17-3 Жизнь семьи в первые послевоенные годы. Голод

        Предыдущая глава:  http://proza.ru/2025/02/21/1152       

        Иллюстрация: Юные колхозники
    
        Из воспоминаний моего старшего брата Николая

        Я получил эти материалы из воспоминаний моего старшего брата Николая..
        Вставлю их в соответствующую хронологию этого цикла.         
        Привожу их без всякой «корректировки".
       

           «                1950 год.  весна

        В семье катастрофически не хватало денег. Если хватало картошки до новой  посадки, то это было уже хорошо, а так как её не хватало постоянно, то маме каждый раз приходилось мотаться по соседям  и просить семян, чтоб досадить усадьбу.

        К весне заканчивалась квашеная капуста, свекла. О хлебе и говорить было нечего - мы забыли, когда это ели. Лишь бывали случаи, когда мама шла в город, то мы, дети, просили её:

        - Мам, купи гостинчика!

        И она приносила: буханку хлеба и маленький кулёчек рассыпного сахара. Видя гостинцы, издалека мы бежали вперед и садились дружно за стол, с нетерпением посматривая на мать. Она отрезала каждому по ломтю хлеба и насыпала на голые доски стола по ложке сахара. Мы макали хлеб в сахар и получали удовольствие. Какое это было блаженство! Такие редкие моменты запали в моей памяти и являются до сих пор праздником души.

        Ранней весной, как только начинал сходить снег, мы шли по усадьбам или по колхозному полю, где в прошлом году росла картошка и собирали мороженую картошку. Она была мягкая, как печёное яблоко, и брать её надо было осторожно. Как бы осторожно  её не брали, но в ведре лопалась кожура и мякоть  в итоге была наполовину смешана с землёй. Наши ноги увязали в земле, и доходило до того, что мы не могли вытащить их из грязи. Приходили или без подошв, или оставляли там калоши, а то и просто от бессилия взывали о помощи кого - либо.

        Веселее было собирать мороженую картошку, когда перепахивали поле конным плугом. За каждым пахарем пристраивался ребёнок, а то и двое (и девочки тоже), и собирали выпаханную картошку.

        Дома эту картошку мама очищала от земли и снимала кожуру. Мыть её было бесполезно, так как развалившаяся картошка превращалась в какое-то месиво. Мама всё-таки умудрялась более-менее сделать её чистой. Условно чистой.  Картошку толкли, и получалось своеобразное тесто. Помазав  горячую сковороду  куском затёртого до черноты свиного сала, мама клала картофельное месиво и пекла блины. Если мороженой картошки было много, то  откладывали его на дощечку и сушили про запас, получался крахмал.

        До весны не хватало и сена. Его хватало кое-как до половодья, и то в перетруску с соломой. Чистого сена давали корове только после отёла и только одну неделю. А теперь, когда сена ни клока не было, то приходилось снимать солому с крыши сарая.

        А что делать было корове? – ела, голод не тётка.

        О молоке было нечего и думать.

        Ещё не стаял снег, а мама посылала меня в лес за травой. Легко сказать – за травой, а где её было найти? В лесу  между кустами стояли кое-где редкие зелёные стебельки. Легче было осенью набрать корзину грибов, чем  набрать мешок травы. На это уходил целый день. А куда деваться, – корову надо было докормить до настоящей травы.

        Мама была неграмотна, и я писал письма папе в Щёкино, как Ванька Жуков, под диктовку мамы  и описывал всю ситуацию, происходящую у нас в семье. Это были не письма, а крик маминой души, и моей тоже.

        Я чувствовал себя маминым соучастником. И правда, как только мы просыпались,  я и Шурик, то в один голос, как галчата, кричали:

        - "Мам! Есть хотим!" - и наши голоса раздавались всё настойчивей и настойчивей.

        Когда маме самой было не выносимо слушать, и наш голод было ей нечем утолить, она в отчаянии со слезами говорила:

        - Ну, нате, возьмите меня и съешьте! 

        При появлении травы я весь день сидел на лугу и рвал щавель. Домой на обед не ходил. Зачем? Дома был тот же щавель, только сваренный в чугунке. Домой приходил я с ведром, туго набитым щавелем. На лугу был не только я. В таком положении была вся деревня. Через небольшое время трава на лугу была вытерта нашими задами, и щавеля не стало. Теперь в рукавицах и с серпом  в руках бегали по всем закоулкам, ища крапиву. Но, слава Богу, подрастал свекольник. Когда же и его поели, то пришлось рвать листья липы, и варили его, и даже умудрялись печь из них блины. Какие там были блины?!

        Не пропадал у детворы  и подножный корм. Мы ходили по самым разным уголкам леса, поля, кюветам железной дороги и собирали цветущие стебли сиргибуса, различные кашки, кочетки и какие-то другие травы, которые считали для себя вкусными.

        В это период мы ходили измождёнными, а на матерей было страшно смотреть. Моя мама даже опухала от голода, это был как признак  крайней истощённости.

        Картошку ждали с нетерпением. Она только собиралась цвести, как мама уже подкапывала её, доставая из – под каждого куста по две – три картошечки величиной  с голубиное яичко. Тут появилась какая-то надежда, и жизнь становилась веселей. Уже в вареве из крапивы болтались мелко порезанные   картошечки. Правда, пока созревала полноценная картошка, её  уже больше половины выкапывали. Из урожая, собранного осенью, надо было 300 килограммов сдать государственную поставку (госпоставку – обязательный налог), и уже с осени становилось ясно, что и на питание, и на посадку картошки вновь не хватит. Значит, голод повторится.

        О хлебе разговор не шёл. Его просто не было, но потом всё равно начинали его печь. И хлеб тот пекли в основном из лебеды и отрубей, чёрный такой и вязкий – от пальцев не отскребёшь.

        В конце концов кусок хлеба из военного детства  научил меня ценить хлеб и с благоговейным уважением относиться к труду тех, кто его производит.

        У нас в семье за столом не бывало остатков хлеба. Доедались даже последние крошки, и это не от скаредности.
                * * *
        Когда мы жили в Жамочкином доме, к нам приезжала крёстная. Она помогала в доме по хозяйству, и главное, она много привозила нам продуктов, и это было нам  существенной помощью в нашем бедственном положении. Кроме круп и вермишели привозила сгущённое молоко и баранки. Мне особенно хотелось похвастаться перед ребятами и девочками. Я с удовольствием раздаривал свои баранки. Меня раньше угощали они  грушами, яблоками и делились кусочком хлеба, а тут наступил момент, когда и я мог чем-то угостить их.

        ***

        Хочу этим сказать  сейчас голосом зрелого человека, что дети того времени были брошены, можно сказать, на произвол судьбы, и росли как лопухи в поле – в голоде, холоде, не присмотрены».

        Следующая глава:  http://proza.ru/2025/03/19/1239