Зимние каникулы

Каникулы! Кто из нас не улыбнется, услышав это слово. Это были мои вторые каникулы: осенние я провел дома, а уж на зимние, более долгие, меня решили отправить в деревню, так сказать, на вольные хлеба и деревенское пропитание.
Пройдя по зимней, протоптанной, спешившими по своим делам людей, тропинке, от дома до автобусной остановки, мы с мамой с трудом протолкнулись в утренний автобус. Данное транспортное средство с трудом вмещало в себя людей, по-зимнему одетых в шубы, полушубки и пальто, а потому неповоротливых и по-утреннему недовольных своим ранним подъемом, а также - отсутствием солнца и тепла. Кто-то наступал кому-то на ногу своими неуклюжими валенками и сапогами. Люди, зашедшие в автобус раньше, с довольным видом восседали на сиденьях, остальные же, в том числе и мы, сжатые со всех сторон укутанными в одежды людьми, стояли, пытаясь удержать равновесие в ходе движения автобуса по обледеневшей дороге.
И вот, наконец, мы прибыли на вокзал, как настоящие пассажиры, с поклажей. Для нормального существования в деревне, мне была собрана небольшая сумка с необходимыми вещами, которую в виду моего малолетства, несла мама.
Городской вокзал был наполнен людьми, живущими надеждами на скорое убытие из пункта отправления и, благополучное прибытие в пункт назначения. Мы с мамой присоединились к этой общности, найдя себе место на деревянных скамейках, примостившись среди сидящих и спящих пассажиров.
Оглядев вокзал, сразу же обратил внимание на потолок, где была размещена красочная картина: радостные женщины в цветных косынках встречали цветами, улыбчивых и гордых воинов, вернувшихся с полей войны. Еще меня привлек запах, идущий от вокзального буфета, возле которого размещалось несколько высоких металлических столов, за каждым из которых стояло по несколько человек, преимущественно мужчин и пивших кто пиво, кто чай… На витрине буфета размещались какие-то куриные поджаренные тела и серые котлеты. В общем, вещи аппетитного вида и не очень.
Сидевшие на деревянных скамейках люди вели себя по-разному: одни пребывали в задумчивости о своих насущных проблемах, другие неспешно поедали, разложенную тут же на газете, нехитрую снедь, состоящую, как правило, из вареных яиц, хлеба и сала.
Бегала шумная детвора, безуспешно сдерживаемая силами взрослых. Прислушивающаяся к возгласам старших детвора, лишь на небольшое время приостанавливала свои шалости, чтобы потом опять приступить к своему шумному занятию.
Кто-то спал, лёжа на жестких скамьях, приклонив голову на чемоданы и свертки, пождав ноги в валенках и сапогах.
Как только было объявлено о прибытии поезда, все, только что находящиеся в неподвижном состоянии люди, вскакивали со своих мест, спящие торопливо поднимались, протирали глаза и … торопливо шли к выходам на перрон, схватив свои чемоданы, пакеты и сумки, не забыв подхватить с собой непоседливых детишек.
Мы, вместе с большинством людей, временно населявших вокзал, вышли из здания на морозный перрон. Падал легкий снег. Было холодно, в воздухе от мороза всё, что находилось на перроне позванивало, каждое в своей тональности. По перрону бродил дворник с большой деревянной лопатой, смахивая на рельсы снег. Возле медного колокола стоял в форменной одежде вокзальный начальник, ударяя в символ своей власти, обозначая тем самым скорое прибытие поезда.
Разрезая морозный воздух и снег своим веерным бампером, будоража слух гудком, выбрасывая клубы дыма из трубы, весь в облаке снежной пыли и пара к перрону приближался черный паровоз с красной звездой на носу. И вскоре все, кто стоял на перроне ожидая прибытия поезда, оказались скрытыми белым облаком.
Из вагонов важно вышли проводники, аккуратно спустившись по обледенелым ступеням, протерев поручни и…, зажав под мышкой свои красно-желтые флажки, приготовившись к приему пассажиров.
Как и все желающие ехать, мы с мамой подошли к своему вагону, предъявили проводнику серые картонные прямоугольники билетов с выбитыми точками, обозначающие номер поезда и дату. Получив обратно билеты уже с пробитой компостером дыркой, обозначающей его погашение, вошли в теплое вагонное помещение, пахнущее углем и ещё каким-то веществом, предназначенным для дезинфекции туалета.
Разобравшись по купе, в вагоне общего назначения разместились те же самые люди, что только что находились в помещении вокзала. Усевшись на деревянные скамейки и рассовав вещи по рундукам и верхним полкам, все приготовились к движению вперед в заданном направлении в сторону своего пункта назначения. Нас, например, ждала небольшая станция через несколько часов пути.
Оглядевшись по сторонам, сняв пальто и шапку, в валенках с надетыми галошами, постепенно обследую купе и вагон, наблюдая за обитателями, ну, а учитывая свой статус первоклассника, в детских играх участия не принимаю. Первоклассник ведь существо серьезное и ответственное!
Кто-то, ехавший на большое расстояние, сразу же забрался на верхние полки, подложив под себя пальто, сняв обувь и выставив в проход ноги в вязанных шерстяных носках со слегка протертыми пятками. А отдельные, продолжили начатое еще на вокзале поглощение пищи, развернув все те же газеты и те же самые недоеденные припасы. Мужчины, объединённые «своим» интересом, выставив на столиках «чекушки» с водкой, приступили к празднованию поездки. После чего, очистив место, выложили костяшки домино или карты. Женщины же, с лёгким недовольством, посматривали на эти мужские манипуляции, ничего не говоря, готовили разбор на после поездки в индивидуальном порядке.
В вагоне происходило постоянно движение: опять же бегали непоседливые дети, играя в свои понятные только им игры, причем знакомясь тут же - в процессы игры; проводники периодически проходили в тамбур, подбрасывать в вагонную печь торфяные брикеты, чтобы было тепло, их же закидывали их в бойлер для приготовления кипятка. К бойлеру постоянно подходили люди с эмалированными и алюминиевыми кружками, набирая кипяченую воду для чая, отчего в этом узком месте постоянно образовывалась очередь. Курящие выходили в холодный тамбур отправлять свою никотиновую зависимость, заходя обратно в вагон, заносили с собой холодный воздух и запах различных табачных дымов папиросных и самосадных.
Чай у проводников здесь никто не заказывал. Такие обычно в купе или плацкарте ездят, а не тут - в общем вагоне!
На каждой станции люди всё больше заходили в вагон, чем выходили.
Поезд хоть и дальнего следования, но останавливается на каждом полустанке. Поэтому и дорога, по географическим понятиям близкая, мне казалась очень долгой. К нашей станции вагон был уже, что называется, «набит битком». Пассажиры сидели на деревянных скамьях, плотно прижавшись друг к дружке. Уставшие от беготни дети, уже мирно дремали на коленях своих матерей.
И вот, наконец, наша станция!
Опять же в парах паровозного дыма выходим из вагона на небольшой перрон и оглядываем станцию: встречают нас или нет…
Я первый замечаю деда, дергаю маму за рукав, и мы движемся к нему навстречу. Дед одет по-зимнему: в полушубке и валенках, на голове кавалерийская кубанка, руки спрятаны в меховые варежки. Лицо у деда покрасневшее от мороза, он радостно улыбается и обнимает нас. А затем идем следом за ним к саням.
Лошадка вся в инее, из ноздрей идет пар, своими лиловыми глазами наблюдает за действиями деда. Запряженная в сани она перебирает ногами в нетерпении, чтобы быстрей ехать и согреваться своим движением.
Мы с мамой садимся на пахучее сено, покрытое шерстяным одеялом, дед накрывает нас тулупом, сам забирается в сани и прикрикнув на лошадку, взмахнув кнутом, дает ей команду к началу движения.
Развернувшись в нужном направлении сани, скрипя по снегу полозьями, начинают двигаться в вечерней зимней темноте, по проторенной дороге. Лошадка бежит ходко и кажется, что она легко тянет тяжелые сани по укатанной едва угадываемой колее. Дед изредка покрикивает на лошадку, поддергивая вожжами, поворачиваясь к нам, подмигивает, от чего снежинки на его бровях и ресницах весело подпрыгивают.
Мимо мелькают деревья в снежных шапках, придорожные сугробы, дорога пустынна, нет ни повозок, ни машин и я постепенно начинаю дремать, пригревшись под тулупом и под боком у мамы.
Лошадь остановилась и, я проснулся. Мы подъехали к дому. Дедовский дом приветливо горит окошками, из трубы поднимается дымок, пахнет сгоревшими в печке березовыми дровами. На пороге нас встречает бабушка, в накинутом на голову теплом платке, вытирая руки о передник, она улыбается своей ласковой улыбкой. Сперва целует маму, потом, наклонившись, меня, обдавая запахами кухни, пропитавшими ее одежду.
Ужин уже приготовлен и ждет, томясь в русской печи. Бабушка ухватом достает из печи чугунок с желтой разваренной картошкой, еще один – с куриной лапшой, сковородку с пышным омлетом, на столе уже стоят тарелки с солеными огурцами, салом, квашеной капустой, нарезан ломтями, выпеченный здесь же в печи, ржаной хлеб.
Видно, что бабушка старалась и готовилась к приезду гостей. Из деликатесов - густой кисель в тарелке, порезанный кубиками как студень, а также белый выпеченный в печи сдобный пирог с изюмом.
Дед, к тому времени, уже отвел лошадь на конюшню, пришел домой, запустив из сеней порцию холодного воздуха.
- Ну как, ужин готов?» - спросил он с порога, потирая щеки и руки, покрасневшие от холода, снимает полушубок, пропахший сеном, лошадью, упряжью и морозом, затем валенки.
Мы усаживаемся за столом, за нами из угла дивана внимательно наблюдает трехцветная кошка, стройно сидящая, обернувшись своим пушистым хвостом. В доме натоплено: тепло и уютно.
Я сажусь на широкую скамью, стоящую вдоль стены, которую при случае используют как кровать, она выше стульев и поэтому мне с моим еще небольшим ростом удобнее так сидеть за столом. Рядом стоит швейная машинка «Зингер»: и дед, и бабушка известные на всю округу портные. Дед шьет тулупы, полушубки, мужские костюмы и фуражки, бабушка – женскую одежду. Вот и сейчас на диване отложено какое-то шитье.
В углу икона, прикрытая тюлевой занавеской, на стене отрывной календарь и несколько фотографий мужчин с усами и женщин в платках.
После ужина ложусь спать на одну из кроватей, их несколько, они расставлены вокруг русской печи и «голландки». Мирно тикают «ходики» и…, я быстро засыпаю. В то время, как взрослые еще продолжают свой разговор о жизни, проблемах и делах.
На следующий день мама уехала – ей нужно на дежурство в больнице, а я остался на попечение дедушки и бабушки.
И началось зимнее утро в деревне. Такого не увидишь в городе. Только здесь – в деревне можно насладиться незабываемым зрелищем, когда багровое полотно рассвета уткнувшись в остроконечные верхушки елей, поднимаясь вверх, зажигает рубиновые звезды, от которых разлетался яркий свет, озаряя окрестные леса и поля.
Появившееся из-за верхушек елей огненное зимнее солнце, безудержно наступает на тёмное синее небо с редкими белесыми облаками, постепенно заполняя окрестности ярким светом, пробуждая всё вокруг.
От этого света, на заснеженном поле засверкали миллиардами алмазных граней снежинки, разместившиеся на стебельках заиндевевшей травы. С каждым движением вверх светила, этих искорок становилось все больше и вот уже поле полностью засверкало радостными лучиками.
Заблестели, заискрились бока, оставшихся на верхушках деревьев, замерзших антоновских яблок.
Обрадовавшись нарождающемуся дню, зашевелились, закудахтали сонные куры, двигаясь на насесте.
Пёс, зазвенев морозной цепью, выбирался из конуры, ткнувшись было своим черным носом в заледенелую миску и не обнаружив жидкости, пошел к сугробу, обнюхал его, хватанул зубами щепоть снега, а потом подняв лапу, оросил снежную горку желтой струей.
Слышится хрюканье свиней, двигающих своими пятачками еще пустые кормушки, проявляя по этому поводу недовольство.
Белый кот, почти сливаясь с окружающим снежным фоном, гордо прошагав до калитки, запрыгнул на столб забора и обвив себя пушистым хвостом, задумчиво и в тоже время внимательно стал осматривать территорию, пытаясь обнаружить движение со стороны мышей и птиц.
И вот уже и бабушка неторопливо, с ежедневно установленной последовательностью, прошла по двору, хлопоча по хозяйству, под радостные звуки, издаваемые ее питомцами. А придя домой пригласила меня к столу.
Позавтракав, выскочил на улицу, предварительно одев пальто и под присмотром бабушки, завязав тесемки шапки под подбородком, воткнул руки в рукавицы, а ноги – в валенки.
Слышно, что кто-то что-то мастерит в сарае и я, сопровождаемый лаем собаки Жучки, иду туда. В сарае пахнет сеном, за сеном слышится фырканье коровы и а дальше хрюканье довольных свиней, получивших свою порцию пищи. Дед что строгает на верстаке.
- Дедушка, а что ты делаешь? – спрашиваю я пытаясь разглядеть лежащую на верстаке заготовку из доски.
- Лыжи, внучек, для тебя. А санки вон стоят, еще от дяди твоего остались, и коньки имеются.
Хватаю санки за верёвку и бегу на улицу, таща за собой это не очень лёгкое приспособление для езды с горки. Осмотревшись и прислушавшись, определил откуда доносятся ребячьи голоса, побежал в том направлении.
А после обеда уже были готовы лыжи. Они были не такие как те, что продаются в магазине: не крашеные, их концы не были загнуты так, как в заводских, не было бороздки посередине. Но это были лыжи! И были они чем-то похожие на охотничьи. Крепление из кожи, для чего была использована старая конская сбруя, на ступню была прибита резина. Ну и не было палок… А зачем при спуске с горки палки? Нужно уметь держать равновесие!
И вот, как-то утром, еще не открыв глаза, начинаю прислушиваться ко всему, что происходит в доме. Слышу, как в печи потрескивают горящие дрова и ощущаю, как по дому распространяется приятное тепло.
По моим ощущениям – утро. Но вставать не хочется, да и за окном темень.
Бабушка возится с ухватами и чугунками у русской печи. От печи идет опьяняющий запах еды: щей, омлета, блинов.
- Бабушка! - зову я из-под теплого ватного одеяла, немного привстав и слегка высунув нос.
- Ай, внучек! Проснулся? – отвечает ласковый голос бабушки.
- А что уже утро или еще ночь?
- Уже день! - отвечает бабушка.
- А почему тогда так темно, - спрашиваю, тут же садясь на кровати.
- Так, снега много выпало.
Не сдерживаясь от распирающего любопытства, в трусах, выскакиваю босыми ногами на холодный пол и на цыпочках подбегаю к окну. Действительно, за окном не привычная ночная тьма, а … снег.
- Бабушка! Можно мне на улицу?
- Наверное, уже можно, - усмехаясь, говорит бабушка, - Дед уже расчистил дверь. А для этого ему пришлось через чердак из дома выходить.
- Как через чердак, - недоумеваю.
- Снегу очень много выпало, засыпало дом под самую крышу. Дверь, дед не смог открыть, поэтому пришлось ему лезть на чердак, а оттуда через чердачное окно выходить на крышу, - не переставая хлопотать у печи, объясняет бабушка.
- Ничего себе! – удивляюсь я, напяливая на себя всевозможные зимние одежки, засовывая ноги в валенки и надевая шапку.
Пулей вылетаю в темный коридор. На ощупь нашел дверную ручку, в открытую дверь сразу же влетает холодный воздух вместе со снежным веером. Меня встречает узкий снежный коридор. Подняв голову вверх, вижу высоко его верхнее окончание.
«Дедушка!» - зову деда, медленно продвигаясь по вырезанной в снегу дорожке.
- Здесь я, здесь! – слышится голос деда откуда-то из-за поворота.
Иду в сторону голоса. Уже слышу, как дед «ухая» бросает снег куда-то в высоту, часть его тут же осыпается на дедову телогрейку. От телогрейки идет испарина, чувствуется, что деду здорово досталось сегодняшним утром.
- Дедушка! А чего так много снега? – интересуюсь.
- Дак, чего! Зима же! Вот и выпал снег! - остановившись и, оперевшись на лопату, отвечает дед, переводя дух.
- Давай, помогу, - с готовностью говорю я.
- Ну, давай – помоги! - дед протягивает лопату, черенок которой оказывается немного выше меня.
Понятно, какой из семилетнего мальчишки работник. Но оценив то, что сделано дедом, очень хочется ему помочь.
Глядя на мои почти тщетные потуги, дед, давая понять, что я действительно ему помог, серьезно говорит: «Спасибо, внук! Помог! Давай лопату. Дальше уже я сам. Нужно вот до колодца дорожку пробить и все, тогда - можно отдохнуть».
Отдав деду лопату, осматриваю туннели, пробитые в снежной толще. Дорожка от дома уже «пробита» к хлевам с домашними животными и птицей, а с другой стороны уходит к колодцу.
Дед, наконец, пробивается к колодцу – «журавлю».
Откуда-то издалека послышался голос бабушки, зовущей кушать.
- Ну, что! - сказал дед, - Основная работа сделана, можно и поесть.
И мужская часть семьи дружно двинулась по снежному туннелю к дому.
А после обеда настал мой черед! С маленькой лопатой, изготовленной по «спецзаказу» дедом, начинаю трудиться по строительству снежного дома. На помощь приходят друзья.
К вечеру, все окрестности были изрезаны ходами сообщения, тоннелями, «штабиками» и крепостями.
Я возвращался домой в заледеневшей одежде с красными щеками и весь заряженный положительными эмоциями общения с деревенскими ребятами и совместными играми. Бабушка стаскивала с меня валенки, затем покрытое ледяной коркой пальто, следом шли штаны, носки. Я залезал на печку, в печурки засовывались мелкие элементы одеяния, а пальто и штаны вешались над печкой. На печке было тепло и пахло сушащейся одеждой и едой и меня сразу начинало клонить в сон. Но через какое-то время приходил после домашних дел дед и, мы садились кушать.
Все дни моих каникул были заполнены ребячьими заботами совместно с другими такими же, как и я, временно отдыхающими школьниками. Катком для нас служила замерзший деревенский пруд. Горкой – крутая дорога из деревни к лесу, используемая преимущественно в летнее время.
Каникулы быстро пролетели, за мной приехала мама и, мы пустились в обратный путь по тому же маршруту, правда уже восприятие всего было не таким острым, как в первый раз – я это уже видел.
Потом еще были каникулы, были поездки в деревню, но эти почему-то запомнились больше всего…