Поезд во времени. Часть 1. Глава 11

                11

                На полях Первой мировой

- Смотри, как этому гражданскому повезло: после взрыва пролетел метров сто в воздухе и ни единой царапины.
-Да, а наш капитан Доусон вышел из траншеи буквально на несколько минут, чтобы подышать свежим воздухом, как тут в сторону наших позиций подул восточный ветер, и он сразу свалился замертво.
- А-а, это когда боши первый раз выпустили на наши и французские позиции ядовитый хлор?
- Да, это было - ужасное зрелище, которое до сих пор стоит у меня перед глазами: маленькие фигурки людей, а за ними течет, ползет, преследуя их, огромное зеленовато-серое облако, которое неотвратимо настигало их.  Бедные люди падали, одни пытались подняться, другие зарывались носом и ртом прямо в землю, чтобы только не дышать этим отравленным воздухом.
- Говорят, сразу после это была создана специальная британская медицинская лаборатория в Булони.  А до этого сколько раз мы обращались в Лондон по поводу того, что бактериальная инфекция в глубоких ранах от взрывчатых веществ уносит слишком много жизней и лишает огромное количество людей рук и ног. Пока жареный петух не клюнет, наши джентльмены не перекрестятся.
- Сегодня к нам в госпиталь должен приехать один такой специалист, фамилия его, кажется, Грилиш.

  Услышав свою фамилию, Рон Грилиш открыл глаза. Интересно, куда это он попал? В небольшой комнате, напоминающей больничную палату, между собой тихо переговаривались два военных врача. То, что они были военные, выдавала защитная форма под белыми халатами. Они пили чай в разовых пакетиках, называя их между собой “чайными бомбами”. Когда Грилиш зашевелился на своей койке, то они разом повернулись в его сторону:
- О-о, вот и наш счастливчик проснулся. Как это вас, сэр, угораздило оказаться недалеко от линии фронта, да еще в тот самый момент, когда боши применили по нашим позициям химическое оружие?
- Не помню, — силясь вспомнить последние события, ответил Грилиш, - знаю только, что я ехал на поезде, и взрывной волной меня выбросило из тамбура вагона прямо на землю.
- На поезде? - переглянулись врачи, - как только началась война, то поезда из Дюнкерка в Лилль сразу перестали ходить. Видно, что у тебя нет ни единой раны на теле, а вот память, отшибло прилично. Такое на войне часто случается и вам, сэр, просто фантастически повезло.
- Нет, я ехал в этом поезде, — упрямо повторил счастливчик, - меня зовут - Рон Грилиш, и я работаю в лаборатории профессора Райта в Лондоне.
- Так вот оно что, — в один голос воскликнули врачи, — а мы думали, что вы побоитесь сюда приехать.

   Грилиш осторожно поинтересовался проходящими вокруг него событиями, сославшись на то, что из-за полученной контузии он многое забыл. Врачи за словом в карманы своих белых халатов не полезли, а, удивляясь его странной забывчивости, рассказали о ситуации на Западном фронте, на котором все было без перемен: немцы постоянно старались прорваться на ”Ипрском выступе”, уже в который раз применяя отравляющие газы, сначала хлор, а потом иприт. К бактериальным инфекциям теперь добавились отравления ядовитыми веществами. Что нам делать, сэр? Глядя в глаза, с нетерпением ожидающих его ответа врачей, Грилиш произнес:

- Надо срочно раздать всем солдатам в окопах противогазы.
- На всех не хватает, сэр, да и их надо долго ждать.
- Тогда используйте для защиты от газов простые марлевые маски, а во время атаки просто смачивайте их водой, а еще лучше мочой.
- Чем, сэр? — не поверили своим ушам врачи.
- Собственной мочой, разве непонятно? - разозлился Грилиш.
- А как насчет защиты от бактериальных инфекций, сэр? - с надеждой спросили его врачи.

   Грилиш задумался, он сразу вспомнил последние неудачи их лаборатории, до того, как сел в этот поезд. Эти врачи жалуются, что антисептики со временем не полностью уничтожает бактериальные инфекции, а с момента попадания раненых с поля боя в госпиталь проходят часы. Кажется, они с Александром уже тогда обнаружили, что активность многих антисептиков значительно уменьшалась в белковых жидкостях. А здесь хирурги сплошь и рядом применяют вазелин и сыворотку крови.  Он повернулся в сторону врачей:
- Здесь в госпитале есть возможность создать полевую лабораторию?
- Да, сэр, в госпитале есть маленькая лаборатория, и даже какие-то инструменты и препараты, но только некому заниматься нашими проблемами.

  Уже вечером Рон Грилиш сидел, пусть в маленькой, но все же, своей лаборатории, низко склонившись, над цейсовским микроскопом, рассматривая все эти стрептококки и стафилококки. Он с головой ушел в изучении проблем военных медиков, которые работали совсем недалеко от линии фронта. Странное дело, но с тех пор он, ни разу не вспомнил о судьбе поезда и его пассажиров, который, кажется, навсегда умчался из этих мест и из этого времени. Просто у него на это не было времени: за окном стоял суровый 1915 год.

   Как-то Грилишу понадобилось связаться с лабораторией профессора Райта в Булони. С волнением и тревогой он взял в руки телефонную трубку, не знаю, кто там на другом конце провода. Вопрос касался активности лейкоцитов гноя и крови по уничтожению бактерий, которая под влиянием антисептиков уменьшалась. Он попробовал прикладывать стеклянную пластину к ранке, а затем сразу же на неё наносил питательную среду пектина. Видимо антисептики убивали много полезных лейкоцитов, которые так необходимы для предотвращения размножения микробов. Интересно, а что об этом думают в лаборатории Райта?

- Мы тоже столкнулись с подобной проблемой, когда антисептики снижают эффект действия лейкоцитов. Сколько у нас было жарких споров на эту тему с военными хирургами. Нужны специальные физиологические механизмы защиты ран при попадании в нее инфекций, особый антибактериальный агент, разрушающий клеточные стенки бактерий.

  Голос на том конце телефона был настолько знакомый, что Рон Грилиш поначалу чуть не выронил из рук трубку. Через несколько минут разговора он все же не удержался от интересующего его вопроса:

- Позвольте спросить вас, сэр, с кем я имею честь разговаривать?
- Рон Грилиш, — последовал лаконичный ответ в телефонной трубке, - я еще должен был приехать в ваш госпиталь, но профессор Райт не захотел рисковать жизнью своих сотрудников и не отпустил меня. А с кем говорю я, сэр?

  Рон Грилиш на секунду замолчал, просто не зная, что ему ответить, в ужасе от того, что сейчас с ним происходит, но на его счастье или может на беду телефонная связь неожиданно прервалась.

   Поезд неожиданно остановился, и Анри Реваль сразу приник к окну, похоже, им удалось вырваться из военного пекла, и пейзаж кругом снова настраивал его на лирический лад. Ну, конечно, вот они - виноградники неподалеку от Маркетт-де-Лилля, которые тянутся по обеим сторонам канала Дель, значит, скоро будем дома. Но поезд и не думал, двигался дальше, словно приглашая Анри выйти из вагона и пройтись пешком домой до города. Реваль так и поступил, подхватив свой саквояж и глубоко вдохнув глоток свежего воздуха, он двинулся по хорошо знакомому ему маршруту, провожаемый завистливыми взглядами пассажиров поезда.

   Анри сначала шел по проселочной дороге, мимо уютных домиков, утопающих в зарослях рододендронов, скумпии и вереска. Здесь преимущественно селился рабочий люд, работающий на многочисленных ткацких фабриках города. У Анри там работали и отец, и мать, и бабушка c дедушкой, которые после нелегкой 12-ти часовой работы у ткацкого станка возвращались домой смертельно уставшими, чтобы с раннего утра оказаться там снова. Анри просто ненавидел их работу, которая постоянно отнимала у него самых дорогих ему людей. Поэтому, когда он вырос, то стал искать свое счастье вдали от родных мест, сначала в Париже, а потом и на юге, только, чтобы быть подальше от всех этих мрачных цехов и постоянного шума ткацких станков.

  Он оказался у ворот своего старого родительского дома, как раз в тот самый момент, когда во дворе громко залаяла собака.

- Неужели, это — Бруно?  — обрадовался Анри своему старому любимцу, - нет, не может быть, он был уже совсем старый, когда я приезжал последний раз в этот дом. А было это... Да, очень давно.

  Пес радостно выскочил ему навстречу, и Анри уткнулся своим лицом в собачью шерсть.

- Его тоже зовут Бруно, — раздался у него за спиной тихий голос матери, которая вышла на крыльцо, разбуженная радостным лаем собаки.
- Отец еще, наверное, спит? — обнимая и целуя мать, спросил Анри.

  Анри очень любил своих родителей, свою семью, просто он не хотел жить так, как жили они в этом тесном мире, где единственной радостью был, пусть и небольшой, но все же, свой собственный дом с маленьким садиком, с посаженными там еще их родителями сладко пахнущими рододендронами. Бабушка очень любила садовые цветы и свою любовь передала дочерям.

- Проходи в дом, Анри, — все так же тихо произнесла мать и на ее глазах появились слезы.

  Когда он вошел в маленькую прихожую, то сразу понял причину ее слез: возле зеркала висела фотография отца, правда совсем еще нестарого в траурной рамке.

- Когда это случилось, мама? - как будто проглотил какой-то комок в горле, спросил Анри.

  Мать удивленно посмотрела на Анри, силясь понять странную забывчивость своего сына.

- В прошлом году. Ты же приезжал на похороны отца буквально в последнюю минуту, когда уже собиралась выносить из дома гроб. Неужели забыл, сынок?

  Анри взял со стола в руки газету "Юманите”, которую отец непременно покупал в книжной лавке у месье Леру. Так и есть, 28 июня 1915 года. Нет, мама, я ничего не забыл, просто... Я ничего не могу сейчас тебе объяснить, где я и что со мной произошло. Значит, в прошлом году я все же сумел выбраться сюда, поэтому новый Бруно меня и узнал.

- А где Роже и Мари? — спросил он про своего брата и сестру, когда они уже сидели за столом, и мама угощала его куриным рагу, приготовленном в пиве с овощами. ”Петух с пивом” - так всегда называл свое любимое блюдо отец, приготовленное заботливыми руками матери.

- Мари с утра на фабрике, где же ей еще быть, - ласково глядя на сына, произнесла мать, - а Роже призвали в армию. Подожди, сынок, а почему ты сейчас не на фронте?

  Чем дольше продолжался разговор матери с сыном, тем чаще Анри ловил себя на мысли, что все это происходит не с ним. Он осторожно взялся за руки матери: нет, все на месте: шершавая кожа, сорванные ногти, так и не заживший, изувеченный ткацким станком, палец на левой руке. Мамины руки. Ей еще повезло, у многих ткачих, ее подружек, на руки просто страшно смотреть. Мама даже не оглохла от непрерывного гула этих проклятых станков, редко кашляла, не так как отец, приходя домой после работы. И все же у него было такое чувство, как будто он наблюдает за всем со стороны, как будто это происходит на самом деле не с ним, а с другим человеком, совсем с другим Анри, как будто он сейчас попал в какой-то чужой мир.

- Ты нам так и не показал своего сына, Анри, отца жалко, что не дождался внука, он так мечтал подержать его на своих руках до самого последнего дня, - словно издалека донесся до него голос матери.

  Итак, у него есть сын.