Не здесь

Подчинившись внезапному порыву, я свернул с привычной дороги, чтобы пройти Патриаршими прудами, где прошло мое детство. Я заглядываю сюда нередко –  каждые пять- десять лет, но всякий раз  в светлое время суток, а сейчас  стоял вечер теплого бабьего лета, и прошло уж два часа, как стемнело.
На Патриарших деревья, лишь слегка тронутые желтизной, раскинули свои  кроны над аллеями, обильно освещенными теплым светом  фонарей; свет их, отражаясь от зыби, вызванной слабым ветерком, золотил поверхность пруда, на берегу которого  своими свежевыкрашенными  стенами в яркой подсветке выделялся  павильон, где во времена моего детства зимой располагалась раздевалка катка, а летом - лодочная станция. По аллеям неспешно прогуливалась многочисленная хорошо одетая публика. Несколько человек спустились к кромке воды, чтобы покормить лебедей. Здешняя атмосфера – спокойная и праздничная - напомнила мне  Париж  на полотнах импрессионистов, которые во времена, когда я здесь жил, были еще мне не знакомы.
Пробежав глазами по фасадам домов, окружающих сквер, я не заметил в них больших изменений по сравнению с 1945 годом, однако теперь тон в пейзаже  задавали не они, а ослепительно ярко подсвеченная громада здания «Олигарх», возведенного на пересечении Малой Бронной и Большой Садовой улиц.
Дойдя до легендарного места – входа в сквер напротив  пересечения Малой Бронной с Малым Козихинским переулком, я осмотрелся. Там, где в прошлом веке находился киоск с газировкой (он еще упомянут в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»), теперь расположился собачий парикмахер. На стойке высотою с трибуну в окружении набора  инструментов и флаконов с лосьонами был водружен  породистый пес, которого под ревнивым взглядом  хозяйки – красивой блондинки со стильной прической, - щелкая  ножницами вдоль  расчески, обрабатывал мастер – могучего вида молодой брюнет.
Я подошел к вышеупомянутому павильону; перед ним на месте прежней лодочной пристани в пруд вдается деревянный помост, на котором под тентом расставлены столики ресторана, между которыми шастали официанты, одетые в черные фраки, в то время, как сидевшие за ними клиенты выпивали и закусывали.
По выходе из сквера, я бросил взгляд вглубь Малой Бронной. По левой ее стороне  все дома  те же самые, что и во время оно, но теперь их  не узнать;- столь  тщательно их отреставрировали;  в одних светятся витрины модных бутиков; в других - расположились кафе, выставившие столики на широкие тротуары. По улице проплывали лимузины с затемненными стеклами, и прохаживалась экстравагантно одетая публика; похоже, вовсю уже шла подготовка к интенсивной ночной жизни, которой ныне скандально славятся Патриаршие.
Словом, атмосфера  совсем не та, что была в 1946, когда здесь, в квартире, где жила  моя приятельница Таня Ковалева, мы брали частные уроки английского  у этнической англичанки Нонны Фердинандовны. Бросив взгляд  на  окна шестого этажа углового дома, за которыми это происходило (сейчас они были темными), я вошел в Малый Козихинский переулок.
Пройдя по нему вдоль вереницы припаркованных у тротуаров огромных лакированных джипов и навороченных байков, я подошел к  своему бывшему дому под номером двенадцать. Несмотря на побелку, сменившую прежний серый цвет его фасада, он был узнаваем, однако общее впечатление от дома изменилось  кардинально, так как в его облике, в отличие от прошлого, в первую очередь бросился в глаза первый этаж с ярко освещенными витринами; cправа расположен салон красоты “DESSANGE. Paris”; слева - бутик (ex) bags (продажа дамских сумок), а этажи со второго по шестой терялись в сумраке (на них светились лишь несколько окон). Я поднял взгляд на два окна шестого этажа, которые в детстве находил  по торчавшей из форточки дымовой трубе печки-буржуйки, во время войны служившей средством отопления нашей комнаты. Сейчас окна были черны какой-то многолетнею тьмою…
Казалось, что наш дом стал ниже, чем был раньше. Думаю, дело не только в том, что я стал выше ростом, а из-за того, что теперь на противоположной стороне переулка небо застит здание Студии «Тритэ» Никиты Михалкова, подмявшее наш дом под себя; чтобы оценить его высоту, пришлось  так задрать голову, что шапка едва не свалилась.
Одним словом, хотя многочисленные фрагменты прошлого, безусловно, налицо, они не вызывают никаких ностальгических чувств, ибо  плотно, без швов,  вмурованы в новый, современный контекст,  в нем потеряв свою былую идентичность.
Увидев, что во входную дверь бывшего нашего дома врезано  узкое высокое окно, я заглянул вовнутрь. Там я увидел первый марш лестницы и справа от нее - сомкнутые двери современного лифта, сменившего  обшитую дубовыми панелями кабинку, некогда видневшуюся за сетчатой оболочкой лифтовой шахты. У меня возникла мысль проникнуть в парадное, и подняться  на шестой этаж, но я ее отогнал.
Ведь когда мы здесь жили, украшением лестничного колодца являлся возведенный над ним остекленный пирамидальный фонарь зенитного освещения, который до сих пор  мог и не сохраниться. Однако, даже и в этом случае, не разрушенный от столкновения  с нынешней действительностью, он навсегда поселен в моей памяти, бросая  феерический свет на ступени, по которым я подымался, прислушиваясь к эхо моих шагов, раздававшемуся в  гулком пространстве. А из  этого воспоминания я всегда могу  выйти в Козихинский переулок, мощенный булыжником, с каменными тумбами на въездах в подворотни, с двухэтажной застройкой его противоположной стороны – в Козихинский переулок моего детства, оставивший неизгладимый оттиск при формовке моей души, протекавшей там, но не здесь.
                Октябрь 2024 г.