Фуга на пианино

 

 

 

В этот день я испытал глубокий стресс. Вернее дважды и по разному поводу.

По-порядку. Работал я в постоянной геологоразведочной экспедиции в должности заместителя начальника Экспедиции. Объект наш располагался в 18 километрах от районного центра. Рабочие и инженера проживали в вагончиках-общежитиях на самой территории. Начальник и я, его зам жили в райцентре и каждый день нас на объект доставляла машина начэкспедиции. Это было не от хорошей жизни, из райцентра мы поддерживали связь с головной организацией, с министерством и прочими организациями.

     В тот день начальника не было, он был отозван в Баку и машина должна была забрать меня домой одного. Что-то она задерживалась, был погожий осенний день и я решил пройтись пешком. Прошёл я немногим больше 3 километров, как из-за пригорка появилась наша машина. Шофёр проехал мимо меня, развернулся и подъехал ко мне. Открыл дверцу со словами: «Буюрун, Хамид муаллим». Я сел , он извинился за опоздание и мы поехали. Доехав до того пригорка, где был поворот, он сбросил газ и попросил меня посмотреть на право. За пригорком сидел матёрый волк и явно что-то выжидал.

« Что это, он зайца выслеживает?»- « Что вы, Хамид муаллим, какие зайцы на дороге? Это он Вас ждал.»

       Я весь внутренне похолодел. Это опоздай Нусрет минут на пятнадцать и я бы стал объектом охоты хищника. Вообще-то волки очень редко нападают на людей. Любой такой индивид вставший на тропу людоедства моментально уничтожается. Слышал я от своих друзей туристов о случаях нападения волка на группу. Обычно когда идёт стая животных волк выслеживает слабейшего, который обычно замыкает стаю. А у туристов не так. Замыкающим всегда ставят сильного. И вот в случае нападения, волк получает удар ледорубом от одного , а то и от других членов группы. Поэтому он мотает на ус и особенно не зарится на человека, как бы тот не казался беспомощным. Охотится на его скот, на его собак, а если на человека, то это чрезвычайная ситуация.

     Здесь же хищник что-то отступил от правил. Нусрет пообещал доложить об этом в общество охотников, чтобы приняли меры.

Итак, приехав в посёлок я был очень возбуждён. Зашёл на почту. Заказал и переговорил с семьёй в Баку. Это состояние у меня не проходило. Но тут меня окликнули. Это был Вагиф. Когда-то мы вместе учились на геологоразведочном факультете. Но он бросил на третьем курсе и подался в журналистику. Здесь он возглавлял местную многотиражку. Мы пожали друг- другу руки поинтересовались здоровьем и домочадцами. И тут он мне сделал предложение.

       « Ты знаешь Сергея Авакова?»   Да я имел некоторое шапочное знакомство. Сей Сергей Аваков работал главным бухгалтером в райкоопиттифаге, иттифаг значит союз. Слыл он человеком со странностями, хотя я лично ничего не замечал. А так кто его знает? Я же особенно с ним не общался.

« А в чём дело?» - « Видишь ли, я хочу у него купить пианино. Пианино немецкое.» Тут он назвал марку .знаменитого мастера. Я в этом не разбирался и сейчас не разбираюсь. Поэтому название запамятовал. «Понимаешь, я не хочу наобум. Пусть ещё кто-то со мной будет. И ты посмотришь, своё мнение скажешь. Понимаешь у этого пианино есть небольшой дефект- задняя стенка треснута. Вот, учитывая это, хочу немного сбить цену. Ну и ты мне поможешь».

     Итак , мы пришли к Сергею. Он уже ждал нас. Поздоровались, Вагиф, представил нас. Но мы поблагодарили, сказав, что уже знакомы. Да и в этом маленьком посёлке все друг-друга знают.

   Он провёл нас в гостиную. Его жена ,Марья Филипповна уже хлопотала, накрывая стол. В центре стола стоял графин тутовки и я подумал, что это очень кстати. Для снятия стресса.

       Он подвёл нас к инструменту. Открыл крышку. Предложил проверить звучание. Звучанием мы остались довольны. Затем я обратил внимание на эту злополучную трещину на задней панели. Спросили цену. Цена была названа. Я пожевал губами. «Может ты сбросишь рублей пятьдесят. Всё-таки такая трещина?» Он ничего не ответил. Просто пригласил к столу.

     Была подана баранья соютма, а ещё на столе были маринады, где кроме традиционных овощей были маринованные груши и дикий арбуз.

Первая стопка была за удачу нашего начинания. Я вроде бы немного пришёл в себя. И тут мы попросили его объяснить происхождение этой трещины. Было очень обидно. Такой знатный инструмент и такая ложка дёгтя.

И он поведал историю этого инструмента и не только. Вот вся его история.

 

   Это было в конце Войны. Часть наша располагалась в маленьком немецком городке. Война кончилась и мы все были бесконечно рады. Во-первых хорошенько вымылись, отмыв эту окопную грязь и освободились от вшей. Во-вторых выспались. И в- третьих мы наслаждались тишиной. Ну и конечно мы отъедались. С едой теперь всё было в порядке и мы ещё ко всему прочему получили от союзников подарки- их сухие пайки, сигареты и даже коньяк. Но он был только для офицерского состава. На еду ограничений не было, только на спирт. Но наши ребята находили и выменивали у местных шнабс на продукты.

       И вот смотрю как двое солдатиков , совершенно юные , сидя на лавочке, открыв баночку колбасного фарша, намазывают на хлеб и с аппетитом уплетают. Конечно, молодость и счастье, что ты живой. Что-то весело рассказывают друг-другу с набитым ртом. Идиллия. И тут я обратил внимание на маленькую девочку, немку, что смотрела, глотая слюну на это зрелище. Надо сказать, что мы были очень злы на немцев и я не испытал к ней никакого сострадания. Но когда наши взгляды перекрестились, я увидев глубокую недетскую грусть в её впалых глазах, вспомнил о своей дочке на родине.

   «Ком хер»- позвал я её. Она как волчонок втянула голову в плечи , смотря на меня испуганными глазами. «Ком,ком»- сделал ей жест рукой. Она испуганно повиновалась, не ожидая ничего хорошего. Я достал из своего сидора буханку чёрного хлеба, горсть сахара и две банки тушёнки. Все равно у старшины я возьму опять. Она всё это прижала к груди и, не забыв выдавить « данке» , побежала.

   Я об этом случае совершенно забыл. Событий было много. К нам приезжали артисты с концертами, посещало высокое начальство, совершенно не обращая внимания на наш внешний вид, о форме одежды совершенно забыли.

       Там за КПП стояла женщина с ребёнком, с маленькой девочкой. Она провожала глазами всех входящих и выходящих. Я не обратил на неё внимания, как вдруг , когда я оказался в поле её зрения, она меня окликнула: «Герр зольдат. Битте». Что-то ей надо было от меня. Но я ни бильмеса по-немецки и она соответственно по-русски. Был в нашей роте писарь, Готлиб Лёша, молодой парень, он заодно и был у нас толмачом- знание идиша ему это позволяло.

     Глаза у женщины впалые и грустные , и тут я узнал её дочку. такие же грустные глаза. «Герр зольдат, Вы хороший человек. У нас осталась хозяйская собака она недавно ощенилась. Она голодна и у неё нет молока. Щенки её сдохнут. Возьмите пожалуйста этого щеночка»

Я оторопел. Готлиб развеселился : « Ну конечно берите, товарищ сержант».

Так я стал хозяином щенка. Он сделался любимцем всей роты. И имя ему сразу придумали: Ганс. Ну конечно Ганс, как же иначе назвать немецкую собаку. В начале он спал у меня в ногах, а затем стал ходить со мной в караул. Очень была понятливая собачка. Тут уже пришёл на меня приказ на демобилизацию. Куда ехать? Однополчанин Гудрат, из Кировобада, предложил мне ехать с ним в Ашхабад. Там у него дядя на новом заводе. Там хорошая пайка, что очень ценно в то послевоенное время.

          Я уже оформлял документы, как вдруг опять появилась эта немецкая дама. Она повела меня и Готлиба в своё жилище. Оказывается её хозяева, убегая на запад , поручили ей сторожить имущество и в награду ей презентовали это пианино. Но Комендатура ей предлагает освободить этот дом ,ей предоставляли какое-то жилище.Забрав пожитки, выяснилось что пианино ей девать некуда. И она вспомнила обо мне.

         Тут передо мной стала дилемма. А мне что делать с ним. Но выход нашёлся. Капитан Васильков также демобилизовался в этой партии и ему, как офицеру было разрешено взять некоторый груз, и он предложил записать пианино на его имя. А ехать ему до Свердловска.

             В общем, от Свердловска до Ашхабада мы доехали с невообразимыми мучениями. Спасибо Гудрат помог. Затем ещё была поездка на родину и я забрал жену с ребёнком. На работу устроили рабочим в цеху. Жену взяли учётчицей. Таким образом двойной паёк- это было здорово в то голодное время. Нас обеспечили жильём. Небольшой домик с двумя крохотными комнатками. Прихожая, она же кухня с керогазом. Умывальник на веранде. Крохотный дворик с сортиром на другом конце у калитки. Раз в месяц приезжала выгребная команда и мы им платили десять рублей.

   Дочка стала ходить в школу , а также в музыкальную- инструмент не простаивал. Хотя мы приходили усталые с работы мы молча слушали её гаммы и прочие занятия. А потом моя Сильва родила мне ещё одну дочь.

     Всё было у нас неплохо до того злополучного дня. Октябрь был душный. И в ту злополучную ночь мне что-то не спалось. Жена была усталой. Накануне готовились к свадьбе дочери сотрудницы. Дети тоже крепко спали.

     И тут ночью я обратил внимание, что детская люлька пуста. Я выглянул во двор и увидел запеленатого ребёнка на земле. Рядом сидел Ганс. Я подошёл к собаке и пожурил её. Ганс виновато вилял хвостом. Занёс ребёнка, уложил в люльку и лёг спать. Но не тут-то было. Я увидел, что люлька опять пуста. Это меня разозлило. Я подумал, что с собакой не всё в порядке. Взял топор и подошёл к ней. Замахнулся топором. И тут пёс посмотрел на меня грустными глазами. Никогда не видал у него такого взгляда. Руки опустились сами собой.

« Ну что ты. Гансик. Что такое?»

И тут он задрал морду и жутко завыл, его вой подхватили все соседские собаки и не только соседские. Ужас охватил меня. Чувствую, что надо домой и выводить семью- идёт какая-то беда, но всё тело парализовало от ужаса.

            Тут в небе вспыхнула зарница. Раздался жуткий гул и в небо поднялись  клубы пыли и ото всюду слышался человеческий вопль, мольба о помощи. Я бросился к своему жилью- его уже не было. Была груда развалин. Я кричал. Звал Сильву и Маргариту. Пытался разгрести эти развалины. Ганс крутился около меня, жалобно скуля.

   К утру я увидел ужасную картину. Нашего квартала не было. То там. То сям слышался стон. Из под развалин моего дома ничего не было слышно.

                Появились военные. Мне дали бутылку воды. А через полчаса появилась медсестра с питанием для ребёнка. К концу дня отряд спасателей разгрёб развалины моего дома. Жена и дочка были мертвы. Трупы забрали. Ежедневно происходили похороны- хоронили в братских могилах. Говорили что по городу рыскали банды мародёров, но военные всё это пресекали довольно жёстко. Как бы там не было, но из своего имущества мне практически ничего не осталось- серебряные ложки, что были в приданном Сильвы исчезли. .Из всей мебели сохранилось только пианино с этой вот трещиной на задней панели.

 

Картинки по запросу землетрясение в ашхабаде 1948

         Затем меня и дочку эвакуировали в палаточный лагерь, где нас кормили и оказывали медицинскую помощь. Надо сказать,что я находился в глубокой прострации. Всё видел, всё понимал, но как будто бы это произошло не со мной. Как будто бы умер и всё это наблюдаю со стороны.

           В лагере народ стал искать своих знакомых .близких. наводить справки. Меня сразу же нашёл Гудрат. Он, его трое дочерей и жена спаслись, а вот грудной ребёнок, их сын задохнулся в этой куче мусора. И его жена была совершенно не в себе. Совершенно не говорила, не отвечала. И только когда ей в руки давали миску начинала есть. Женщины её отводили по нужде. Таких невменяемых в лагере было достаточно много.

     Стали составлять списки для дальнейшей эвакуации. Гудрат включил и меня с дочкой. Мы ехали в достаточно приличном плацкартном вагоне. Дочки Гудрата по очереди качали мою дочь. Две другие сидели напротив смотрели и плакали. Гудрат с грустью наблюдая это, сказал мне, что пока был жив их Алишка, девочки спорили и ссорились кому его качать.

     Мы прибыли в Красноводск, там погрузились на паром и отплыли в Баку.

         Бакинский морвокзал и прилегающая площадь были заполнены людьми. Нас встречали родственники и близкие тех кто прибыл на пароме. Нас встречали те, чей паром должен был придти через несколько дней, и нас встречали те чей паром уже никогда не придёт. Это была Вселенская скорбь. Оплакивали умерших, спрашивали своих знакомых. То там то сям муллы и попы читали заупокойные молитвы.



    Бакинский Морвокзал сегодня

 

           Нас встретил брат Гудрата и на грузовике отвёз в посёлок Забрат. Там уже кроме нас было ещё две семьи эвакуированных из Ашхабада. Все мы разместились под открытым небом, благо погода была ещё тёплая- стояло бабье лето. И всё это время кто-то смотрел, ухаживал за моей дочкой, я был не совсем вменяем.

         Через три дня за мной приехал мой двоюродный брат и я уехал на родину. Там я был окружён вниманием, что меня сильно тяготило. И причём меня всё время знакомили с молодыми женщинами и девушками, всё хотели женить. Я всё это понимал, но не мог настроиться. Женщины после общения со мной уходили и больше не возвращались. Постепенно везде обо мне сложилось мнение как о человеке со странностями.

   Я переехал в один из районных центров и устроился на работу. Но нигде я не мог усидеть более двух лет- менял место житья и работы. Когда я работал на железной дороге в Кировобаде, начальник предложил мне пройти двухмесячные курсы бухгалтерии. С тех пор я освоив эту профессию подвизаюсь на этой ниве. Да, сидя над бумагами бухгалтерской отчётности, в матерчатых нарукавниках, гоняя цифры на костяшках деревянных счёт, я как-то ощущал себя в своей стихии. Но и там я не смог долго усидеть. Предпоследнее место моей работы был один богатый совхоз. Я сидел за своими бумагами. Щёлкал на своих счётах-оформлял годовой баланс. В это время в кабинет забежала Света вся в слезах : « Папа. Ганс умирает!»

         Да, это был тоже член нашего неполного семейства. Я оторопел. Затем мы быстро последовали домой. Ганса нигде во дворе не было. Поспрашивали у соседей. Они указали направление куда проковылял наш пёсик. Мы прошли все село и за околицей, за пригорком мы нашли его . Он лежал на боку   и тяжело дышал. Я позвал его по имени. Он с трудом приподнял голову, виновато повилял хвостиком и опять уронил . Дыхание его становилось всё прерывистей, пока не прекратилось. Глаза покрылись белой плёнкой.

     Тут на меня нахлынули воспоминания. И я за много лет заплакал. Вспомнил как ходил в школу. Как со своим другом Аркадием ухаживали за Сильвой. Она предпочла меня. Я женился на ней сразу после армии. Аркадий уволился и прибыл на неделю позже, когда свадьба была уже сыграна. Очень тогда на меня обиделся. Не мог подождать, пока товарищ прибудет.                Потом началась война. Нас призвали и первоначально отправили на командирские курсы. Но что-то там произошло, курсы расформировали и нас в звании сержантов отправили на фронт. Попали мы в один полк, но разные батальоны. И первый же обстрел наших позиций привёл к потерям. В нашем батальоне было несколько ранений. А вот в другом были жертвы и среди них Аркадий. Мне сообщил Сахиб, парень из соседнего села, тоже попавшему в наш полк. Тогда эта смерть была для меня потрясением. С разрешения командира я зашёл на соседнюю позицию. Его командир роты попросил меня написать письмо родным о последних часах Аркадия. Я не смог. И теперь ,вспомнив это, я стал мысленно писать письмо. Я писал о том, какой он был чуткий товарищ, какой он был смелый. Я писал и, дойдя до середины, возвращался к началу, переделывая, переписывая письмо. Я долго составлял это письмо о своём товарище, его родителям, которых уже не было в живых.

       Наконец закончил это письмо и вспомнил как мы шли через сожжённую деревню. Кое-где ещё дымились головешки и стояли закопчённые русские печи. И вот на одной из печей сидели грязные оборванные ребятишки. Как-то им удалось схорониться и придя на пепелище, они нашли остатки своего жилья. Сердце наше обливалось кровью. Они протягивали нам ручонки. Но нам был дан приказ идти вперёд и занять позицию. Мы делились с детьми чем могли. Старшина снял с обоза три рваные шинели. Оставил им несколько буханок хлеба и шмот сала. Мы шли и оборачивались, а они махали руками нам вслед и плакали.

         Затем я вспомнил как мы должны были форсировать речушку, но нас уложил на землю плотный огонь противника. Работало целое пулемётное гнездо. Но тут удачный залп миномётов накрыл это гнездо, а все остальные оставшиеся в живых солдаты противника подались в бега. Мы поднялись и пошли в реку. Брод уже примерно был разведан. Но я промахнулся и стал тонуть. Мой товарищ, Мишка Понасюк, здоровенная детина, выволок меня из этой ямы и мы вышли на берег. Тут нас нащупала вражеская артиллерия. И мы опять залегли. Какой-то снаряд разорвался рядом. Осколок летящий от него предназначался одному из нас. Но Мишка лёг на бок и принял осколок на себя Он спас мне жизнь дважды- второй раз ценой своей. Потом мы снова поднялись и пошли в атаку. Ничего не помню, был сплошной сумбур. Но мы таки окопались и захватили позицию. Тут уже протянули связь и даже появились бачки с горячим питанием. Я ел горячую кашу, а Мишка остался лежать там на промёрзшей земле. Я заикнулся перед замкомвзвода, но он сквозь зубы сказал, что дескать это не моя забота. Его подберёт похоронная команда.

             Я взял у старшины все данные о Мишке Понасюке. После Войны пытался связаться с его родственниками. А это были его мать и сестра. Но на один из запросов был дан ответ, что село в котором жили Панасюки было сожжено немцами, а среди оставшихся в живых эти люди не значатся.

     После этого боя я был ранен , а после госпиталя попал в часть, что формировалась на Северном Кавказе. В части было мало фронтовиков. В основном молодые, необстрелянные. Но вот в одну февральскую ночь нас подняли по тревоге. И это была паника даже для нас,бывалых фронтовиков. Мы ничего не понимали. Фронт там, вдалеке. А нам выдали боевые патроны и наступательные гранаты. Потом всё прояснилось. Нас выстроили на плацу и зачитали указ Верховного Совета, о том что некоторые несознательные элементы- представители целых народов запятнали себя сотрудничеством с немецко- фашистским захватчиком. А посему должны быть депортированы. Всеми процедурами депортации должны заниматься части НКВД. А мы должны быть готовы в случае необходимости их поддержать. Так и произошло. Мы стояли во всеоружии  во внешней цепи. А военнослужащие НКВД вытаскивали и заталкивали в грузовики этих несчастных людей. Стоял крик и плач. Там были в основном старики, женщины и дети.

   Потом я вспомнил Германию. Как эта женщина просила меня не за себя, не за свою семью, а за собаку ибо считала, что не в праве просить за себя.

      Далее я вспомнил Ашхабад. Когда вытаскивали из кювета тяжелогруженый грузовик, трос порвался и насмерть зацепил пожилого туркмена. И когда на его похороны пришла его жена с целым выводком детей, она смотрела не мигая и не плача. У этого народа, народа пустынника, все эмоции прячутся внутри. И вспоминая её я опять плакал.

           А потом я вспомнил ту злополучную ночь и глаза Ганса перед первым толчком. Я вспомнил как плакали дочки Гудрата, качая мою дочь. Вспомнил. когда поезд уже приближался к Красноводску, жена Гудрата запела. Она все эти дни молчала, ничего не просила, ни на что не жаловалась. Она запела  налю. Все карабахские женщины, когда рожают ребёнка, поют лай-лай, ими самими сочинённую колыбельную. А когда, не дай Бог. ребёнок умирает, то сочиняют налю-  песня-плач по потерянному чаду. И весь вагон тогда затих, молча сопереживая эту утрату.

         Вспомнил Бакинский Морвокзал и это море человеческого горя.Вспомнил похороны моей матери, где я ни проронил ни одной слезинки. Я выплакался за те несколько лет. И у меня на душе полегчало.

     Вернулся домой , взял заступ и лопату, а потом уже похоронил нашего пёсика.

   Позже уже закончив годовой баланс, стал опять искать новое место работы. С тех пор, вот уже семь лет, я живу и работаю здесь. На одном из мероприятий, куда  был приглашён в качестве гостя, я познакомился с Марьей Филипповной, вдовой капитана погранвойск.   Мы сошлись. У неё в том браке не было детей и в нашем тоже Бог детей не пожаловал.

       Хотел дочь отдать в музыкальную школу. Но учителя обнаружили у Светланы отсутствие музыкального слуха. Вот я и решил продать инструмент.

 

После его рассказа воцарилось молчание. Потом Вагиф нарушил его. Он достал 150 рублей и сказал: « Сергей, это задаток. Остальные отдам на днях. Ребята заедут за инструментом.» Мы распростились с хозяином дома погружённые в свои мысли.

 

       Пианино прослужило несколько лет и панель всё-таки раскололась. Её заменили, но говорят. что звучание пострадало не очень сильно. Дочь Вагифа закончила музшколу. Но дальше по этой линии не пошла. Она выбрала медицину. Приезжая в отчий дом из Баку, она иногда исполняет какие-то фуги.

   Экспедиция наша завершила работу через три года и меня пригласили в Баку в одну солидную научно-производственную организацию. Сергей после этой нашей встречи прожил восемь лет и скончался. Марья Филипповна овдовела во второй раз. Дочь его вышла замуж и переехала в Дербент. Марья Филипповна последовала за ней, воспитывать внуков.

   А потом наступили новые времена и мы в этой стране все стали чужими друг-другу.