Поезд во времени. Часть 1. Глава 10

                10

                По спирали времени

   Поезд остановился прямо посреди бескрайнего поля, и только немного вдали прямо на линии горизонта виднелись аккуратные березовые рощицы. Орлов поднял глаза и посмотрел в ту стороне, где на косогоре в прозрачной дымке рассвета примостилась маленькая деревушка с непременной деревянной церковью, которая была хорошо видна отовсюду на многие километры. Орлову показалось, что он хорошо знал эти места, бродил по этим полям и лугам, любовался стройными березками, наслаждался пением птиц. Вот на косогор ведет, наезженная крестьянскими телегами, дорога, а в самом ее начале растет некогда развесистая ветла, которая когда-то раскололось после попадания молнии, но все равно продолжала цвести каждый год. Ну, конечно, я попал в имение своей бабушки в село Воскресенское возле маленькой речушки Кишма, которую они в детстве столько раз легко переходили вместе со своими братьями. Бабушка еще рассказывала им про старую церковь с тремя пределами, но сейчас, поди, на этом месте построили каменную церковь с колоколами, чтобы по всей округе стоял оглушительный колокольный звон. Но сейчас кругом было по-утреннему тихо, сонная деревня видела еще свои наивные крестьянские сны.

   А потом граф Орлов услышал песню. Сначала она, как будто возникла в его голове, но потом на полях появились какие-то движущие фигурки людей. Он понял, что это крестьяне вышли в поле, ведь крестьянский день начинается очень рано. Эта песня, как когда-то колокольный звон из бабушкиных рассказов, стал подниматься над землей.

Раззудись плечо размахнись рука!
Ты пахни в лицо ветер с полудня!

   Эта немудреная песня привела Орлова в такое состояние восторга, что он просто бросился на землю в каком-то приятном изнеможении от нахлынувшего вдруг на него чувства любви к природе, к родной земле. Потом он вскочил и бросился бежать в сторону, работающих в поле и на лугу крестьян, раздвигая руками длинные, еще влажные от росы травы и ветви кустарники, обжигаясь от их прикосновений, как от огня. Но чем больше он бежал, тем дальше становились от него работающие, тем тише звучала их песня. Орлов остановился, ему показалось, что все это ему только приснилось, что все им увиденное и услышанное - это всего лишь видение и фантом, даже слезы навернулись на его глаза, слезы отчаяния, что нельзя вернуться туда, где был когда-то молод и счастлив, и он с виноватым видом уныло побрел назад в сторону поезда.

  Поезд, молча, принял его к себе в вагон, словно хорошо понимал его душевное состояние.

- Ну, что же: сон - так сон, — с горечью подумал Орлов, глядя на свои руки, хотя из совсем свежей раны еще продолжала сочиться кровь, а сами руки и плечи были предательски исцарапаны острыми травами.

  Он вернулся на свое место и ему сразу приснился дивный сон: далекое детство, бабушка, он и его братья — совсем еще маленькие и непоседливые дети, на которых покрикивают их серьезные родители, чтобы те сильно не шумели в церкви, в которой шла молитва, и приятно пахло ладаном. Да, ладаном благоухало даже в его странном сне.  А поезд продолжил свой непонятный путь, вне маршрута и вне расписания, неторопливо покачиваясь на равнодушных рельсах. 

  Когда он остановился в следующий раз, то Анри Реваль неожиданно проснулся, только не от остановки, а от внутреннего голоса, который словно позвал его выглянуть в окно. Прямо напротив него было здание маленького железнодорожного вокзала со знакомым еще с детства названием — Бетюн. Значит, сейчас поезд находится недалеко от Дюнкерка и движется в направлении Лилля — родного города его отца. Понятное дело, до Дюнкерка они добрались из Мексики через Атлантический океан (кто сказал, что это - невозможно?), а теперь следуем во Французскую Фландрию. Только вот, как бы меня там не ожидала полиция. Нет, ерунда, не будут же они проводить общефранцузскую операцию из-за каких-то паршивых денег, и Анри посмотрел на свой заветный саквояж. Интересно, какое тут сейчас время?

  Прямо неподалеку от вокзала рядом с платформой он увидел рекламный щит с датой, наверное, какого-то дня города или департамента — 191. Последняя цифра была закрыта ветвями развесистого дуба, виднеющегося за вокзальным забором. Ну, конечно, мы же в О-де-Франс, где-то здесь находится знаменитый Компьенский лес, куда они ездили когда-то в детстве вместе с отцом. Значит, они все же возвращаются в свое привычное время и о посещении этой далекой Мексики уже пора забыть, как о самом страшном сне.  Сейчас главное, что я скажу своему отцу, когда приеду к нему в Лилль?

   Поезд осторожно, чтобы не разбудить своих пассажиров, тронулся дальше, и по окну стали барабанить капли неторопливого дождя. Похоже, дорога свернула на Бельгию, как же я забыл: граница, полиция этого только не хватало. Реваль открыл окно, и в вагон хлынул поток свежего утреннего воздуха. За окном вагона расстилался живописный пейзаж в долине какой-то маленькой речушки, но неожиданно возник какой-то зловещий гул, и все пространство пришло в движение. Откуда-то появились люди, и все окрестности оказались изрытыми длинными, уходящими глубоко, в землю окопами. Люди суетились в них словно муравьи в гигантском человеческом муравейнике, что-то кричали, махали руками, словно пытаясь придать смысл и значимость своему нахождению здесь.  Реваль пытался приглядеться к этим людям, понять, что они там делают, пока до него не дошло, что это — солдаты. А потом на землю, на все эти окопы, на этих людей, на деревья и кустарники, на траву и воду молчаливой речушки стал опускаться белый туман, словно снег. Скоро снежинки появились и на оконном стекле, и Анри протянул к ним руку. На ладони нежные снежинки, казалось, растаяли, и Анри попробовал их на язык, как когда-то в детстве они делали с соседскими мальчишками.  Только это были не снежинки, а капли какой-то жидкости, она имели противный запах, ладонь сразу пожелтела и вызывала сильное жжение и боль, а глаза противно слезились, и у него сразу закружилась голова.
 
  В вагоне Рона Грилиша тоже были открыто окно, и англичанин задумчиво смотрел на быстро сменяющиеся, как в немом кино, картинки пробуждающейся природы.  Когда Грилиш увидел суетящихся людей на полях, изрытых окопами, блиндажами и ходами сообщения, то сразу понял, что они попали из огня да в полымя, а может и наоборот. В отличие от романтического Реваля, он сразу понял следы какого газа стали появляться на оконном стекле: кто-кто, а он сразу различил зловещий запах хлора, последствия, от попадания которого на руки, ему приходилось постоянно отмывать после опытов в своей лаборатории, как бы он не старался быть осторожным.

- Close all windows immediately! – выкрикнул обычно всегда спокойный и молчаливый англичанин, но сейчас он словно находился в окопе на поле боя посреди солдат.

   Его громкий крик сразу разбудил всех пассажиров и, несмотря на его английский язык, все прекрасно поняли смысл его обращения. Теперь уже итальянское "chiudi immediatamente tutte le finestre!"  разносилось по проснувшемуся поезду.
Буквально через минуту все окна в поезде "Санетти" были плотно закрыты, и пассажиры с ужасом наблюдали за открывшуюся их взору картину: нет, не о таком возвращении они мечтали, когда дружно ринулись в поезд там в Теотиуакане. Каждому из них теперь стало понятно, что из далекой и непонятной, но все, же мирной Мексики, они попали туда, куда мечтали, в свою родную Европу, но только на войну.

  Что может сделать слабый человек начала 20 века, когда попадает в совсем непонятную для его разума ситуацию, из которой нет никакой возможности вырваться?
Правильно, обратить все свои помыслы к Богу, чтобы тот увидел страдания, простил за их грехи и сохранил их грешные жизни. Поезд как будто превратился в католический храм на колесах и в каждом его уголке раздавались слова молитвы:

- Помолимся! Просим Тебя, Господи: наполни наши души твоей благодатью... Ave Maria.
  Бог, казалось, услышал их молитвы, вознаградил за их чистые помыслы и, казалось, прямо с небес раздался его громоподобный голос:
- Люди, опомнитесь, что вы делаете, разве можно убивать себе подобных только за то, что у них другой цвет кожи, другой разрез глаза, и они говорят на другом языке?  Только это был не божий глас, а голоса артиллерийских орудий, из жерла которых вырывался смертельный огонь, который стремился не согреть людей своим теплом, а как раз их уничтожить и чем больше, тем лучше.

  Поезда "Санетти" куда-то мчался посреди этого моря огня, посреди грохота и взрывов, посреди смертей и людских страданий.  Сначала окна вагонов стали стремительно покрываться черной паровозной гарью, и через некоторое время они уже двигались в полной темноте, как в том злосчастном тоннеле, и Грилишу вдруг пришло в голову безумная мысль, что в паровоз попал артиллерийский снаряд, как будто закрыв окна черною занавеской. С большим трудом по коридору, раскачивающего из стороны в сторону, вагона, он выбрался в тамбур и чуть не закричал от ужаса. Там все: пол, потолок, двери были покрыты красной краской, только это была человеческая кровь. Неожиданно дверь в вагон распахнулась, то ли от порыва ветра, то ли от очередного взрыва, и он весь покрылся этой кровью, сразу став похожим на страшного кровавого вампира. А потом этот шквальный ветер ворвался в тамбур, выхватил оттуда Грилиша и швырнул его, словно какую-то щепку на раскаленную от взрывов и провинившуюся за людские грехи землю.

   А потом стало совсем тихо-тихо, как будто поезд вырвался, наконец, из этого кромешного ада. И даже за окнами стало светло, как будто их тщательно отмыли от паровозной гари. Когда Орлов вышел в тамбур вслед за англичанином, то там уже все было чисто и аккуратно, как будто тут только что, прошлась чья-то заботливая хозяйская рука. Даже двери вагона подозрительно блестели, словно поезд подъезжал к своему конечному пункту прибытия, и были плотно закрыты. Только нигде не было видно ни следов присутствия англичанина, ни его самого. Он просто куда-то исчез.
 
Close all windows immediately (англ.) - Немедленно закройте все окна
Сhiudi immediatamente tutte le finestre (ит.) - Немедленно закройте все окна