На гребне волны. Беглец - 1

Аннотация

Подросток, один в чужих местах, выживает в трущобах на побережье земель, где живут эльфы, орки и другие народности, но людей почти нет.
В небе темь от выбросов вулканического пепла, все обеспеченные давно ушли земными и морскими путями, земля содрогается от подземных ударов.

Родных нет, сородичи далеко, жизнь в опасности.
Наметить путь к Родине помогает случай.
Но случайности не случайны. Особенно странные.


Вступление, в котором мы узнаём о местности и событиях.

Прибрежный посёлок когда-то цвёл зеленью, бурлил жизнью. В круглую бухту регулярно приходили корабли и лодки, на рыночной площади шла торговля, по дорогам пылили повозки с товаром. Но сейчас городок отрезало от всех дорог, даже верховой всадник не рискнёт прорваться сквозь гарь, дым, и вулканические выбросы. Большие  корабли не подходят к их берегу и даже лодки появляются совсем ненадолго, грузят заготовленные грабителями ценности, забирают людей, кто способен оплатить рисковую перевозку, и быстро исчезают. Кто слишком задержался, тот потерял свои корабли. Когда трясёт землю, с моря приходят особенно злые волны, они ломают кораблям борта, опрокидывают и бросают на камни.

В городке больше нет прежней жизни и прежних жителей.
Кто мог, давно уехал, сушей, морем, самые бедные уходили пешком. Остались те, кому некуда уходить, или был интерес задержаться.

Шайки взрослых грабителей ищут ценности, следят за соперниками, подмечают, как бы украсть уже готовое к перевозке.

Беспризорные дети держатся отдельно, им не добыть такого, что бы потянуло на билет отсюда.
Временами удаётся подработать на погрузке в бухте, или во взрослых делах.
Заработков хватает на пропитание. Но будущего нет. Ребята живут одним днём и рассказами о прошлом.


Глава первая, в которой мы знакомимся с нашими героями

У мальчугана не было клички. Но теперь он Скрюченный.
Несколько дней назад Пузырь придумал новую затею. Рассказал не всем, только старшим. Зуб и Дим его внимательно слушали, уйдя в угол подвала, затем восторженно обсуждали, а Пузырь шикал на них, чтоб не трепались. Но они всё равно растрепали, что скоро будут призраками, невидимками. Хохотали и спорили, кто окажется скрытнее.

Мы помалкивали. Нам Пузырь ничего не рассказал.
Был обычный вечер. Ветер разогнал тучи и дым, в маленькие оконца лился понемногу отсвет заходящего солнца. На улице ещё держалось пекло, но в подвале нам было не жарко и не холодно. Холодно станет под самое утро.
У меня в руках была короткая верёвка, руки сами собой крутили из неё узлы. Двойной, двойной рифовый, буксирный, беседочный. Мысли крутились про жизнь до всего, что сейчас.

На следующий день мы натащили в подвал рваных мешков, и помогали старшим делать балахоны. Дим орудовал огромной иглой, сшивая мешковину, и успевал объяснять нам, как связывать шнур морскими узлами. Морские узлы он очень любил и от нас хотел добиться уважения к этой науке. Дырки для шнуров пробивал в нужных местах  кончиком ножа Зуб.
Мы связывали шнурами большие лоскуты мешковины, и Пузырь следил, чтоб получался балахон.
Было здорово, мы все занимались общим делом, помогали друг другу и даже казалось, что мы самые лучшие друзья. Как в книгах.
Балахоны вышли дурацкими, без завязок спереди, надевались только через голову. Но Пузырь сказал, что так сойдёт, и на пару раз поносить их хватит.
Большие ребята померили каждый свою обнову, и бросили их на лавку.
Нам сказали быть вечером всем на месте, ждать.
Чего ждать, не сказали, но Пузырь посмотрел так, что мы и не спросили.


Глава вторая, в которой беспризорные идут на дело

К ночи Пузырь ушёл, как он говорил обычно, "по делам", а Зуб и Дим взялись пачкать пошитые нами балахоны. Было даже досадно.
Дим руками возил балахон по саже от очага, комкал и пачкал снова, а Зуб просто бросил в золу сразу два балахона и стал по ним топтаться ногами.

Пузырь пришёл не один.
В подвал спустился не сразу, говорил с кем-то, задержавшимся в тени. Махнул в нашу сторону рукой, Зуб и Дим молча стали надевать на себя грязные балахоны. Мы помогали, следили, чтоб ничего не оторвалось.
Вскоре и Пузырь стал одеваться. Оделся, осмотрел Зуба и Дима, вернулся к двери и опять они о чём-то говорили с неизвестным.
Пузырь опять подошёл к очагу, зацепил горстями сажу, и стал ею умываться, будто водой. Кривил морду, но зачернил обе руки до запястий, всё лицо и шею. Пока натирался, сказал Зубу и Диму делать, как он, подкреплял свои слова движениями рук.
Уже втроём они пошли к выходу, опять Пузырю кто-то неизвестный что-то сказал, Зуб и Дим пошли наверх, а Пузырь позвал нас, махнув рукой.

Зуб и Дим потерялись в ночи, Пузырь их сразу куда-то отослал. Вскоре он и мне дал задачу, сесть за разбитой каменной чашей у таверны. Эту таверну сперва сжёг огненный плевок Багровой Горы, затем разграбили взрослые, а после них дочищали мы. Знали мы эти дома хорошо и я понял, что мне надо смотреть в две стороны - вперёд, где стояли крепкие дома братьев купцов, и назад, откуда пришли мы. Чтобы крикнуть, если кто за нами придёт.
Пузырь скрылся, его дурацкий балахон ловко растворялся в тенях.
Впереди кто-то был, за белеющей в темноте невысокой оградой слышались редкие шаги, кто-то громко, с клацаньем зубов, зевнул. Шаги отдалились и опять стало тихо.
Наверное, это взрослая банда заняла дом и выставила охрану возле входа.

Пузырь возник из темноты резко, напугал.
Наверное, специально, он весь был какой-то злой и суровый. Яростно зашептал на ухо, озадачив делом - мне придётся выманить сторожей со двора, заставить их выйти на улицу, и подольше продержать там.
Возражать или переспрашивать было страшно, я не мог отказать старшему.

Пузырь вновь исчез в темноте.
А я досчитал до сотни, и вышел на булыжную мостовую.

Дальше было неинтересно и совсем невесело.
Мне удалось и нашуметь, и привлечь внимание сторожей. Но долго бегать и уворачиваться от взрослых бандитов не вышло. "Они неповоротливые, огромные, а ты мелкий, шустрый" - поучал меня Пузырь.
Один из данмеров был, и вправду, здоровым. А другой шустрым. От копья шустрого я увернулся и  убежал в калитку. А вот огромный не спешил. Он сразу понял, куда я побегу на улице, и пошёл в ту же сторону, а потом просто перемахнул через низенькую оградку. До обидного лениво перемахнул, и оказался рядом. А потом дважды махнул тупым концом алебарды. Первым махом сбил меня с ног, я рухнул на камни, но тут же вскочил, и хотел бежать, хоть ногам и несладко пришлось от такого маха.
Но верзила, всё с той же ленцой, сделал ещё пару шагов, и вторым ударом отправил меня в стену.
По спине, вдогон, прилетело так страшно, что дышать стало нельзя, я чувствовал, что медленно сползаю под стену, и не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Грабители остановились, посмотрели, как беспризорный влип в каменную стену, и как отлипает от неё, валясь на мостовую бесформенным комом.
"Нордский щенок" - сказал шустрый.
Верзила смолчал.
"Даже не сказать, пожалел ты его, или наоборот" - шустрый ухмыльнулся. Верзила опять молчал.
Руки беспризорного дёргались, нога мелко тряслась.
Данмеры молча развернулись и пошли на своё место. Охранять награбленное.

Вор, который вскрыл охраняемую дверь и пропустил в здание двоих мальцов Пузыря, уже запирал замок изнутри.


Глава третья, в которой не всем весело

Мальчуган на улице очнулся ближе к утру.
Поначалу встать не мог, радовался, что можно дышать. Было боязно, словно может вновь навалиться неотвратимая беспомощность, стискивающая грудь.
Дышал понемногу, боясь шевельнуться лишнего. Болело везде.
Как лежал, скорчившись, так и пополз.
Руками, ногами. Даже полегче стало.
У стены дома поднялся на коленки, одну ногу согнуть не смог и отставил назад. Но поднялся и вот уже поковылял. Мелкими шажками поковылял, к своим.

В подвал его впустили, не прогоняли. Ребята были охвачены общей радостью, восторженно делились впечатлениями.
По обрывкам разговоров стало ясно - Пузырь водил их на серьёзное дело. На взрослое.
Зуб и Дим вошли со взломщиком за чужим хабаром, вор выбирал ценное, ребята сбрасывали из окна на улицу. На улице добычу принимал Пузырь, малышня тоже работала, тихо таскали мешки и короба через дорогу, к телегам.
Когда закончили, всё покидали на телеги и разом их укатили. Увозили взрослые, из банды данмеров. Других, не тех, кого ограбили.
За взрослое дело Пузырь получил приличную долю.
Это была главная причина радости его шайки.

Даже Скрюченному хотелось радоваться вместе со всеми.
Но мысли путались и путали радость. Пузырь получил большую долю, но не хвалится, что он сам или кто-нибудь с ним уедут отсюда на материк.
А ещё было страшно навсегда остаться немощным и скорченным. Никто не мог сказать точно, что с ним дальше будет. Разве что Дим присел рядом, поглядел, ткнул костяшками пальцев ему в ногу, да сказал, что нога, наверное, поболит и перестанет, отбита сильно, а сломана вряд ли. Про спину не сказал ничего.

Радость в шайке Пузыря продержалась ещё день.
Вечером Зуб сам достал из общего котла кусок рыбины, и отнёс Скрюченному, в угол. Он не мог сам сидеть со всеми, а, чтоб не мешаться под ногами, уполз в угол.
Рыбина была жирная, сытная, в меру посоленая.
Это была его последняя еда в шайке Пузыря.
Утром ребята получали задачи, кому чем заниматься, Зуб и Дим ушли молча, в сторону причалов, малышня получила задания в городе и на рынке. А Скрюченному было задание валить из подвала. На немой, одними глазами, вопрос, ответ прозвучал чётко - "а от тебя больше пользы не будет".

Примерно в это же время на далёкой-предалёкой нашей земле, у которой ещё недавно значилось своё и очень славное имя, и которую мы, по недоразумению, обзываем просто землёй, какому-то доброму человеку было нехорошо.
Шёл он через тёмный лес, к последнему рейсу общественного транспорта в город, и было ему дико тревожно.
Если бы он знал, что рядом в эти же дни одни уголовники оборудовали пару схронов и землянку, а другие бандиты промышляют грабежом и насилием, а один из многочисленных спецназов отправил через этот квадрат на карте своих бойцов на учебно-боевую задачу, то страхи были бы обоснованными, понятными, а с ними бы появились  и ложные надежды. Но бойцы спецназа, отправившиеся "сдать зачёт", не собирались вмешиваться ни в дела уголовников, ни в жизнь доброго человека.
Поэтому человек шёл, ничего не зная об опасностях, угадывал лесную дорогу по ощущениям от своих шагов и по просвету в деревьях, откуда заглядывали на дорогу звёзды.
Ему очень не хотелось идти, но было надо. Ещё он догадывался, что сейчас важна не столько интуиция, голосящая о непонятной беде, сколько запас решимости, который и поможет либо из опасности выпутаться, либо вовсе её отпугнёт.
Вот тогда он и обратился к высшей справедливости, вкладывая часть своих душевных сил в немного неожиданный посыл. "Помогите тому, кому труднее меня. Авось, тогда и я справлюсь." - вот в какое желание он облёк свои душевные силы.
Если задумываться, формула совсем нелогична и странна, но, кажется, где-то её услышали.


Глава четвёртая, в которой Скрюченный непременно распрямится

На берег накатывали волны, вода была серой, волны смывали пепел. На берегу лежали обломки лодок, доски, выброшенные морем рыбацкие сети.
Рыба давно ушла от берега, рыбаки уехали, и беречь сети стало некому.
После того, как посёлок отрезало от большой земли, даже морские птицы редко появлялись здесь.
Только крабам было наплевать на безрыбье, на землетрясения и вулканический ад.
На них и охотился Скрюченный. Большого краба он прибил доской, поджарил на костерке и пытался есть. Было невкусно, но голод заставил.

Мясо было, в основном, в клешнях. Ковырять их пришлось ножом.
Почему-то подумалось - а ведь раньше, когда жил при родственниках, то ни разу не ел крабовое мясо.
Дядя и тётя. Дядя был строгим, зато справедливым, хоть и не родным. Родной была тётя, она была сестрой матери... но мама была нордкой, так говорил дядя, что мои отец и мать были русоволосые и высокие. А тётя была смугловатой, и никогда не хотела о моих родителях говорить. Кажется, мой дед был отцом обеих сестёр - и мамы и тёти, но у них были разные мамы.
Рассказать о родителях мне пообещал дядя, когда подрасту. Наверное, он бы рассказал, если бы мы не расстались. Дядя всегда свои обещания держал.
Как норд, хотя он сиродилец.
Дальше думать о прежней, славной жизни с родственниками расхотелось.
Парнишка сосредоточился на шуме прибоя и продолжил ковырять непропечённого краба.
Мясо кое-где осталось сырым, а волны бились о берег совершенно бестолково, и мысли вновь побрели сами собой.

Думал Скрюченный о нынешней своей жизни. Он остался один. Податься некуда. Жить не для чего. Вокруг ни в чём не было смысла. Когда голод утих, пропал смысл и в поедании краба. Огляделся.
Ветер тащит тёмную тучу. Наверное, гроза начнётся.
Надо было спрятаться под разбитой лодкой, но, почему-то, не было желания. Поднявшись, сперва на колени, затем скособочившись стоя, подросток наискось, как краб, поковылял в сторону бухты.
Когда он поднялся на каменную скулу, отгораживающую бухту от моря, буря была уже близко.
Вокруг всё потемнело, и кожей он чувствовал, как всё напряглось в воздухе и затаилось, вроде как, ждёт чего-то. Даже прибой притих и словно на шёпот перешёл.
В косую мачту разбитого и уже разворованного кораблика ударила первая молния. Ни далеко, ни близко. Можно бы напугаться, но и бояться смысла не было. Парнишка стал всматривался в дальний, городской берег с причалами, хотелось угадать, куда попадёт следующая молния.
Позади и справа что-то издало тихий звук. Обернулся и увидел, как плыл к нему по воздуху огненный клубочек. Небольшой, с детский кулачок, и не страшный. По цвету не угадать - и жёлтым мелькает, и пронзительным синим горит.
Шаровая молния, такая убить может.
Бежать не получится, а бояться уже не хотелось. Подросток повернулся к грозному гостю грудью, протянул руку и даже чуть выпрямился.
Шарик втянулся сквозь предплечье, словно и не было его. А невдалеке тут же вонзилась в воду грозовая плеть молнии.
Земля содрогнулась, словно в ответ, и берега круглой бухты отправили на середину ровную волну, круглую, как сама бухта.
От неожиданности Скрюченный шагнул назад, вздрогнул, запнувшись, упал на спину и ... уснул.
Во сне он с кем-то интересно разговаривал, ему что-то показывал и рассказывал кто-то незнакомый, и было спокойно и уютно, словно встретил родственника. Может быть, дядю.

Проснулся от того, что по лицу хлестал струями ливень, вода и освежала и щипала за свежие ссадины на лице, оставшиеся от ночного столкновения со стеной.
Воздух тоже был свежий, чистый, каким Скрюченный его не помнил уже давно.
Остатки сна смыло, и уже было непонятно, с кем они говорили. Осталось лишь чувство. Непривычное, или забытое. Кажется, доброе.

До убежища Скрюченный доковылял весь мокрый.
Долго оживлял костерок, раздевался, выкручивал тряпьё и развешивал у костра. Порадовался, что запас дрова впрок.

Утром проснулся рано, как всегда - от холода.
Оглядел море, берег.
Волны катили на берег издалека, невысокие и смирные. Лишь перед берегом они прибавляли в росте и по верхушке обрастали пеной. Разбивались о прибрежные камни тоже с пеной. А ещё, раз за разом, волны пучились дальше от берега, на одних и тех же местах. Наверное, там на дне лежали похожие камни.
Ещё ровные ряды волн изгибались ближе к берегу.
А в бухту они входили, словно пригибаясь на пороге - менялись у невидимой линии, отделяющей морк от бухты.
Чудно - подумал мальчуган - я ведь и прежде всё видел, почему же не замечал этого?
Огляделся ещё и заметил, как передвинуло и погрызло волнами обломки кораблей.
Оглядел и своё щелявое убежище.
А затем не сразу, сперва сев на колени, упираясь руками в землю и не сгибая спины, лёг на живот, и попытался выпрямиться.

Удалось не сразу, на рёбрах набрякла болючей подушкой ... ссадина? Ушиб? Пальцами можно было нащупать, что спина сбоку превратилась в синяк. А хребту было плохо. В хребтине что-то заклинило и шевельнуть телом было страшно.

Полежал, убеждая себя начать, поуговаривал - "Да, двигаться плохо. Но ведь, когда двигался, становилось получше...".
А затем пополз. Едва-едва. Чуть изгибался вправо, двигая вперёд левую руку и подтягивая правую ногу. Отдыхал. Затем начинал гнуться влево, несильно и небыстро толкая вперёд правую руку и левую ногу. Гнулся и толкал осторожно, пока не разгорится боль.
Как-то ему стало понятно, что надо именно до боли. Что в этом смысл и подсказка, в боли.
Не надо, чтоб было больно, надо к боли подводить.
От убежища отполз совсем недалеко, когда совсем вымотался. Устал и ползти, и прислушиваться к ощущениям в спине, устал делать передышки.
На ноги вставал уже привычно - руки, колени, плавно, медленно. Но шёл едва кособочась, почти ровно.


Глава пятая, в которой люди пугаются

Через три дня Скрюченный сидел у костра прямо.
На углях он пёк большого краба, облепил глинистой грязью и теперь пёк.
Не было соли, но хватило сил отыскать и нарвать на приправы травок. Несколько пучков зелени, выбирал на вкус и запах.
Пылал над морем закат, на зубах хрустел пепел, Скрюченный был бодр и чувствовал себя живым.

Позади послышались шаги.
Обернулся - шла тройка мальков Пузыря.
Особняком, сбоку, вышагивала Колдун.
Высокая, почти вровень ему, она была на несколько лет младше. Но ребята с ней не то, что не нянчились - не давали спуску. Очень уж была строптивая и занозистая.
Колдун была меркой. Её народ называли альтмеры. Высокие эльфы. Впрочем, они предпочитали, чтоб их называли высшими.

Доброй встречи не вышло, ребята не видели в нём друга и товарища.

Раньше они почти дружили. Особенно по вечерам, когда собирались в подвале после дневных дел.
Особенно, когда Дим был в настроении рассказать малькам свои истории. Для ребят он находил рассказы про море, про лов рыбы и торговые корабли, про свирепые абордажи и купцов из далёких стран. В руки малышне он обычно давал обрывки  шнура или верёвок, и, пока мы вязали знакомые узелки, рассказывал.
Прерывался, чтоб поправить ошибшегося - "чего ты вяжешь? Разве двойной узел такой? Таким дамы бантики себе повязывают, это бабий будет. А двойному надо в разные стороны петли гнуть, его тогда видно сразу, что двойной, он на крендель булочницы тётки Манжи похож, которая в Сиродил уплыла..."
А затем продолжал рассказ о пиратах.

Для Колдун и для Ерика были другие истории. Но мы все их с интересом слушали - про тайный орден магов, где магических учеников учили самым необычным вещам - прислушиваться к своим ощущениям, или перестать в уме разговаривать с собой, а то вообще чувствовать происходящее, но без чувств к тому, что происходит.
Рассказывал, что в древности могли зачаровать драгоценность, не тратя камень душ, просто брали колечко, изъявляли своё желание, и получался нужный амулет. Говорил, как волшебники мгновенно перемещались, куда пожелают, а некоторые летали высоко над землёй, и даже не требовалось махать ни крыльями, ни руками.
Ерик и Колдун у нас были одарённые. Ну, они и сейчас одарённые, это я теперь не с ними. А они, если за их обучение кто-нибудь заплатит, их можно на настоящих магов обучить.
Ерик может двигать сухие листья и холодить руками, не дотрагиваясь. А Колдун даже Пузыря однажды рассердила, ей старшие сказали разжечь огонь в очаге и суп варить, а она тогда была у нас новенькая, и варить не хотела. А вместо того, чтобы зажечь дрова, выдала такой огненный шарик, почти как взрослая, что дрова из очага выпали и Пузырю щепка в сапог прилетела. Горящая.
Ух, как он её за уши эльфийские, длинные, оттаскал.
Когда ругал, обозвал Колдуном сраным. Вот так прозвище у неё появилось.
Это всё давно было, Колдун подросла, и уже настоящий взрослый огнешар выдавать научилась. Маленький и только один, на два сил не хватит, но покалечить сможет.

Ребята начали без разговоров.
Пинками уронили мои сушилки для одежды. Пнули вчера мною найденный котелок, расплескали отвар сладкой колючки. Ерик ударил меня в грудь.
Лишь после этого заговорили, и очень неприятными словами - "а Скрюченный-то разогнулся... а зря."
Про "зря" добавила Колдун.
Руки она подняла, навела на меня и между ладоней уже замерцало неяркое свечение.
В этом свете мне было видно, с какой брезгливой мордочкой она меня глядит.
А ребята, только что пинавшие моё прибежище, оказывается, уже поняли, к чему идёт дело, и отошли  в стороны, боязно им попасть под огнешар.
Что делать, я не знал. Но, вот ведь странное дело, опять не боялся. Но не потому, что всё безнадёжно, а ... потому, что чувствовал себя так, будто не один.
Вроде, со мною рядом хороший друг. Вроде, мне есть, кого защищать.
Поэтому я сделал очень странную, как потом до меня дошло, очень странную штуку.
Поднял правую руку, и махнул на Колдун мягким движением, слитным - сверху вниз, и сразу слева и направо.
Никогда такое не делал и не видал, но сам понимал, что то ли чего запрещаю этой дуре, то ли её ограничиваю в чём-то.
Вложил в этот жест чувство какой-то справедливости, наверное, может, и гнева.
А у Колдун мерцание между ладоней взяло, и пропало.
Уже должно было разгореться и по мне адским жаром вылететь, это всем было ясно, и ребята готовы были смотреть, как меня пожгёт, как от вулканической бомбы. Они бы сейчас посмотрели с интересом, а завтра бы, в подвале у себя, с таким же интересом обсуждали, как Колдун меня сожгла. Ещё бы радовались молча, что вовремя отошли - кто же думал, что Колдун на такое решится.
А мерцание пропало. А ещё решимость у неё пропала. Она дёрнула руками, по лицу испуг настоящий прошёл, а потом головой дёрнула, и побежала от меня.
Ребята тоже как-то сникли, ещё дальше раздвинулись, да тоже пошли.

А я понял только, что у Колдун сорвалось что-то, и что мне стоит поискать другое место, дальше от шайки Пузыря.

А ещё стал вспоминать, в какие места уплывали корабли из нашей бухты.
Некоторые ходили даже на мою Родину, к нордам.


Глава шестая, в которой можно научиться правильно ходить

Новое утро начал новым делом. Для начала повторил старое, ползал. Вперёд головой полз и назад головой. Когда устал, отдохнул и готовил поесть. А потом стал учиться ходить. Как будто игра такая, вместо простой ходьбы.
Подошву надо поставить сразу, а наступать на ногу плавно. Чувствовать, как опираешься на пятку, затем это чувство опоры передвигается по наружному краю стопы к серёдке, затем к пальцам. Вот уже и другую ногу пора плавно подать вперёд и наступить ею так же плавно, с таким же чувством, что опора по ступне перекатывается. Подавать вперёд надо ногу и противоположную руку. Не махать, только мысленно чувствовать, что колено и локоть вперёд послал медленно. А работает при этом спина. Немного скручивается, как верёвка, через шаг то влево, то вправо.
Шагать надо на счёт. Шестнадцать шагов, полный "круг", правым плечом вперёд. Потом столько же левым. Это ни боком вперёд идти, и не грудью, а примерно посерёдке, наискось, только голова и повёрнута, куда идёшь. Ещё надо лицо держать ровно, чтоб смотрело в горизонт, так легче держать спину прямой, и тогда спина легче скручивается. Вот такая игра.
Ногам труднее всего. Кажется, будто ступни припухли и подошвы стали толщиной в палец. Всё от непривычного внимания к ним.
Вообще, столько разных мыслей трудно разом держать в уме. Про то, как чувство опоры перекатывается в стопах, про кручение спины, про толкание колена и локтя этим кручением.
Наверное, ум быстрее всего устаёт. Даже вспотел.
Вот и последний "круг" - прямо, вперёд грудью.

Отдыхал, глядел, как набегают волны.
Волны катят из самого далёка, перед берегом становятся выше и заметнее.
Ещё они играют с досками от лодок и кораблей.
Оказывается, доски прибивает к берегу по разному. Одни долго бултыхает, крутит между волн. А другие на волне едут, и море их даже выплёскивает на самую сушу. Волны иногда, как горка, и с них можно скатываться.

Вечером вспоминал приятелей.
Пузырь и Зуб оба - орки. Но Пузырь хитрый, а Зуб никогда не задумывается.
Зуб и Дим всегда вместе, но ведут себя по-разному.
Зуб с каждым днём набирает силу и рад. Всегда куражится и верит, что ему будет всё ни по чём. А среди взрослых ни у кого такого выражения на лице не бывает. Даже самые сильные разбойники угрюмые, у них лица либо вытягиваются грустно, либо сквадрачиваются. Наверное, нельзя всю жизнь быть самым сильным. Либо погибнешь в передрягах, либо изменишься внутри.
А вот Дим может остаться, какой сейчас. Станет реже улыбаться лицом, чаще только глазами одними. Будет так же чуть насмешлив и внимателен. Взрослые с такими лицами есть. Но среди бандитов их нет. Хорошо, если Дим станет моряком, у них такие бывают.
А Пузырь ведь давно дела ведёт. Должен был накопить добра на несколько раз уехать морем отсюда.
Может, кто-то из взрослых не хочет, чтобы его шайка распалась? Может быть, его обманом определили в должники, и продержат здесь до конца...

Утром учился кататься на досках.
Оказалось, очень сложно. Мало доплыть на деревяшке до большой волны, надо угадать, чтобы волна захотела её прокатить. А там только держись. Да опять следи, чтоб и с волны не срулить, и на остов корабля не наехать. Бурей, кстати, вынесло из бухты два сгоревших судна. Одно далеко, а второе совсем близко, его сейчас и перемалывают камни и волны.
А там, где нет остовов кораблей, там у берега камни.
На берег выполз полуживой. Посидел, затем пошёл.
Шёл, играя в ходьбу. Вроде бы, игра простая, а голова устаёт от неё быстро, и ноги тоже.

В это время Пузырь издали наблюдал, как Скрюченный вытащил на берег доску, потом пошёл не по-людски. Как будто дурачок. Шажки неуверенные, морду от напряжения сводит, дёргается, когда на крупный камень наступил.
А спина ровная. Распрямило его. Но эликсиров ему бы никто не дал, да и следы побоев остались на шкуре - лицо ободранное, на боку радугой переливаются следы ушиба, на спине маячат кровоподтёки. Если бы кто спину лечил зельями, то и побои бы исчезли.
Чем же он Колдун так напугал?
Хромая нога вообще с чёрным пятном. Могла его молния вылечить? Мальки сказали - рядом ударила.
Дураком могла сделать, это точно.


Глава седьмая, в которой главный герой опять размышляет о жизни

Вечером привычно ползал, затем поел из котелка тушёную солонину. Мясо принесло море, из корабельных припасов, часть попортилась в бочонке, но остальное можно есть.
Пора заготавливать продукты.
Наш городок сперва отрезало по суше, теперь и с моря подход трудный.
А ещё никто к нам в гости не желает, кроме грабителей. Наверное, когда ценности закончатся, и грабители уйдут. Морем.
Останется лишь Пузырь со своей шайкой. И кто-нибудь неудачливый из взрослых.
Хотя, Пузыря, возможно, и заберут взрослые. Он ведь и на другом месте сможет пригодиться. Но тогда - в самый последний момент, и вряд ли он возьмёт с собой Скрюченного.
Бесполезных оставят.
Может быть, Пузырю он уже и помеха. Вон, сколько у меня появилось свободного времени.
Другие ребята поймут, и тоже захотят свободы.
Наверное, Пузырю такое не понравится, и он ...
Как нибудь меня прижмёт.
Вот пойду завтра за водой на колодец, а меня остановят мальки, или даже Зуб. Заявят, что вода теперь для меня платная, потребуют, чтобы опять работал на Пузыря. Еду себе добывал чтобы сам, и ещё работал.
Зуб, как обычно, весело это выскажет, с насмешкой.
А Пузырь бы такое сказал резко, как бросил бы словами. Чтоб вопросов задавать не пытались.
А мальки бы не посмели. За них бы говорила Колдун. Глаза бы распахнула, подобралась, а слова бы цедила через зубы.
Вот интересно, если с её лица отбросить всё то, от чего оно девчачье, посмотреть, как на просто ... лицо.
Получается лицо человека чуть капризного, вздорного. Губы всегда готовы скривиться в неодобрении без веского повода, верхняя губа привычна к тому, чтобы презрительно подняться. Глаза тоже привычно разбрасывают и презрение и недовольство. Если бы с таким лицом был парень, он был бы очень ненадёжный и с ним бы никто не дружил. Потому что по лицу видно, что ненадёжный.
А девчонке сходит с рук почему-то.

Хочется думать о приятном чём-нибудь, а на уме то рыночная площадь крутится, то бухта.
Непонятно.
Но после грозы бухта точно прочистилась от обломков. Это сразу заметно, потому что и мачты не торчат больше, и корпуса ушли наружу.
Что-то их вытолкнуло.
А на рыночную площадь вечерами дружно выходили торговцы.
Когда покупатели расходились, площадь почти безлюдела. Одни торговцы возятся с товарами и прилавками.
А потом на середину площади дружно заезжали повозки, со всего круга к ним так же дружно устремлялись торговцы с поклажей, ещё немного - и на загородную дорогу уходит караван.
Что-то есть общее у бухты и площади. Какая-то хитрая магия.

А ещё море принесло книжку по магии.
Вот точно про магию. Но не такую, чтобы по ней одному умению научиться. Дим рассказывал, что такие делают свитками. А все свитки рассыпаются, когда использовал. Можно быть несильным магом, но со свитка прочесть, например, огненный шторм - и разразится такой огненный ад, будто пара вулканических бомб упала. Не каждый сильный маг сможет такое сам. А свиток тут же рассыпается.
Ещё можно долго читать магический ... учебник, вроде. Когда всё поймёшь, что в нём прочёл, он тоже рассыпется, а ты теперь умеешь что-нибудь. Например, очаг разжигать, как Колдун. Очень полезны такие книги. Ещё они денег стоят порядком.
Но это другая книга. По магии вообще. Надо долго такую читать, и лучше не одну, чтобы научиться чему нибудь. Но Дим говорил, что такие ещё дороже и совсем редкие. Ну и полезные, конечно, для того, кому интересно, как магические техники устроены.

Море попортило страницы, первых и последних не было, а на оставшихся мало где сохранились разборчивые строки.
"Глава о концентрации"... "избегать выражения любых чувств"... вот интересно, когда он сбил Колдун её огнешар, он, наверное, ей нарушил концентрацию. Но он ведь какие-то чувства вкладывал? Защитить себя, запретить ей нападать хотел, кажется. Может быть, нельзя чувства проявлять, пока технику складываешь, а когда уже сложил и в неё силы вливаешь, то можно?
Если так, то лучше таким техникам научиться, которые легко сложить. Чтобы не заботиться о концентрации...
Глаза слипались, Скрюченный сгрёб угли камнем, добавил к ним толстую деревяху, прикрыл камнями и стал тепло укрываться сам.
Во сне маячили то обе луны разом, то волны, то доски. Он грёб, лёжа на доске, торопился к волне, и всё не успевал. Доска то зарывалась в воду, то её вырывало из рук волной, она закручивалась и пролетала над ним. Опять он грёб изо всех сил, и опять волна проходила мимо, и только луны были рядом и косила на него жёлтыми глазами откуда-то взявшаяся чайка.


Глава восьмая, в которой Скрюченный оказывается в дурачках

Новое утро было похоже на предыдущие.
Опять ползал, играл в ходьбу, опять ловил доски.
Но сегодня в очередной раз удалось долго катиться на волне. Когда катишься повдоль волны, сзади она уже пенится и обрушивается вниз, а перед тобой ещё гладкая и только подымается в стену, приходит такой неописуемый восторг ... как будто ты летел по воздуху, как птицы или древние маги.
Но восторгаться и катиться не получается.
Пока катишься, радоваться некогда, всё внимание уходит в глаза, в ноги, в руки, в доску и ту волну, которая мчит твою доску. А ещё рядом есть камни и обломки кораблей.

Но сейчас Скрюченный стоит на камнях, отгораживающих бухту от моря, ему ничто не может помешать, и глупая, но искренняя улыбка сама выползла на лицо. Он, наконец, радуется!
Переживает заново удачные заезды на доске, вспоминает, как по разному звучат волны вокруг, как кожу холодят брызги, а в лицо дует ветер.
Как волна катится к берегу, а он несётся наискось, чуть не вдоль полосы прибоя.
Кстати, ветер переменился, дует на берег, и волны стали совсем невыразительными. Как сильно они меняются от ветра.

За скрюченным в это время наблюдают Зуб и Пузырь.
"Ну, ты видал?" - одним взглядом спрашивает Пузырь, и Зуб отвечает ему в голос, с насмешкой - "да он дурачок, совсем ушибленный".
Дурачок, или нет, но от злобы Пузыря и его беспризорников Скрюченного уберегла минутка его  глупой радости.

А сам Скрюченный, наконец, вспомнил мгновения после удара молнии в бухту, когда ещё был в сознании. Это было похоже на рыночную площадь.
От берегов колыхнулись круглые волны и побежали к середине. Чтобы там исчезнуть и чтобы появилось что-то, цепочкой водяных бугров стремительно убегающее из бухты в открытое море...

Через день Скрюченный вновь смотрел на бухту.
Его очень интересовал вопрос - что же находится там, куда бухта Круглая выстреливает иногда волны.
Было бы хорошо, если она нацелена на материк, или на большой остров, с городами и спокойной жизнью, пусть даже населённый одними данмерами.
Лодки ходят туда и примерно за день пути на вёслах  достигают берегов. А под парусом и за полдня можно дойти до порта на крупном острове.
За день решится всё, чего нельзя решить, оставаясь на месте.
Во всяком случае, сейчас кажется именно так.

Хотелось добыть кожаный мешок, чтобы сложить в него сухую одежду, надуть ртом и крепко завязать. Было бы подспорье, чтоб не утонуть.
Но идти договариваться на обмен было не с кем.
Поэтому тряпки уложены в мешок из простой мешковины, нож привязан верёвкой к поясу, пояс тоже из верёвки.
В котелке будут лежать куски вяленой солонины и нарезанные в полоски, поджаренные и подсушенные клубни того, что здесь зовут пепельным бататом.

Морские волны лениво бежали, ряды за рядами, и пенились, встречая берег. А те,  что заходили в бухту, закруглялись и смирели.
Парнишка обеими ногами крепко стоял на каменной косе и тихо повторял, не думая, слова, которые сами у него сложились :
"в грозу вновь ударит сильно, и, когда столкнутся как два фронта на рыночной площади ... они побегут друг за другом, их будет совсем немного, три или пять, и надо успеть к самым первым".
На ноге сошла чернота от удара древком, и только жёлтые пятна разных оттенков ещё держались.

А люди, кажется, совсем привыкли, что на берегу поселился дурачок, и бродит около бухты.


Глава девятая, рассказывает о сомнениях

Пузырь страдал, мучился от сомнений. Выглядел он, как положено уважающему себя настоящему орку - незыблемым и основательным. Но изнутри его терзали страхи и злость.
Он стоял на причале, за углом складов с обвалившейся крышей, и смотрел на бухту. Но не замечал её.
Что, если Грейфус опять обманет? А он уже обманул, давно вышел обещанный срок, когда за шайкой Пузыря должны были придти две лодки, и забрать всех людей и весь хабар.
Люди Грейфуса только забирали добычу и до сих пор не вывезли никого из шайки беспризорников.
А шайки взрослых уже посмывались с концами, и остались только две из них, причём серые собираются уехать не сегодня, так завтра.
Чтобы не остаться нищим и ненужным, надо перепрятать личные заначки так, чтобы о них никто не узнал и никто не добрался - ни Грейфус, ни другие старшаки.
Если Грейфус бросит его здесь, Пузырь сможет договориться с другими авторитетами, был бы хабар.
Осталось лишь перепрятать личную заначку, и Пузырь знал надёжный способ.
Понадобится один свежий покойник, и крепкие помощники.

А Скрюченный в это время занимался хорошим делом, и был счастлив.
За последние дни он уже понял, чего хочет от досок, и чего хотят сами доски, научился выбирать широкие, слегка изогнутые и недлинные. Научился вбивать в них плавники, в одной доске он закрепил два хвостовых плавничка, в другую вбил и расклинил один "рыбий хвост", но покрупнее.
А ещё он осваивал ... птичку.
Здоровенную птичку, размахом крыльев не меньше, чем у чаек, он собирал из двух частей, чуть закруглённых крыльев и толстой палки с расправленным плоским хвостом.
Дальше выстрогал из узкой доски шест, длинною в руку, и долго выковыривал верным ножом два отверстия - в утолщении посередине крыльев, и, более вытянутое, поперёк тела.
Когда шест вошёл, плотно и без просветов, в тело птицы, а тело плотно закрепилось в крыльях, пришла пора верёвок.
Много раз пришлось примериться, как обвязать место соединения с шестом, затем всё тем же ножом выбрал в древесине неглубокие ручейки под верёвку и вновь примерялся, завязывая и перевязывая обмотку.
Дальше выбил шест и занялся смолой, притащенной из разрушенного склада. Её легко удалось расплавить в котелке. В котелок обмакнул и недолго поварил в нём сперва переднюю часть тела птицы, и собрал её заодно с крылом. Затем шест, и соединил его с "птицей" уже надолго.
Пару дней пришлось обходиться без супов и травяных отваров. Зато место соединения шеста с птицей было крепко-накрепко обвязано сырым шнуром и высушено. Уже просушенную намотку заливал горячей смолой. Получилось гладко и, вероятно, прочно.
Хотелось задаться вопросами - в точном ли месте закрепил шест? - не придётся всё переделывать?
Но зрело чувство, что на сомнения нет времени. Можно лишь запастись запасными вариантами. Какой окажется под рукой, авось, тот и поможет.
Проверенные доски Скрюченный спрятал в разные места. Рыбий хвост засунул плавником под каменную осыпь. А с двумя плавниками спрятал под причал и присыпал сухой пылью, чтоб казалось, будто она всегда была частью постройки.

В последние дни Скрюченный перестал ползать. Хватало игр в ходьбу и занятий по плаванию на досках.
Доска "с птичкой" удивила. Она была необыкновенной и Скрюченный побаивался, что кто-то тоже заметит её необыкновенность.
Впрочем, и прежние доски не были обычными. Никто не катался на досках по морю. Никогда. А уж эта...
Новая доска выходила из волны и опиралась на летящую в глубине волны "птицу".
Дело даже не в том, что она шла быстрее прежних досок. Ей была не важна крутизна волны. Птицу несла подводная сила, связанная с морской волной.
Но вот то, что сама доска не касалась моря, это было уже слишком. Если посторонние станут приглядываться, то заметят и добром такое не кончится.
Кататься на досках стал реже, и от берега уходил дальше.
Ползать прекратил вовсе.
Работы с деревом тоже прекратил, основные приготовления завершены.
Надо шлифовать собственное понимание происходящего.

Книга про магию дала интересные подсказки.
Вероятно, в древности были магические техники воздуха. Ну, или ветра. В книге нашлись рассуждения о характере ветра.
Когда ходил за водой, попробовал сделать, как в книге. Поздоровался с ветром.
Шёл по склону, и задержался, прислушался, как ветерок дует.
Представил, где он сейчас может гулять, и обратился к нему. Не в слух, про себя, поздоровался уважительно. Без страха, вежливо и тепло.
Показалось, будто ветер прислушался - он точно переменился, обдул с каждой стороны, будто осматривал.
Потом ему наскучило и он ушёл по своим делам.
А Скрюченный стал задумываться, как надо общаться с ветром и о чём с ним можно заговорить.
Книга упоминала, что с ветром можно дружить, и ветер способен облегчить как морские, так и сухопутные путешествия.


Глава десятая, о том, как вершатся судьбы

Вечер этот не удался.
Закат был огненным, но добрую картину подпортили тучи, чёрными росчерками они дорисовали горизонт.
Воздух, и без того душный, как будто сгущался.
Будет ли сегодня гроза? Может быть, закат обещает её на утро?
Удалось собрать второй мешочек с припасами. Опять сухие поношенные штаны, заштопанная взрослая рубаха и сухие же съедобные припасы в маленьком заплечном мешке. Запрятал тайком под причал, прикрыл.

Пузырь этим днём тоже прятал и прятался.
Вынес тайком содержимое сразу двух тайников, из развалин дома, в подвале под которым обитала его шайка. Часть спрятал под рубашкой, на широкой груди, часть положил в мешок, добил пустыми мешками. Второй мешок наполнил одними мешками.
Взял оба в левую руку, прижал к животу, делая вид, что несёт мешки с пустыми мешками, и пошёл длинным путём.
Побывал у сгоревшей таверны, прошёл торговую площадь, лишь причалы обошёл и отправился на окраины дворами.
Несколько раз проверился на слежку, дошёл до берега, прячясь, поднялся по камням, и вновь проверил - не идёт ли кто по следу.
Затем дошёл до заготовленной ямки, вытащил из камней заступ и подкопал им вбок место для тайника. В него уложил свои сбережения.
Присыпал каменным крошевом, бросил камней. Приложил приметный, плоский камень. Забрал заступ с собой, перепрятал далеко от клада.
Уходил от тайника длинно, сделал петлю, вновь проверяя, не обнаружится ли посторонний.

Уйдя от берега, в город не сунулся, встал у ближнего дома, стал ждать.
Вскоре подошёл Зуб.
Он прошёлся вдоль улицы, потом возле берега.
Наконец, подошёл к Пузырю, они коротко переговорили, и Зуб получил задание последить за этим местом. Если кто появится - последить, чего делать будет. Если кто из мальков, то поймать и подержать на месте до заката.

А Дим в это время вёл Скорченного в подвал.
Вёл сам, придерживая за плечо, не то, чтобы идущие рядом мальки не стали измываться над своим бывшим товарищем, не то, чтобы его не упустили.
Шёл, однако, Скорченный послушно, убежать не пробовал. Чего тут пробовать, если сразу получил по шее от Дима, а по бокам прилипли сразу трое мальков.
Дошли быстро, спустились, внизу Дим завернул пленнику руки, накрепко связал сзади верёвкой.
Конец привязал к настенному кольцу у очага.
Подёргал за руки, похвалил свои узлы малькам - "вот так надо. Ни за что сам не распутает, только резать надо." Посмотрел на Колдун с хитринкой и добавил - "ну, или пережгёт если кто".
В ответ Колдун яростно сверкнула взглядом, подбородок вздёрнула, но промолчала. Дим может по шее любому двинуть, за дерзость.
Ветер усилился, сдул пепел с крыш, завихрил серый смерч на площади.
"Ну что, мальки, теперь пошли к берегу. Пузырь сказал" - и погнал перед собой шайку, вперёд, на выход.
На береговой улочке встретили Пузыря. Он явно спешил, а, увидав своё воинство, замедлился, и приготовился закатить речь.
Гневно зыркнул, и объявил, что у них нашлась крыса, один из шайки вынес общую добычу. Покусился на основы жизни банды.
Затем запнулся и резко поменял тему - "где Скрюченный?!"
"А в подвале. Ждёт. Ты сказал его связать, в подвал и идти к тебе" - ответил Дим.
"Утырки!" - буркнул Пузырь - "бегом за ним! Сюда его!"

"Как мог не заметить Дим, что у меня за пояс привязан ножик?" - удивлялся в подвале Скорченный.
Нож провалился из под пояса в штаны, но был привязан за ручку и не выпал.
Нащупывать связанными руками привязанный к нему шнур было долго и неудобно, но вытащился нож просто. Резать было нелегко.
Пришлось отрезать верёвку от стенного кольца, а затем раздуть на углях огонёк и совать туда связанные руки. Освободился, верёвка на руках быстро ослабла.
Чёрная туча шла с запада. Ветер был порывистый у земли, а тучу гнал на высоте вообще с невообразимой быстротой.
Улицы такого знакомого городка непривычно шустро ложились под ноги, чтобы унестись за спину.
Раз - два - вдохнул, три - четыре - пять - выдохнул, Скорченный совсем приучился к своим дурным играм, и даже по суше двигаться привык, дыша под счёт. Дышал он сейчас очень часто, так же часто и глубоко он дышал только на плаву, в моменты ловли волны.

Причалы. Откуда-то появилась уверенность, что до столба с первым из тайничков он добежит на счёт пять, и под левую ногу. "Пять" - левая нога толкается вбок, рука находит запылённую мешковину, правая нога выталкивает обратно вбок и вверх, опять понеслось дыхание. "Два" - правая нога пружинит, сжимаясь, левая уже подтягивается в одну точку опоры. Рывок руками, ещё рывок всем телом - доска вышла на свободу.
Дальше с причалов на косу и в море. Второй мешок уже нельзя брать, надо в море, там некому догонять.

"Верёвка-то пережжёная" - сказал Дим, глядя на остатки шнура в очаге. Он сохранял невозмутимость и даже не глядел в сторону Колдун.
"На причал! Все на причал!" - скомандовал Пузырь.
Шайка бежала ловить без вины виноватого.
Его могли бы уже довести до ямки на берегу, там безуспешно пытать и назидательно казнить, укрепляя дисциплину шайки. На месте бы и похоронили, закидав тело камнями, и все были бы уверены, что в этом месте зарыто лишь тело неудачливого отступника.
Но как заметно могут повлиять на самые значительные события самые незаметные действия самых незначительных сил...

А Скрюченный уже лежал на доске, и удалялся от берега, загребая руками под счёт : раз - два - вдохнул - три - четыре - выдохнул. Через несколько гребков он перешёл с сочетания 2-4 на 2-5, затем на 3-7, затем на 2-6, а потом вовсе перестал спешить и смог осмотреться. Он успевал.
"Дим не заметил нож на поясе. Опытный, умелый Дим! Он прощупал одежду, пока вязал руки, и вдруг не заметил!" - Скорченный радовался и переживал за внезапного союзника.
"Пусть он сможет стать моряком. Удачливым!" - пожелал он, обращаясь к чему-то высокому, выше мирской жизни, и живущему правилами непонятной людям, но уважаемой многими справедливости. К пожеланию он прибавил и тепло благодарности, и даже почти отеческое покровительство, словно был и сам чуточку причастный к вершению судеб.
Он неспешно грёб вдоль берега, обратно, к бухте.
Грозовая туча уже накрыла местность. Закат ещё отсвечивал в море, над облаками, но вокруг была темь и надвигалась буря.
На секунду вдруг подумалось - бывают ли такие бури на родине, или там они иные - но было нельзя размышлять, требовалось всё внимание.


Глава одиннадцатая, решительная

Вот и бухта. Доска сухая и хорошо держит, помогла доплыть.
Взглядом поймать приметы - на берегу просвет между складами, оттуда с берега наблюдал за бухтой, и взгляд ложился на её середину и примерно середину выхода из бухты в море.
А теперь края этого выхода. До левого надо чуть больше, чем до острия каменной косы.
Чуть погрёб, остановился. Нелегко с воды оценить расстояние.
Зато по оценке расстояния очень помогают волны. Вот она, невидимая черта, где морские волны изменяются, чтобы войти в бухту другими, округлыми и мелкими.
Перед ней и надо выждать.

Одежда мокрая и сковывает движения, но без неё хуже, сразу продует ветром. Когда он ещё будет, ветер. А хочется верить - он будет.
В воздухе копится знакомая тревога, шум волн и ветра тоже, как будто, затихают.
Бьёт молния, сразу ещё одна. Всё не там, в берег и склады. Ударяет двойной гром. Буря опять оживляется, надо усиленно грести, чтобы не отнесло с выбранного места.
Вот она! Бьёт с неба грозовая плеть, кажется, что в причалы, но откуда-то понятно, что это она - в бухту!
Неужели... неужели оно...
Гроза. Вновь ударит сильно, и, когда круги схлопнутся, как на рыночной площади ...
Вот они! Они подымаются из пучины, отчаянно гребу, но первый уже проходит рядом с доской, выползая холмом, но за ним уже намечается и бежит следом другой.
На него и садится моя доска, верная моя красавица, любовно обструганная, политая потом и обихоженная.
Пора вставать. Руки под грудь, и толкнуть в доску посерёдке. Без задержки подтянуть заднюю ногу и поставить сразу на место, стопу развернуть. А теперь переднюю ногу на место, толкнувшись задней. Дальше согнуть обе ноги в коленях и выпрямить спину. Руки поднять.

Мы летим. Водяной холм, доска и я - мы летим вместе. Летим навстречу ветру.
Догнать первую волну ещё, наверное, возможно, но она быстрее нас и всё дальше и дальше.
Не рискну. Надо радоваться тем, кто с тобой.
Я рад своей волне и своей доске.

Полёт наш длился, показалось, вечность. Может быть, полчаса или час.
Волна начала уставать, мы всё ещё бойко шли и вода шипела, вспениваясь под доской, но чудесная морская сила растворялась в глубине. Поначалу волны, что я замечал впереди на расстоянии броска камня рукой, уносились под доску за два удара сердца. А сейчас уже за больше трёх. Моя волна стала ниже и сгладилась. Я больше не скатывался с неё, доску несла неведомая подводная сила.
Ещё несла.
Кстати, это моя первая волна, по которой еду не вдоль.
Даже не волна, а холм.

Ну, что же, пришла пора звать с холма ветер.
Я лечу, и стою на склоне невысокого водяного холма.
Ветер уже здесь, дует в лицо, но я здороваюсь с ветром, и он приходит со стороны. Он здоровается со мной, обходя и прикасаясь с боков, и я прошу его - "будь со мною в этом пути, ты могуч и свободен, и нам по пути. Я расскажу тебе, чем был заполнен сегодняшний день, а ты помоги мне найти дорогу на Родину".
Он услышал. Вокруг что-то происходит, ветер уходит и возвращается со спины. Он подпирает меня, я чуточку ложусь на него спиной, и мы летим дальше, в ночь, вперёд и вперёд. Между отсветами лунных дорожек двух лун.
Я не борюсь более ни с волнами, ни с оставшейся далеко позади бурей, уставшие ноги и спина отдыхают, начинаю вспоминать события прошедшего дня и рассказывать их ветру.
Молча, про себя, он слышит.


Глава двенадцатая, краткая и вполне необходимая

Корабль охотно бежал под парусами, его подгонял попутный ветер. Добрый знак для начала пути.
Утренний штиль уже прошёл, и парусник убегал от восходящего солнца.
Едва покинули частную бухту дома Телвани, обогнули большой остров - и ветер всё усиливается и всё больше становится попутным.
Хорошо настолько, что даже сомнительно.
Капитан хмуро поглядывал на довольного боцмана и откровенно радостного рулевого.
Нашли, с чего радоваться. Морские боги ещё покажут шуточек.
Осмотрелся по сторонам - справа удаляется большой остров, слева уже замаячил материк. Но путь лежит дальше, прямо. Ещё долго лететь, даже под таким ветром ...
Ветер тут же как обрезало - паруса внезапно обвисли, форштевень клюнул к волнам. А затем раздался такой же внезапный крик - "человек за бортом!".

Прямо по курсу появилась тёмная точка. Корабль снова шёл под парусами, но ветер переменился и ход был уже не тот - не летели, шли.
Предмет впереди вытянулся, и вот уже стал понятным.
На левый борт уселась чайка. Жёлтым глазом покосилась на капитана, большим клювом проверила крепость дерева и, переступив перепончатыми лапами, насмешливо крикнула.
"Человек за бортом!" - подтвердил боцман - "за доску держится".