Сорок шестой и первые годы после войны в деревне

Чем запомнилась первая послевоенная  зима сорок шестого года. В феврале Егорке исполнилось восемь лет. В том же году Игорьку в декабре исполнялось семь лет. Егор, просясь в школу в сорок пятом, думал, как бы его не обогнал средний брат, находясь в детском доме. Ведь там, наверно, его отдадут в школу после семи лет, а тут жди восьми лет. Хотя, конечно, в сентябре Игорьку еще не будет семи лет. Поэтому главным для Егорки было не отстать от брата по школе, и быть по старшинству, впереди его.

Наступила весна. Ребята стали ремонтировать и обновлять скворечники. Этой весной умер свекор Анны Андрей Суханов. Как обычно, состоялись похороны. Анна была вся в слезах, поскольку оставалась совсем без мужика, хотя и пожилого, но он по дому ей помогал неплохо. Главное, на кого он оставил своих пчел в колодах и пчел в ульях Ивана. Сама она ничего в жизни пчел не понимала. Похоронили Андрея в селе Ильинское. После похорон подошел к ней Анатолий Лукин, мать которого была родной сестрой Ивана, и пообещал, что он готов приезжать к Анне из деревни Вершины, как только понадобится мужская сила. Ему в сорок шестом исполнялось уже восемнадцать лет. И действительно, он помог ей вспахать огород, посеять ячмень и посадить картошку. Выставил из подполья ульи и колоды на свежий воздух, проверил, как перезимовали пчелы в ульях. Колоды не стал смотреть и определять, что делается внутри них, потому что не знал, как подступиться к ним. Летом Анна ждала уже возвращения Ивана. А пока они с матерью решили перевести два улья от дома Ивана на пасеку Аграфены. От кого-то знающего они узнали, что пчелы, находясь, на разных пасеках, могут враждовать друг с другом и даже воровать мед. Поэтому перевезли ульи в огород Аграфены.   

В мае стали готовиться к посевной, к посадке картофеля и к севу льна. Эти работы в деревне не такие сложные, по сравнению с уборочной страдой и сенокосом, поэтому в начале июня справились с посевной, и с посадкой картофеля. Во время сенокоса пришло неожиданно письмо Марии от Виктора, Суханова - брата ее мужа. Он писал, что был серьезно ранен в годы войны, затем лечился, попал в партизанский отряд, откуда нельзя было писать письма, а теперь идет его проверка правоохранительными органами и скоро он будет демобилизован. Мария и Санька воспрянули духом. Раз Виктор пропал без вести и вдруг объявился, то, возможно, и их мужья также найдутся. Мария заставила Катьку написать ответ Виктору. Та начала «канючить», что она не умеет еще писать письма, поэтому Марии пришлось продиктовать ей письмо для Виктора. Она сообщили о смерти его жены и о пропавших без вести людях Витальки и Кольки. Она всё еще надеялась, что Виталий, может, не убит, как и Виктор пропал без вести, и возможно вернется домой к семье. В ответном письме Виктор поблагодарил Марию за сообщение о смерти жены, но написал, что к жене бы он все равно не вернулся, так как у него есть на примете уже другая жена. Мария с Александрой рассуждали: «Как же так? Ведь он был зарегистрирован с Татьяной и вдруг сообщает о другой жене»? Это было им не понятно. Они написали ему ответ с приглашением приехать в Пантылку, сообщили, что Николай поставил до войны сруб дома и теперь он может быть в его владении. Но ответа от Виктора не получили, и он вновь исчез, так как переписка прекратилась.

К тому времени в сорок седьмом году вышел из мест заключения Иван Суханов. Анна вся светилась от счастья, что наконец-то вернулся муж и жизнь пойдет по-другому.  Возвращению мужа была довольна не только Анна, но и Александра – председатель колхоза. Она думала, что, может быть, бразды правления колхозом можно будет вновь передать Ивану. С трепетом смотрели на Ивана и другие женщины, оставшиеся без мужей. Может, повезет и им, если такой видный мужчина, как Иван, обратит внимание на них, да еще поможет сгладить женскую тоску по мужской ласке. Тем более, мол, и он по истосковался в тюрьме по женской ласке и одна Анна вряд ли сможет удовлетворить его физиологические потребности. Так, собственно, и произошло. Его любовницей стала Мария Суханова.


Тем временем, при проверке благонадежности Виктора, выяснились некоторые не стыковки в его биографии, составленной из его же слов, поэтому ему дали два года лагерей и отправили в Марийскую АССР в город Козьмодемьянск. Там он пока что неофициально женился на марийке, которую звали Нонна. В сорок восьмом году он освободился из места заключения, обосновался где-то в районе Санчурска Кировской области вместе с Нонной, и в том же году объявился летом в Пантылке. Съездил один в деревню Усы к родителям Татьяны, взял у них свидетельство о смерти Татьяны, конечно, не сказав, что он уже фактически женатый человек. Поэтому в Усах его хорошо приняли, как героя войны, вместе с тестем и тещей сходили в Пантыл на могилу, и на другой день он попрощался с родственниками и отправился в Пантылку. Прожил он в деревне вместе с молодой женой почти месяц. Помог Марии восстановить ее покосившийся сарай и ограду, нарубил в лесу дров, раза три сходил на ночную рыбалку вместе с вернувшимся из заключения Иваном.

Каждый поход у них заканчивался уловом налимов и щук, они его поровну делили и дальше варили душистую уху. На уху приглашали и мальчишек Пантылки. В частности, Егорка был в доме у того и другого раза два не меньше и ему самому хотелось отправиться на ночную рыбалку. Но никто из друзей не знал технологии этой рыбалки, поэтому ребята от нее отказались. Егорка увидел у крестного Ивана как-то в доме крючки. Спросил его, где они продаются и как их ставить на налимов. Тот рассказал технику лова налимов и дал ему один крючок. Как-то вечером они с Димкой собрались на речку с целью поставить этот крючок в омут прямо за огородом Аграфены. Нашли хорошую вицу, насадили на крючок земляного червя, привязали крючок к вице и опустили в омут. На другое утро, когда Егорка еще спал, Димке, видимо, не спалось, и тот побежал смотреть попался или не попался им налим. Димка осторожно вытащил закрепленную вицу в землю, и вытащил огромного налима. От радости он тут же прибежал в дом Аграфены, разбудил Егорку и показал ему этого большущего налима. Вместе с ними удачной рыбалке радовалась и бабушка Аграфена. Она быстро очистила налима, нашла сковороду, сделала в ней селянку и положила в нее налима. Завтрак для «рыбаков» получился незабываемым. Они с Егоркой решили как-то заставить маму Димки и бабушку Егорки купить им крючки, когда те будут в городе. И действительно, бабушка, удостоверяясь в пользе рыбалки, как-то привезла им обоим из города новых крючков. Радости Егорке и Димке не было предела. Они начали ставить крючки по обеим речкам, но не учли, что было лето, и как потом им объяснил Иван, налимов можно только ловить осенью и весной, а летом они, якобы, не клюют. И действительно, летняя рыбалка подтвердила его слова, потому что крючков Егорка с Димкой ставили каждый по десять штук, а по утрам больше одного и то маленького налима не попадалось. Поэтому они решили подождать осени.

Если вновь вернуться к истории появления Виктора после войны, то через месяц он уехал в Санчурск, а жену Нонну почему-то оставил у Марии. Делать Нонне было нечего, кроме как помощи Марии в хозяйственных делах, работать она не любила, поэтому целыми днями мучилась от скуки и тоски. Писала письма Виктору, чтобы он быстрее забрал ее к себе в Санчурск. Но лето заканчивалось, а он все не появлялся в Пантылке. Ей хотелось мужской ласки и любви, а не было в деревне ни того, ни другого. И она решилась соблазнять еще не ставших мужчинами парней. Была она полноватой, рыжеволосой, с приятными чертами лица с веснушками, на котором было написано, что ей хочется мужской ласки. Поэтому первым, на кого она положила глаз, был Аркадий, которому до армии оставался уже всего один год. Она стала часто появляться в доме Саньки, особенно при Аркашке. Пыталась привлечь его внимание тем, какая она красивая и что она здесь умирает со скуки. Аркашка к тому времени уже был мужчиной. Мужчиной его сделала известная нам Валька Мельникова. А тут он видит, что его желает осчастливить и Нонна, и причем, не скрывает этого. Однажды, когда в доме они остались одни, мать вышла куда-то к скотине, Аркадий сел поближе к Нонне, начал гладить ее голые колени, та приблизилась к нему ближе. Она поняла, что Аркадий тоже хочет ее, как и она его. Но тут вошла Александра, прервав их начинающуюся любовь, так ничего и пока не заметив.

Ближе к вечеру Аркадий увидел Нонну на улице, подошел к ней и прямо сказал:
- Может, продолжим вечерком наш не начавшийся днем роман?
- Какой роман? – только и произнесла Нонна с марийским акцентом, не успев придумать что-либо более отталкивающее мужика.
- Я имею в виду нашу с тобой вдруг вспыхнувшую любовь сегодня за обедом.
- Да я не от любви, а скорее от скуки с тобой решила встретиться – покраснев, отвечала Нонна.
- Ну и я готов развеять твою скуку, – твердым голосом отвечал ей Аркадий.
- Раз ты понимаешь меня, то я готова развеять твою скуку. Но я боюсь, что об этом расскажут Виктору.
- Не бойся! Мы встретимся так, что никто нас не увидит! Приходи сегодня, когда все улягутся спать, к нам в баню. Ты знаешь, где она и бывала там. Я буду в бане тебя ждать. Придешь?
- Постараюсь прийти.

Где-то ближе к десяти вечера, когда на улице стало темнеть, она вышла из деревни через проулок к речке Пантылка. Затем по берегу повернула влево, дошла по берегу до ручья, называемого в народе, как ключ, повернула снова налево, и не переходя ручья, направилась сначала вдоль ключа, затем дошла до дороги Пантылка-Ивакино возле леса. Повернула еще раз налево, добрела потихоньку до гумна, осмотрелась и решила быстро перебежать от гумна к бане Александры.  Там ее ждал уже Аркашка.
- Ой, я такой круг сделала, что, думаю, меня никто не заметил – как бы оправдывая свое поведение, произнесла тихонько Нонна. Аркадий сидел уже на полке, свесив ноги и болтая ими. Она подошла к нему, он буквально сцапал ее и быстро уложил на полок. Хорошо, что полок был уже сухим, а то бы пострадало ее платье. Для начала, как и полагается, Нонна оказала некоторое сопротивление Аркадию, он хотел сразу приступить к делу, но она взмолилась:
- Аркаша, дай мне возможность снять платье. Я надела самое хорошее, а оно у меня почти единственное.

Аркадий привстал, выпустив ее на время из объятий. Она быстро сняла платье, оставшись в каких-то очень коротких трусиках, каких еще не видел Аркадий, и в лифчике. Ему все это казалось чем-то неописуемо красивым, потому что пантыльские бабы и девушки носили длинные вязаные трусы, а многие обходились в теплое время и без них, да и лифчиков, наверное, в деревне еще никто из женщин не видел. Пока Нонна раздевалась, он успел снять с себя рубашку и брюки. Ее раздевание и необычность наряда раззадорило Аркашку еще сильнее, чем раньше. Он схватил ее снова, пригвоздил к полку, чуть приподнявшись, снял с нее трусики, крепко всем своим молодым телом навалился на нее и дальше без всякого сопротивления «взял» ее. Чувствовалось, что им обоим хорошо, потому что Нонна издавала любовные звуки наслаждения, он работал всем своим телом без всякой остановки, и это ему очень нравилось. Потом они еще раза два повторили акт «наслаждения» друг другом, Нонна начала хвалить Аркадия:
- Аркаша, какой ты замечательный любовник. Я этого не ожидала и теперь полностью в твоей власти. – Аркадий был немногословен, считая себя победителем, в этой любовной схватке.

На этом они расстались. Первым из бани вышел Аркадий и быстро добежал огородами до своего дома. Нонна вышла минут через двадцать и направилась сначала к гумну. Затем обошла с обратной стороны огороды Саньки, Адки, Марийки, вышла на дорогу с обратной стороны деревни и отправилась по улице в свой дом к Марии Сухановой. Деревня, к тому времени часам к двенадцати была пуста, как будто бы вымерла. Это вполне устроило Нонну. Придя домой, она подошла к рукомойнику, сняла платье, помыла руки и протерла интимные места, из-за томного желания которых ей так хотелось встретить в этой глуши настоящего парня, и вот теперь он встречен. И она теперь не намерена его никому уступать.
      
 Где-то дней через двадцать интерес к Нонне у Аркадия начал пропадать.
- Какая она ненасытная? – думал он. А у него начались определенные трудности с возбуждением к новым сношениям. Поэтому он перестал назначать ей свидания каждый вечер. Нонна начала снова скучать, пыталась привлечь свое внимание к Аркадию, приходя каждый раз только в одном платье, при снятии которого, она оставалась без трусиков, без лифчика и без сорочки. Но на него это как-то действовало не очень, поэтому она начала просить его использовать другие способы сношений, большинство из которых показывала ему сама. Это возбуждало Аркадия, но ненадолго.

Нонна поняла, что нужно менять партнера. Начала метать взгляды в сторону Ивана. Но ему, похоже, больше нравилась Мария, чем Нонна. Как-то в обед она их «застукала» в чулане под пологом. Вроде бы Мария, как было принято у всех в деревне, пообедав, прошла отдохнуть в чулан. До этого в чулане, по мнению Нонны, никого не было. Сама она отдыхала летом на сеновале. Но пошла напиться квасу, спускается в сени и перед тем, как открыть дверь в избу, слышит поскрипывание в чулане. Сначала она решила, что ей померещилось. Но прислушавшись, она поняла, что в чулане с Марией какой-то мужик. Ей стало очень интересно, кто же у Марии. Попив квасу, она снова поднялась на сеновал, но сон, как рукой сняло. Она лежала и прислушивалась, когда мужчина будет уходить от Марии. Наконец, она дождалась его ухода. Вернулась в избу и увидела выходящего от них Ивана. Очень удивилась этому, но вида Марии не подавала, что ее секрет известен Нонне. Она начала думать, как же ей быть? Может еще чем-то удивить Аркашу, а может надо отбить у Марии Ивана. Как действовать дальше, она пока не решила. Но тут неожиданно приехал к ней наконец-то Виктор. Через день Виктор решил увезти ее в Санчурск.       

На период уборки из города приехал новый уполномоченный райисполкома. Это был действительно новый человек, с которым колхозники пока еще никогда не встречались. На лацкане его гражданского пиджак красовались два ордена Отечественной войны. Звали его Иван Михайлович по фамилии Зыков. Это был еще почти молодой человек, но судя по орденам, с большим опытом ведения войны. В тот же вечер он собрал колхозников на собрание. Объяснил задачи, стоящие перед колхозом на 1946 год. Главными из них он определил – это убрать вовремя урожай зерновых, сдать девяносто процентов его государству, подписаться на очередной Государственный заем восстановления народного хозяйства СССР, вовремя и полностью уплачивать все налоги с личного подворья. Колхозники начали «судачить» между собой. Как же война закончилась, многие мужики с нее не вернулись, а тут снова почти весь урожай зерновых требуется сдать государству. Надо бы сделать им послабление, так как у многих хлеба не хватало, и почти все жили впроголодь.
- Питаемся-то почти травой, - возмутилась Ариадна. Почти все выразили ей согласие своим шумом и начавшимися разговорами.
- Товарищи, колхозники! Вы что не понимаете, какое сложное сейчас положение в стране? Я скажу даже «сверхсложное». Тысячи предприятий разрушены, большинство колхозов в упадке. Все это придется восстанавливать, для этого стране нужны промышленные рабочие, им нужен хлеб, на восстановление нужны большие деньги. Это нужно понимать. Может быть, последует распоряжение сверху о снижении планов поставки хлеба, я тоже этого жду и заинтересован в этом, но пока довел до вас цифры и нормативы, данные нам сверху. За невыполнение планов может грозить очень серьезное наказание, вплоть до расстрела. Вы об этом хорошо знаете. Я сам деревенский житель из деревни Зыково Котельнического района и знаю, как вам трудно живется. Но так живется пока всей стране.
Александра заикнулась было о смене колхозной власти. Мол,, бывший председатель вернулся, и теперь было неплохо, если бы он вновь возглавил колхоз. 
- Откуда он вернулся? – спросил уполномоченный.
- Да, вы, наверное, и без меня знаете, откуда он вернулся.
- А раз знаете, то не надо ставить таких несерьезных вопросов – парировал Иван Михайлович.

Общая обстановка в деревне в те далекие времена 1946-1953 годов почти не менялась с поставками зерна и других видов продукции, с налогами, с займами и с трудовой дисциплиной. В колхозах надеялись на изменение политики в отношении крестьянства, но ее всё не было и не было. В нечерноземной полосе России у колхозников, в том числе и у пантыльчан  по-прежнему не было паспортов. А это означало, что никто из взрослого населения не мог перебраться на работу в город  или в поселки городского типа.