ржи были в этом году неплохие. Николай, вместе с Гавриилом и Аркашкой Сухановым подготовили технику для уборки (жнейку, веялку и молотилку) и обмолота озимых и яровых культур. Теперь главным среди мужчин был, конечно, Николай Мельников, но во все дела пытался вникать и Аркадий, которому стукнуло уже шестнадцать лет, и он считал, что вполне уже взрослый.

Дальше снова, как и всегда, наступило время уборки яровых культур. Здесь дело было сложнее, потому что под жнейку подходило примерно только одна треть посевов. Так определил Николай. Поэтому в течение двух дней убрали эту часть ячменя жнейкой, а все остальное должны были сжать серпами женщины и девушки, иногда еще совсем юные. Так, привлекли к жатве на поле Катю и Тамару. Обоим им исполнилось в этом году по десять лет. Их трудодни пообещали записывать Марии и Ариадне.

Пока женщины занимались жатвой, Николай с Аркадием занялись посевом озимой ржи. Распахали недопаханное поле, где им помогали в качестве ямщиков уже Алешка, Димка, Сашка. Несколько раз брал вожжи в руки уже и Егорка. Дальше Гавриил, Николай и Михаил вышли с лукошками в поле, разбросали по всем правилам семена ржи, на другой день запрягли четырех лошадей в бороны, посадили верхом на коней Алешу, Димку, Сашку и Егорку и началось работа по за боронованию семян ржи. Это было в самом конце августа месяца.

В Петров день 12 июля Егорка с бабушкой были в гостях у Ираиды и Павлы Елькиных. Обе, на первый взгляд Егора, за годы войны резко постарели, хотя их естественная красота просматривалась сквозь седину волос и морщины. И причиной старения была, конечно же, война, которая так много отняла у них родных и любимых мужей и сыновей. Аграфена в основном гостила у своей сестры Павлы, где они вместе вспоминали погибших сыновей Павлы и за одним арест Андрея и оставшихся после него троих сыновей. Егорка в основном пропадал в доме тети Иры, которая в праздник держалась и почти не плакала. Все-таки у нее остался жив и здоров любимый сын Гриша. Недавно получила письмо от него, где он написал, что скоро приедет домой. Валентина – дочь Ираиды за последние годы буквально расцвела и стала очень красивой. Рыжие, рыжие завитые волосы, очень белое лицо с крапинками родимых веснушек, стройная фигура и красивые ноги. Все это успел разглядеть в ней за сутки Егорка. Тетя Ира показывала и фотографию Гриши. Он был на ней в солдатской шинели с петлицами зенитчика и походил лицом на известных в то время артистов кино.

Вера в гости не ходила, занималась колхозными делами и работой, как в колхозе, так и по дому. Молодежи в округе не прибавлялось, разве только больше стало девок, а парни многие погибли или еще не пришли с войны. Поэтому она считала, что ей, видимо, веселиться пока не пришло еще время.

В сентябре пошел в первый класс Димка Суханов. Очень хотелось в школу и Егорке, которому исполнилось семь лет. Но почему-то бабушка с Верой отговорили его от школы, заявив ему, что он пойдет в школу на следующий год, когда исполнится восемь лет. Возможно, это было традицией в деревне, потому что Димке исполнилось в этом году как раз восемь лет. Все доводы Егора о необходимости его поступления в первый класс в этом году, так как считал себя выше и сильнее Димки, в расчет ни бабушкой, ни Верой не принимались. Кроме Димки уже в сорок пятом году в Ивакинской начальной школе уже учились Алешка и Катя Сухановы, а также Тамара и Сашка Мельниковы.

К концу года пришел домой Григорий Елькин. Он пополнел, стал уже вполне оперившимся крепким и очень красивым мужчиной. Все «девки» и бабы, оставшиеся без мужей, вздыхали по нему и хотели хоть каким-нибудь боком прислониться к этому сильному и красивому мужчине. Однако «девки» пытались сохранить девственность, но им хотелось бы выйти замуж за Гришу, а он пока с женитьбой на них не спешил, решил использовать красоту в свою пользу и начал оказывать внимание вдовам, оставшимся без мужей. У одной из них в деревне Елькинцы родился от него сын. Правда, его мама всем говорила, что не знает от кого сын, мол, многие пользовались ее любвеобильностью. Понятно, что этим она хотела сохранить как можно дольше отношения с Григорием и может быть, лелеяла в душе и мысли о замужестве с ним. Детей у нее на момент рождения этого ребенка было двое: мальчик и девочка. Затем, Гриша переключился на другую женщину в деревне. Первая начала его ревновать, говорить ему открыто, что сын от него, а не от кого-то другого. Чтобы окончательно не дискредитировать себя, Гриша решил завербоваться в один из леспромхозов области, только так тогда можно было вырваться тогда из колхоза. У колхозников все еще не было паспортов, поэтому выйти из колхоза можно было лишь путем вербовки на какие-либо стройки или в леспромхозы. Гриша решил завербоваться в Краснореченский мехлеспункт, расположенный в Нагорском районе Кировской области.

Перед поездкой в Краснореченский мехлеспункт на север области Григорий посетил Аграфену. За ужином в честь гостя, Григорий спросил Веру:
- Я уезжаю в мехлеспункт через город Нагорск, может передать от тебя кому-то привет?
- Кого ты, где найдешь? Были две подруги, но ведь где-то они на строительстве дороги, тебе их не найти. Да и искать не надо. Я туда возвращаться не стану.
- Неужели не было там у тебя ни одного парня?
- Да какие там парни? Там была бабья бригада во главе с пожилым мужиком, - отвечала Грише Вера.

Вера, конечно, гордилась, что у нее есть такой красивый родственник, но ведь он родственник и только. Очень понравился дядя Гриша и Егорке, он буквально ходил за ним по пятам, расспрашивал, как он воевал, сколько сбил самолетов и о многом другом. Гриша отвечал не очень охотно, дал ему свою фотокарточку в форме зенитчика и подписал ее в адрес Егорки. Днем Гриша где-то пересекся с Фаинкой. Она была без ума от его красоты. Ариадна, также потрясенная красотой Григория, пригласила его вечером в гости. Он согласился побывать у них, вечером ушел к ним, а вернулся только утром. Что там было, и с кем он спал, об этом никто так и не узнал и не узнает. Но, по-видимому, или Фаинкой или с самой Ариадной. В этот же день он отправился к себе домой, сказав тете Аграфене, что он уезжает далеко отсюда на север в леспромхоз. Попрощался с Аграфеной и Егоркой, и отправился пешком к себе в деревню. Бабушка дала ему на дорогу для поездки в леспромхоз литровую банку меда. У Егора при прощании с ним навернулись даже слезы на глаза. Примерно в это же время сестра Григория Валентина забеременела. Сначала скрывала от кого забеременела, но ближе к родам рассказала Ираиде, что забеременела от Андриана Елькина, вернувшемуся с войны еще в сорок четвертом году по ранению, и ставшему к сорок пятому году председателем колхоза. Как-то во время ее дежурства на колхозном дворе, вечером уже затемно откуда-то приехал председатель, распряг лошадь, зашел к ней в караулку, начал ее расхваливать, какая она красивая, подсел к ней, начал обнимать, целовать, и она растаяла от мужской ласки, почти не сопротивляясь, отдалась ему, хотя знала, что он женатый мужик. Ираида поняла состояние Валентины, решила, что, видимо, пришло время для нее, когда «в нетерпёж» захотелось мужской ласки, а тут появился справный мужчина, да еще ее начальник, и она растаяла. В сорок шестом году у Валентины Елькиной родился мальчик, которого назвали Володей. Потом Егорка видел его несколько раз. Волосами он был похож на Валентину, такой же светло-рыжий, как и она. Затем она окажется вместе с сыном в городе  Нововятске возле областного центра, и на этом связь с Сухановыми с ней оборвется.

Вот таким был первый послевоенный год для пантыльчан, сказать, что он оказался не очень приятным, но и назвать его неудачным было нельзя. Все-таки во всем чувствовался у людей победный настрой, на дела и на постепенное улучшение личной жизни. Лишь вдовы страдали  отсутствием мужей и иногда были готовы хотя бы разок полежать с женатым мужиком. Не меньше страдали и относительно еще молодые незамужние девы, потому что надеяться на любовь и сватовство было для них очень проблематично. Парни-то многие не вернулись с полей Великой Отечественной войны и тем самым они невольно стали виновниками в том, что не создали семьи до войны и после войны, а значит и не продолжили свой род в лице наследников, не способствовали повышению рождаемости  в первые послевоенные годы.