Калабас

       На одном из поворотов жизнь занесла меня в охранники. В Экспоцентр на Красной Пресне. «Намоленное»  место, скажу я вам. Каких  только людей там не встретишь. О каждом можно писать и в Зощенковском стиле, и в стиле Шекспира. То есть,  смешное и трагическое рядом. И в избытке. На всё найдётся свой герой.
Постороннему глазу охранники все на одно лицо. Такими их делает, в основном, униформа. А вот изнутри, познакомившись поближе, открываешь для себя личности. Самобытные, со своей «изюминкой». В особенности, если человек уже пожилой. Таких там не мало.
Арман, не Армэн или что - то в этом роде, нет, именно Арман. Так звали моего напарника, который на неделю вошёл в мой сектор. Ему было слегка за шестьдесят, седые волнистые волосы, смуглое лицо, с гордым, медальным профилем. Он был похож на артиста, ушедшего на пенсию, незаслуженно. Пока с ним не заговоришь, он кажется неприступным. Но, так как он сам шёл на общение, это ощущение быстро проходило.
 - «Арман», - подавая руку, произнёс он.- Художник, а также актёр массовых сцен в театре.- Слово театр прозвучало особенно торжественно. - По вечерам, в  дневные излишки времени предпочитаю подзаработать. Пока здесь. А вы?
- «Александр, художник, актёр массовых сцен и эпизодов кино. Нахожусь в творческом отпуске. А кушать хочется и в отпуске».- Не менее торжественно, поддерживая заданную интонацию, ответил я. И оба рассмеялись. Так началось это знакомство.
      Раньше мы работали на расстоянии и я не очень обращал внимание на этого человека, но  в его действиях «на посту» не всё было понятно. Поэтому мой взгляд, порой сам поворачивался в его сторону. Мы все, занимая порученную нам в ответственность территорию, принимали строгий облик. Костюм, белая рубашка, галстук, имидж представителя Экспоцентра. Выражение лица, соответственное. Работа на ногах, у турникетов, в стиле «мышь не проскочит»
И вот, по соседству, у параллельного турникета расположился этот господин. Именно расположился. Не занял стойку сеттера на охоте, не принял вид неподкупного полицейского из Голливудских фильмов, а просто, как на восточном базаре начал создавать удобное гнёздышко. Принёс себе стул, поставив так, вроде и не его. Рядом, довольно большую сумку. Через минут пять достал из сумки какой - то набор замотанной в салфетки утвари и, как торговец начал по тихому всё это объединять. В логические формы. Оказалось, что это был небольшой набор посуды - чашка и блюдце. А венцом возвышался калабас. В виде симпатичной тыковки.
Между моим и его турникетами находилось помещение, где работали служащие Экспоцентра, две женщины. Вели какую - то бумажно компьютерную работу. И мой коллега, не раздумывая, взяв в руки свой атрибут сходил к ним, женщинам, за кипятком. И лишь когда его тыковка была готова к применению, и было сделано пару смачных глотков, мой товарищ по турникетам занял позицию с требуемым стандартам видом.
И вот он, сохраняя гордый вид вождя племени, не расставаясь со своим калабасом, как Черчилль со своей сигарой, нёс службу у турникетов. Требуя от посетителей выполнения всех предписанных инструкцией установок. Выглядело это странно. И комично. Начальство его не ругало. Так, немного журили, мол бывают и у нас проверки, так ты дядя, будь «повнимательней». Это их любимое выражение. Повнимательней.
Периодически он «подзаряжал» свою тыкву. Тогда он с многозначительной мимической гримасой обращался ко мне. Мол, друг, приглянь за моим объектом, на минуточку. И семенил к знакомым сотрудницам. Там он преображался. Через большое стекло было видно, как, широко улыбаясь обаятельнейшей из улыбок, наш персонаж успевал рассказать и анекдотец, и комплиментов с десяток подлить. Этот человек был мастер в коротком жанре. После его ухода, смех ещё долго наполнял помещение женщин. Арман же, подмигивая мне, возвращался на место, демонстрируя наполненный калабас. Как Прометей - огонь. Очень похоже. С тех пор я и дал ему заочное прозвище «Калебас».
      Арман не был охранником в том смысле, как того требовала местная инструкция. Но он, на своём месте вызывал уважение. Особая личность. Таких любил и поддерживал наш непосредственный начальник, Лопатин Александр Васильевич. Или просто Васильич. Как его называли подчинённые. То есть мы. Неординарный человек, тонкого ума, хороший психолог. Краповый берет и полковник. Работать с ним, в этой не такой уж лёгкой службе было удовольствие. Он знал, как с кем разговаривать, кого куда ставить. Понимал особенности каждого и помнил о них. Вот поэтому нас с Арманом поставили почти рядом. Корме возраста и фактуры у нас с ним оказалось много общего.
Нас часто оставляли «на компьютерах». После шести часов, когда экспоненты и посетители, в основном уходили, ряды компьютеров, для регистрации, нуждались в элементарном пригляде. Туда нас, вдвоём и направляли. Можно было посидеть, наконец и, дать ногам  хоть немного отдохнуть. А, заодно и пропустить первую пиковую волну в метро. Здесь мы разговорились по - настоящему. Его история и впрямь была интересна и вполне романтична.
В Москву он приехал из Тбилиси. Во второй половине восьмидесятых. За плечами уже имелся развод, ребёнок и много воспоминаний о нелёгкой жизни творца. Которого не понимают. В Москве он устроился художником при кинотеатре. И это его очень хорошо характеризует. С творческой, художественной стороны. Ведь художники, которые писали, именно писали огромные афиши, создавали рекламу кинофильмам. А отсюда и посещаемость.
В моём детстве первым настоящим художником был дядя Лёня. Что работал в кинотеатре. Кинотеатр был один на весь город и художник, при нём был один. Но какой! До сих пор вспоминаются его афиши.  Индийский фильм «Сангам». Афиша - два метра на полтора, яркие алые буквы, большого размера, лицо Раджа Капура в страдальческой гримасе, с одной стороны букв и лицо красивой индианки с другой. Мы, как заворожённые смотрели на эти лица. Плакать хотелось многим ещё до самого просмотра. А на самом просмотре всё это закреплялось. Такая магия красивой афиши.
Многие мои сверстники, да и чуть постарше ребята, после школы шли посмотреть как творит дядя Лёня. Человек пять - шесть всегда крутились у него. Он никого не прогонял. Наоборот, раздав всем по листку бумаги и рассказав о чём будет кино, разрешал нам пофантазировать по этой теме на листке. Мы, конечно, соревновались. У кого интересней. Но дядя Лёня всех поощрял. Находил нужные слова. При этом, сам почти не отрывался от своего прямого дела. Когда позже, серьёзно повзрослев, мы встречались с ребятами, всегда вспоминали этого важного в нашей жизни человека. Ведь многие из нас стали вполне серьёзными художниками. Некоторые даже храмы расписывали.
Арман даже внешне был похож на моего первого мастера. Они оба были похожи на изображение одного из президентов, изображённых на купюре в один доллар.
Будучи шутником и анекдотчиком, Арман был человеком «в себе». Но, уловив в моём взгляде какое то тепло, исходящее за счёт дяди Лёни, со мной он откровенничал. Начинал он с бравады. Как ему хорошо живётся в общежитии. Как здорово, что у него есть своя комната. Женщины ему помогают и приготовить, и постирать рубашки, например. Ведь белая рубашка это рабочая одежда охранника Экспоцентра.  За одну, так называемую вахту, неделю работы, я сам лично, менял три белых рубашки. И вот, здесь, я подглядел у Армана некий «лайфхак», как сейчас говорят. Он брал в кафетерии чистые салфетки, порой впрок, и подкладывал их на воротник. И на манишки. Всё это он проделывал прежде, чем отправится в общественный транспорт. Этого я не видел больше ни у кого. А, ведь, практично!
Конечно, он , в благодарность своим помощницам что то всегда дарил. Собирал на выставке, впрочем как и многие из нас, шариковые ручки, симпатичные буклеты, календари, а порой и конфеты. Особенно хороши были выставки продуктовые. Здесь мой коллега приходил с особыми, раскладывающимися в этажи сумками. На лице его в эти дни читался праздник.
Но, больше всего, мне запомнились наши беседы «на компьютерах». Когда уже никто из нас не спешит, сумки готовы. Салфетки на своём месте. Арман, голосом Джигарханяна начинает свой рассказ. Голову он держит гордо, глаза выражают сказанное, руки, с салфетками на запястьях делают дирижёрские движения. Калабас наполнен и выполняет свою функцию. Палитра случаев из жизни широка, как Днепр при тихой погоде. Здесь главное слушать. В конце рабочего дня, когда к тебе обращаются с тысячей вопросов, - почему, или как туда пройти, - и голова гудит, а голос осип от усталости и ответов, это непросто. Но он снимал усталость своими повествованиями. И сам оживал. Часа полтора пролетали быстрее, чем если бы его не было рядом. Правда итог всегда был одинаковым. После ярких слов о былом и не очень, его глаза становились грустными. А в конце своих речей взгляд Армана уходил куда то вдаль. И замирал. Это не было игрой. Это была ностальгия. Которую нельзя было скрыть. В этом взгляде выражалось глубокое одиночество.
Глядя на него, в эти часы, я начинал понимать лучше, что значит «платить по счетам». Не тот счёт, что придёт позже, перед вратами, а тот, который сознание делает сейчас. Однажды,  находясь на другом, далёком от Армана посту, проходя недалеко от него, я решил подойти, так сказать, оказать уважение, пообщаться маленькую минутку. И стал свидетелем интересного разговора.
Чтобы сделать свой подход неожиданным, я зашёл с невидимой стороны. В работе было небольшое затишье, можно было сделать творческую паузу.
За несколько шагов до моего товарища, я услышал, как он что то кому то говорит. По телефону нам разговаривать не положено, поэтому я чуть приостановился, чтобы понять с кем он ведёт разговор.  Арман, с нежностью в голосе, низким мягким тембром, словно с ребёнком разговаривал с калабасом. О чём не знаю, он говорил по  - армянски. Мешать мне не хотелось. Так, чтобы пространство не выдало меня, я ретировался. Но сцена была и трогательна, и очень понятна. Калабас был для него настоящим другом. Собеседником, роднёй, исповедальней.  Мягким баритоном он, в зависимости с кем «разговаривал», менял интонацию. Строже, что то доказывая, Арман обращался к жене, с нежностью, почти напевно, с сыном. И всё транслировал через калабас. Что ж, позже, общаясь, я всегда  продумывал юмор, когда шутил по поводу его же привычек. Ведь и он любил пошутить над собой.
Но, и в себе я вскрыл некоторые качества, которые тоже где - то прятались. Увидев человека на «посту» с калабасом, заторопился судить о нём неверно. Мне казалось, это простой выпендрёж. А, приглядевшись внимательней, открыл такую форму взаимоотношений с миром, что и сам удивился. Арман, это сильный человек с романтическим складом характера. Он, как хороший писатель открыл для меня новую книгу. Не демонстрируя всё это нарочно. И сейчас, по прошествии времени, встречая эти экзотические тыковки, где ни будь на прилавках или в быту, я вспоминаю моего товарища по турникетах. И светлая улыбка, с лёгким романтическим оттенком, обязательно заходит внутрь меня. Живи долго, Арман! Художник по жизни. И не знай болезней!