Горошины. Глава 7

                Выпавшим из одного стручка…

      Полозья саней робко скрипели под хрупким снегом. Над логом, по которому шла санная дорога,  стояла морозная звонь. Только иногда, резкое всхрапывание лошадей нарушало нависшую  звенящую тишину над странной процессией, которая двинулась поутру из родной Захаровской заимки в сторону Зырянки.  Трое верховых, конвоировали ссыльную семью Василия Игнатова. Решением Спецтройки  его  объявили кулаком второй статьи.  Это означало конфискацию  имущества и высылки из родных мест всех членов   семьи в более отдаленные места. Куда точно  не уточнялось, сказали, что об этом   будет известно на сборном пункте в самой Зырянке, когда сформируется этап из таких же горемык. Жена Василия Ивановича - Анна Степановна, и трое их детей:  Мария, которой на Казанскую исполнилось десять лет, шестилетняя Галинка,  да трехлетний Глеб получили постыдный статус - враг народа. Только младший Павлик не был внесён в этот список, так как, посчитали, слишком мал,  и всё равно не выживет в новых, никому не известных условиях, младенец, не достигший и двухлетнего возраста.

       У   брата Ильи и его жены  Анны Тимофеевны детей не было. После того, как забрали мужа, и умерла свекровь, Анна собрала свои вещи, и уехала в Зырянку,  к   родителям. За прошедшие восемь месяцев с момента ареста братьев, она изредка присылала весточку. Все попытки найти Илью и Василия оказывались тщетными. Ей удалось узнать только, что братьев этапом отправили в Томск, в следственную тюрьму НКВД, а дальше ничего не было известно.

      Ослабевшего, плохо передвигающегося семидесяти семилетнего  Ивана Захаровича, лишили всего имущества - дома, всех хозяйственных построек, домашнего скарба, скота, мельницы, пасеки, всего инвентаря и прочего нажитого с сыновьями добра. Ему следовало освободить с такой любовью построенный с отцом Захаром большой собственный дом с двенадцатью окнами. Окнами, смотрящими в четыре разные стороны. В сторону мельницы, и в сторону склона лога, где располагалась кузница,   в сторону дневного яркого солнца с большой сосной посередине двора и на расположенное с западной стороны кладбище, где были похоронены мать и отец, да обе жены Ивана Захаровича – Агафья и Просковья…

       Анне Степановне с детьми разрешено было взять с собой немного овсяной крупы, да сухарей. Забросили в сани два чугунка, да мелкие пожитки   ребячьей одежды.

     Сидя в санях, Анна, как раскрылатившаяся птица, старалась согреть  прижавшихся детей. Они уже не плакали. Мелкая дрожь пробегала по детским телам, то ли от холода декабрьского утра, то ли от долгого плача. Ночной туман оседал на кончиках сосен и кедров пушистым мучным ковром, осыпавшимся от взлетавших с веток сорок, провожающих с заимки странную процессию. Белоснежной изморозью были покрыты ресницы и натянутые на лоб платки у детей, Аннины торчавшие волосы, грива, челка, ноздри и круп лошадей. Лошади фыркали, пытаясь избавиться от неприятных колющих ощущений в носу намерзшими льдинками.  Анне тоже мешали бьющие по лицу обледеневшие, покрытые инеем волосы, но она не могла их убрать, так как боялась растерять драгоценное тепло, которого и так было мало   у сбившихся в кучу детей. Только они, четыре маленьких родных человечка, всё, что у неё осталось в жизни… 

      Она вспоминала, как   ночью пришёл один из старших сыновей Ивана Захаровича -  Александр, который проживал тут же на заимке. Он, как и старшие братья,  Дмитрий и Яков, давно отделился, и жил своим небольшим хозяйством  с женой и младшими детьми. Дмитрий перебрался в Зырянку, а Александр давно вынашивал мысль уехать с заимки в деревню Берлинку, в которую переехали его  старшие дочери, выскочив рано замуж и звавшие родителей в эту образованную не так давно деревню. Каких-то тридцать    лет назад появилось это село. Понравились заливные луга реки Куи да высокий яр с растущими на нем вековыми соснами и кедрами переселенцам из Курской губернии:  Перминым, Шаминым и Точеновым, Самойловым да Тимофеенко. За ними потянулись  и с других краев переселенцы. Семьи Борисовых и  Лимановых из Пензенской губернии стали строить свои дома и обживать новую родину для своих будущих многочисленных потомков…

      После яростного лая собаки, да прогремевших выстрелов, Александр   решился прийти в дом отца, узнать, что там происходит, но его   долго не пускал   охранявший дверь Федька Сандалов. Пытал его, не знает ли он, где отец с братьями прячут золотишко, и впустил с чётким наказом выведать  место тайника. Федька был абсолютно уверен, что у этой семьи есть старое червонное золото, а попросту - червонцы…

       Отец некогда большого семейства Иван Захарович Игнатов сидел около приставной лавки у окна и молча, наблюдал за суетой, происходившей в доме. В доме шёл обыск и нехитрые сборы в дорогу. Старшая Маша, сунула Галинке сидевшей на печке, орущего Павлика, а сама старалась накидать в расстеленный на полу большой шерстяной платок  детские вещи, которые разрешили взять с собой. Испуганный Глеб, подбежал к деду, сел рядом на лавку и, прижавшись всем телом, молча, плакал. Его маленькое детское тельце тряслось и по бледному, испуганному лицу беззвучно катились крупные слезы. Дед   гладил сухой сморщенной рукой голову прижавшегося внука, и молчал.

       - Тять…- робко позвал отца вошедший Александр снимая с головы шапку.
Но старик даже не поднял голову,  механически поглаживая мальчугана.

        - Тять, - ещё раз позвал сын, - ты скажи, где золото, я договорился, тебя отпустят. Поедешь с нами. Мы в Берлинку переезжаем.
Отец никак не отреагировал на слова сына.

        Александр не раздеваясь, подошёл к отцу и опустился на лавку рядом с ним.
- Тять, ты не молчи, скажи. Всё равно же пропадёт всё. И никому ты уже не отдашь и не поможешь. Себя хоть спаси.

        Старик поднял голову и пристально посмотрел на сына. Долго смотрел, будто видел его в первый раз, а потом тихо сказал:

       - Себя спасти? А они, - он мотнул головой в сторону бегающей Маши и, испуганно смотрящих с печки   две пары детских глаз, - а они-то как?

       - Да не поможешь ты уже им! Пойми ты это наконец-то! – вспылил Александр. – Отдашь золото, может и им какое послабление сделают. 

      Старик молчал, продолжая поглаживать внука.
      - Нет у меня золота, - резко сказал отец. - Всё в инвентарь пущено… А теперь вот и это, как вода сквозь пальцы…

     - Как нету? Совсем? -  Александр ошарашено смотрел на отца. – Было же?!
     - Было, да сплыло.  Сказал – нет, значит - нет. И хватит болтать. Где Анна лучше скажи.

      Александр сидел остолбеневший и не сразу даже услышал вопрос. Отец убрал руку с головы, прижавшегося Глеба, толкнул в плечо сына и крикнул:

     - Анна где, я тебя спрашиваю?

      Сын очнулся от крика и, удивлённо глядя на отца, сказал оторопелым голосом:

     - Так там, во дворе валяется. Там в крови всё, Кукла лежит убитая и Анна рядом. Выстрелы были. Я и пришёл, как выстрелы услышал. Убили её наверно.

     - Что?! – Иван Захарович резко вскочил с лавки, испугав ещё больше сидящего рядом маленького Глеба. – Что ты сказал?

     Но,  не дослушав ответа сына, старик   медленно стал заваливаться на бок, потащив за собой мальчонку.  Подмяв внука под себя, старик рухнул на пол.

     Александр кинулся к отцу, пытаясь его подхватить, но не успел. Иван Захарович лежал, уткнувшись лицом в пол, а из-под него барахтаясь, пытался выбраться орущий Глеб. Маша кинулась к деду и брату. Александр обхватил отца сзади за спину и, старался приподнять отца, чтобы Маша вытащила брата.   Галинка и Павлушка в голос кричали. Кричали и, проводившие обыск в доме,  вдвое мужиков.
 
    В этот момент открылась входная дверь и в дом, с трудом переставляя ноги, вошла Анна. Лицо и руки её были в крови, волосы растрёпаны, платка на голове не было. Она держалась за ручку массивной двери и,  ухватившись за дверной косяк, закрыла дверь, чтобы не напустить морозного воздуха в дом.

    - А-а-а!- кричали дети, непонятно чем больше испуганные, то ли  тем, что происходило в доме, то ли никогда ранее не виданным видом матери.

    - Тише, тише! – спокойно сказала Галинке и Павлику вошедшая женщина. - Не  кричите! Сейчас, сейчас.

     С этими словами она, шатаясь, двинулась к Александру, пытавшемуся поднять отца. Вдвоём они смогли приподнять и уложить на широкую лавку бесчувственного Ивана Захаровича. Затем Анна подхватила на руки плачущего Глеба, успокаивала его и приговаривала:

     - Не плачь, мой хороший, не плачь. Ты же мужичок. Хоть маленький, но мужичок. Вот вырастешь, будешь как батька, большой и сильный. А сейчас не плачь. Иди вот пока к Павлушке. Ты же старший брат. Иди, иди к нему, успокой его и сестренку. Ты же мужичок у меня!

     С этими словами она усадила его на печку  к другим детям и, обняв прижавшуюся Машу, спросила деверя:

    - Дышит?

    - Да, вроде дышит.

    - Сейчас, сейчас…- она немного отдышалась, поцеловала Машу, - не бойся, моя родная, ничего не бойся, я с тобой. Так надо. Ты пока вещи собери, моя хорошая. Хорошо?

    - Хорошо, – шмыгая носом, успокаиваясь, говорила десятилетняя девчушка. - А что собирать?

    - А что разрешат, то и бери. Собирай, родная. А  я дедушке помогу.
Она подошла к лавке, склонилась над свёкром и, слушая его дыхание, сказала Александру:

    - Воды подай!

     Александр кинулся к кадушке, стоящий неподалеку от входной двери. Схватил висевший на краю бочонка деревянный ковш и, зачерпнув воды, быстро подал Анне. Она налила  на руки воды, обтерла подолом рубахи кровь, и стала омывать старика, смачивая шею, уши, волосы. Распахнула ворот его рубахи и стала смачивать грудь, а Александр, опустившись на колени около лавки, стал растирать её.
Старик застонал и открыл глаза.

     -Анна…- слабым голосом проскрипел он.

     - Я, я это Иван Захарович, - успокаивала она, смачивая водой у старика за ушами. – Я.

     - Анна, прости, родная… - еле слышно говорил старик.

     - Господь с вами, батюшка Иван Захарович, за что ж мне вас прощать то? Слова худого от вас не слышала. Это вы уж нас простите, что беда в дом пришла, что не сумели затвор выставить, чтоб самим уберечься да  вас с матушкой Прасковьей Васильевной - царствие ей небесное, да простит она, что ночью помянуть пришлось, - Анна перекрестилась, глядя на божницу с иконами, - не уберегли.

      Старик взял её за руку и, глядя на Александра, сказал тихим голосом:

     - Погоди, Анна, погодь. Сил мало у меня осталось, а успеть многое надо. Александр, пойди к божнице. Принеси икону Николая Чудотворца.

     Александр послушно приподнялся с колен и, подойдя к божнице, спросил:
-А которую? Маленькую или большую?

     - Обе неси, - слабым голосом ответил отец.

     Александр перекрестился на образа и, сняв с божницы одну большую писанную   и литую маленькую иконы с образом Николая Чудотворца, подошёл к отцу. Опустившись на колени он, молча, ждал, что будет дальше.

     - Слушай  и запоминай, Александр, – старик   вздохнул, видно было, как тяжело ему даются слова. – Трое нас было у тятьки. Три брата. Да война скосила двоих, младших моих братьев. Один я остался. На своей шкуре испытал, каково одному жизнь продолжать, да хозяйство держать… - он замолчал, собираясь с силами, и продолжил, - вас у меня пятеро было… и опять двоих, видать, костлявая с собой унесла, опять младших… - слёзы потекли по стариковскому лицу.
Анна заплакала и, уткнувшись головой в ноги старика, запричитала.

     - Ой, батюшка ты наш, Иван Захарович, не лишай надежды, не наговаривай ты раньше времени.

     - Не кричи, Анна, и не серчай. Веры и надежды я у тебя не отниму, да только… - он замолчал.

      Маша подбежала к матери и, обхватив руками  вздрагивающие материнские плечи, прижалась к ней и тоже заплакала. Заплакали и сидящие на печке малыши, кое-как успокоившиеся минуту назад. Это подействовало на Анну. Она подняла голову от ног старика, обхватила дочь руками и, сев на пол, опустила её к себе на колени. Она прижала дочь к груди и принялась качать на руках, как маленькое дитя, продолжая беззвучно плакать. А старик попросил:

     - Большую икону дай мне, Александр.

      Сын трясущимися руками протянул икону отцу. Скрюченные пальцы не слушались, но старик справился и принял икону.

     - Благословляю раба божьего Александра на жизнь долгую. Держись старших братьев Дмитрия да Якова. Как бы ни было, помни, родная кровь – это родная кровь.

     Он протянул назад сыну икону. Тот принял образ, перекрестился и поцеловал её.

     - Храни её. Когда-то эта икона спасла бабушку мою Параскеву Федоровну, когда они с тятькой ещё на Рязанщине жили, а дед Наум ходоком в Сибирь ходил. Отец Захар чтил этот лик. И ты чти. – Он замолчал на время и, собравшись с силами, продолжил. – Теперь малую дай.

        Александр протянул небольшую литую икону Николая Чудотворца отцу.

       - Слушай ты теперь, Анна.

       Анна Степановна, сидящая с дочерью на полу, вытерла слёзы, отпустила дочь и, встала на колени около лавки со стариком.

      - Благословляю на жизнь рабу  божью Анну, деток её - рабу божью Марию, рабу божью Галину, рабов божьих Глеба и Павла – трясущейся рукой он сделал крестообразное движение и протянул для поцелуя икону Анне.

      Анна перекрестилась, поцеловала икону и протянула дочери. Девчушка, стоящая рядом с матерью перед дедом на коленях, тоже перекрестилась и поцеловала икону.

      - Слушай, Анна, и запоминай. Это не простая икона. Ее бабушка Аглая вручила моему отцу, перед тем как они в Сибирь уехали. Наказывала передавать эту икону старшему по роду. Отец Захар старшим был в нашем роду. Затем отец передал её мне. Это оберёжная икона, защищающая во время путешествий и на поле боя, помогает в поиске пути.  Но что-то пошло не так. Младшие братья мои сгинули на войне. Младших сынов моих забрали в неизвестность. Поэтому, наказываю тебе: передавать впредь эту икону самому младшему по роду. Пусть хранит и оберегает род наш. Может так нам удастся остановить беды. Павлушка младший у нашего младшего Василия да тебя, с ним пусть и идёт икона. Пусть оберегает. Неведомо, что ждёт вас. Но помни, род наш позором никогда себя не  клеймил. Детей храни и расти в чести, да справедливости. Тебе, видать, самою горькую ношу нашего рода нести придется. Чтоб не случилось, дети знать должны, место силы рода нашего. А оно здесь, на заимке. Запомнила? Поняла?

      - Поняла, батюшка Иван Захарович. Все поняла. Я постараюсь выполнить ваш наказ.