Договориться с Тенью 10

     После беспокойной ночи Павел решил остаться у друга — отдохнуть, принять душ. До обеда проспал, как Илья Муромец, и какое-то смутное, непривычное чувство тревоги выбросило его из царства Морфея резко, без перехода. Павел встал на ноги и даже сразу не понял, где находится. Посмотрел в окно. На лужайке Валера, Костя и Витёк, хозяин дома, у мангала жарят шашлыки. Рядом — красный пластиковый столик, на котором белеют тарелки с пучками редиса, лука, петрушки. На пожухлой зимней траве — ящик с пивом. Павел спустился с мансарды и, пройдя два лестничных пролёта, оказался в просторном, обитом дубом холле. Открыл шкаф, нашёл свою куртку, набросил на плечи и вышел во двор. От костра доносился аппетитный запах жареного мяса.


— Братуха, у тебя хороший нюх, вовремя проснулся!— громко приветствовал  друга Витёк своим высоким звонким голосом, грассирующем на букве р.
Костя снимал с огня очередной шампур, раскладывал мясо по тарелкам.
— Мужики, я поеду, — подавая всем руку на прощанье, произнёс Павел. — Вы тут без меня. Завтра загляну.
— Да ты чего? Что за спешка? Давай по пивку, по шашлычку. Успеешь поехать.
— Нет, не могу. Дед ждёт. Обещал я ему.
— Да, ладно, не гони. — Витька даже лицо обиженное сделал. — Подождёт твой дед. Куда денется? Сядь, поешь нормально с нами. Ты чё?
Павел подошёл к нему вплотную, посмотрел в глаза.
— Куда денется, говоришь? Ему восемьдесят девять, умереть может в любую минуту. И я себе не прощу, если чужой закроет моему деду глаза. Понял, да? А шашлыков пожрать я всегда с вами успею. Не обижайтесь, пацаны.
—Правильно, пусть валит, нам больше достанется, — откупоривая бутылки с пивом, коротко произнёс Костя. 
Павел пожал всем руки и зашагал к воротам. Валера пошёл за ним.
— Э, а ты то куда? — спросил Витька.
— Отвезу.


Валера сел в Витькин  джип, догнал Павла за воротами:
— Такси на Дубровку заказывали?
 Всю дорогу молчали. Только из динамиков рвался голос Расторгуева: «Комбат, батяня, батяня, комбат…»
 
— Спасибо, брат. Давай, до завтра.
     Павел крепко пожал другу руку и, выпрыгнув из машины, поспешил к калитке. Ещё с улицы заметил, что ни на скамье перед домом, ни во дворе, ни под навесом, где обычно в это время занимался своими хозяйскими делами дед, его не наблюдалось. Сердце учащённо билось, предчувствуя беду. Бегом пересёк двор, взметнулся на крыльцо, рванул на себя входную дверь. И тут же выскочил на улицу. Протяжный, нечеловеческий звук, родившийся где-то внизу живота, поднялся стремительно и безудержно к горлу и вырвался наружу. Павел сжал кулаки и несколько раз с силой ударил ими о стену дома. И с этим животным криком, с ударами невыносимая боль вышла из него, стало возможным дышать и мыслить. Вернулся в дом.


Дед в неудобной позе, с неестественно подвёрнутой левой рукой лежал на полу веранды. Глаза были закрыты. Дышал он тяжело, с хрипом. Павел наклонился, бережно поднял его, перенёс на кровать. Вызвал скорую помощь. Присел на корточки перед кроватью и взял старика за безвольную руку. Прикоснувшись к руке, закрыл глаза, крепко сжал веки, не в силах сдерживать слёзы.
— Деда, не умирай! Слышишь, дед?
Дед не реагировал. Он был далеко — в феврале сорок четвертого, под деревенькой Бешуй, там, где в Альму впадают две речки Мавля и Коса. Передовая застава, расположенная между Саблами и Бешуем встретилась с разведкой противника и вступила в бой. В Саблах сосредоточились два батальона гитлеровцев. Противник продвигался осторожно, под прикрытием артиллерийского огня, который интенсивно вёлся с горы Белой. Командир отряда приказал обойти противника и внезапно ударить. Друг деда Вася Кочкарёв дошёл до середины горы, огнём пулемёта заставил фашистов залечь.

Неожиданно ударил вражеский пулемёт, и Василий упал замертво. Пуля навылет скосила второго товарища — партизана Гнатенко. Партизаны, прижатые огнём к земле, не могли поднять головы, но тут на помощь к ним подоспел справа второй отряд, и высота была взята. На открытое пространство между садом и берегом Мавли высыпало около трёхсот гитлеровцев. Вот они полезли, словно саранча, по открытому полю.
И командир отряда крикнул долгожданное:
— Огонь!
Над лесом взвились две красные ракеты. Раздалось:
— Партизаны! Вперёд! Ура-а-а!
     Атака разворачивалась стремительно. Люди неистово кричали, свистели, палили изо всех видов оружия. Партизаны ворвались в сад и лицом к лицу столкнулись с  врагом. Началась рукопашная. И двадцатичетырехлетний дед сцепился в мертвой схватке с фашистом. Дед хрипел, ему не хватало воздуха, на его шее стальным обручем сомкнулись руки врага. Небо потемнело, и деревья в саду закачались. Дед медленно оседал на землю.

Вокруг него причудливо кружился сорвавшийся с яблони, чудом сохранившийся до февраля сухой лист. С горы Белой, как с небес,  к деду спускался живой, только что убитый друг Василий Кочкарёв и спокойно улыбался:
— Мы победили этого зверя.
— Да, — хотел ответить дед, но только прохрипел в ответ.
     Дед вышел ненадолго из предсмертной агонии, открыл глаза и взглянул на Павла, склонившегося над ним. Павел с надеждой посмотрел ему в лицо:
— Деда, держись, сейчас скорая приедет,— попросил он. — Завтра я тебя в Лаки отвезу, как ты хотел.
— Сегодня… — одними губами прошептал дед.
— Что? Что ты сказал, деда?
Павел наклонился ближе и понял по губам старика:
— Сегодня иду к ним.
Он попытался улыбнуться внуку, чтобы подбодрить его, но парализованные губы не слушались. Только глаза потеплели на мгновенье. А затем взгляд устремился куда-то вдаль и застыл. Павел закрыл деду глаза.