Промысел Божий. Часть II

Дядя Слава, Славка, которого почему-то в поселке называли Афганцем, молчаливый и суровый молодой парень-инвалид. Жил с женой, двумя ребятишками на пенсию и зарплату кочегара – заработок сезонный, но другого в посёлке, где находился детдом, не было.   Многие считали, что Славка Афганец был вполне обеспеченным человеком – получал и пенсию, и зарплату. Основная часть населения поселка и этого не имела. Работать в кочегарке – не сахар. Уголь разный попадался, а иногда такой, что хоть плачь – не горит! Вот приходилось попотеть! Увидел раз Сашка, как тяжело Афганец дышал у входа в кочегарку, вышел дух перевести, и предложил
 – Давай уголёк побросаю, все равно делать нечего.
Видно, совсем плохо Славке было, так как он в ответ на просьбу промолчал, хотя обычно коротко и ясно посылал крутящихся рядом с котельной мальчишек.

Так и прижился Сашка в котельной, куда старался приходить после обеда, к вечеру, когда заканчивались занятия в школе.  Говорил с ним Славка мало, рассказывать о войне, как тот надеялся, ничего не рассказывал. Но через некоторое время стал брать своего «напарника», как он Сашку называл, к себе в баню по субботам. Директор детдома, видя, что один из самых хулиганистых питомцев тянется к самостоятельному и почти не пьющему мужику, что в поселке было большой редкостью, ничего не имел против таких «банных» походов.

В детдоме была шикарная баня, шефы постарались, но крошечная, с маленькими окошками и холодным предбанником Славкина баня притягивала как магнит.  Перед помывкой был целый ритуал:  сначала носили воду, наполняли под завязку котел для горячей воды и фляги для холодной; затем – растапливали баню, снимали с чердака веники. Пока топилась баня, копались во дворе: дрова готовили, или кроличьи клетки чистили. – Мне с моим здоровьем только такая скотина по зубам, –  как-то совсем не смешно шутил Славка. В баню в первую очередь отправлялись хозяин с хозяйкой, Славка с женой Зоей, неторопливой, спокойной, всегда в платочке. Сашка увидел Зою, когда впервые пришел к Афганцу. Зашел вместе с ним в сенцы, там они потоптались немного перед входом, ноги от снега  отряхивали, и зашли в комнату. Немного увидел сначала Славка, стоя за широкой спиной своего «напарника», но сразу почувствовал знакомый и почти забытый запах.…   Потом увидел женщину в светлом платочке, стоявшую перед стеной, увешанной иконами. Удивительные это были иконы: некоторые  совсем старые и тёмные, со стертыми ликами, другие – в серебристых или золоченых окладах. И мерцающий огонек лампады. Через некоторое время близнецы Пашка и Петька, когда совсем подружились с ним, объяснили, что их мамка – верующая, и они тоже молитвы знают. Что-то неуловимо родное чудилось в том, как нежно и трепетно падали блики огня лампадки на иконы. Вот также Сашкина бабушка молилась на ночь у икон. Сашка помнил её молитвы в полутьме при свете лампадки, её поклоны и шёпот – Заступница, заступись….

К весне Славке стало совсем плохо, работать в котельной он уже не мог. Требовалось ему лечение, которое он не мог получить в поселковой больнице.  К Зое приехал брат, пожил недели две и уехал. Через месяц пришло письмо от него, нашлась работа для Зои. Решили Славка и Зоя уехать из посёлка. Но за неделю перед отъездом, у Сашки как раз экзамены закончились, пошел Афганец к директору детдома. Как оказалось, решил Славка своего напарника в училище определить, что сам перед армией закончил. Директор недоумевал – Сашка тоже в училище пойдет, в этом же поселке, вместе со своими друзьями. 
– А профессию парень какую там получит? – резко прозвучал вопрос Афганца, – да знаю я,  тракторист-машинист широкого профиля. Где же он работу найдет? Колхозов да совхозов не осталось, а поля бурьяном заросли.  У нас в поселке все мужики трактористы, и все от безделья спиваются. А шофер или автослесарь везде нужен, хоть в городе, хоть в селе. А парню через годок-другой в армию идти.
Долго говорил Афганец с директором, но своего добился – отвез-таки Сашку в райцентр, устроил в училище.
 
– Много говорить не буду, – Афганец прощался с Сашкой на автовокзале, – может, и не увидимся больше. Я тебе адрес оставил свой. Помни -  ты один на свете, сам себе и отец, и мать. Но башки не теряй, дури вокруг много.

– Хороших людей вокруг много, сынок, – голос Сашкиной собеседницы вернул его к действительности. – Я вот и не знаю, что бы со мною было без добрых людей. Я, считай, тоже без родителей   росла, отец на фронте погиб, а матушку свою я не знала, при родах она умерла. Воспитывала меня тётя, мамина сестра. У самой трое было, а меня в чужие руки не отдала. Я её каждый день в молитвах поминаю.
Голос женщины дрогнул. Неожиданно для себя Сашка снова вспомнил свою старенькую бабушку, вернее, её руки. Вот также они пытались разгладить несуществующие складки на скатерти, словно отвлекая внимание на себя и помогая скрыть неожиданно подступившие слёзы.

Было давно за полночь. За стеклом вахтёрки молчало огромное полупустое здание, а здесь так уютно и по-домашнему сидели рядом два человека.  Давно остыл чай, отодвинута в сторону тарелка с несъеденными пирожками, и только солнечный круг настольной лампы все также согревал и объединял их.
 –  Я и техникум закончила, библиотечный, – мягкий голос Любови Ивановны убаюкивал Сашку, –  работать вот совсем не пришлось, замуж вышла. Муж к себе увез, в деревню, а там библиотека одна на все село, да и то в школе. И библиотекарь им не нужен был. Да и не пришлось бы мне работать, свекровь заболела, ухаживала за ней, хозяйство вела. Тяжело мне пришлось в деревне, но ничего, пообвыкла. Вот деток у нас не было. И лечились мы с Ванечкой, и по святым местам ездили, но не дал Господь ребятишек. Сначала уж очень своих детишек хотели, но потом Ванечка заболел. Тогда-то уж мы из нашей деревни сюда, в райцентр, переехали. Здесь полегче стало, да и врачи, когда надо, под боком. Да вот уже пять лет как умер мой Ванечка. А я работу себе нашла, весь день на людях, да и в ночь, когда попросят, подменяю. А деток вот нет, не привел Господь. Раньше нет-нет, да и всплакну, а сейчас уже успокоилась – на всё воля Божья.

Мягкий и неторопливый голос успокаивал, обволакивал, и голова Сашки клонилась всё ниже.
– Да ты спишь совсем! – всплеснула руками женщина. – Иди, отдыхай, полночи с тобой проговорили.
Сашка неловко поднялся, поборов желание прислониться к стене. Любовь Ивановна протянула ему пакет – Тут пирожки, утром чай попьёшь.