Философы в баре

Бар «Лабиринт» был похож на гигантский кокон, сплетенный из теней и парадоксов. Его стены, покрытые паутиной трещин, дышали сыростью, а узкие окна пропускали лишь жёлтый свет уличных фонарей, который падал на столы, как пятна пролитого абсента. Здесь, среди стопок пыльных книг и бутылок с мутной жидкостью, собирались философы. Не те, чьи портреты висят в университетах, а те, чьи мысли застряли между страниц, как засохшие насекомые. Сегодня за барной стойкой, сделанной из стволов самых древних деревьев на Земле, сидели Сократ, Ницше, Кьеркегор, Сартр и Камю. Они пили абсент, который здесь подавали в бокалах, похожих на колбы алхимиков, и спорили о чём-то, что давно перестало иметь значение.

И тут дверь скрипнула.

В бар вошла Екатерина — девушка в розовом пальто, с волосами цвета пшеницы, выгоревшей на солнце. Её лицо, подчеркнутое слоем тонального крема и хайлайтера, отсвечивала как экран смартфона, который она не выпускала из рук. Она уселась за стойку, заказала «что-нибудь сладкое» и принялась листать Instagram, где её последний пост — селфи с котом сфинксом похожим на бульдога — набрал 27 лайков. Философы замерли. В её присутствии даже воздух стал плотным, как тесто, поднимающееся в тёплой печи забвения.

Сократ, пригубив абсент, первым нарушил тишину:
— Скажи, дитя, что есть истина? Ты ведь ищешь её меж этих... — он махнул рукой в сторону её телефона, — пикселей?
— Истина? — Екатерина подняла на него глаза, подведенные яркими стрелками. — Ну, это когда тебя не блокят за правду в комментариях.
— Но как отличить правду от лжи? — настаивал Сократ, и его тень на стене изогнулась, как вопросительный знак.
— Если лайкают — правда. Если хейтят — троллят, — ответила она, смакуя коктейль «Космополитен», который бармен налил ей в бокал, напоминающий череп.

Ницше, до этого молча ковырявший ножом трещину в столе, вдруг захохотал:
— Ха! Истина — это воля к власти! Твои «лайки» — лишь слабость стада, что боится признать: Бог мёртв, а мы его убийцы!
— Ой, — Екатерина моргнула накладными ресницами, — вы про ту церковь в центре? Там теперь стрит-фуд.

Кьеркегор, до этого шептавший что-то о «стадиях на пути к отчаянию», поднял голову:
— Страх и трепет... Ты не боишься, что эти «лайки» — лишь бегство от экзистенциального ужаса?
— Чего? — переспросила Екатерина, фотографируя бокал.
— Она не понимает, — прошипел Сартр, затягиваясь сигаретой, — её существование предшествует сущности. Она — свобода, которая боится самой себя.
— Я не боюсь, — надула губы Екатерина, — я просто делаю сторис.

Камю, до этого молча наблюдавый, как муха бьётся о стекло, вдруг произнёс:
— Всё это абсурд. Ты, мы, этот бар... Мы Сизифы, толкающие камни вверх по склону, зная, что они скатятся вниз.
— Круто, — сказала Екатерина, — у меня друг Ваня, он тоже философ. Продаёт кроссовки и живет на бали.

Философы загалдели, перебивая друг друга. Их слова, как летучие мыши, бились о низкие потолки бара:

— Ты должна пройти через экзистенциальный кризис! — кричал Сартр.
— Нет, через переоценку ценностей! — рычал Ницше.
— Всё бессмысленно! — стонал Камю.
— Ищи Бога в себе! — убеждал Кьеркегор.
— Задавай вопросы! — умолял Сократ.

Екатерина, тем временем, выложила сторис с хештегом #чилл. Фильтр делал её лицо похожим на призрак, пойманный в ловушку цифрового мира.

Внезапно свет в баре погас. Лишь экран её телефона сиял, как единственная луна в безвоздушном пространстве. Философы замолчали.

— Знаете, — сказала Екатерина, — мне кажется, вы все просто грузитесь. Надо проще быть. Вот как я: хочу — постю, хочу — удаляю.

Тишина повисла, как паутина между их мыслями.

— Это... гениально, — прошептал Сократ.
— Это и есть абсурд! — воскликнул Камю.
— Нет, это воля к власти над хаосом! — заявил Ницше.
— Это отчаяние, притворяющееся надеждой! — вздохнул Кьеркегор.
— Это свобода! — заключил Сартр.

Екатерина зевнула, потянулась и сказала:
— Ну, вы, ребята, такие умные, но я вообще-то встречаюсь с барменом.
Философы замолчали. Они смотрели на бармена, который просто наливал себе текилу и даже не подозревал, что только что стал объектом зависти величайших умов человечества.

Так и закончился вечер. Философы, напившись до состояния "я все понимаю, но ничего не могу объяснить", разошлись, чтобы на следующий день снова вернуться и продолжить спорить. А Катя ушла с барменом, оставив после себя только вопрос: "А что, если истинная мудрость — это просто быть собой?" Но философы, конечно, не смогли бы с этим согласиться. Ведь они всегда знают лучше.