Большая политика

     - Ааа…апчхиии…, - громко, раскатисто, подобно выстрелу носовой пушки боевого корабля, чихнул Вячеслав Никанорович. Чихнул смачно, зажмурившись, сообразно своей тучной комплекции и высокому статусу.
    - Будьте здоровы! Многие лета! – немедля угодливо посыпалось со всех сторон. Вячеслав Никанорович степенно вытер носовые раструбы платком размером с простыню, едва заметно признательно покачивая головой и царственно, сквозь зубы, еле слышно благодарил: «Спасибо, спасибо». При этом статусные губы особо не утруждались, обкарнывая первую и последнюю буквы, оставляя довольствоваться куцым «Пасиб».
   - Слава, - простонала невеста, капризно топнув ножкой, - ты такими залпами всех гостей распугаешь. И ради Бога, заканчивай дела, мы ужасно опаздываем!
   Молодая, в бежевом платье от кутюр, стояла перед большим зеркалом. Вокруг нее, словно механики вокруг болида «Формулы-1» на пит-стопе, увивались стилисты, визажисты, дизайнеры, лихорадочно нанося последние штрихи на прическу и макияж. Ее пышные телеса и легкие морщинки вокруг глаз безжалостно свидетельствовали, что титул «молодая» - лишь дань традиции, не имеющей прямого отношения к возрасту.   
   - Людочка, - взмолился Вячеслав Никанорович, - я только вас и жду. Дома, в неформальной обстановке, он любовно называл ее «розмаринка ты моя», смутно ассоциируя это слово с помесью розы и чего-то заграничного и возвышенного, но сейчас, среди чужих людей, жених счел неуместным столь интимное обращение.
    Сторонний наблюдатель, случись такой, весьма затруднился бы как-то аттестовать невесту: миленькая в профиль – страшненькая в фас, острая на язык, но дура дурой, только взгляд зацепится за высокий рост и ухоженные, волнистые волосы, как тут же все впечатление портят толстые ноги и массивный живот. Но Вячеслав Никанорович искренно восхищался своей будущей женой, и, пожалуй, именно что любил ее, даже немного робел от привалившего счастья. А еще одно обстоятельство поднимало «розмаринку» в глазах жениха на недосягаемую высоту – Людочка была живописец, она писала картины. Правда, до сих пор большой популярностью они не пользовались, но теперь справедливость восторжествовала, по чистой случайности уже через месяц после свадьбы открывалась персональная выставка Людочки в областной картинной галерее, и это обстоятельство еще больше разогревало любовный пыл Вячеслава Никаноровича, поднимая планку до слепого обожания. Что же до ответных чувств, тут Вячеслав Никанорович, будучи крепким хозяйственником, справедливо полагал, что отношения между супругами, как и квартирный ремонт, проверяются только временем.
   - Вячеслав Никанорович, ну как же так, - в комнату влетел взмыленный помощник, носитель звонкой фамилии Монеткин, назначенный по случаю губернаторской свадьбы главным распорядителем торжества, - уже закуски подали, цыгане грозятся медведя спустить, гости от нетерпения на коньяк налегают…
  - Да вот, вздохнуть не дают, - хрипло, как многие толстяки, по-детски обиженно пожаловался новобрачный, мстительно указуя пухлым перстом в сторону скрючившегося за чучелом оленя высокого, худощавого человека в темном костюме, и раздраженно добавил, - давит на меня, понимаешь! Оформи ему землю, и все тут! Гегемон уездный!
   - Виктор Павлович, вы в своем уме? – взвился помощник, хищно клацая щипцами для лобстеров и угрожающе нацеливая бутылку шампанского на несчастного, слившегося с пейзажем, - нашли время!
     Сопротивление было мгновенно сломлено, худощавый виновато вжался в чучело и безропотно искал пути позорного отступления. Блицкриг удался, но время грозило цейтнотом. Монеткин быстро оценил ситуацию, агрессивно блеснул огромным циферблатом дорогущих наручных часов в сторону деморализованного «гегемона», затем бережно соединил изнеженную ручку новобрачной лебедушки с экскаваторным ковшом широкой и толстой губернаторской ручищи, бросил контрольный взгляд на чучело, служившее укрытием Виктору Павловичу, и увлек брачующихся в большую залу ресторана, к музыке, накрытым столам, гостям и подаркам.
   Понимать же нужно обстоятельства! – уже выходя из комнаты, бросил через плечо Монеткин поверженному сопернику, - зайдите со своим вопросом ко мне через пару дней!
   - Я что, я понимаю, - сокрушенно бубня себе под нос, оправдывался перед оставшейся в комнате челядью и перед самим собой Виктор Павлович, на полусогнутых спеша к выходу, - я ж только по назначению… Да кредиторы с проверкой приезжают… Еще и прокуратура возбудилась… А мне ж всего одну подпись…
     В большой зале модного загородного ресторана все искрилось, переливалось и сверкало. Каждый гость – фигура губернского, а то и федерального масштаба. Возглавляли бомонд три вице-губернатора, с женами. Сидели они рядышком, были примерно одинаковой комплекции, одеты в остромодные вельветовые костюмы цвета «капучино с молоком» и одинаково причесаны. Эта троица напоминала не то былинных богатырей, не то сросшегося тремя одинаковыми туловищами в одно трехголового змея-Горыновича.  Рядом с ними восседали гости из Москвы, многозначительно пожелавшие остаться неназванными (впрочем, путь от таинственного инкогнито до безапелляционного «да ты знаешь, кто я такой!» был пройден за две-три рюмки). Так же за широкими столами расположились спикер областного законодательного собрания, главный прокурор области, глава местного Автодора, начальник областной полиции и областного отделения «Единой России», глава местного филиала «Сбербанка», мэры областного центра и еще двух крупнейших городов области, яркие представители депутатского корпуса и творческой интеллигенции, глава областного УФСБ, избранные люди из мира бизнеса (включая пару безоговорочно авторитетных негоциантов), деятели культуры и многие прочие представители сливок областного общества и просто достойные люди. Лучшие делегаты общественности города и области собрались в этот вечер под одной крышей шикарного ресторана. Большинство мужчин были с дамами – как с женами, так и с «очаровательными спутницами». Итальянские костюмы, швейцарские часы, золотые оправы очков, запонки, галстуки, сережки, диадемы, бриллианты, изумруды - на каждом госте в рублевом эквиваленте было надето по годовому бюджету небольшого сельского поселения, на женах – среднего муниципального образования, на «очаровательных спутницах» иногда дело доходило до городского округа.
    В томительном ожидании высокопоставленных виновников торжества лучшие люди области, удостоенные высокой чести быть приглашенными на статусное мероприятие, интенсивно налегали на закуски и выпивку. Дамы в основном фокусировались на низкокалорийных салатиках и легких алкогольных коктейлях, мужчины- на коньяке под ту закуску, что стоит ближе, но странным образом хмельны уже были все примерно одинаково. Изысканные яства на столах сменялись синхронно с музыкальными коллективами на сцене, гигантские букеты экзотических цветов переполнили собой весь угол, отведенный им, и отдельные орхидеи, каллы и лилии уже романтически плавали в устроенном рядом водочном фонтане. Вспышки свадебных фотографов слепили глаза. А впереди еще были катание на тройках, огненное шоу, выступление артистов, пляски с цыганами и салют. Атмосфера в ресторане была пропитана успехом и незадекларированной состоятельностью.  Наконец, ведомые Монеткиным, вошли и уселись на свои места брачующиеся, чем вызвали шквал оваций. Музыканты очередной группы заняли позиции на сцене, и стройная солистка в блестящем, облегающем платье с длинным, чуть не до бедра разрезом сбоку чувственно затянула:
                Я люблю тебя до слез,
                Каждый вздох как первый раз,
                Вместо лжи красивых фраз,
                Это облако из роз…
     Вячеслав Никанорович сладострастно улыбнулся, его глаза как-то маслянисто блеснули.  «Экая… фрикаделька, - намекая на солистку, причмокнул он, оборачиваясь к Монеткину, за что немедленно получил внушительный удар локтем в бок от «розмаринки».  Губернатор, не привыкший к такому обхождению, уже рывком набрал воздуха в легкие, готовясь примерно отчитать провинившуюся, но в последний момент сообразил, сделал поправку на обстоятельства, и на его лоснящемся лице расплылась широкая, самодовольная улыбка.
  - Видал, - хрипло прошептал он, обернувшись к Монеткину, но кивая на невесту, - любит, стерва!
    Гости по очереди принимали микрофон из рук тамады – столичной фрондирующей штучки с неоднозначной репутацией и бешеным гонораром – и, приближаясь к молодоженам, оглашали свои пожелания и вручали подарки. Разнообразием или художественной ценностью напутствия не отличались, в нашей исключительно сухопутной области в основном говорили почему-то морскими аллегориями - про «корабль семьи в бурном море» или «маленькую лодочку в бушующем океане невзгод». Невеста таяла от обилия комплиментов, в перерывах между тостами требовательно мурлыкала на ухо жениху что-то о сроках персональной выставки, а жених медленно, но верно напивался, ибо когда еще представится уважительный случай безнаказанно проспиртоваться.
    -…Так пусть будет долог путь бригантины вашей любви, на котором она минует все рифы семейного, административного, уголовного и налогового кодекса! – закончил тост очередной гость – Павел Лаврентьевич, главный прокурор области. Рядом с ним, умильно улыбаясь, стояла его жена и держала перетянутый красным бантом подарок. От избытка чувств, и, будучи очень довольным собой от беззапиночно выговоренного заранее заготовленного тоста, Павел Лаврентьевич склонился к губернаторскому уху и, на правах давнего приятеля, отпустил жирный комплимент «от себя», не по написанному: «Ну, Никанорович, поздравляю! Баба- верняк! И сам ты в этом костюме с отливом просто красавец!». Уже захмелевший губернатор, достигнув высшей точки экзальтации, встал, приобнял прокурора и уже тянул трубочкой пухлые губы, норовя выйти на поцелуй, но вдруг замер и изменился в лице. Нечеткая дикция прокурора и алкогольные пары самым трагичным образом трансформировали в губернаторском сознании комплиментарную фразу прокурора в оскорбительную и скандальную: «и сам ты в этом костюме сопливом просто красавец».
   - В каком костюме? – не меняя позы, еще надеясь на недоразумение, хрипло спросил губернатор, по своему обыкновению, проглатывая первые звуки слов, - сопливом?! Павел Лаврентьевич, находясь на своей волне, подумал, что Вячеслав Никанорович желает уточнить, с каким именно отливом костюм, и немедля удовлетворил просьбу товарища: «С зеленоватым».
   Торжество было безнадежно испорчено. Цыгане, салют, танцы, подарки – все шло по утвержденному расписанию. Но Вячеслав Никанорович оказался во власти тревог и терзаний, на поздравления реагировал вяло, к еде почти не притрагивался ввиду пропавшего аппетита, чем изрядно озадачил гостей и вверг в некоторое волнение новобрачную. «Меня сливают, это ясно, - мысленно рассуждал Вячеслав Никанорович, - конфуз произошел, видимо, когда чихнул, и, ведь ни один подлец не подсказал вытереть эту чертову соплю. Но это не важно, это лишь предлог. Будь я в силе, никто и не заикнулся бы об этом. Нужно понять, что эта землеройка в лампасах накопала на меня! Видать, что-то знает. А может, тут Москва замешана? Может, уже есть решение о моей отставке?! Да, похоже, дни мои в кресле губернатора сочтены, иначе эта образина не посмела бы так глумиться». Иногда Вячеслав Никанорович, полуприкрыв для конспирации глаза, следил за прокурором. Тот весело хохотал и оживленно болтал с соседями по столу. «Вот падла, уже растрезвонил», - ужаснулся губернатор.  Когда гости очередной раз принялись скандировать боевой клич «Горько, горько», жених, погруженный в свои мысли, задумчиво встал, рассеянно бросил невесте: «Остаешься за главного», бесцеремонно выдернул за руку активно флиртующего с чьей-то «очаровательной спутницей» Монеткина и скрылся с ним в боковой зале. Гости недоуменно перешептывались, но быстро заключили, что у губернатора неотложные дела, возможно, связанные с федеральным центром (человек такую должность занимает, тут ни на секунду расслабиться нельзя!), и разухабистая, безбрежная свадебная феерия после небольшой заминки заискрилась, засверкала далее во всю мощь.
   Едва скрывшись от гостей, Вячеслав Никанорович, не в силах подобрать подобающие случаю слова, некоторое время пыжился, сдавленно сипел что-то нечленораздельное и совершал странные возвратно-поступательные действия руками, молотя воздух сжатыми кулачищами. Монеткин уже начал тревожиться за состояние шефа (вот поросенок, накидался уже, что ли?).
   - Похоже, силовики свалить меня решили, - горячо зашептал губернатор, наконец совладав со своими нервами, - или в Москве появилось мнение на мой счет, а эта крыса прокурорская уже разнюхала. 
  - Павел Лаврентьевич!? – изумился Монеткин, - да ни в жизнь! Вы же с ним… - помощник намеревался перечислить некоторые совместные бизнес-проекты, цементирующие крепкую мужскую дружбу Вячеслава Никаноровича и Павла Лаврентьевича, но осекся, увидев решительный губернаторский кулак перед собственным носом как предупреждение не болтать лишнего.
  - Он хамит мне в лицо, - задыхаясь от негодования, прохрипел Вячеслав Никанорович, - как будто я простолюдин какой-то, будто мое дело уже решенное.
  - Верно, это какое-то недоразумение, - помощнику не терпелось вновь окунутся в пьянящую атмосферу банкетного зала, сотканную из элитного алкоголя, утонченных блюд, женской красоты и карьерного успеха, - сейчас выпьете на брудершафт, завтра и не вспомните о своих опасениях.
  - Он мне заявил… - сцепив зубы, обиженно, в пол-голоса, задыхаясь от праведного гнева, процедил губернатор, - он мне заявил, что у меня костюм сопливый! – выложил козырь губернатор.
  - Как… какой? – начал заикаться от ужаса ничего не понимающий Монеткин. Дело принимало скверный оборот, об пьянящей атмосфере пришлось на время забыть.
  - С зеленоватой! – бешено вращая глазами, старался не сорваться на крик Вячеслав Никанорович, - Подлец, душегуб! Нет, тут без Москвы не обошлось, чую всем нутром, оттуда ветер дует.
Да-а, - у Монеткина подкосились ноги, и он, протяжно выдохнув, плюхнулся на очень кстати стоящий «венский» стул, - тут, похоже, большая политика замешана, никто из местных не отважится на такой риск.
- Угу, - удрученно кивнул губернатор, - только мы еще посмотрим, чья возьмет!
 - А вы осмотрелись? – озарила догадка помощника, - может, так сказать, сопелюшка правда, где-то притаилась, подлюка, маленькая такая, а Павел Лаврентьевич по-дружески то вам и подсказал. Что бы свадебные фотографии не испортить.
 - За что ты деньги получаешь! – сокрушенно покачал головой Вячеслав Никанорович, - да будь я в силе, никто и пикнуть не посмел бы! Они фотографировались бы с этой соплей, да целовали бы эту соплю, еще и почитали за высшую милость, оказанную им!
  Поучая помощника, губернатор внимательно всматривался в свое отражение в большом зеркале, перед которым ранее наводила марафет невеста.
 - Тем более, что ничего и нет, - кручинясь, в глубокой задумчивости пробормотал он, не обнаружив ничего инородного на своем шикарном костюме, 
  - Может, коллегию на понедельник соберем, - пытался конструктивно соображать Монеткин, -   Павла Лаврентьевича персонально вызовем, да и…
   - И что? – недобро сощурился Вячеслав Никанорович, предчувствуя ляп помощника.
   - Да и… ну… - Монеткин по выражению лица шефа уже догадался, что оплошал, но еще не мог понять, как именно, и неуверенно, спотыкаясь и оговариваясь, сформулировал корявенькое, - и на коллегии разберем его поведение.
  - Чем!? Чем я его разбирать буду!? – почти заорал негодующий губернатор, — это ж прокурор! Он же мне не подчиняется!
   Собеседники задумались, собираясь с мыслями. Свадебное торжество, сулившее лишь положительные эмоции, вдруг обернулось жесткой политической интригой, хорошенько поскоблив которую, можно было обнаружить и тайный заговор, и властный переворот, и иные самые мрачные перспективы. Одно было ясно – необходимо принимать срочные меры, выявлять источник коварной угрозы, выстраивать линию защиты и противостоять внезапной опасности, дамокловым мечом нависшей над головой наивного и доверчивого губернатора в разгар его собственной свадьбы. Тяжелые думы прервала Людочка, взволнованная долгим отсутствием жениха.
  - Вячеслав Никанорович, - стреляя глазками, кокетливо протянула невеста, обнаружив суженого в пустой зале, - ну сколько можно работать! Позже о делах поговорите, позже! Иначе меня сейчас украдут. И куда только милиция смотрит – крадут невесту посреди свадьбы!   
 - Вот именно! - вдруг просиял жених, не обращая внимания на невесту, - куда наше надзорное ведомство смотрит! В области расплодилось ворье, процветает коррупция, криминогенная обстановка ухудшается. Нужно собрать материальчики на прокурора, и подсунуть их кому надо в Москве. Так сказать, организуем контригру. Возглавим крестовый поход против оборотней в погонах, окопавшихся в областной прокуратуре! И пусть посмеют потом отправить в отставку честного губернатора, борца с коррупцией и стражника закона!
   - Стоящего на страже закона, - механически поправил Монеткин.
  - Идиот! – обрушился губернатор на помощника, - стоящий-лежащий, закон-шмон, - какая разница! Главное, быстро нужно действовать, времени у нас нет. Кстати, - Вячеслав Никанорович пристально уставился на Монеткина, - раз ты такой грамотный, прямо завтра, с утра, встретишься с редактором «Губернских новостей», это мой человек, и тисните в первый же номер какую-нибудь компрометацию на прокурора. Это будет, так сказать, предупредительный выстрел, а не одумаются – откроем огонь на поражение!
   - Я лучше прямо сейчас в редакцию поеду, - Монеткин на всякий случай демонстративной лояльностью отводил от себя гнев шефа, - что бы в завтрашний же номер успеть.
    Вячеслав Никанорович слегка кивнул, одобряя служебное рвение помощника, проводил его глазами до выхода, и только после этого обратил внимание на медленно закипающую «розмаринку», молча взял ее под руку и вернулся в зал.
    Остаток свадьбы был скомкан. Новобрачный, хоть и повеселел слегка, но шутки воспринимал плохо, мало пил, почти не ел, всеобщему ликованию не предавался. Гости, на всякий случай подражая его поведению, тоже стали вяло реагировать на разного рода увеселительные мероприятия, доводя до исступления выбивающуюся из сил столичную ведущую. Вскоре жених сказался простуженным, и покинул ресторан с разгневанной законной супругой. За виновниками торжества потихоньку потянулись разочарованные гости, и ближе к полуночи огромный зал модного загородного ресторана оказался почти пуст, лишь за одним столом о чем-то ожесточенно спорили, едва не на кулаках, три представителя элиты, перебравшие дармового коньяка.
    А в это время несчастный Монеткин, кляня судьбу, соплю и прокурора, в соавторстве с редактором «Губернских новостей» выполнял распоряжение шефа. Светлый праздник губернаторской свадьбы обернулся рутинной, нудной писаниной в редакции, отчего Монеткин искренне и глубоко страдал. В сокровенных чаяниях он мечтал стать великим политическим деятелем, как ручеек мечтает стать великой рекой, он грезил о великих свершениях на благо народа, как грезит о небе самолетик в детском парке аттракционов. «Стряпать статейки – разве это мое призвание!» - мучился губернаторский помощник, пока опытный редактор, выслушав задачу, быстро накидывал варианты газетной статьи. Но пребывающий в сквернейшем расположении духа помощник губернатора неизменно браковал эти наброски, справедливое негодование требовало удовлетворения, и Монеткин выместил растущее раздражение, отодвинув от компьютера редактора и самолично откорректировав материал. Вышло жестко, зло и емко, в соответствии с суровой реальностью политической борьбы и наисквернейшим расположением духа Монеткина. После контрольной читки искушенный редактор в деликатных выражениях, призывающих «не рубить с плеча» и «семь раз отмерить, прежде чем отрезать», попытался вразумить молодого человека. Но накопленный гнев вкупе с усталостью – а время уже перевалило глубоко за полночь, и заново переписывать статью не было никакого желания – заставили Монеткина остаться непреклонным, и статья была подписана в печать. 
                xxx 
     Утром следующего дня в кабинете прокурора состоялась традиционная планерка.
    - Ну, конвоиры беззакония, какие будут соображения? – восседающий во главе массивного стола Павел Лаврентьевич отложил завтрашний выпуск «Губернских новостей» с претенциозным заголовком «Нелегальное казино прокурору подчинено» на первой полосе и бросил испепеляющий взгляд на своих заместителей, сидевшими двумя стройными рядами по обе стороны стола. Горечь обиды и печали больно жалили уязвленное самолюбие прокурора, скорбь и непонимание вероломного поступка губернатора прочно обосновались в прокурорском сердце, медленно, но верно нарастала благородная жажда справедливой мести. Подумать только, – значит, еще вчера Вячеслав Никанорович принимал искренние, от всей души, поздравления от чистосердечного Павла Лаврентьевича, уже тая иезуитский план нападения. Что за змея пригрелась в кресле губернатора! В кабинете висела тягостная, гнетущая тишина, даже жужжавшая муха прониклась трагичностью момента и замолчала. 
  - Слушайте, - не дождавшись ответа, вдруг оживился прокурор, - а этот брюхоногий бегемот случайно с катушек не слетел? Нет? Как иначе это объяснить? И Павел Лаврентьевич грохнул кулаком по газетной передовице, надеясь на хоть какую-то реакцию подчиненных. Но таковой, к вящей досаде Павла Лаврентьевича, не поступило.
  - С другой стороны, он сам шнурки завязать не сможет, - вынужден был продолжить монолог Павел Лаврентьевич, - кто-то надоумил его. Тут, вероятно, большая политика замешана.
  - Может, это самодеятельность редакции, - робко подал голос молодой заместитель по фамилии Цапко, - а Вячеслав Никанорович об этом и не знает. Уничижительный дружный смешок коллег был ему ответом.
 - Эх, желторотый, - снизошел старый опытный заместитель, «видавший виды тертый калач», как ласково звал его Павел Лаврентьевич, - в этой газетенке без ведома губернатора даже прогноз погоды не напечатают.
   Дружеское подтрунивание над Цапко немного разрядило грозовую атмосферу, но проблема оставалась нерешенной. Павел Лаврентьевич, как старший по званию и чину взял ответственность за принятия решения на себя: «Похоже, эта ехидна брюхоногая решила меня свалить, - задумчиво проговорил он, сокрушенно, словно не веря в происходящее, покачивая головой, - видать, замену мне нашел. Более сговорчивого». Затем встал, прошелся по просторному кабинету, собираясь с мыслями, и, тяжело вздохнув, пробормотал: «Эх, Слава, Слава».
  - Может, просто направим запрос в редакцию, - подал голос один из заместителей, - проведем проверку, в результате которой изложенные факты не подтвердятся, ну, напечатают опровержение, да и дело с концом? 
  - Хорош тарахтеть! – рубанул прокурор и стукнул кулаком по лежащей на столе газете, - нужно кончать эту беллетристику! Тут обратного хода нет, запасные выходы замурованы. Сам губернатор не осмелился бы, тут из Москвы ветер дует. Спинным мозгом чую, большая политика замешана! В кабинете воцарилась тишина. Оглушенные глубиной проблемы, подчиненные боялись даже вздохнуть. Павел Лаврентьевич, довольный произведенным эффектом, обвел пристальным взглядом каждого из присутствующих, после чего скорбно потупился и трагичным, подрагивающим от волнения голосом вынес решение: «Лучшая оборона – это нападение. Но! (эффектная пауза, указательный палец нацелен на потолок) строго в рамках закона»! И, дабы исключить любое отклонение от намеченного курса, четкими формулировками начал раздавать указания: «Подготовить материалы по ЖКХ, по областной программе переселения из ветхого и аварийного жилья, посмотрите на сельское хозяйство, на операции с земельным фондом и имуществом в целом, займитесь бюджетом, что там можно по нецелевому расходованию пустить, поднимите дела по дорожному строительству…
   - Дороги - это ж федеральный Автодор, - опять встрял молодой Цапко. Павел Лаврентьевич остановился, посмотрел в упор на молодого заместителя, заставив того вжать голову по самые плечи.
  - А молодец, - вдруг похвалил прокурор, - видишь, и от тебя бывает польза, и, обращаясь уже ко всем, бросил – отставить дороги. «Помните, - продолжил он, мерно вышагивая по кабинету, - свалят меня – полетите и вы, борясь за меня, вы боретесь за себя. Наберем материалов для дела на губернатора, покажу его в Москве, и кто ж после этого осмелится отправлять в отставку честного и принципиального прокурора? Кто позволит оставить целую область на растерзание бандитов во власти? Как целый субъект федерации может остаться без главного блюстителя порядка и надзирателя законности?
  - Без надзора за законностью, - неугомонный Цапко в силу молодости иногда поддавался порывам говорить, не успевая подумать, и уже клял себя за несдержанность.
  - Пень лагерный, - взорвался прокурор, - имей ввиду, у выскочек может наступить досрочная гибель в результате преждевременной смерти. Павел Лаврентьевич пожевал губами, успокаиваясь, и продолжил наставлять подчиненных: «Тут главное – время, быстро нужно все делать, некогда сопли распускать, моргнуть не успеете – на нары пересядете». Подчиненные, подавленные неожиданной глубиной и сложностью обрушившихся проблем, угрюмо молчали, переваривая обрушившуюся на них информацию.
 - Ну, винтики-колесики, чего сидим? – вскинулся Павел Лаврентьевич, и для дополнительного эффекта похлопал в ладоши, - если вопросов нет, то закрутились, завертелись! 
     Рабочее совещание было закончено, подгоняемые бодрыми напутствиями шефа, прокурорские начальники гурьбой высыпали из кабинета в приемную. Завидев Павла Лаврентьевича, из мягкого кресла быстро подскочил, даже подпрыгнул, долговязый человек средних лет, прятавшийся давеча за чучелом оленя в преддверии губернаторской свадьбы, и обреченно протянул руку для рукопожатия.
   - А, наш многопрофильный магнат, - театрально развел руками Павел Лаврентьевич, увлекая гостя к себе в кабинет, - и строите, и сеете, и все вам мало! Что ж вы, Виктор Павлович, закон нарушаете? Долговязый начал было протестовать, но прокурор, не обращая внимания на протесты, обернулся в приемную. «Цапко! – перекрывая гул, рявкнул Павел Лаврентьевич, - прояви бдительность, обнаружь в завтрашнем номере «Губернских новостей» религиозный экстремизм, или разжигание межнациональной розни. В общем, сам подумай, что там найти можно». Молодой заместитель недоуменно замер посреди приемной, растерянно морща лоб и вопрошающе взирая на шефа.
  - Ой, дурак! Ну желторотый, - подобострастно захихикал «видавший виды тертый калач», заискивающе глядя на начальника.  Затем, изменившись в лице, перевел взгляд на Цапко, и снисходительно расшифровал молодому коллеге наказ начальника: «Дуй в типографию, арестуй тираж газеты».  Павел Лаврентьевич сокрушенно покачал головой, смерив тщедушную фигурку непонятливого молодого заместителя, и, пропустив вперед «многопрофильного магната», скрылся в недрах своего кабинета.
   - Виктор Павлович, - задушевно начал прокурор, усадив посетителя в мягкое кожаное кресло, - как же это вы, такой опытный бизнесмен, а закон нарушаете?
  - Ох, что я опять нарушил? – опасливо удивился Тяглов, - если только на прошлой неделе припарковался в неположенном месте, так штраф уже оплатил.
 - Мы тут серьезными вещами занимаемся, - посуровел прокурор, - есть сведения, что вы незаконное строительство ведете. Самострой, так сказать, на землях сельхозназначения.
  - Я ж по закону… Вот решение комиссии по развитию сельского хозяйства, вот справка кадастровой комиссии, вот реестр областной, вот архитектура, вот градостроительный комитет, - Виктор Павлович суетливо сыпал из портфельчика на полированную столешницу разные бумажки, - я ж ни копейки из бюджета не получил, и не надо, Бог с вами! Я свои деньги трачу, я кредит привлек…У меня все оформлено, все по закону, мне только губернатор должен еще подписать, и все. И строительства у меня никакого нет – это ж бахча, я арбузы выращивать буду, так сказать, обеспечивать продовольственную безопасность страны. Импортозамещение у меня (Виктор Павлович прикрывался терминами, вошедшими в последнее время в политическую моду, в надежде облегчить свою участь).
  - Ты, Виктор Павлович, - перебил лихорадочную тираду предпринимателя Павел Лаврентьевич, - дурака-то из меня не делай. Вот, черным по белому написано (Павел Лаврентьевич достал из ящика стола какой-то документ, подцепил на кончик носа очки, сфокусировался и начал зачитывать в слух: «Осуществил незаконное строительство дома отдыха на землях сельхозназначения. А? Что скажешь?» - и прокурор грозно глянул на магната поверх очков.
  - Да вагончик строительный поставил, для отдыха рабочих, - почти простонал Виктор Павлович, - переодеться что б было где, перекусить...
  -… Дома отдыха с водными аттракционами, - неумолимо продолжал зачитывать прокурор, не обращая внимания на оправдания «магната».
  - Душ! Душ в вагончике для работяг оборудовали! – у Виктора Павловича оборвалось сердце, он съежился, обмяк, словно снежный сугроб под весенним солнцем.
 - А губернатор у тебя, случайно, взятку за свою подпись не вымогал? – вдруг осенило Павла Лаврентьевича, и он с надеждой глянул на агрария.
  - Нет. Просто ему все время некогда, - прямолинейно, как шпала, не улавливая тренда, тихо ответил тот, держась за сердце.
  - Эх, жаль, - Павел Лаврентьевич поморщился и с досадой хлопнул ладошкой по столу. Он уже успел прикинуть, как можно использовать в сложившейся ситуации этот вопиющий пример губернаторского беспредела, - ну-с, будем действовать строго в рамках закона. У тебя осталось две недели, либо приводи все документы в порядок, либо, извини, пойдешь под суд за незаконное предпринимательство.
   - Да когда же… взмолился было многопрофильный магнат.
  - А через недельку зайди ко мне с отчетом о проделанной работе по исправлению ошибок, - беспрекословно прервал порыв Тяглова Павел Лаврентьевич, и углубился в изучение важных документов, давая понять, что аудиенция окончена.    
   Тем временем молодой заместитель прокурора, выполняя приказ, задумчиво бродил по коридорам типографии в поисках газетного цеха. Директора на месте не оказалось, остальные сотрудники, встречающиеся ему на пути, не оказывали должного участия в важном прокурорском деле, лишь указывая, иногда с помощью ненормативной лексики, направление поисков. «C моим-то образованием, с моей энергией и силами, да пыльной газетенкой заниматься!» - мысленно тосковал Цапко, его амбиции простирались куда дальше занюханной типографии. Это была тоска кухонного ножа, мечтающего освежевать тушу дикого кабана, а вынужденного изо дня в день нарезать лучок и шинковать капустку. Получасовые блуждания привели его, наконец, в газетный цех. Станки, похожие на модернизированную гильотину, аккуратно резали толстые рулоны бумаги, конвейер загружал форматные листы в здоровенные машины, и те с тихим шелестом выплевывали готовые газетные полосы и складировали их ровными стопками. В углу скелетом динозавра высился какой-то уже вымерший вид полиграфического аппарата. Людей не было, а допрашивать станки было бессмысленно. Молодой блюститель закона беспомощно озирался по сторонам, и, на его счастье, обнаружил-таки живую душу – явно подвыпивший тощий старичок, в перепачканном халате выплыл из коридорных лабиринтов, и с интересом уставился на прокурорского работника. Старичок был ветхим и нереальным, Цапко даже в первый момент заподозрил, что ему явился призрак типографии. Но, будучи жестким материалистом, он не поддался мистической версии и напустил на себя важный вид.   
  - Что это? – тыкнул пальцем Цапко в сторону раритета, глядя на невесть откуда взявшегося ветерана печатного производства.
  - Так, стало быть, линотип наш, - любовно оглядывая наборный аппарат, ответил старичок, запустив руку в наборную кассу и играя буквами и строками из типографского сплава, - мы на нем еще партизанские листовки в сорок втором мостырили. 
  - Где тут «Губернские новости» печатают? - сурово пресек сантименты Цапко, раскрывая перед носом ветерана прокурорские «корочки».
  - Так, сталось, тут и печатают, - равнодушно, даже враждебно отреагировал несознательный дед, и звякнул металлическим набором.
 - Старый, что за беспорядок у вас тут, никого нет на рабочих местах, - возмутился заместитель областного прокурора (вершишь тут дела большого политического значения, а работать не с кем), - один ты, пьяный, как апофеоз этого типографского бардака.
 - Чёй-то я – апофеоз? – не понял смысла незнакомого слова обидевшийся дед, - ты не гляди, что я старый. Я ведь могу (в этот момент старикашка зачерпнул пригоршню металлических строк и букв) марзаном аль бабашкой по апофеозу-то и съездить. Цапко внимательно посмотрел в недобрые глаза ветерана, и спинным мозгом почувствовал – да, действительно, этот может. Тот еще фрукт, надо бы позже присмотреться к его персоне. Судорожно убрав удостоверение в нагрудный карман, Цапко поспешил ретироваться. А вскоре, так и не встретив понимания со стороны типографских сотрудников, он вынужден был, провалив задание, вернуться в прокуратуру. А на заднем дворе грузчики, смахивая капельки пота со лба, утрамбовывали связки свежеотпечатанных газет и журналов, включая «Губернские новости», в пикапы и фургоны. «Нелегальное казино прокурору подчинено» уходило в розницу, тая политический взрыв разрушительной силы.
     Докладывая о своем фиаско, Цапко обмирал от страха, ватные ноги то и дело норовили подкоситься, а по модно подстриженным вискам катились капельки пота. Павел Лаврентьевич перенес эту новость тяжело. Вопреки ожиданиям, он не обрушил громы и молнии на голову несчастного Цапко, лишь тихим, смиренным голосом оскорбленной добродетели попросил оставить его одного в кабинете, и поминутно вызывал секретаршу – сначала просил чай, и «что-нибудь к чайку», потом его кроткие просьбы касались коньячка, нарезанного лимончика, наконец, колбаски с сырком и требования донести до всех, что «я двух губернаторов пережил, уж с этим боровом как-нибудь справлюсь», переходящее в «и не таких моржей бросали». Персональный водитель, при деятельном участии стройной секретарши, с трудом усадил в служебный автомобиль порывающегося «прямо сейчас вывести на чистую воду грязные губернаторские делишки» прокурора, и, включив мигалку, рванул к прокурорскому дому, мечтая побыстрее сдать брыкающегося начальника на руки его жене.
    Прокурорша была женщиной основательной, мощной (в дом зайдет – половицы прогнутся), и безгранично уверенной в себе. К ней очень шло ее, несколько устаревшее, имя – Капитолина Парамоновна. Возможно, это была последняя Капитолина Парамоновна на всю Россию. Она обладала зычным голосом, тяжелым ударом с обеих рук и, по меткому выражению Павла Лаврентьевича, фигурой «формы взбитой перины». Пусть не красавица, но, вне всяких сомнений, прокурорша была светской дамой, некоторые даже подозревали в ней живость ума, утонченную натуру и прочие достоинства. Завистники же клеветнически называли ее «отмытой хабалкой», но делали это исключительно за глаза, трусливо и подло, не рискуя вступать в очную дискуссию.
    Добравшись до дома и едва завидев дорогую супругу, Павел Лаврентьевич моментально присмирел, даже загрустил. Капитолина Парамоновна одним взглядом оценила количество промилле в крови у мужа, и, расстроившись от полученного результата, с размаху залепила по мордасам полотенцем. Павел Лаврентьевич стоически принял наказание, не проронив ни слова, лишь зажмурил глаза. Потом была мощная и очень обидная затрещина, после которой Капитолина Парамоновна велела супругу без лишних разговоров ложиться спать. Павел Лаврентьевич немедля повиновался, направляясь в спальню и раздеваясь на ходу, но, проходя мимо жены, словил-таки несильную, скорее уже профилактическую оплеуху и трактовал ее как пожелание спокойной ночи.         
    Утро следующего дня было одно из худших в насыщенной жизни Павла Лаврентьевича. Это проклятущее «Подпольное казино…» устроило перестрелку в голове с вчерашним коньяком, постоянные телефонные трели сверлом стоматолога пронзали мозг.  В любой иной день Павел Лаврентьевич отключил бы мобильник, отлежался бы на даче, сходил бы в животворящую баньку, испил бы целебного пивка, хоть и рискуя сорваться в недельный запой. О, его величество запой! – в начале радостный и невинный, как искренний поцелуй ребенка, в апогее всесильный и божественный, когда сознание проникает в высшие сферы бытия, достигая просветления, и изуверски мучительный, смертельно опасный в финале. Кто ж осмелится потревожить русского человека, коли он в запое! Но сегодня, ввиду вероломства губернатора, пришлось ломать привычный график. Областной прокурор сидел за круглым столом в своей гостиной, в мягком халате, с перевязанной мокрым полотенцем головой, и мучительно решал, чего он хочет больше – арестовать всю редакцию «Губернских новостей», дать в морду губернатору или выпить холодного пива. После тяжких размышлений долг перед службой перевесил все. Испытывающий инквизиторские муки, Павел Лаврентьевич, стонущий и разбитый, дрожащими руками натянул пока незапятнанный синий прокурорский мундир, и, выпив крепкого кофе, собрался в свое ведомство.
  - Паша, отлежись, - заботливо суетилась Капитолина Парамоновна, постепенно распаляясь и переходя на визг, - у тебя же давление! Ты же не выдержишь! К вечеру опять надерешься, как скотина!
  - Цыц, ведьма! – сурово пресек «бабские нюни» осмелевший Павел Лаврентьевич. Облачившись в форменную одежду, он ощущал защиту закона и прописанную там неприкосновенность личности.
  - Это я ведьма?! – Капитолина Парамоновна медленно приближалась к супругу, закатывая рукава, - ах ты, глиста в мундире!
   Высокий, тощий и бледный с похмелья Павел Лаврентьевич и вправду чем-то смахивал на червя, и такое сравнение было очень обидно. Но вступать в спор с превосходящей силами соперницей не было никакого резона, и Павел Лаврентьевич разрядил ситуацию патетикой: «Пойми, милая, я обязан быть в строю», и на глазах прокурора блеснула слезинка. Ему вдруг стало жалко самого себя, и медленно, мучительно преодолевая похмельное головокружение, подрагивающим голосом он добавил, - я приношу себя в жертву на алтарь правосудия и законности! 
  - Циррозу печени ты себя в жертву приносишь, - сбила весь пафос немного остывшая Капитолина Парамоновна. Павел Лаврентьевич воспользовался заминкой и, не вступая в спор, проворно шмыгнул за дверь.
   Меж тем, токсичный номер «Губернских новостей» уже бойко раскупался в газетных киосках и доставлялся подписчикам. Горожане и селяне, округляя глаза, читали о давно всем известном прокурорском бизнесе с нелегальными игровыми залами и казино. Соседи, сослуживцы и просто знакомые бесконечно судачили о статье, рядили вдоль и поперек, делясь собственными выводами и соображениями. Но в целом общественное мнение поляризировалось вокруг двух основных незатейливых посылов - «Проворовался» и «Не поделился», и оба были явно не в пользу Павла Лаврентьевича. Он это хорошо понимал, и, приехав на службу, собрал всех заместителей на срочное совещание.
   - Администрация области начала с нами войну на выживание! А мы проигрываем в информационном пространстве! – высокопарно начал он оперативку, но быстро сорвался на крик, - пропаганда – неотъемлемая часть борьбы, и тут мы уступаем! Наша задача – нанести ответный удар сегодня же, слышите (тут Павел Лаврентьевич сделал глубокомысленную паузу и внимательно оглядел свою рать) – сегодня же (и праведный гнев клокотал в прокурорском горле)! Теперь доложите о собранных материалах.
    Совещание длилось уж более часа. Заместители докладывали о проведенных расследованиях в отношении губернатора, о сформированных делах, но Павлу Лаврентьевичу ничего не нравилось. Его подчиненные проделали качественную системную работу, запустили механизм гарантированного уничтожения противника путем правосудия, и через пару-тройку месяцев результат непременно был бы. Но подлое, внезапное предательство губернатора застало доверчивого прокурора врасплох, не оставив времени на подготовку, а контрудар был необходим сейчас. Прокурорская рать, исчерпав запас заготовленных административных и уголовных мероприятий, притихла, сникла и пригорюнилась.
   - К нам московская комиссия из объединенного народного фронта приезжает, - вдруг процитировал новость Цапко, листая электронные страницы на экране дорогого планшета, - будут проверять новостройки для переселенцев и оценивать инвестиционный климат в области.
   - Вот оно! – победоносно вскричал Павел Лаврентьевич, в возбуждении вскочил и подошел к «видавшему виды тертому калачу». «Зачем ты держишь этого сопляка» - скорчив гримасу, передразнил он старого заместителя, и уже своим голосом добил бедолагу, - устарел ты, в наш цифровой век ты ламповый телевизор, ну или дисковый телефон.
   - Я еще ого-го! – обиженно, но соглашаясь с мнением начальства, развел руками «видавший виды тертый калач».
  - Хотя, - неожиданно сменил тон Павел Лаврентьевич, - когда электричество отключат, дисковый телефон будет работать.
   Потом он радостно потер руки, бодренько бросил: «не отвлекаемся», и распорядился установить адреса построенных на федеральные деньги многоэтажек, куда сегодня, в присутствии комиссии, должны заселиться первые переселенцы из ветхого и аварийного жилья. После этого прокурор по селектору связался с командиром группы физической защиты: «Гриша, поднимай своих орлов. Записывай адрес…».
                ххх
    Параллельно утренней прокурорской планерке состоялось совещание Вячеслава Никаноровича с Монеткиным. Губернатору уже доложили о скандальной газетной статье, и ее радикализм и бескомпромиссность неприятно раздражали хрупкую психику и миролюбивый характер главы области. 
   - У тебя вообще есть чувство меры? – распекал Вячеслав Никанорович в своем кабинете Монеткина, потрясая свежим номером «Губернских новостей», - ну написали бы про дорогие служебные автомобили в прокуратуре, или, на крайний случай, про их отпуска в Турции. Но «Нелегальное казино прокурору подчинено» … Вячеслав Никанорович нервно прошелся взад-вперед по кабинету, снося выпирающим животом стулья. Подспудно он ждал дельного совета от помощника, но тот безмолвствовал, излучая лишь служебное рвение и подобострастие. «Ты хоть представляешь, чем теперь прокурорские ответят?! Еще вчера мне грозила просто отставка и почетная пенсия, теперь же (губернатор швырнул ненавистную газету в лицо помощнику) того гляди, судебное разбирательство после отставки светит» - окончательно сгустил краски раздраженный молчанием помощника губернатор. В тягостной тишине Вячеслав Никанорович тоскливо, словно прощаясь, обвел взглядом свой уютный, роскошный кабинет. Защемило сердце, и очень некстати заурчало в животе. 
  - Вячеслав Никанорович, - страдал Монеткин, - я ж только ваше поручение выполнял. Да обойдется все.
  - Идиот! – привычно гаркнул губернатор, - значит, так: я поехал со столичной комиссией новостройки принимать, еще нужно где-то найти и показать федералам успешный пример частного предпринимательства. А ты сиди тут, и думай. Вернусь – доложишь, что нам теперь с прокурором делать.
   - Не «нам», а «вам», - мелькнуло в голове у Монеткина, смекнувшего, что пора задуматься о собственном будущем, но вслух он самозабвенно выпалил откровенно подхалимское «будет исполнено!» Губернатор боязливо окинул взором фигуру помощника, переоценивая собственное кадровое решение, но, решив, «что есть, с тем и работаем», махнул рукой: «Комиссию после инспекции в «Загородный» отвезу, так ты метнись туда, проследи, чтобы все было по высшему разряду! Напоить, накормить и окультурить (последнее означало обязательное наличие в ресторане «живой» музыки с какой-нибудь певичкой)!» Натягивая на ходу пиджак, Вячеслав Никанорович вышел в приемную. Ему навстречу метнулся долговязый Тяглов.
   - Ну, вот тебя только мне сейчас не хватало, - поморщился губернатор, - комиссия у меня, из Москвы, запишись у Марины на завтра (стройная секретарша, уловив ключевые слова, вышла из спящего режима, активизировалась, автоматически открыла на своем компьютере график шефа, и начала водить карандашиком по монитору).
   - Вячеслав Никанорович, - взмолился Тяглов, - вы же мне сами назначили… А на меня уже дело грозятся завести.
  - Виктор Павлович, - вдруг перебил его осененный губернатор, - ты же у нас этот, ну (губернатор описал рукой в воздухе овал), предприниматель?
  - Ну вроде того, - неуверенно, пытаясь сообразить, чем может грозить неожиданный вопрос собеседника, ответил Тяглов.
  - Успешный? – нахраписто наседал губернатор, - ты там что-то строишь, или сеешь? Виктор Павлович напряженно молчал, пытаясь интуитивно понять, что сулит ему такой допрос губернатора, но интуиция его подводила.
   - Поедешь со мной, - повелительно бросил губернатор, не дождавшись реакции предпринимателя, - я твой успешный бизнес покажу московской комиссии.
  - Я.. Я не умею. Зачем я там? – у Виктора Павловича при словосочетании «московская комиссия» инстинктивно подкосились ноги, - что я там делать буду?
   - Просто стой, - Вячеслав Никанорович уже начинал раздражаться непонятливости собеседника, - и излучай благодарность местным властям.
                ХХХ
   - Федька, это еще что за напасть? – крестьянки оторвались от работы, выпрямились, приставили ладонь козырьком ко лбу и всматривались в даль. По проселочной дороге, знакомой лишь с гусеницами тракторов и широкопрофильными протекторами «КАМАЗов», медленно, поднимая клубы пыли, змеился длинный кортеж представительских автомобилей.
  - Комиссия какая-то столичная, - недовольно процедил Федька-бригадир, - Тяглов звонил, предупреждал.
  - Из Москвы! – сочувственно охнули бабы, - бедолаги, в такую даль в машине трястись!
 - Они ж подневольные люди, - напустил на себя важный вид Федька, - им машины по статусу положены, иначе никак нельзя.
   Крыши «Мерседесов» федеральных инспекторов были утыканы, как ежи иглами, разными антенками. На черных «Ленд Круизерах» губернаторской свиты очень эффектно смотрелись красно-синие «мигалки». Достигнув кромки пашни, машины остановились, из них степенно выбрались высокие государственные мужи и, глубокомысленно оглядывая угодья, провели короткое, но насыщенное совещание по вопросам агропромышленной политики. Высококвалифицированные специалисты коснулись финансового аспекта, дружно выразив возмущение банками, кредитующих селян под «грабительские проценты», прошлись по необоснованно завышенным ценам на минеральные удобрения и горюче-смазочные материалы. Досталось и федеральным ритейлерам, неохотно закупающих продукцию отечественного агропрома. Оканчивая летучку, все заключили, что проблем еще «поле непаханое», и, предвкушая банкет, направились к машинам.
  - Кстати, о поле, - неожиданно, к вящему неудовольствию остальных, вернул в деловое русло разговор невысокий лысый очкарик, депутат Государственной Думы от «Единой России» и глубокий знаток села, - кто тут пашет, где кормилец?
   - Так вот же, - засуетился Вячеслав Никанорович, подталкивая вперед засмущавшегося Тяглова, - наша сельскохозяйственная гордость. С нуля, так сказать, поднял производство, ну и мы помогаем, чем можем. Одобрили его проект на областной комиссии по привлечению инвестиций, включили в программу поддержки малого и среднего предпринимательства…
   - А что вы выращиваете и какой прогноз на урожай? – не унимался очкарик.
  - Ну так, - запнулся Вячеслав Никанорович, его память не могла удержать столь мелкие детали, но он быстро нашелся, - да что все я говорю. Вот, Виктор Павлович Тяглов, сам и расскажет.
  - Арбузы, - непоправимо жахнул, словно ножом гильотины, непонятливый Тяглов, вызвав недоуменную паузу, - это бахча, арбузы мы вырастить хотим. В повисшей напряженной тишине из салона ближайшего «Мерседеса» отчетливо доносилась популярная песня «Мама, я сошла с ума», в так музыке постанывал схватившийся за сердце губернатор.
  - Что он там выращивает? – хриплым шепотом, склонившись к самому уху, ошарашено уточнил Вячеслав Никанорович у пользовавшегося особым доверием вице-губернатора по аграрной политике. Вице-губернатор счел за благо в сложившейся ситуации не отвечать до прояснения всех обстоятельств, и впал в ступор, многозначительно вперившись в даль остекленевшими глазами. Лысый депутат угрожающе блеснул линзами очков, в тягостном ожидании пояснений переводя взгляд с Тяглова на губернатора, на свою свиту и все более раздражаясь. Вячеслав Никанорович, будучи человеком с развитым воображением, легко нарисовал себе гневный доклад московской комиссии за нецелевое разбазаривание земельного фонда области, последующие оргвыводы, отставка, суд, и, где-нибудь за полярным кругом бесславный финал обустроенной, казалось бы, жизни в виде колонии-поселения без права переписки, и даже, может быть, с конфискацией имущества. Бессовестный водитель «Мерседеса», сидя в салоне и энергично качая головой в такт музыке, прибавил громкости, и после «Мама, я  сошла с ума» над среднерусской бахчей понеслось:
Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,                Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.                По хрустящему морозу поспешим на край земли                И среди сугробов дымных затеряемся в дали.
    Крепкий морозец пробежал по спине Вячеслава Никаноровича и чувство опасности остренько укололо в позвонок, он сглотнул скопившуюся слюну и понял, что нужно спасать ситуацию.
  - Мы тут эксперимент проводим, - панибратски подмигивая очкарику, захихикал губернатор, потом пошевелил пальцами-сосисками в воздухе, и добавил спасительное, - импортозамещать пробуем. Политически грамотное слово возымело нужный эффект, очкарик смягчился, даже снизошел до подобия улыбки.
  - А почему именно арбузы? – тем не менее продолжал жалить депутат, - почему не киви или не ананасы?
 - Так вот, сам владелец сейчас и расскажет, - нервно хихикнул губернатор, почти силком выталкивая вперед Тяглова, успев шепнуть последнему на ухо, - что ж ты молчишь, падла? Из-за тебя ведь страдаем…
   Виктор Павлович стоял, окруженный со всех сторон всемогущими областными и федеральными чиновниками, словно загнанный зверь. Слова застревали в горле, мысли путались, он краснел от смущения. Сбивчиво и сумбурно он объяснял, что ананасам и киви требуется для вызревания более жаркий и влажный климат, а арбузам нужна солнечная энергия, и ее более чем достаточно в наших широтах, и вполне можно, по расчетным данным, собирать по осени неплохой урожай этих больших ягод, тщательно ухаживая за ними в течении весны и лета. Вот даже в Якутске в прошлом году один талантливый кореец уже вырастил хороший урожай арбузов. Члены комиссии молча слушали Тяглова, на их лицах читались недоумение, насмешка и раздражение одновременно. 
   - А для переселенцев из аварийного жилья вы вигвамы построили? - усаживаясь в «Мерседес» с водителем-меломаном, ядовито бросил лысый депутат Вячеславу Никаноровичу, - или, может быть, тростниковые хижины? Было ясно, что, хотя формально конфуз разрешился, но горький осадок недоверия остался, и это не предвещало областной власти ничего хорошего.
 - Сейчас сами все увидите, - нервно захихикал губернатор, одновременно показывая жирный кулак бестактному Тяглову, намеревающемуся поинтересоваться, не получится ли прямо сейчас заполучить вожделенную губернаторскую подпись в разрешительных документах. Через минуту длинная процессия уже пылила проселком в сторону города.
  - Видимо, опять не сейчас, - озадаченно пробормотал одинокий Виктор Павлович, в глубокой задумчивости почесывая затылок.
 - Палыч, плюнь ты на эту подпись! – выдвинул незатейливый, но радикальный тезис подошедший Федька-бригадир.
 - Без этой подписи мы тут ничего не вырастим, – у Тяглова не выходила из головы беседа с прокурором, - мне эта подпись до зарезу нужна!
 -Ты что-то путаешь, начальник! Вот техника нужна, соляра нужна, зарплата нужна, - загибал перепачканные пальцы Федька, - а подпись мне не нужна. Что я, удобрять ею буду? Виктор Павлович грустно усмехнулся, натянул кепку Федьке на нос, уселся в свой УАЗ «Патриот» и помчался догонять кортеж.
                ххх
   Полицейская «Лада» лихо пронеслась по улице с ревущей сиреной и включенными проблесковыми маячками, распугивая водителей, прохожих и стаи птиц и взвизгнула тормозами возле уже готовой, но еще не заселенной и обнесенной временным забором новостройки. За ней, тяжело пыхтя, припарковался автобус с бойцами физической защиты прокуратуры. Многоэтажка поблескивала недавновставленными окнами, в воздухе витал густой аромат свежей штукатурки, краски, олифы и некоторых деталей одежды строителей, развешанных для просушки на натянутой возле бытовки веревке. Бойцы, в полной экипировке, высыпали из автобуса и дисциплинировано построились в две шеренги.  Невысокий, пузатый Григорий Петрович, на правах начальника, вышагивал перед подчиненными и ставил задачу: «Поступила оперативная информация, что наркодилеры используют данный объект (Григорий Петрович небрежно указал пальцем в сторону новостройки) в качестве места для хранения крупной партии наркотиков. Закладки могут быть в сантехнике, в частности, в унитазах, и под ваннами. Ваша задача – обнаружить и изъять наркотики. Возьмите у работяг кувалды, ломы, пройдите все этажи. Вопросы есть? Приступить к выполнению задания». Дюжие молодцы подхватили инструменты и стройными шеренгами вошли в подъезды новостройки, а Григорий Петрович присел покурить. Звон бьющейся сантехники и грохот рушащихся стен чарующей музыкой ласкал его слух. Его орлы, выполняя приказ, самозабвенно крушили нежные, белые раковины, еще не пользованные унитазы, вскрывали полы и выкорчевывали ванны. Через час уставшие бойцы, виновато потупившись и вытирая потные лица, вернули молотки, ломы и кувалды строителям, и, так и не найдя наркотиков, сгрудились вокруг автобуса в ожидании дальнейших приказаний. Григорий Петрович недоуменно оглядел своих, не подводивших прежде подчиненных, и набрал номер Павла Лаврентьевича, справедливо ожидая прокурорского нагоняя. Однако Павел Лаврентьевич был неожиданно любезен и приветлив, о спрятанных партиях наркотиков не вспоминал, поинтересовался лишь, точно ли «разнесли в хлам этот курятник?»
  - С землей сравняли, помножили на ноль! – радостно выпалил Григорий Петрович, счастливо избежавший нагоняя, - всю сантехнику заново нужно устанавливать, стены штукатурить, тянуть проводку! 
   У Павла Лаврентьевича задергалась на секунду хозяйственная жилка, сожалея об уничтоженном имуществе, но осознание суровой необходимости быстро успокоило несознательную жилку. «Труби отбой, бойцов на базу» - бросил он в трубку.
    Взмыленные блюстители порядка расселись в автобусе, Григорий Петрович царственно, с чувством выполненного долга, опустился на переднее кресло и легким кивком головы велел водителю трогать. Машина сопровождения взревела сиреной, властно и требовательно извещая встречный люд, что едут служители закона, и заняла свое место перед автобусом. Одновременно с улицы в узкий проезд на стройплощадку начал втягиваться, как змея в нору, длинный губернаторский кортеж с федеральными инспекторами, возвращающихся с полевого совещания. Ширина проезда не позволяла разъехаться. Водители в каждой колонне не привыкли отступать, головные машины уперлись бампер в бампер, и на некоторое время все замерли. Столкновение исполнительной ветви власти с судебной казалось неизбежно, однако «прокурорские» быстро осознали, что «губернаторские» превосходят их и качественно, и количественно, присутствие «Мерседесов» с московскими номерами так же нельзя было сбрасывать со счетов. Григорий Петрович, недовольно наблюдая за происходящим через лобовое стекло автобуса, виртуозно выругался, склоняя по матери «этого жирного борова» и «понаехавших столичных дрыщей», шустро вышел из автобуса, радушно улыбнулся губернаторскому джипу и, имитируя регулировщика, начал интенсивно размахивать руками, заставляя сдать назад водителя автобуса и полицейской «Лады» и пропустить встречную процессию.
   - Доброго здоровьичка, Вячеслав Никанорович, - приторно улыбаясь, кинулся к губернатору Григорий Петрович, когда пассажиры, откашливаясь от строительной пыли, начали высыпать из комфортных салонов шикарных авто. Начальник прокурорской службы физической защиты предпочел бы избежать встречи, но выезд со стройплощадки был один, и деваться Григорию Петровичу было некуда.
   - Ты чего здесь? – недовольно прохрипел в ответ губернатор, одновременно следя глазами за федералами и набирая какой-то номер на дисплее мобильного телефона.
   - Да так, - неопределенно махнул рукой Григорий Петрович, - оперативную информацию отрабатывали. Московские и губернаторские машины уже припарковались перед новостройкой, выезд был свободен, и Григорий Петрович, не испытывая потребности в дальнейшей дискуссии, почтительно попрощался: «рад бы пообщаться, да дела не ждут», проворно шмыгнул в нутро автобуса, шикнул на водителя, требуя выключить сирену, и, не дожидаясь «дпсников» сопровождения, автобус с бойцами рванул прочь. Вячеслав Никанорович провожал недобрым, подозрительным взглядом отъезжающий автобус. Его искушенное в административной борьбе сердце предчувствовало подвох, а изощренный ум подсказывал, что после «Нелегального казино…» от прокурорских можно ожидать чего угодно.
    И грянул гром. Когда высокая инспекция, в дорогих костюмах, белоснежных сорочках и в явно выбивающихся из логического ряда ярко-оранжевых касках вошла в первую квартиру, и с изумлением уставилась на раскуроченную ванну, мгновенно вспотевший вице-губернатор по строительству и ЖКХ заплетающимся языком еще объяснил это недоразумением, но когда черепки вместо раковин, унитазов и ванн обнаруживались в последующих квартирах с ужасающим постоянством, федералы буквально взорвались потоком брани и угроз самого неприятного свойства. Больше всех неистовал очкастый «глубокий знаток села». Опуская дефекты сантехники, он сыпал строительными терминами, колупал указательным пальцем с добротным маникюром стены и перекрытия, обнаруживая некачественный цемент, пенял на отсутствие во дворе детской площадки, находил изъяны в схеме электропроводки и теплоизоляции и аттестовал себя как глубокий знаток не только агропромышленного комплекса, но и строительной индустрии.
   - Вячеслав Никанорович, - наконец, сухо, поджав тонкие ниточки-губки, обратился к посеревшему и слившемуся с бетонной стеной губернатору очкарик, - я думаю, вам и самим ясно, каким будет мой доклад об потраченных вами федеральных средствах, выделенных на улучшение жилищных условий жителей вашей области. Очки блеснули праведным негодованием, губернатор схватился за сердце. Он вдруг отчетливо понял, что между ним и очкариком даже не трещинка пробежала, а гигантский разлом, на одной стороне которого карьерный успех, деньги, солнце, море, знойные красавицы в микро-бикини или просто молодая жена с утренним кофе да холодное пиво после еженедельной баньки, а на другой – темень, хоть глаз коли, окутывающая старого и больного, покинутого всеми одинокого, бедного и несчастного Вячеслава Никаноровича.   
  - Не ожидал я от вас такого, - многозначительно, глядя прямо в глаза Вячеславу Никаноровичу, протянул очкарик, и, понизив до угрожающей степени голос, добил беднягу - нецелевой растратой попахивает… 
 - Не надо нецелевой растраты, - еле выговорил непослушными, побелевшими губами в конец уничтоженный губернатор, и хотел добавить «ну пожалуйста», но мужественно собрался, и уже обоснованно аргументировал, - у меня выборы в следующем году…
 - Вы до конца этой каденции можете не дотянуть, - прилюдно, унизительно-громко почти выкрикнул очкарик, и, резко крутанувшись на каблучках своих лакированных туфелек, демонстративно прошествовал к своей машине, попутно жестами собирая свою рать. Такого афронта Вячеслав Никанорович никак не ожидал. Тщательно выстроенное шикарное здание губернаторского величия безжалостно рушилось. «Сразу в Москву поедут, - безошибочно определил наблюдающий всю сцену невесть откуда взявшийся Монеткин, - истеричка очкастая в ресторан никого не пустит.
 - Чего это он имел в виду? – настороженно спросил Вячеслав Никанорович у стоящего рядом вице-губернатора по аграрной политике. Последний пребывал в неплохом расположении духа, так как «сельскохозяйственная» часть проверки, худо-бедно, но закончилась, и он уже предвкушал банкет. Неожиданный вопрос начальника застал вице-губернатора врасплох, особенно смущала эта туманная и неведомая «каденция». Поэтому он поначалу вознамерился ретироваться, но мощная длань губернатора клешней сжимала его руку чуть повыше локтя, исключая такое развитие событий. Тогда он счел за благо прибегнуть к проверенному методу – впасть в ступор, многозначительно глядя в даль, но на стройплощадке с далью были проблемы, да и отеческий подзатыльник от губернатора вынуждали его отвергнуть и этот вариант.
 - Какой конец, какой-такой каденции мне нужно тянуть? – уже изрядно нервничающий Вячеслав Никанорович припер к свежеоштукатуренной стенке подчиненного. Вице-губернатор сделал еще одну отчаянную попытку выкрутиться – он решил «спросить» у Яндекса, что же это за проклятущая «каденция», вытащив левой рукой сигарету и долго прикуривая, параллельно правой незаметно достав смартфон и лихорадочно набирая в поисковой строке запрос, но чертов поисковик выдавал только какую-то муть про музыкальные построения.
 -Ну?! – рявкнул губернатор с самым решительным видом, стимулируя и подбадривая подчиненного, для верности слегка встряхнув его. 
 - Каденция - это у них там в Москве теперь такая коннотация этой дефиниции, - глубокомысленно вздохнув, изрек вице-губернатор по аграрной политике, - нас пока не касается. Вячеслав Никанорович посмотрел на него с нескрываемой ненавистью, эта шарада была ему не по зубам.    
    Уже рассерженные федеральные инспекторы расселись по своим машинам и, минуя ресторан, укатили в Москву, уже запыхавшийся вице-губернатор по строительству в бешенстве отбросил здоровенный дрын, с которым он гонялся за директором компании-подрядчика, уже солнце, доселе яркое, позолотило красноватыми закатными лучами поле строительного боя, а Вячеслав Никанорович все стоял, не в силах осознать весь чудовищный масштаб нанесенного судьбой удара. Или не судьбой? – но монотонный, заунывный, поминальный звон в голове никак не давал сосредоточиться. Ему что-то эмоционально, активно и иногда неприлично жестикулируя, говорили выстроенные в шеренги счастливые новоселы, которым должны были в присутствии высоких государственных мужей торжественно вручить ключи от новых квартир, строители зачем-то демонстрировали разбитые черепки унитаза, надрывался сотовый телефон, а он просто стоял, широко расставив тумбовидные ноги и глядя в пространство. Лишь проклятущая «каденция» одиноко грохотала и перекатывалась в его пустой голове, словно косточка в детской погремушке.
   - Вячеслав Никанорович! Вячеслав Никанорович! – чуткий Монеткин теребил шефа за рукав пиджака. Губернатор вздрогнул, тяжело вздохнул, точно вынырнул, осоловевшим взглядом обвел окружающих. Он явно приходил в себя, и первым вернувшимся инстинктом был голод.
  - Столы в ресторане уже накрыты, - за годы службы Монеткин научился угадывать желания начальника, - можем перекусить, не пропадать же добру. А то ведь все одно, растащат…
  - Можно, - сглотнул непроизвольно выделившуюся слюну губернатор, и растерянно тыкнул мобильным телефоном в сторону счастливых новоселов, чрезвычайно встревоженных заминкой и голосящих по этому поводу на все лады, - а этих куда?
  - Граждане! Такой сложный момент, опять же, международные санкции, вы должны понимать! – героически взвалил на себя тяжелую миссию Монеткин, - расходитесь, а позже мы вас обязательно вызовем! Генетическая память счастливых новоселов безошибочно перевела начальственное «мы вас позже вызовем» как «следующего раза может и не быть», и толпа взвыла. Вячеслав Никанорович к этому моменту уже удобно устроился на заднем сидении «Ленд Круизера», испуганный Монеткин поспешно юркнул на переднее. «Ну жили в своих халупах столько лет, еще немного поживете» – проворчал он, поторапливая водителя. И губернаторский кортеж, рассекая вопящую толпу счастливых новоселов, покинул злосчастную новостройку.
    - Ну вот и все, - сокрушенно покачивая головой, пробормотал обмякший, совершенно уничтоженный Вячеслав Никанорович, едва отъехав от стройплощадки, - мосты сожжены, унитазы разбиты.
   - Это катастрофа! – стенал Монеткин, ерзая от возбуждения на кожаном сиденье, - едем сейчас же к Павлу Лаврентьевичу, может, еще не поздно все исправить?
  - Продал Паша меня, - тихонько постукиваясь головой в тонированное стекло джипа, бесцветно возразил Вячеслав Никанорович, - продал федералам. Я это еще с той свадебной сопли понял.
    Вопреки обыкновению, никаких дельных мыслей в голову Монеткину не приходило, - и то сказать, не каждый день случаются такие катаклизмы! Губернатор вовсе находился в каком-то пограничном состоянии, и всю дальнейшую дорогу скорбная тишина единолично властвовала в салоне джипа, лишь изредка нарушаемая горестными вздохами Вячеслава Никаноровича да короткими, но емкими эпитетами, которыми награждал губернаторский водитель участников дорожного движения.   
    Традиционный банкет в загородном ресторане для московской комиссии дурманил запахами еще за версту. Аромат горячих и холодных закусок кружил голову и непроизвольно вызывал рефлекс слюновыделения. Едва войдя в пустой зал этого шикарного гастрономического храма и наметанным взглядом окинув чинные ряды накрытых столов, губернатор со звериным рыком голодного человека ринулся в неравный бой с жареной индейкой – у индейки не было ни единого шанса. Гибкий Монеткин устроился напротив шефа, и в ожидании начала разговора «по существу» вяло ковырялся в салатике «Мимоза». Растерянные музыканты недоуменно взирали со сцены - им нужно было отрабатывать обещанный гонорар, но профессиональная гордость претила виртуозам опускаться до концерта перед пустыми тарелками и незанятыми креслами. Некоторое время в ресторане висела непривычная здесь тишина, нарушаемая лишь хрустом костей индейки под натиском губернаторских челюстей да печальным позвякиванием вилкой о фарфор тарелки Монеткиным.
   Спустя минут десять Вячеслав Никанорович притупил острое чувство голода и, с рюмкой коньяка в руке откинулся на спинку кресла для передышки. Его помощник поспешил воспользоваться паузой.
  - Нам нужно срочно помириться с Павлом Лаврентьевичем, - возбужденно затараторил Монеткин, - потом уж совместными усилиями как-нибудь отобьемся от Москвы.
  - Подлец твой Павел Лаврентьевич! – по-медвежьи взревел «разморозившийся» Вячеслав Никанорович, умудряясь неистово топать, не вставая с кресла. «Убийца! Он же убил, зарезал, утопил меня!» - губернатор выпустил из темницы административного протокола на волю свои чувства, периодически подавляя вопли то бутербродиком с икоркой, то копченой сёмужкой, а когда душевная боль становилось совсем уж нестерпимой, то и коньячком, приготовленным для столичных гостей. Музыканты, волнующиеся о перспективах предстоящего расчета за выступление, уже смирились с мыслью о шоу в пустом зале, но как-то не решались перебивать высокое начальство, и густой, мощный, негодующий губернаторский рык всецело властвовал в роскошной зале загородного ресторана.
   Ну Паша, ну друг старинный! – бушевал Вячеслав Никанорович, и, помотав головой, не в силах выразить весь свой гнев, ловко опрокинул рюмочку коньяка, крякнул и бухнул кулачищем по столу, - в порошок сотру, (еще рюмочка), по этапу отправлю (ловко поддел вилочкой ломтик сыра с голубой плесенью), уничтожу, по миру пущу! Еще будешь у меня прощения вымаливать, в ножках у меня валяться будешь (рюмочка), землю жрать будешь (весьма кстати надкусил ножку копченого перепела в брусничном соусе). 
  - Надо перехватить инициативу, - Монеткин понимал, что молчать в эту трудную минуту он не имеет права, - нужно что-то необычное реализовать у нас, из ряда вон выходящее, чего у других нет.  Мы должны показать Москве, какое прогрессивное, деятельное и незаменимое руководство в области!
  - Что ж это? – скосив глаза, бросил короткий взгляд на помощника Вячеслав Никифорович. И, резко сменив тон, едва не всхлипнув, жалостливо добавил, - может, всероссийский съезд тружеников села забабахать? Или учителей каких-нибудь…
 - Нет, этим не проймешь, - Монеткин отхлебнул красного полусладкого, - нужно новое, дерзкое, современное, на грани провокации, что б по телевидению показали, что б наверняка до Москвы дошло.
  - Гей-парад! – без ложных комплексов вдруг рубанул Вячеслав Никанорович, - давай проведем гей-парад? Точно все каналы покажут!
  - Что вы! – испуганно замахал руками едва не поперхнувшийся Монеткин, - сейчас наоборот, лучше разогнать его!
 - Что ж мне, сначала организовать его, и сразу разогнать? – губернатор поднял от тарелок на Монеткина уже немного хмельной взгляд, - и где мне взять этих… ну… участников парада? Ты, случайно, не того… (губернатор покрутил пальцами в воздухе), ну, не специалист?
  - Стоп! – запаниковал Монеткин, смутно опасаясь, что обсуждаемая абстрактная доктрина спасения губернатора может самым неожиданным и крайне неприятным образом обернуться конкретными издержками для него лично, - нужна другая идея.
  - Что-то мне твоя каденция не нравится, - перебил помощника заплетающимся языком Вячеслав Никанорович, которому не давало покоя это загадочное слово, - много мнишь о себе. Потом сыто икнув, хотел откинуться на спинку кресла, но как-то ссутулился, сгорбился, руки безвольно повисли, почти касаясь пола, глаза потухли, и выглядел он больным и беспомощным. Бесформенная, желеобразная масса в кресле никак не напоминала деятельного и энергичного губернатора. Монеткин никогда не видел шефа в таком состоянии, и происходящие с губернатором метаморфозы пугали его: «Еще двинет кони, жирный хряк, вот будет фокус» - беспокоился помощник, участливо вглядываясь в одутловатое лицо начальника.
   Вячеславу Никаноровичу было плохо. Отчетливая тенденция к эскалации насилия пугала его, открытые боевые действия с неизвестным финалом безжалостно трепали губернаторские нервы, истощая запас душевного и физического здоровья. Он не был кровожадным убийцей, не обладал инстинктом киллера. Напротив, будучи большим человеколюбом, горько сожалел, что оказался втянут в эту безумную игру со все повышающимися ставками, грозящую настоящей катастрофой для всех участников. Ведь как здорово было раньше без этой большой политики! Все спорные вопросы решались в мирной, дружеской атмосфере, в бане, за столом переговоров, уставленном высокими запотевшими стаканами с янтарным пивом.
 -Эх, - горестно вздохнул Вячеслав Никанорович, - не я эту войну начал, но я ее закончу. В сложившейся ситуации даже консервация конфликта казалась ему приемлемой. Коньяк, ностальгия по прошлым временам и врожденный гуманизм заставили его взять телефонную трубку, и найти в справочнике номер прокурора. Губернатор надеялся объясниться с последним, прояснить возникшие недоразумения, наказать виновных и выработать рациональное решение, позволяющее вернуть течение мирной жизни в прежнее русло. В это время возмущенный администратор ресторана гневным шепотом доходчиво объяснил музыкантам, куда именно они могут засунуть барабанные палочки и свою дальнейшую карьеру, если сейчас же не заиграют, и последние, после короткого совещания, затянули:
                А на войне, как на войне
                Патроны, водка, махорка в цене
                А на войне нелегкий труд
                Сам стреляй, а то убьют
  Вячеслав Никанорович отложил телефон, слушал с явным удовольствием, прикрыв глаза и ритмично, в такт песни покачивал головой. После слов «сам стреляй, а то убьют» он бросил пылающий взгляд на Монеткина и назидательно покачал указательным пальцем. Музыканты тем временем добрались до зажигательного припева:
                Огонь батарея, огонь батальон
                Огонь батарея, огонь батальон
                Огонь батарея, огонь огонь огонь агония…
  Губернатор пришел в совершенное возбуждение, явно преобразился, от былой хандры не осталось и следа, он раскраснелся, его маленькие глазки, зажатые между пухлыми щечками и нависающими надбровными дугами, вдруг округлились, он вскочил, гордо поднял голову, и, приняв позу горниста, уверенно, размашисто хлопнул очередную рюмашку коньячка.
 - Ты понял? – снизошел он до помощника, - на войне, как на войне. Сам стреляй, а то убьют!
 - Ага, хорошая песня, - неуверенно пробормотал Монеткин. Он знал, что обычно никакой музыкой шефа не проймешь, и пока не мог расшифровать такой реакции, поэтому поспешил перевести беседу в деловое русло, - что с Павлом Лаврентьевичем делать-то будем?
  Баста! – грубо прервал Вячеслав Никанорович помощника и с размаха вогнал нож в розовый бок запеченного молочного поросенка, фаршированного гречневой кашей с грибами, - валить нужно эту прокурорскую крысу.
  - Как это? – Монеткин побледнел, нежнейший хамон застрял у него в горле, - совсем?!
  - Идиот! – привычно грохнул кулаком по столу Вячеслав Никанорович, - нужно срочно выявить вопиющий пример прокурорского беспредела, и вскрыть этот гнойник, выросший на здоровом теле нашего общества. Только беспредел должен быть броский, циничный, что б наповал бил, что б наверняка!   
  - И что это? – Монеткин прожевал хамон и потянулся за рулетиком из баклажана, фаршированного мягким сыром.
  - Ты же мой советник, - уже начал раздражаться губернатор, — вот ты мне и посоветуй. Только учти, времени в обрез, счет на дни пошел, а то и на часы. Завтра в восемь утра – совещание. Жду предложений.
    Вячеслав Никанорович запил свою эмоциональную тираду очередной рюмкой коньяка, встал, изрядно качнулся, но, мобилизовав всю волю, справился с управлением собственного тела и покинул банкетный зал, направившись к машине, где водитель уже услужливо распахнул заднюю дверцу. Одинокий Монеткин остался за столом и задумчиво жевал лист салата. Он понимал, что между губернатором и прокурором началась настоящая война, и пленных брать не будут. Более того, пока перевес был на стороне силовиков. И Монеткин напряженно думал, не пора ли «делать ноги», не наступил ли тот едва уловимый момент, уйти после которого уже будет подлым предательством, а до которого – добродетельной принципиальностью. При неблагоприятном стечении обстоятельств клеймо помощника проворовавшегося губернатора поставит крест на всей дальнейшей карьере, и было бы логично прямо сейчас признать поражение и примкнуть к лагерю победителей исключительно в целях исправления ошибок побежденного. Чутье опытного администратора подсказывало, что дни губернатора сочтены, но и фигура Павла Лаврентьевича тоже не внушала уверенности. Да и мало ли как еще дело повернется, а высунешься раньше времени, так можно и вовсе у разбитого корыта остаться. Фальстарта Монеткин допустить не мог, но его изворотливый ум никак не мог сгенерировать рациональное решение. Он тяжело вздохнул, медленно, смакуя, выпил рюмку французского коньяка, и, невольно подражая шефу, стукнул кулаком по столу: «Мерзавцы! До чего область довели!». 
                ххх
    Цапко ко мне! – рявкнул Павел Лаврентьевич в селектор, обращаясь к секретарше, едва за высокой дубовой дверью его кабинета скрылась кряжистая фигура начальника отдела физической защиты прокуратуры.  «Ай, Гришуня, ай молодец!» - внутренне ликовал Павел Лаврентьевич, потирая вспотевшие от возбуждения руки. На рабочем столе перед ним лежала папка с длинным казенным названием: «Материалы прокурорской проверки целевого расходования финансовых средств, поступивших в область из федерального фонда реформирования ЖКХ и переселения из ветхого и аварийного жилья». Павел Лаврентьевич любовно погладил папку, и задумчиво забарабанил пальцами по красному дереву столешницы. Взгрустнулось. «Эх, Славка, кто бы мог подумать! – мысленно ужаснулся он, - видать, и вправду говорят, деньги портят». В глубине прокурорской души вдруг задребезжала сентиментальная жилка, предательская память выхватила где-то в запасниках сознания и поместила в центр внимания эпизоды совместных лихих проектов, некоторых удачных, некоторых – не совсем, но все они зиждились на непоколебимой взаимовыгодной дружбе меж двумя ветвями областной власти. Одно время была и третья ветвь – спикер областного парламента был вхож в их тесный кружок, но со временем выяснилось, что это вовсе не ветвь никакая, а так, сучок засохший, и далее самая искренняя дружба со стороны Павла Лаврентьевича распространялась лишь на Вячеслава Никаноровича, тем более что была она, к полному восторгу Павла Лаврентьевича, взаимной. Областной прокурор был в смятении. Стандартная, изученная вдоль и поперек схема «мотив-преступление- наказание» - никак не ложилась на происходящее, захотелось протянуть руку к телефону, набрать привычный номер, поговорить начистоту, выявить и наказать виновных в недоразумении да в знак примирения отправиться вместе в баньку. Павел Лаврентьевич даже причмокнул, представив, как он, обернутый в белоснежную простынь, выходит распаренным докрасна из парилки, подсаживается к другу за стол, сдувает с запотевшей кружки янтарного, холодного пива белую шапку пены и …
  - Вызывали? – самым грубым образом прервал сантименты Цапко.
 - Все время ты в противофазу попадаешь! – поморщился Павел Лаврентьевич. Затем встал, заложил руки за спину и, погруженный в раздумья, прошелся по кабинету. Рушилась столь тщательно выстроенная комфортная система взаимопонимания и доверия между областными начальниками. Летело в тартарары все – налаженный и устоявшийся быт, надежно погребенное неоднозначное прошлое, стабильное настоящее и сытое будущее. Он страдал, душа его трепетала, сердце взывало о прощении. Еще не утраченная надежда на счастливое разрешение конфликта билась, как голубка в силках. Но разум, холодный и трезвый, неумолимо напоминал о суровой реальности – маховик войны раскручен. Где-то в недрах высоких федеральных кабинетов недосягаемые палачи уже точат топор, жертва неизбежно будет принесена, и от его расторопности и профессионализма зависит, чья именно голова покатится с плахи – его или губернаторская. Да и «Нелегальное казино прокурору подчинено» так просто не забудется. Павел Лаврентьевич тяжко вздохнул и передернул плечами, прогоняя непозволительную, а, учитывая обстоятельства, даже преступную слабость. Служебный долг взял верх над чувствами.
  - Возьми папку с материалами на столе, и заведи уголовное дело, - скорбно глядя в окно, перебарывая себя, дал указание помощнику Павел Лаврентьевич, - сформируй рабочую группу, послезавтра поедем в Москву, в генпрокуратуру, будем докладывать по материалам дела.
                ххх
   Монеткин вошел в губернаторский кабинет ровно в восемь утра. Несмотря на ранний час, в кабинете уже было не протолкнутся, чиновный люд уже трудился в поте лица. Былинные вице-губернаторы, не отнимая мобильных телефонов от уха, давали ценные советы подчиненным, начальники департаментов перемежались с главами отделов, стройная секретарша грациозно лавировала с кружкой горячего кофе для шефа между какими-то полицейскими в полной экипировке, телевизионщиками с зачехленными штативами, телекамерами, софитами и катушками проводов, фотографами и прочими профессионалами своего дела. Они все одновременно о чем-то говорили, отчего гвалт в кабинете стоял неимоверный. Над всем этим бедламом царственно, даже немного надменно реял Вячеслав Никанорович. Столкнувшись со смертельной опасностью, он предельно мобилизовался, даже визуально похудел, и командовал своей армией, словно римский император. 
  - Миша, поставишь одну съемочную группу на улице, вторую – внутри, - раздавал приказы губернатор, - фотографы, все отключили вспышку, они будут портить кадры при телесъемке. Саша, запомни, штурмовой отряд идет только после телевизионщиков.
  - Ты посмотри, прямо орел, откуда что берется! – удивилась Людмила, с недавних пор губернаторша, зашедшая в кабинет, и, перекрывая шум в кабинете, басовито крикнула, - Вячеслав Никанорович, ты зачем меня в такую рань сюда привез?
  - Розмаринка, - губернатор приобнял супругу, опустил тональность голоса до интимного, с легкой хрипотцой баритона и заговорщицки, по-молодецки подмигнул, - у меня к тебе просьба очень деликатного свойства.
   - …осветители и на автобусе доедут, ничего не с ними не случится, - чуткое ухо губернатора выловило из царящего в кабинете гомона обрывок фразы. Вячеслав Никанорович мгновенно отреагировал: «дам я им машину, а то будут час ехать на этой скотовозке по нашим буеракам, всю операцию сорвут». После чего обернулся к жене, вновь напустил на себя таинственный вид и, увлекая последнюю за собой, проворковал: «поговорим в комнате отдыха, там тихо и никто не помешает».
   В комфортной комнате отдыха, оснащенной диванами, креслами, душевой кабиной и холодильником, действительно не было слышно никакого внешнего шума.
   - Ну, про эту прокурорскую мерзоту ты все знаешь, - начал Вячеслав Никанорович, усадив свою благоверную в мягкое кожаное кресло, а сам принялся расхаживать, заложив руки за спину, по уютной комнате отдыха, - спасать нужно область от этого живодера, ну и нас спасать нужно тоже. Мы тут… (причмокнул губами, подбирая выражение) подготовили кое-какие контрмеры, и ты должна нам в этом помочь.
  - Вячеслав Никанорович! – в дверь просунулась голова начальника муниципальной полиции, - объектом операции будет ваша дача?! Или куда мне бойцов направлять?
  - Минутку! – рявкнул губернатор. Голова поспешно исчезла.
  - Видишь ли, розмаринка, - вновь войдя в нежный образ, после короткой паузы возобновил диалог Вячеслав Никанорович, - у нас есть сведения, что этот негодяй, эта гнида в прокурорской форме, потворствует не только подпольным игорным заведениям, но и содержит бордель.
  - Павел Лаврентьевич?! – изумилась Людочка, - Слава, а ты не перегибаешь палку? 
 - Да, да, розмаринка, вот такие люди еще умудряются просачиваться в высшие сферы областной власти. И мы решительно настроены пресечь эти уродливые пережитки лихих девяностых. Полиция уже готова, через час начнется штурм. Все это дело снимут лучшие операторы областного канала, покажем здесь, покажем в Москве. Накажем, пресечем. Вот только времени у нас нет, не успеваем мы точный адрес его борделя установить. Но нельзя же потворствовать такой гнусности, что скажет общественность!
  Смачно хрустнул карандаш, который от волнения крутил в руках Вячеслав Никанорович.
  - Слава, ты меня пугаешь, - заволновалась супруга, - от меня-то ты что хочешь?
 - Я и говорю, - облизнул пересохшие губы Вячеслав Никанорович, - мы тут подумали, наверно, чтобы время не тратить, лучше всего у нас на даче операцию провести – там бассейн, джакузи, да и твоя спальня в розовых тонах очень подойдет. Ты пойми, главное – положить конец циничному прокурорскому бизнесу, построенному на слезах несчастных обманутых девушек, и обществу совершенно не важно, где и как мы это сделаем - у нас на даче, или где-то еще.   
 - У меня на даче ты устроишь публичный дом?!! – тонко взвизгнула «розмаринка», и Вячеслав Никанорович с тоской понял, что план провалился, - а от меня ты что хочешь, чтобы я для достоверности телевизионной картинки обслужила под камеры клиента?  Вячеслав Никанорович вознамерился развить заранее заготовленные аргументы, касающиеся морального аспекта, здоровой среды и достойного воспитания подрастающего поколения, но, к вящему негодованию, его вновь сбили с рабочего ритма. 
  - Вячеслав Никанорович, к вам Тяглов, - в дверном проеме неожиданно возникла секретарша. Из-за ее спины, приязненно улыбаясь по все лицо, выглядывал Виктор Павлович, приветственно размахивал руками, и выкрикивал: «Вы мне назначали!».
 - Да пошел ты к чертовой матери! – взорвался губернатор, - видишь, у меня срочные дела! Зайди завтра!
 - Работать не дают! – досадливо сморщился Вячеслав Никанорович, подошел к двери и закрыл ее на ключ, пару секунд собирался с мыслями, и, устав от деликатности и туманных экивоков, рубанул, решив «пан или пропал»: Розмаринка, ты должна сыграть роль бандерши. Ну, распорядителя этого бедлама. Выпалив это, Вячеслав Никанорович зажмурился, ожидая как минимум оплеухи, как максимум – грандиозного скандала. 
  - Ну раз надо для дела, - как-то неожиданно жеманно протянула супруга, - только, дорогой, ну зачем же у нас на даче! Намусорят, затопчут ковры. Гораздо эффектнее будет, если этот грязный притон обнаружится где-то в общественном месте, или даже в школе!
  - То есть, - осторожно приоткрыл правый глаз ошарашенный Вячеслав Никанорович, - ты согласна?!
  — Вот именно, в школе, - не обращая внимания на супруга, увлеченно развивала идею Людочка, и еще для верности торговлю наркотиками там обнаружить нужно! А я тогда одену чулочки в крупную сетку, и коротенькое платьице. Да, и длинное меховое боа, непременно нужно боа! Я оберну его вокруг шеи.
   Эта шальная идея самым странным образом глянулась Людочке, она страшилась отведенной ей роли, но и одновременно страстно ее желала, ее манил эпатаж, как манит и притягивает запретный плод. В какой-то момент Людочка с волнением подумала, что, чем черт не шутит, можно будет и сцену с обслуживанием клиента воплотить. Но тут же рассердилась сама на себя за эту мысль, сорвав зло на супруга: «Ну что стоишь столбом! – взорвалась она, - договаривайся срочно с каким-нибудь директором школы, отменяйте занятия, и начинаем операцию!».
  - Золотая ты моя! – лепетал одуревший от счастья Вячеслав Никанорович, - бордель и наркопритон в школе! Да мы этого хлыща в лампасах размажем, уничтожим, сотрем с лица нашей области! Тучный губернатор от избытка чувств чуть не пустился в пляс, но, осознавая историчность момента, все же взял себя в руки, и уже, размышляя вслух, деловито добавил: «как раз, среди старшеклассниц можно будет трех-четырех девиц подобрать на роль девушек с пониженной социальной ответственностью».   
    Все организационные вопросы решались оперативно, в «ручном режиме», и вскоре вся губернаторская рать выдвинулась на точку. Ночные заморозки оставили в наследство утру подмороженные лужи и хмурое настроение. Слабое осеннее солнце изо всех сил разгоняло ночной мрак, с трудом пробиваясь сквозь низкие и тяжелые осенние тучи. Холодный, злой и колючий ветерок срывал последние желтые листья с берез и тополей, стройными рядами окружавшими обычную городскую школу. Ученики, недоуменно натягивая на ходу куртки, вываливались густой, пестрой и шумной толпой из школьных дверей и разбредались по окрестности. Ошалевшая от обилия начальства директриса пыталась выяснить у главы муниципальной полиции, когда можно будет возобновить занятия. 
   - Я же говорю, - вяло отмахивался от нее высокий полицейский чин, - поступил анонимный звонок, что школа заминирована, как только кинологи проверят – сразу снимем оцепление.
  На школьном стадионе в хаотичном порядке припарковалось множество машин – новенькие джипы губернаторского кортежа, видавшие виды разномастные автомобили тележурналистов и прессы, огромные, неуклюжие, но крепкие и прочные полицейские УРАЛы с личным составом, верткие экипажи ДПС и прочее, прочее. Деятельный и целеустремленный Вячеслав Никанорович лично командовал своей армией – расставлял по позициям съемочные группы телевизионщиков и штурмовые отряды полиции, тщательно, словно для снайперов, выбирал места с наилучшим обзором для фотографов, обследовал все школьные помещения в поисках наиболее подходящего под бордель и наркопритон. Кипучая энергия губернатора невольно передавалась всем остальным, и вскоре, в очищенном от школяров здании среднего учебного заведения было все готово к акту мести. Окинув контрольным взглядом пейзаж, Вячеслав Никанорович, поеживаясь на осеннем ветру, забрался в теплый салон новенького джипа, где ждала своего выхода уже переодетая сообразно своим представлением о внешнем облике бандерши Людочка.
    - Ну, с Богом! - положив руку на коленку супруги, вздохнул заметно волнующийся Вячеслав Никанорович, и вдруг встрепенулся, - надо было батюшку пригласить, что б освятил операцию, ведь великое дело для людей делаем, область спасаем!
   - Слава, не вибрируй! – «розмаринка» перекинула через шею боа, и, смущенно улыбаясь, элегантно выбралась из чрева большого джипа. Супруг поспешил за ней, но в силу его комплекции на выкарабкивание у него ушло значительно больше времени, и когда он справился со своей задачей, Людочка уже шла к месту своей дислокации, плавно покачивая пышными бедрами и исподволь стреляя по сторонам густо накрашенными глазками. Вячеслав Никанорович проводил ее благоговейным взглядом, пока фигура супруги не скрылась за школьными дверями.
   - Разрешите начинать? – приблизился к губернатору глава муниципальной полиции. Губернатор же от нетерпения и волнения всхрапывал и притопывал левой ногой, напоминая бьющего копытом коня, глядел на удаляющуюся розмаринку и никак не реагировал на обращенный к нему вопрос. 
  - Вячеслав Никанорович! –  с удивлением глядя на гарцующего, как молодой мустанг, губернатора, проникновенно повторил вопрос высокий полицейский муж, - разрешите начинать?
  - Секундочку! – Вячеслав Никанорович немного успокоился и, взяв рупор, еще раз дотошно проверил исходные позиции: Журналюги готовы? ОМОН? Фотографы? Получив утвердительные ответы и уже вновь усаживаясь в мягкое кожаное кресло теплого и просторного салона джипа, коротко, но властно бросил главному полицейскому – начинайте! Из совершенных динамиков акустической системы джипа отчего-то зазвучали нежные скрипки «Сарабанды» Генделя, и Вячеслав Никанорович сквозь прозрачное лобовое стекло увидел вспыхнувшие софиты телеоператоров, а в момент мощного и уверенного вступления ударных инструментов грозные штурмовые отряды сорвались с места и в мгновение ока вынесли школьную дверь и пару окон. Во время лирического проигрыша из разбитых окон школы повалил черный дым, туда помчались фотокорреспонденты и съемочные бригады, потянулись тягостные секунды томительного неведения, но вскоре грянул пробирающий до мурашек, жизнеутверждающий, могучий и величественный финал «Сарабанды», и Вячеслав Никанорович увидел, как из осиротевшего дверного проема с визгом разбегаются полуголые старшеклассницы, очень натурально изображающие жриц любви, а омоновцы сквозь дым и чад ведут его якобы задержанную супругу в эффектном меховом боа на шее. Стайка журналистов вилась вокруг задержанной бандерши, пытаясь у нее взять на ходу экспресс-интервью. Все шло по плану.
  - Что это за дрянь у тебя играет? – поморщился немного расслабившийся Вячеслав Никанорович у водителя.
  - Не знаю, - сам удивился тот, - вы, видимо, когда садились, животом настройки радио сбили. Обычно у меня тут шансон играет. Сейчас исправлю. И водитель потянулся к встроенному цифровому плееру. Вячеслава Никаноровича в этот поворотный момент его судьбы эти мелочи не интересовали, в нетерпении он выскочил из машины, и, невзирая на холодный ветер, внимательно, даже придирчиво следил за финалом операции.
 - Чему могут научиться наши в дети в такой школе? – патетически надрывался тележурналист, глядя в камеру, - ведь нравственность не может ужиться под одной крышей с проституцией, а физкультура с наркоманией. Потрясает безграничный цинизм преступников, их уверенность в безнаказанности, и совершенно очевидно, что все это (жест рукой в сторону школы) не могло быть организовано без ведома властей. Как же мы все деградировали, допустив такое (полуобморочно закатил глаза)! Но мы обнажим пороки общества (крупный план на пробегающей полуголой старшекласснице) и разворошим гадюшник (камера «проплывает» по центральной улице города и постепенно, как бы невзначай, фокусируется на вывеске «Прокуратура» на красивом доме). Нас, журналистов, не заставишь молчать, мы, четвертая власть, не дадим ввергнуть нашу область в пучину аморальности и беззакония (в кадре гордо реет российский триколор на флагштоке, укрепленном на крыше ухоженной резиденцией губернатора).
  Вдруг журналист заметил, что с ним поравнялась группа захвата, которая вела задержанную «бандершу» в автозак. Опытный корреспондент мгновенно сориентировался: «Кто организовал публичный дом в школе?»  - оставаясь в прямом эфире, кинулся он с безапелляционным вопросом к «подозреваемой».
   - Я достоверно не знаю, я отвечала за деньги, - безупречно отвечала вошедшая в роль Людочка, но судя по тому, что выручку ежедневно забирал один прокурорский сотрудник, тут не обошлось без самых высших чинов нашей прокуратуры.
  - А кто поставлял наркотики в школу? – пылали благородным негодованием налетевшие прочие независимые журналисты.
  - Я думаю, все эти вопросы уместнее задать областному прокурору, - не тушевалась Людочка, - иначе нас бы закрыли через пять минут после начала работы.
  - Как директор школы допустил такое на своей территории, - напор заготовленных вопросов не ослабевал, - директриса была в доле? Этот вопрос был не по сценарию, и Людочка внутренне чертыхнулась, кляня расхлябанных и недисциплинированных работников пера и микрофона, но и тут быстро сориентировалась, сказала, что без адвоката ничего говорить не будет, и, ласково подталкиваемая заботливыми омоновцами, скрылась в недрах полицейского «ПАЗика».
                ххх
   Утро следующего дня выдалось замечательным. Солнышко, словно извиняясь за вчерашнюю и завтрашнюю промозглую хмарь, заливало город хоть и не жарким, но ярким светом. На развесистой липе под окном нахальные воробьи устроили звонкую и задорную перепалку с голубями. Цапко аккуратно выложил на тарелку со сковороды яичницу с беконом, налил стакан апельсинового сока и, то ли от предстоящей поездки в Москву, то ли просто от хорошей погоды будучи в приподнятом настроении, прошелся по своей просторной кухне и остановился у окна. Большая ворона, принимающая солнечные ванны на ветвях липы, дружественно каркнула, Цапко набрал воздуха в легкие, и с чувством, отбивая ритм ладонью по подоконнику, пропел:
                Край заброшенный, край покинутый,
                Окаянная тишина.
                Как дождями, слезами вымытый,
                Край судьбы моей - Колыма.
    Телефонный звонок прервал вокал. Звонила Маргарита, или, как она сама представлялась, Марго, подруга настолько давняя, что явно назрела необходимость решать – переходит ли она в категорию невесты, или в категорию «бывшей». Поговорив с ней о каких-то пустяках, Цапко включил большой плазменный экран и уселся завтракать. На областном канале шли утренние новости. Сюжет о незаконных мусорных свалках сменил репортаж о разбитых дорогах, потом началась короткая трансляция с открытия суперсовременного дворца спорта, ведущий, захлебываясь от восторга, живописал безграничные возможности, открывающиеся перед жителями города с введением в эксплуатацию этой «фабрики здоровья». Цапко наслаждался обильным завтраком, нерастраченной молодостью и карьерными перспективами.
  - А теперь возвращаемся к главной новости дня, - отчеканила симпатичная дикторша, - в Ленинском районе нашего города правоохранительные органы ликвидировали наркопритон и публичный дом, в организации которых подозревается лично генеральный прокурор нашей области. С безграничным цинизмом преступники прикрывались детьми – это логово разврата находилось в действующей школе. Роль директора школы еще предстоит установить следствию. Далее начался большой беспристрастный материал, невинные школяры бодро шли в школу, а мужественный голос за кадром задушевным баритоном рассказывал об ужасах, творящихся в этом здании, и, конечно, приводил неопровержимые факты, свидетельствующие о причастности к этому наглому и безнравственному, глубоко аморальному делу всей областной прокуратуры вообще и Павла Лаврентьевича в частности. Цапко застыл, с его губы безвольно свешивался недоеденный жирный бекончик. Мозг словно отключился, не в силах вынести увиденное, неперевариваемый информационный комок застыл в голове, и он механически следил глазами за показанным во всех деталях штурмом школы, арестом бандерши, в ступоре слушал ее короткие ответы на вопросы журналистов. Шокирующий, невозможный ни при каких обстоятельствах сюжет подходил к концу. В концовке показали заплаканных детей, а мужественный закадровый голос предлагал зрителям самим решать, верить или нет показанному и если верить, то что именно нужно сделать с областным прокурором после содеянного им злодеяния. Молодой помощник прокурора никак не мог сбросить оцепенение. Он был в смятении. В монолитной, слепой уверенности о неуязвимости шефа появились трещины. Проверенная, надежная, четкая парадигма власти вдруг неуправляемо зигзанула из сытого комфорта прокурорской неуязвимости в какую-то неясную туманность, сквозь которую пугающе проступали контуры пенитенциарной системы. «Видимо, с боссом дело решенное, - неимоверным усилием воли заставил себя рассуждать Цапко, - не пришло ли время прозреть и в последний момент разоблачить негодяя, запятнавшего честь мундира? А ну как выстрел будет преждевременным»? Мозг закипал, голова раскалывалась. Еще большая жирная ворона раскаркалась под самым окном, клича беду. От былого настроения не осталось и следа. К счастью, телефон разразился длинной трелью, выводя своего владельца из сомнамбулического состояния. «Чертова Марго, навязчивая зараза, - мысленно выругался Цапко, - вот только тебя сейчас не хватает». Но, увидев, что звонок со службы, изменился в лице и быстро взял трубку.
  - Пулей к шефу! – прошипела трубка.
  - Есть! – осекшимся голосом ответил Цапко и метнулся одеваться, решив после додумать о своей проблеме. Потом, не дожидаясь лифта, бегом по лестнице спустился в подземный паркинг и запрыгнул в свой «Ягуар». Через секунду мощный мотор взревел, и, взвизгнув от прокрутки колес, машина рванула с места.
   Подчиняясь служебному долгу, Цапко мужественно преодолевал множество препятствий – это просто невероятно, сколько в нашем городе идиотов за рулем, и все они сконцентрировались в одном месте! А сколько этих светофоров понатыкали, и, похоже, горят они только красным. И вот еще, бессмертные пешеходы – переходят к трамваю прямо по проезжей части, перед самым капотом! Но молодой помощник прокурора в служебном рвении гнал свой «Ягуар», не взирая на опасности, сходу проскакивая светофоры, объезжая «идиотов за рулем» иногда по встречной полосе, иногда – по тротуару. Где-то на полпути Цапко досадливо сморщился, и попенял себе за забывчивость – есть же мигалка! Не теряя ни секунды, не останавливаясь, он открыл окно и шмякнул на блестящую крышу автомобиля переносную мигалку. Дальнейший путь был более комфортный, попутные и встречные машины шарахались от «Ягуара», уступая ему дорогу, и через десять минут Цапко уже входил в кабинет Павла Лаврентьевича.
   Все боссы правосудия был в сборе – заместители прокурора, начальники отделов, главы специальных служб и прочие сидели чинными рядами вдоль длинного стола. Возглавлял ареопаг осунувшийся, с налившимися дряблыми мешками под глазами Павел Лаврентьевич. Неестественный, какой-то фиолетовый цвет его лица выдавал выпавшую на его долю душевную драму, и самым неожиданным образом гармонировал с синим служебным мундиром. Кожаное анатомическое кресло, точно подогнанное под фигуру Павла Лаврентьевича, плотно обнимало и поддерживало дряблое тело прокурора, словно эллинг строящийся корабль.
    - Все видели эту похабщину в новостях? – дребезжащим голосом открыл совещание Павел Лаврентьевич, и, получив подтверждение, безапелляционно заключил, - это конец. В могильной тишине раздался легкий металлический щелчок – главный прокурор вставил обойму в наградной пистолет, и задумчиво почесал себе висок стволом. Потом положил оружие на стол перед собой.
 - Ну, кто первый? – кротко спросил Павел Лаврентьевич и внимательным взглядом обвел подчиненных. Никто не смел даже вздохнуть. Воздух остекленел. Время остановилось. Цапко застыл в дверях, не в силах сдвинуться с места. 
 - Раз героев нет, тогда я начну, - тихо, бесцветным голосом проговорил прокурор. «Ну не тяни уже, старый пень!» мысленно взмолился Цапко. Не выдержав напряжения, молодой помощник непроизвольно попятился, нащупывая рукой дверь, но тут же спиной ощутил дружеское плечо входившего «видавшего виды тертого калача». Путь к отступлению был отрезан, но пройти к своему месту он не мог, никакая сила в мире не могла сейчас оторвать его от двери. Расширившимися от ужаса глазами, не дыша, он, как и все прочие, со страхом следил за пистолетом в руках шефа. 
   Павел Лаврентьевич еще с минуту собирался с мыслями, потом закончил чистить свой наградной «ТТ», вытащил обойму, подошел к сейфу и бережно положил туда начищенный до блеска пистолет. Все выдохнули с облегчением, Цапко усилием воли «отклеился» от дверного косяка и пошел на непослушных ногах к своему месту, при этом его узкие брюки, скроенные по последней моде, не могли скрыть крупной, отчетливой дрожи в коленях.      
  - Ну что, - Павел Лаврентьевич обвел тяжелым взглядом свою гвардию, - телевизор сегодня смотрели? Разнежились, как тюлени! Жиром заплыли! Нюх потеряли!
  - Как этот носорог посмел?! Откуда ветер дует? – у всех присутствующих отлегло от сердца, и вопросы посыпались, как из рога изобилия.
 - Из Москвы скорее всего надуло, - сановито отвечал Павел Лаврентьевич, - это вам не мигрантов по подворотням гонять, тут большая политика! 
  - Точно! Ясное дело! Верно! Однозначно! – на все лады загомонили прокурорские чины.
 - Бери выше! – степенно заметил «видавший виды тертый калач», и погрозил в воздух указательным пальцем, - это спецпрограмма американского госдепартамента по расшатыванию ситуации у нас в стране.
  - Ну, это ты перегнул, - хохотнул повеселевший после убранного в сейф пистолета Цапко.
  - Молокосос! – «тертый калач» презрительно смерил взглядом молодого помощника и развернулся лицом к начальнику, -вот в прошлом месяце одного зампрокурора, - не в нашем федеральном округе, - посадили, да еще и с конфискацией! Конечно, волнения начались, еле успокоили людей. Кому это из своих нужно? Ясно как день, извне нашу стабильность подрывают!
  - А нам с вами для того государство зарплаты и платит, - многозначительно вступил Павел Лаврентьевич, - что бы пресекать на корню любые поползновения врага! Прямо завтра и начну пресекать, - в Москву еду, генпрокурору буду докладывать. Если губернатор уже не контролирует обстановку в области, то кто как не мы должны возглавить крестовый поход против супостатов! Через этот кабинет проходит последняя линия защиты, и мы не подведем! Умрем, но область отстоим!  – впал в патетику прокурор, но почувствовав, что перегнул, и его высокопарная тирада производила уже скорее комичное, чем возвышенное впечатление, тут же, сбавив пафос, добавил, - Вот только материалов маловато, одной нецелевой растраты из фонда ЖКХ маловато будет. В идеале хорошо бы как-то накалить социальную ситуацию на вверенной губернатору территории.
  - Может, по низким пенсиям поработать? – раздалось из глубины стола.
 - Да кого этим удивишь! – отмахнулся опытный Павел Лаврентьевич.
  - По культуре можно пройтись, по медицине, по обращению с бытовыми отходами, - начали рьяно накидывать темы присутствующие, - там везде много чего интересного накопать можно.
 - Времени, времени нет! – нетерпеливо перебил Павел Лаврентьевич, - мне завтра уже пресекать нужно! Вон, с этим обалдуем – последовал легкий кивок в сторону Цапко – после обеда в Москву еду.
  - Кстати о зарплате. Деньги бюджетникам областное казначейство через близкий к губернатору Облбизнесбанк перечисляет, - польщенный упоминанием собственной персоны, решил выдвинуть свое предложение Цапко, - так можно заподозрить банк в финансировании терроризма, или выводе капитала за рубеж, провести обыски, чего-нибудь изъять…
 - Не тяни, окаянный! – взорвался Павел Лаврентьевич, - на кой черт мне сейчас этот ералаш нужен?
- Ну как же, - заторопился Цапко, - пока все эти оперативные мероприятия будут производить, банк работать не будет, платежи проводить, стало быть, не смогут, а сегодня зарплату бюджетникам должны выплачивать.
 - Ну ты и жучара! – восхитился Павел Лаврентьевич. Он начал понимать замысел Цапко, и даже радостно потер руки, - а уже завтра с утречка можно будет организовать стихийный митинг обнищавших, социально незащищенных слоев населения возле областной администрации. Губернатор оставил без зарплат учителей, врачей, госслужащих – это ж то, что нужно!
  - Ты, - Павел Лаврентьевич указал на проверенного «тертого калача» - обеспечишь явку на митинг протеста, ты, привычно распоряжался прокурор – отвечаешь за наглядную агитацию. Побольше там лозунгов лично против губернатора сделайте. Ты организуешь освещение в прессе, материалы оперативной съемки потом приобщим к делу.  А ты быстренько передашь материалы по делу в следственный комитет, ну и в ФСБ. Павел Лаврентьевич еще долго раздавал указания, умело структурируя всю операцию, превращая эфемерную идею во вполне осязаемую реальность. Общий надзор и координация были поручены автору концепции, молодому Цапко. Наконец, насыщенное и плодотворное совещание подошло к концу.
 - Все свободны! За работу! – устало распрямился Павел Лаврентьевич, и, перекрикивая грохот отодвигающихся стульев, устало бросил начальнику отряда физической защиты прокуратуры, - Гриша, останься. Немедленно отправляй бойцов в Облбизнесбанк.
 - Павел Лаврентьевич, - развел руками начальник отряда, - мои парни еще после новостройки не отдохнули, несколько человек плечи вывихнули от этих чертовых кувалд! Давай хоть на завтра договоримся.
 - Григорий, - подозрительно сощурился Павел Лаврентьевич, - ты что, на стабильность покушаешься?! Записывай адрес банка!
  Через какой-нибудь час великолепно экипированные бойцы физической защиты прокуратуры слаженно и профессионально вынесли бронированную дверь Облбизнесбанка, обесточили здание, в мгновение ока отключили все телефоны, с корнем выдернули опто-волоконный кабель интернета, «СВИФТа», «Блумберга», «Рейтера» и черт его знает чего еще (следствие разберется), построили всех клерков лицом к стене, руки за спину, ноги на ширине плеч. Выверенные, будто по линейке, две идеально ровные шеренги автоматчиков в касках и бронежилетах выстроились возле дверей и скрупулезно выполняли приказ Григория «всех впускать, никого не выпускать». Перепуганному управляющему молча вручили ордер на обыск, выписанный в прокуратуре, и приехавшие на отдельной «Газели» специалисты принялись составлять опись изъятых вещественных доказательств.
                ххх
    На следующий день Вячеслав Никанорович опоздал на службу. Прошедшую накануне блестящую операцию решили отметить, да засиделись за полночь. Проходя мимо стройной секретарше, губернатор велел вызвать Цапко и сделать кофе, и царственно проплыл в свой кабинет. Тут он плюхнулся в белое кожаное кресло, включил плазму, вставил диск и погрузился в наслаждение от просмотра записанного телесюжета про ликвидированные наркопритон и бордель в школе. Досмотрев репортаж до конца, он довольно причмокивал, ехидно хихикал, прихлопывал пухлыми ладошами, перематывал пленку к началу, снова запускал сюжет и блаженствовал, словно футбольный болельщик, упивающийся бесконечными повторами решающего гола своей команды. В особо эмоциональные моменты он победно вскидывал руки, и по его тучному телу, заключенному в добротную итальянскую «тройку», пробегали жировые волны.
  - Вячеслав Никанорович, - раздался в селектор бесцеремонный голос секретарши, - к вам Монеткин, и Тяглов в приемной ожидает, вы ему назначали.
  «Вечно этот Монеткин не вовремя!» - с раздражением подумал Вячеслав Никанорович, хотя десять минут назад сам его вызвал. Но разбираться сейчас с вопросами Тяглова еще больше не хотелось, поэтому он, не желая вставать, перегнулся всем своим массивным корпусом через ручки кресла, отчего последнее жалобно заскрипело, дотянулся до селектора и отрывисто рыкнул: «Монеткина». 
   Возбужденный молодой помощник ворвался в кабинет, бурно жестикулируя и порываясь завести разговор, но Вячеслав Никанорович, еще не спустившийся с седьмого неба, благодушным жестом пригласил Монеткина сесть рядом и вкусить плоды победы, еще раз просмотрев запись телевизионного репортажа, и уж если так хочется, то можно и с коньячком.
  - На следующей недельке в Москву со мной поедешь, - одарил подчиненного благой вестью губернатор. Не в силах сдержать переполнявших его эмоций и довольный качественным телесюжетом и собственной щедростью по отношению к помощнику, он молодцевато вскочил и прошелся чистым фертом по кабинету, приговаривая: «В Москву, в Москву! Встретимся кой с кем в администрации президента, в генсовете «Единой России», покажем во всей красе прокурорские подвиги!».
 - Вячеслав Никанорович! – взволнованно начал было Монеткин.
 - После, после! – сморщился губернатор, - не порть триумф! Все, судьба этого прокурорского интригана в моих руках!
  От избытка чувств Вячеслав Никанорович несколько раз грохнул кулачищами себя по груди, как Тарзан, и по-тарзаньи же издал победный клич. От таких упражнений устал, сопя плюхнулся в кресло и взял в руки пульт дистанционного управления от видеоплеера, блаженно закатив глаза и запуская в который раз полюбившийся сюжет, - симфония! Чистая симфония!
 - В окно посмотрите! – наконец, улучив момент, выстрелил фразой Монеткин.
    Вячеслав Никанорович напрягся. Чутье и интуиция, не подводившие его прежде, тревожно сигнализировали о неприятностях. Кряхтя, он выбрался из глубокого кресла, и опасливо, подозрительно поглядывая на помощника, подошел к окну. Увиденное впечатляло – вся площадь перед областной администрацией была забита людьми. Они кричали, потрясали сжатыми кулаками, размахивали лозунгами. Время от времени особо горластые скандировали непотребные речевки, касающиеся, в основном, персонально губернатора и обидные неимоверно. 
 - Это что? – медленно, не веря своим глазам, перевел взгляд на помощника оторопевший губернатор.
 - Изволите прочитать их транспаранты? – уже смекнувший, что это финальный акт в затянувшейся драме, Монеткин завуалировано издевался над пока еще шефом.
 - Изволю, - не понял издевки изрядно испугавшийся Вячеслав Никанорович, - читай.
 - Сию минуту, - Монеткин приблизился к окну, и начал громко, с выражением декламировать, - «Губернатора – в отставку», «Отдайте наши зарплаты», «Власть-слазь» и прочие подобные требования, сколь административно-безграмотные, столь и хамски-обидные.
 - Хватит, хватит! – корежило губернатора. В полной растерянности, словно в забытьи, он сделал несколько неуверенных шагов, словно ковшом экскаватора зачерпнул ладонями из оказавшегося кстати большого аквариума воды и жадно выпил, оставшимися капельками смочил раскаленный лоб и пульсирующие виски.
 - Тут вот еще: «Губернатора на нары», «Твой дом – тюрьма», «Мы и губернатор – как рабы и плантатор», - плеснул эмоций на раскаленные нервы шефа безжалостный Монеткин.
- Ох, друг, худо мне! - Вячеслав Никанорович схватился за сердце и безвольно осел на мягкий стул, - врача бы.
 - Выкарабкаемся! – хорохорился Монеткин, мысленно извергая проклятия этой «жирной жабе», вдруг вспомнившей о дружбе в самый неподходящий момент.
 -Ну скажи, ну что у нас за люди?! – стенал губернатор, - я из кожи вон лезу, чтобы оградить их от этой прокурорской скверны, их же, балбесов, защищаю, а никто даже не оценит! Да хуже того – то на заборе, то на транспарантах всякую мерзость пишут.
 - Это провокация! – подхалимничал Монеткин по инерции, понимая, что точка невозврата если и не пройдена, то уже близка, - а вообще наши люди вас очень уважают!
 - Эх, нет в нашем народе изящества, - глубокомысленно изрек губернатор, немного успокоившись, - лишь бы обидеть! Лишь бы обгадить! Уж коли ты критикуешь, то давай по делу, с четкими предложениями. А безосновательно горланить может каждый.
 - Вячеслав Никанорович, - тяжко вздохнул, словно сиделка у постели безнадежно больного, Монеткин, - нам сейчас нужно думать, как от Павла Лаврентьевича отбиваться будем, этот митинг – его рук дело.   
  Вячеслав Никанорович осторожно, не вставая со стула и вытянув шею, выглянул в окошко и тут же отпрянул обратно.
  - Собирайся, - просипел он пересохшей глоткой, - в Москву едем завтра.
   Ух, из огня да в полымя – Монеткин даже немного отшатнулся, как от удара, такая загогулина губернаторской мысли застала Монеткина врасплох. Он рассчитывал, что у него еще есть немного времени спокойно подумать, взвесить все обстоятельства и принять единственно правильное решение относительно дальнейшего развития собственной карьеры, но в столь критичный момент перечить шефу не решился, понадеявшись на свой изворотливый ум, и сочтя, что еще успеет что-то придумать «на ходу».
  Немедля ни минуты, губернатор и его помощник быстро собрали необходимые документы, и вышли из кабинета. Навстречу Вячеславу Никаноровичу кинулся ожидающий его в приемной Тяглов.
  - Виктор Павлович, - тучный, широкоформатный губернатор посмотрел снизу вверх на тощего и высокого предпринимателя, - тебе сколько лет?
 - Сорок...Сорок два, - не сразу нашелся сбитый с толку Тяглов, - а что?
 - Да ничего, - губернатор смерил его взглядом, в котором читалось и презрение, и удивление, и даже сожаление, - я просто не могу понять, как ты до сорока двух дожил!
 - Виктор Павлович, - вмешался Монеткин, уже спускаясь по широкой лестнице и увлекая за собой шефа, - ну соображать же нужно! Не время сейчас, давай через недельку зайди.
 - Меня прокурор через недельку посадит! – взмолился Тяглов, - одну подпись только поставьте, и все!
- Это Павел Лаврентьевич что ли посадит? – заинтересованно уточнил уже на ходу Монеткин, и получив утвердительный ответ, задумчиво пробубнил: «отлично, отлично!», прикидывая, можно ли как-то извлечь выгоду из этого частного эпизода общей эпичной битвы с силовиками. Потом, бросив быстрый взгляд на несчастного Тяглова, уже бодрым голосом добавил: «Я тебе позвоню после обеда, может, встретимся» и потянул тяжелую входную дверь, пропуская вперед шефа. Через открытый дверной проём тут же хлынула площадная брань толпы, служебные машины губернатора стояли в плотном окружении митингующих. Вячеслав Никанорович отпрянул от двери, все трое замерли в нерешительности.
   - Могут побить, - невозмутимо, со знанием дела подсказал деловитый охранник и вперил глаза в потолок. Чутье Вячеслава Никаноровича говорило о том же.
 - Пусть подадут машину к черному входу, - придумал путь к отступлению Монеткин.
 - Не рекомендую, - так же флегматично, на одной ноте возразил охранник, - машину губернатора все знают. Могут побить.
- Виктор Павлович, - не сдавался креативный Монеткин, - у тебя где машина стоит?
 - С тыльной стороны администрации, - не улавливая, к чему вопрос, честно ответил Тяглов, - там парковаться легче.
 - А на чем ты ездишь? – не унимался молодой помощник губернатора.
- На УАЗе, - уже начал переживать Тяглов, - УАЗ Патриот у меня.
- Вот! – торжествовал Монеткин, глядя на шефа, - в УАЗике нас никто искать не будет! Виктор Павлович, быстренько подъезжай к черному входу, заберешь нас и поедем. Отсталый предприниматель еще пытался увильнуть от высокой чести, оказанной ему, неся какую-то чушь про ребенка, которого нужно забрать из школы, но его лепетанье даже слушать не стали.   
                ххх
   В это время Цапко, выполняя возложенные на него функции координатора мероприятия, развернулся во всю мощь своего таланта. Вот она, ширь! Вот настоящая, а не кабинетная работа с людьми! Помощник прокурора вертелся волчком. Он расставлял на площади негодующих бюджетников, следил за наглядной агитацией, проверял качество оперативной съемки, регулярно докладывал шефу о ходе всего процесса. Цапко понимал, что Павел Лаврентьевич не усидит в своем кресле, но рассудил, что «отскочить еще успеет», а практические навыки работы с народом всегда пригодятся.
   Перед Цапко остановился сухонький старикашка в клетчатой рубашке, опустил табличку с каким-то лозунгом и попросил зажигалку. Наметанным взглядом помощник прокурора мгновенно определил, что где-то уже видел это подозрительное лицо. В превентивных целях Цапко обыскал взглядом старикашку – чисто. Но высокий профессионализм и чутье отчаянно сигнализировали об обратном. В ходе повторного, более пристрастного осмотра Цапко прочитал табличку в руках у старикашки: «Губернатор и прокурор – взяточник и вор».
  - Совсем сдурели! – взвился молодой помощник прокурора, - тебя кто привел?
 - Никто не привел, - удивился старикашка, - я сам против этих ворюг протестовать пришел!
 - Активист хренов, - бушевал Цапко, - а ну сворачивай свою агитацию!
 - Как это? – непонятливый дед оказался еще и упрямым, очень не любил таких типов Цапко, - я ж мирно протестую, имею право. В этот момент трудившаяся память выдала результат – вредный старикашка – это ветеран печатного производства, встреченный в типографии и угрожавший физической расправой при помощи металлических букв.
  - Ну да, ну да, - уже понял бесперспективность диалога Цапко, и легонько кивнул полицейским, охранявшим массовое мероприятие, - тут провокатор, задержите этого клоуна и установите личность. Двое дюжих сотрудников органов охраны порядка заученными движениями, не напрягаясь, поломали табличку с незаконной агитацией, скрутили деда и, не взирая на поползновения на сопротивление со стороны «активиста», поволокли того в заранее приготовленный для таких случаев «ПАЗик» с зарешеченными окнами.
  - Не имеете права! Я по закону! – выкрикивал старикан, и зашелся в приступе астматического кашля. Полицейские остановились в нерешительности и вопросительно взглянули на Цапко.
  - Винти его, - раздраженно притопнул ногой прокурорский помощник, и хмуро, мстительно пробубнил себе под нос, - нужно было соглашаться сотрудничать, когда предлагают, и газеты неправильные помогать изымать.
   В это время Тяглов, немного очумевший от присутствия в салоне его автомобиля губернатора, вел свой «УАЗ» по забитым пробками улицам. Его статусные пассажиры, едва усевшись на заднем сиденье, велели ехать в загородное имение губернатора, и углубились в важные дела, что-то горячо обсуждая в полголоса в глубине салона.
  - Виктор Павлович, - вдруг недовольно крикнул Монеткин, когда их «УАЗик» остановился перед очередным красным сигналом светофора, - мы так до утра ехать будем, давай уже ускоряйся как-то. Пока Тяглов соображал, как отреагировать на очередное указание, его телефон разразился тревожной трелью. Звонил его бухгалтер. Виктор Павлович тяжко вздохнул, и снял трубку. Оказалось, что запланированные на сегодня выплаты процентов по кредиту провести невозможно, так как налоговая инспекция арестовала счета, хотя все налоги уплачены вовремя, и Виктору Павловичу, как директору, нужно немедленно ехать в налоговую, с целью исправить ситуацию. Это был удар под-дых. Просрочить уплату процентов по кредиту означало в лучшем случае нарваться на штрафы, о худшем Тяглов даже и думать боялся. Но высадить губернатора с помощником посреди улицы тоже было немыслимо.       
  -Вячеслав Никанорович, отпустите меня, - жалобно протянул Тяглов, - мне срочно в налоговую нужно, мне счет арестовали!
 - А я говорил тебе, шевелись быстрее, - мгновенно отреагировал Монеткин, - быстрее довезешь нас, быстрее по своим делам поедешь. Тяглов горестно вздохнул, и обреченно, сжав зубы, вцепился за руль своего «Патриота» и втопил в пол акселератор.
    Остаток пути прошел без происшествий, чиновники были доставлены точно по адресу, в срок и без изъянов. Однако Вячеслав Никанорович, развивший за годы своей политической карьеры прозорливость до степени прорицания, заключил, что с мерзавца прокурора теперь любая подлость станется, и хорошо бы, на случай такой подлости, иметь под рукой уже проверенный путь к отступлению в виде потрепанного, неприметного «УАЗа». Немного смущала несознательность Тяглова, все время порывающегося улизнуть по своим делам, но с это уже была не самая сложная проблема из числа выпавших на долю губернатора в этот день.
 - Виктор Павлович, что ж ты сидишь? – Вячеслав Никанорович скроил любезную улыбку, когда внедорожник замер на ухоженной гравийной дорожке перед губернаторским особняком, - чайку хоть выпей!
 - Я ж говорю, я с удовольствием, - растекся польщенный Тяглов, - но мне в налоговую срочно нужно!
 - Ну что ты, так нельзя, - посуровел Вячеслав Никанорович, - что мы, губернаторы, не люди? А проблемку мы твою порешаем!
   Тяглову страсть как хотелось в гости к губернатору. Помимо очевидных имиджевых бонусов, он прикидывал, что, возможно, именно сейчас, в дружеской беседе, за чашкой чая, он получит долгожданную заветную подпись губернатора на разрешительных документах на землю (которые, кстати, лежали в папке в бардачке), избежав тем самым кары, которую давеча очень популярным языком обрисовал областной прокурор. Но и визит в налоговую инспекцию был необходим, как воздух.
  - Жена уже стол накрыла, - видя отчаянные колебания Тяглова, Вячеслав Никанорович взял инициативу в свои руки, почти за шиворот вытащил совсем растерявшегося предпринимателя из салона «Патриота» и повел в дом. В большой гостиной их встретила губернаторша в коротеньком, изрядно фривольном, шелковом халатике и с растрепанными, будто после сна волосами.   
 - Слава, что же ты не предупредил, что у нас гости, - кокетливо, постреливая глазками, протянула она, - располагайтесь, я сейчас переоденусь. Однако осталась в гостиной и, грациозно покачивая бедрами, принялась сервировать стол. Вячеслав Никанорович же, призвав Монеткина, всецело погрузился в подготовку к судьбоносной поездке в Москву. Время шло. Предоставленный самому себе, Тяглов ощущал, как с каждой прошедшей минутой у него отмирало по две-три тысячи нервных клеток. «Ребенок, школа, налоговая, кредиторы» - пойманной птицей бились в его голове тревожные мысли. На столе уже стояли дымящийся кофейник, фарфоровые чашки на белоснежных блюдцах, сливки и сахарница. Из недр кухни Людмила плавно несла тарелки с ветчиной и сыром. Большой, разноцветный, как радуга, попугай в клетке на окне чистил свой клюв. Губернатор ожесточенно шептался со своим помощником. Нарисованные на потолке гостиной купидоны целились своими стрелами в двух мраморных полуголых кариатид, поддерживающих гранитную каминную полку. Минутная стрелка на больших напольных часах, стоящих в углу гостиной, сделала очередной оборот, и Тяглов не выдержал: «Вячеслав Никанорович, - взмолился он, - отпустите меня Христа ради!
  - Вить, ты чего такой грустный? – панибратски удивился губернатор и участливо добавил, - может, у тебя послеродовая депрессия? Лицо Виктора Павловича изумленно вытянулось, «У меня это… налоговая счет арестовала», - еле выговорил он.
     - Арестовали счет? Вот подлецы! А почему? – губернатора совершенно не интересовали мотивы, на основании которых налоговая инспекция применила столь суровые меры, но отпускать бизнесмена он не хотел, и тянул резину.
  - Говорят, НДС не заплатил, - понуро ответил Тяглов, и с жаром добавил, - а мы платили, платили! И во втором квартале, и за третий все выплатили!
  - Ну так что ж? – рассеянно бросил губернатор, продолжая листать какие-то документы.
  - Да задвоилось у них там что-то, - невнятно лепетал Тяглов, принимая разговор за чистую монету, - вроде ошибочно дважды НДС насчитали. На время разбирательств, в качестве превентивной меры решили счет арестовать.
  - Хорошо, - Вячеслав Никанорович придумал беспроигрышный ход, - я сейчас позвоню главе нашей налоговой инспекции, разберемся! Изумленный Тяглов, не смевший и мечтать о такой милости, с выпученными глазами наблюдал за губернатором. Тот действительно набрал нужный номер на телефоне и, после коротких приветствий, перешел к существу дела. Губернатор некоторое время молча слушал пояснения собеседника, но быстро запутался в цифрах, нормативных актах и терминах, и, положив телефон на стол перед Тягловым и включив его на громкую связь, попросил еще раз ответить на интересующий вопрос.
  - Ну ладно, - заговорила трубка снисходительным, но уверенным, хорошо поставленным женским голосом, какой часто бывает у учителей начальных классов, - сократим сроки, через неделю проведем сторно, и разблокируем ему счет. А вообще, этот Тяглов сам виноват, бардак у него с документами, не следит за отчетами, отдал на откуп бухгалтерам все дела. Виктор Павлович, вы меня слышите? Вы когда, например, последний раз свой ИНН видели?
 - Я..,- Потерялся Тяглов,- как-то не до этого было, все время в работе.
 - Ой, ну что вы, ей Богу, накинулись на человека, - как-то игриво и не к месту вклинилась в разговор Людочка, - Слава, ты сам-то когда последний раз свой ИНН видел?
 - Да что вы, зачем ему это, - подключилась к диалогу телефонная трубка, - девочек из нашего отдела ночью разбуди, они ИНН губернатора вспомнят.
 - А я вот уже и забыла ИНН супруга, - погрустнела Людочка, - хотя и считаю, что хорошая жена просто обязана следить за такими вещами мужа. Тем более такого занятого, как у меня, все время пропадающего на работе.
  Беседа с Тягловым, непонятно как переродившаяся в какую-то двусмысленную болтовню собственной супруги с телефонной трубкой, рассердила Вячеслава Никаноровича. Драгоценные минутки убивались самым ничтожным и бесполезным образом. Он решительно взял со стола телефон и отключил его. Так как жену отключить было нельзя, направил свое раздражение на Тяглова -  в конце концов, он уже и так достаточно времени уделил решению проблем этого надоедливого лавочника, тем более, что в качестве конспиративного транспорта вполне можно использовать личный автомобиль Монеткина, свет клином на этом «УАЗе» не сошелся.
   - Ты, Виктор Павлович, езжай уже в свою налоговую, - Вячеслав Никанорович совершенно утвердился в ненужности Тяглова, - я хоть и порешал твою проблему, а закрепить личным присутствием не помешает.
  - Вячеслав Никанорович! – пружинно подскочил из кресла Тяглов, у него от счастья немножко закружилась голова, - век не забуду!
 - Я всегда горой за частный бизнес! - покровительственно положил руку на плечи Тяглова губернатор, одновременно направляя гостя к выходу, - коньячка хорошего не забудь. 
 - А подпись на документах по земле сейчас не поставите? – Тяглов решил, что наступил тот миг, когда «мечты сбываются», и надо пользоваться моментом по полной, - у меня все в машине.
- Ишь ты, – уже не скрывал раздражения Вячеслав Никанорович, - а субсидию на процентную ставку по кредиту тебе не оформить?
 - А можно? – головокружение у Тяглова включило полные обороты, и он, теряя контакт с землей, едва не упал, спускаясь по ступенькам с губернаторского крыльца.
 - А налог на имущество тебе не сократить? – Вячеслав Никанорович выпирающим животом, словно тараном, подталкивал надоевшего гостя к его машине. Но обезумевший от фарта предприниматель уже не мог отвечать, он лишь усиленно кивал головой и благодарно тряс пухлую руку губернатора, порываясь ее поцеловать.
 - А ну, крути-верти отсюда свою баранку, - резко приземлил «лавочника» Вячеслав Никанорович. Он отдернул свою руку и животом впихнул Тяглова на водительское место УАЗика,-  у меня дел не в проворот, а я тут за тобой весь день со слюнявчиком бегаю. Через пару дней заходи, посмотрим, что там с землеотводом у тебя.
   - Минуточку, - капризно вытянула губки немного разочарованная Людочка, высунувшись из распахнутого окна гостиной, словно кукушка из часов, - мужчины, вы куда? Чай не допили, сейчас торт принесут! Легкий ветерок играл ее неубранными волосами и хлопал лацканами шелкового халатика по налитым, ядреным грудям.
- Людмила! – строго пресек неожиданное гостеприимство супруги Вячеслав Никанорович, - у Виктора дела, ему ехать нужно. 
  Тяглов, переживший за пару минут реактивный взлет своей бизнес-карьеры, и столь же стремительное падение, пару минут сидел, уставившись остекленевшими глазами в приборную панель своего внедорожника, потом еще какое-то время восстанавливал в памяти навыки вождения автомобиля. После чего протяжно, со стоном вздохнув, с третьего раза завел свой УАЗик и покатил, мягко шурша колесами по белому гравию дорожки, к воротам.
   Проводив гостя, губернатор с помощником вновь с головой ушли в подготовку предстоящей поездки, просовещавшись до позднего вечера. Сначала было труженики решили перекусить, и Вячеслав Никанорович, уверенно усевшись за стол, отточенными движениями начал закидывать себе в рот увесистые куски кремового торта, ломтики сыра «со слезой», филе нерки и прочие разносолы, чем вызвал негодование со стороны супруги, считавшей своим долгом привить мужу хорошие манеры. Вячеслав Никанорович что-то хрюкнул в ответ.
  - И говорить с набитым ртом – это верх неприличия! – «розмаринка» уже явственно злилась.
  - Он говорит, что приверженец кухни в стиле «фъюжн» - перевел с губернаторского на человеческий Монеткин.   
  - Вот, - обиженно буркнул губернатор, подтверждая слова помощника, и одним махом залил в цистерну своего живота пол-литра клюквенного морса, на что утроба отозвалась жизнерадостной отрыжкой. Такое многократное варварское нарушение этикета мгновенно воспламенило Людочку, и она, исчерпав аргументы, яростно замахнулась полотенцем на супруга. Увернувшись, Вячеслав Никанорович с проворностью карточного шулера стащил тарелку с колбасной нарезкой и обезопасил себя, скрывшись в недрах своего кабинета, куда спустя минуту юркнул Монеткин. Работа закипела. Когда необходимый документ не находился, то из администрации немедля высылали курьера с требуемой бумагой. Даже ужин был проигнорирован, чего никогда не наблюдалось ранее. Это обстоятельство наглядно проиллюстрировало масштабы и сложность проблем, стоявших перед губернатором, и изрядно взволновало Людочку. Здоровый аппетит никогда прежде не покидал мужа, тут уж было не до хороших манер, в напряженной атмосфере пахло бедой. Впрочем, огромный поднос с пятью видами увесистых бутербродов, поданных совещающимся, к вечеру опустел совершенно, хоть немного успокоив переживающую жену. 
 - Значит, завтра ровно в девять я тебя жду, - заговорщицки, на всякий случай полушепотом, прощался поздним вечером Вячеслав Никанорович со своим помощником на крыльце своего особняка, - и сразу в аэропорт. Вечерний ветерок пробежался по гиацинтам, обрамлявшим беседку для шашлыка, первые звезды мерцали в темном небе. Знаю, - губернатор торжественно положил обе руки на плечи помощника, глаза его увлажнились, голос немного дрогнул, - небеса нас хранят! Область нас не забудет!
- Не подведу! – выпалил Монеткин, и рефлекторно вытянулся во фрунт. Его нога дернулась было щелкнуть каблуком, но разум рассудил, что это уже перебор, и подавил этот старорежимный инстинктивный пережиток.
- Верю, верю!- воскликнул Вячеслав Никанорович, вытер тайком навернувшуюся слезу и по-отечески похлопал помощника по плечу, - кстати, у тебя какая машина?
- Ягуар, - так же четко и односложно отбарабанил Монеткин.
- Проще нужно быть, проще, - недовольно поморщился Вячеслав Никанорович. На мгновение он пожалел, что так неосмотрительно отпустил Тяглова с его неприметным джипом, но что-либо менять было уже поздно.   
                ххх
      В это же время вечерние сумерки, окутавшие город, размывали два разнокалиберных силуэта возле крыльца областной прокуратуры. Один был сухощавый, высокий, осанистый, с высокоподнятым воротником, второй – по-меньше, с натянутой чуть не до глаз щегольской шляпой. Между ними велась темпераментная дискуссия на пониженных для конспирации тонах.
    - Цапко, когда ты уже поумнеешь, - сокрушался высокий силуэт, - все ГИБДДшники под контролем губернатора, мы даже из города выехать не сумеем.
 - Тогда на автобусе в аэропорт поедем? – предложил силуэт по-меньше, - в автобусе нас точно никто искать не будет.
 - Совсем спятил! – забыв о конспирации, в голос взвыл первый, и тут же, спохватившись, вновь понизил тон, - да я лучше явку с повинной напишу, чем в этих сараях на колесах ездить буду!      
 «Вот упырь, его скоро на воронках возить будут, а он от автобуса нос воротит» - подумал его собеседник, но вслух лишь произнес: «Павел Лаврентьевич, а если на моей машине доедем? На стоянке в аэропорте ее оставлю.
 - Да, так можно, - поразмыслив с минуту, согласился сухощавый, - значит, решено - завтра в девять заезжаешь за мной, и в путь! Надеюсь, у тебя не «Мерседес»?
  -Откуда! – скромно потупился собеседник, - так, «Ягуар» подержанный.
  - Все-то вы, молодежь, на заграничное заглядываетесь, - с чувством глубокого сожаления воскликнул высокий силуэт, - ладно, не мандражируй, (тут он осекся, дыхание перехватило) такова наша суровая, но благородная стезя – не щадя живота своего закон защищать! И за это будет к нам фортуна благосклонна!
 - Не извольте сомневаться! – почти в полный голос вдруг невольно вырвалось у силуэта в шляпе. Он подобрался, приосанился и стал казаться выше.
 -Ну будет, будет, - смягчился крупный силуэт, и забрался в подкатившую служебную машину, - ты лучше документы еще раз проверь.      
                ххх
     А незадачливый Виктор Павлович в это время, ужиная на кухне своего дома, получал заслуженные упреки от жены, Марии, с которой состоял в браке уже более двадцати лет. За это время Мария свыклась с зигзагообразной предпринимательской судьбой мужа, всегда оставаясь верной боевой подругой, но всегда была настороже, готовая в любой момент к любому повороту событий. Искушенный в бизнес-баталиях, Виктор Павлович был совершенно беспомощен в быту, и супруга, помимо основной работы (старшая медсестра в одной из городских больниц) тащила на себе весь дом. Мария не обладала фигурой Барби, не была записной красавицей, но была необъяснимо притягательна. В ее больших глазах всегда таилась грустинка, на лице легко читалось тревожное ожидание, но чувствовалась скрытая в ней сила и сказочное обаяние. Встретишь ее случайно на улице – баба, как баба, в меру замученная жизнью, сосредоточенная, верткая и неулыбчивая. Толи царевна-Несмеяна, толи царевна-лягушка. Но стоит ей взглянуть на супруга или детей, или даже подумать о них, как ее взгляд теплел, на красивых губках появлялась нежная улыбка, и вот перед вами уже Елена Прекрасная собственной персоной. А как начнет разговор, хоть с детьми, хоть с коллегами на работе, хоть соседями, так у Елены Прекрасной еще и обнаруживался ум Василисы Премудрой.
    -  Ты сына забыл забрать! – негодовала Мария, подкладывая ему в тарелку еще одну тефтельку, - он один из класса до вечера в школе сидел!
   - Я не забыл! – через картофельное пюре энергично протестовал Виктор Павлович, - день такой выдался – не продохнуть!
   - А у тебя каждый день такой, - безнадежно махнула рукой Мария и пошла в спальню, - посуду за собой помой, я уже на ходу засыпаю.
   - Будет исполнено! – с притворной жизнерадостностью крикнул Виктор Павлович в спину уходящей супруге. 
                ххх
     На востоке заалела румяная, прекрасная Аврора, разгоняющая ночные страхи и мрачные мысли. Светлое, свежее, животворящее утро, таящее надежды на успех в самых отчаянных начинаниях, уверенно заявляло свои права. Легкий дождик (опять же: дождь в дорогу – к удаче) сбил придорожную пыль, воздух был чист, свеж и прозрачен, как планы и помыслы Павла Лаврентьевича и Вячеслава Никаноровича, которые каждый на крыльце своего дома прощались со своими верными боевыми подругами – законными женами. Все женщины разные, у всех разное происхождение, разное образование и разный уровень дохода. Но придет беда – и любящее женское сердечко – хоть у губернаторши, хоть у прокурорши, хоть даже у жены бизнесмена - одинаково трепещет загнанной лесной ланью, одинаково сжимается в тоске и страхе за мужа, за семью, за будущее.
    Людмила нежно прильнула к мужу, обвила его необъятный корпус ухоженными руками, и, уткнувшись лицом без макияжа в надежное плечо, всплакнула.
   - Славочка, - всхлипывая, волновалась Людочка, - опасное дело ты затеял. Ты же, если по-простому, типичный лох! Интриги – это не твое. А ну как обмишуришься, - что будет? Как жить?
   - Розмаринка, не плачь, - слезы любимой разрывали губернаторское сердце, - как только покажу наши материалы на Павла Лаврентьевича в Москве, этого подонка не в отставку, а на Колыму отправят! Риска – ноль!
   И для пущего эффекта Вячеслав Никанорович помахал в воздухе пухлой папкой с документами.
   - А выставку мою не отменят? – немного успокоившись, жалобно, часто всхлипывая, спросила Людочка.
  - Что ты, Розмаринка, кто посмеет! – от одной мысли возмутился любящий муж, - ну, мне пора, вон, Монеткин уже приехал.
   Неуклюже ткнувшись губами, супруги разошлись – Людочка скрылась в недрах особняка, губернатор же, усевшись в машину помощника, отправился на бой. 
   Такая же церемония состоялась на крыльце прокурорского дома. Капитолина Парамоновна чувственно сгребла в свои широкие объятия сухонького Павла Лаврентьевича, и с такой силой прижала его к своей любящей груди, что в какой-то момент прокурору стало трудно дышать.
  - Ох, Паша, - задумчиво причитала Капитолина Парамоновна, не замечая конвульсий супруга, - зря ты ввязался в это дело, ты ж недоумок, переедут через тебя и даже не заметят.
 - Капитоша, - исключительность момента дала право мужу на очень рискованное, и крайне редкое обращение к жене, - даже не переживай. Мои орлы оформили такие дела на губернатора, против них никто не устоит. Покажу их в Москве, - и поминай как звали вашего Вячеслава Никаноровича! Для верности Павел Лаврентьевич, освободившись, наконец, их объятий супруги, намеревался наглядно продемонстрировать вещдоки по делу. Он открыл толстую папку, которую все время держал в руках, оттуда немедля посыпались мини-диски с записями анти-губернаторского митинга.
  - В трусы тебе их зашить, что ли? – сокрушенно размышляла вслух Капитолина Парамоновна.
  - Цапко уже подъехал, - Павел Лаврентьевич, собирая с пола диски, резонно торопился улизнуть, - время не ждет!
  Выпрямившись в полный рост и даже немного привстав на носочки, супруг коснулся своими побелевшими от волнения губами алых губок жены, и проворно юркнул в машину помощника. 
  - И что б в Москве ни капли алкоголя! – грозно напутствовала Капитолина Парамоновна своего бедового мужа в добрую дорогу.
  Ровно в девять двадцать Вячеслав Никанорович и Павел Лаврентьевич, каждый в машине своего верного клеврета, мчались в аэропорт. Оба сановника за свою долгую жизнь в политике приобрели звериное чутье на грозящие им неприятности, они кожей чувствовали будущие проблемы, они научились носом улавливать витающий в воздухе, едва различимый душок малейших угроз их благополучию, и сейчас каждый из них включил эти свои свойства на полную мощность. Они напоминали напряженные локаторы, беспрестанно сканирующие пространство, пытаясь обнаружить врага раньше, чем тот засечет его. Но оба экипажа проделали весь путь до воздушной гавани без приключений.
   Цапко и Павел Лаврентьевич первыми переступили порог ВИП-зала аэропорта, и неприметно устроились в баре за кадкой с большим фикусом, откуда был отличный обзор всего терминала, и можно было скрытно вести наблюдение. Спустя пять минут в этот же зал зашли Монеткин и Вячеслав Никанорович. Прокурор почти сразу же запеленговал неприятеля, сонар губернатора засек неприятеля на секунду позже. Их тяжелые, колючие взгляды скрестились, как шпаги, и, словно примагниченные, более уж не отрывались, противники ничего не видели, кроме горящих глаз друг друга, ничего не слышали, кроме собственного бешеного сердцебиения, и ничего не чувствовали, кроме жгучей ненависти к оппоненту. С кошачьей грацией, описывая большие концентрические круги, они медленно начали сходиться, словно два хищника, спорящие за территорию. У Павла Лаврентьевича вздулись вены на висках, Вячеслава Никаноровича пробила испарина. Когда они сблизились, воздух между ними начал потрескивать и искрить. Справедливая душа губернатора жаждала мщения, оскорбленная добродетель прокурора взывала о том же. Противники уничтожали испепеляющими взглядами друг друга, но их огнеупорные и жаростойкие нервные системы оказались обоюдно прочны.  Параллельно развивалась еще одна безмолвная дуэль - Монеткин и Цапко, не проронив ни звука, описывали малые концентрические круги вокруг столика в кафе, сжигая и уничтожая друг друга взглядом. Монеткин расчехлил ноутбук, планируя, в зависимости от обстоятельств, использовать его в качестве щита или ударного оружия, Цапко примеривался разить врага, словно копьем, тубусом с документами. Вдруг на весь терминал разнесся мелодичный женский голос: «Заканчивается регистрация билетов и оформление багажа на рейс номер такой-то, выполняющийся авиакомпанией Аэрофлот, в Москву». «Боже, что этот сукин сын наговорит в Москве!» внутренне ужаснулся Вячеслав Никанорович. «Не выпускать эту шельму в Москву, любой ценой не выпускать!» мелькнуло в голове у Павла Лаврентьевича.
  Официант, прибиравший после посетителей стол в кафетерии, невзначай звонко ударил металлической ложкой по фарфоровой кружке, едва не разбив ее. Гонг! Ветхая стена приличий в одно мгновение рухнула под бешеным напором смертельной обиды. Мощная правая длань губернатора стремительно взметнулась и вцепилась в горло ненавистного оппонента. Но и прокурор синхронно провел тот же прием. «Чашечку кофе?» - вдруг предложил Цапко Монеткину одновременно с началом схватки начальников. «С удовольствием» - без промедления отреагировал Монеткин, отодвигая стул и присаживаясь. Губернатор усилил натиск, задействовав левую руку, прокурор ответил тем же. Задыхаясь, враги начали хрипеть, их лица побагровели. «Давно хотел с вами поговорить!» - приязненно улыбнулся Цапко, подавая меню Монеткину. «Не поверите! – воскликнул Монеткин, - и мне хотелось сойтись с вами покороче!». Вячеслав Никанорович и Павел Лаврентьевич, не ослабевая хватки, кружили, словно в странном танце, пыхтели и отфыркивались, как два бегемота. У губернатора начали закатываться вверх глаза, у прокурора изо рта выступила пена.  «Если позволите, - премило любезничал Цапко, - я бы хотел изложить вам одно предложеньице, несколько… щепетильного свойства». «Признаться, и у меня есть к вам немного … деликатный разговорчик, - Монеткин насыпал сахар в поданные кружки с кофе, тщательно размешал и подал собеседнику. После чего новоявленные товарищи перешли на шепот, склонившись над столом и почти соприкасаясь головами друг с другом.
  «Заканчивается посадка на рейс номер такой-то, выполняющийся авиакомпанией Аэрофлот в Москву» - огласил приятный женский голос. Вячеслав Никанорович, словно рыба, хватал ртом воздух, Павел Лаврентьевич таращил глаза и что-то сипел посиневшими губами. Мощные, как два баобаба ноги Вячеслава Никаноровича начали слабеть, у Павла Лаврентьевича закружилась голова. Свет для них начал меркнуть, и они, теряя сознание, медленно, тягуче, с шумом и треском рухнули двумя родосскими колоссами на отполированный до блеска пол ВИП-терминала.
 - Ого, уже посадка заканчивается, - удивился Монеткин, подняв голову и прервав увлекательную беседу и, увидев бесчувственных губернатора и прокурора, рассеянно добавил, - «скорую» вызвать нашим буянам, что ли. Не ровен час, еще окочурятся тут.
 - Тут своя медицинская служба имеется, - возразил Цапко, - а мы и так уже на рейс опаздываем.
 - Как-то не по-человечески, - заколебался Монеткин, но, наткнувшись на одновременно максимально дружелюбный и немного разочарованный взгляд Цапко, быстро взял себя в руки, - что ж, это большая политика! 
 - Тут не место сантиментам! – кивнул головой Цапко и одобрительно похлопал товарища по плечу.
  Приятели быстро собрали свои вещи и бодрым шагом пошли на посадку в самолет. А навстречу им уже бежали медицинские работники, вызванные дежурной по терминалу, для помощи двум пожилым пассажирам, внезапно упавшим в обморок. Врачи быстро и профессионально привели в чувство пострадавших, и переместили в медпункт для обследования. Вид у них был болезненный, они словно находились в прострации, не воспринимая адекватно реальность. «Нашатыря!» - властно распорядилась прокуренным голосом опытная врачиха. «Шампанского?» - симпатичная стюардесса, обслуживающая бизнес-класс, с очаровательной улыбкой склонилась над Цапко, когда тот, безоговорочно подчиняясь правилам гражданской авиации, пристегивался ремнем безопасности. «С удовольствием!» - кивнул молодой помощник прокурора, и взял бокал себе и другу. «За успех нашего предприятия!» -  провозгласил он тост. «Для людей же стараемся!» - мило улыбнулся Монеткин, и партнеры звонко чокнулись, едва не расплескав золотистое, с пышной шапкой благородной пены вино. Серебристый лайнер плавно покинул стоянку, пробежался, размявшись, по рулежным дорожкам, потом, мощно взвыв турбинами, стремительно разбежался по взлетной полосе и белым лебедем взмыл в небесную синь, оставляя на земле все проблемы и невзгоды, делая их мелкими и игрушечными, как домики жилых кварталов, еще некоторое время видимых из иллюминаторов, но через минуту плотная пелена облаков скрыла и их.
     Драгоценное время в полете Цапко и Монеткин даром не теряли – пока остальные пассажиры бесцельно ели, спали, читали или смотрели видео, два новоявленных друга напряженно работали с документами. Ноутбуки, планшеты, диски, флеш-карты чередовались с банальными листами А4-го формата, ручками и маркерами. Но вот самолет произвел благополучную посадку и симпатичная стюардесса пригласила их к выходу. Пройдя через сияющую огнями стеклянную громаду аэропорта, Монеткин и Цапко в дружеском порыве обнялись, как перед решающим, может, даже смертельным, но необходимым боем, а у сентиментального Монеткина даже навернулась непрошенная слезинка, и долго желали друг другу удачи. После расселись по ожидающим автомобилям и рванули в Москву каждый по своим великим делам. Москва! Манящая соблазнами и пугающая неизвестностью, золото куполов и позолота высоких федеральных кабинетов, и даже нижняя кромка белых облаков вызывающе золотилась в напористых лучах яркого солнышка. Москва всесильная и разбалованная, милостивая и капризная, щедрая и карающая. Господи, как угадать, как взять верный тон?!            
                ххх
    Этот день вошел в анналы новейшей истории нашей области. Скромными силами молодых, но амбициозных Монеткина и Цапко в местную летопись была вписана еще одна славная страница. Произошли судьбоносные для региона события, вызвавшие тектонические сдвиги во всех слоях областного общества, узнав о которых, многие шалели от восторга, другие – рвали волосы от отчаяния. В одночасье ломались, будто спички, карьеры непотопляемых доселе персон, а мутной волной неопределенности выбрасывало на верх совсем уж неожиданных особ. Немного застоявшаяся атмосфера нашей области – да что уж там, затхлое, замшелое болото, а не атмосфера – теперь закипела и забурлила, как вода в чайнике, едва оба молодых триумфатора вернулись из Москвы. Перекраивалась информационная политика и схема движение транспорта в центре областной столицы, современный дизайн медиаландшафта поражал дерзновенностью замысла, декларировалось внедрение цифровых тенденций в жилищно-коммунальное хозяйство, анонсировались давно назревшие реформы образовательного процесса и медицинского обеспечения. Бурно, с шумом, грохотом и пылью прокладывались новые русла для федеральных, областных и городских финансовых потоков, иногда даже, к сожалению, через боль, с применением буровзрывных работ.
     Единственным человеком, чье положение не изменилось, был Тяглов. Его время вышло, проблему решить не удалось. Накануне последнего для на свободе Виктору Павловичу не спалось. Аккуратно, стараясь не разбудить жену, он выбрался из кровати и на цыпочках вышел в гостиную. Закурил. Сердце щемило и ныло, мрачные мысли не отпускали. Срок, отпущенный прокурором на легализацию документов по земле, истек, заветной подписи губернатора раздобыть не удалось. Виктор Павлович неприкаянно побродил, как медведь-шатун, по гостиной, заглянул на кухню, и вышел в небольшой сад своего коттеджа. Листопад украсил двор золотым ковром, а ночной холод прочно вморозил его в стылую землю. Тяглов окинул тоскливым взглядом свои владения, поежился и вернулся в дом. За столом сидела Мария, законная супруга. Ее роскошные темные волосы были растрепаны, по нежным щечкам одна за одной скатывались слезинки. Ее хрупкая фигурка терялась на фоне большого, круглого, гостеприимного стола. Мария молча жгла мужа большими, округлившимися от страха и переживаний глазами.
  - Ты чего встала? – делано удивился Тяглов, - иди спать, ночь на дворе. 
 - Ох Витька, Витька, - тихо, зажав мокрый от слез носовой платок в кулачек, причитала она, - дурак, посадят ведь тебя! Давай бросим все, уедем к моей маме в Белоруссию! 
 - Да обойдется, - с деланной уверенностью отбивался Виктор Павлович, - как мы уедем? У нас тут дом, у детей школа, у тебя – работа. А как забрать бизнес, активы, деньги?
 - Зато свободен будешь, - все так же тихо, безнадежно спорила Мария, - свобода дороже любых денег.
 - Прокурор сменился, Павла Лаврентьевича в отставку отправили, губернатор новый, - пытался убедить жену и себя опальный предприниматель, - глядишь, пронесет.
 - Прокурор может и новый, - стояла на своем Мария, - только прокуратура-то старая! 
 - А ну, прекратить это мокрое дело! – Виктор Павлович напустил театрально-грозный вид, и обнял жену, вызвав у той приступ рыданий, - не переживай! К ужину вернусь, вот увидишь.
  Мария недоверчиво покачала головой, и который раз проверила собранный рюкзак со сменным бельем, бритвенными принадлежностями, сигаретами и консервами, собранными для мужа.
 - Дай мне семейную фотографию, - вдруг попросил Тяглов, - где мы с детьми, все вместе. Мария беспрекословно достала архив, и остаток ночи они провели, перебирая старые фотографии, оживляя в памяти и заново проживая счастливые моменты совместной жизни. Улыбки детей на старых снимках, на краткий миг разгоняя страхи, непробиваемым куполом накрыли дом, взяли его под свою защиту. Воспоминания гарантировали безопасность и неприступность, и не было в мире силы, способной взломать домашнюю идиллию в этот момент. Супруги вдруг ощутили себя молодыми и задорными, и какой-то отчаянный, нервный смех осушал слезы Марии и отвлекал от гнетущей неопределенности Виктора Павловича.
 - Пора, - оборвал эту ниточку, связывающую с нормальной жизнью, Тяглов, когда забрезжил немощный рассвет, и, не желая растравливать душу, резко развернулся и пошел одеваться, легковесно бросив через плечо, - к ужину вернусь!
 - Деньги возьми! – спохватилась Мария, глотая слезы.
 - Если вернусь, то сам возьму, - крикнул из гардеробной Виктор Павлович, - а если нет – то зачем они мне там нужны. Пару тысяч на первое время я взял.
 Одевшись, Тяглов заглянул на минутку в детскую, но, вдруг забыв о времени, присел на маленький стульчик. Вот сопит здоровый бутуз, сын, наследник – а что он унаследует? Дочурка, совсем малышка, кто ее защитит? Тяжело вздохнув, вышел из детской, и, страшась мучительной сцены прощания, неловко, виновато пряча глаза, прошел мимо жены, грубовато махнув рукой, и, подхватив заботливо собранный рюкзак, вышел из дома. Проходя мимо припаркованного УАЗика, похлопал его по переднему крылу, словно боевого коня, и, выйдя на улицу, уселся в поджидавшее такси. На придорожном рекламном щите сообщалось о грядущих досрочных выборах губернатора, и красовался уверенный в себе временно исполняющий обязанности губернатора Монеткин, обещающий, что «выбирая меня, выбираешь закон и порядок». «В областную прокуратуру» - грустно скомандовал он водителю. Автомобиль плавно тронулся, родной дом уменьшался в размерах в заднем стекле. Защемило сердце, а когда Виктор Павлович нащупал в кармане две смятые пятитысячные купюры, тайком «подброшенные» женой, на его глазах навернулись две крупные слезы. Минут тридцать толкотни по запруженным транспортом улицам, и такси, взвизгнув тормозами, остановилось у пункта назначения. Осталось лишь медленно подняться по гранитным ступеням, бросить прощальный взгляд на город, потянуть за золоченую ручку тяжелую дверь прокуратуры и шагнуть в пугающую бездну неизвестности.
 - Уважаемый! – вальяжно развалясь на сломанном кресле, развел руки лейтенант на входе в областную прокуратуру, - у вас пропуск выписан старым прокурором, я не могу вас пропустить! Тем более, что шеф сейчас занят, к нему временный губернатор приехал.
 - Меня ж вызывали… - невнятно бормотал Тяглов.
 -Да пусти ты его, - заливая лапшу кипятком, пробурчал второй лейтенант, - я его рожу помню, он через день сюда ходит, как на работу.
  Тяглов молча положил во внутренний карман паспорт и поднялся в приемную прокурора. Разнокалиберные чиновники из областной администрации и различных ведомств нескончаемым караваном тянулись в высокий кабинет, спеша засвидетельствовать свое почтение назначенцу. Уперевшись в закрытые двери, голова каравана ширилась и разбухала, чиновный люд, в ожидании своей очереди, накапливался в приемной и, нипочем не желая уходить, тесно заполнял присутственное место.
 - Ой, у нас такой кавардак! – затараторила симпатичная секретарша при появлении Тяглова. Потом что-то вспомнила, сокрушенно всплеснула руками, схватила несколько пухлых папок с документами и, бережно прижимая их к груди, точно младенца, и филигранно лавируя стройным телом, огибая ожидающих, словно слаломист гибкие древки на горнолыжной трассе, куда-то выбежала из кабинета. Уже на бегу крикнула из коридора, - новое начальство, новые правила, никто ничего не понимает! Виктор Павлович, вы присядьте, вас вызовут.
   Тяглов угрюмо подчинился. Правда, присесть было некуда, с многочисленных кресел и диванов гроздьями свисали большие начальники, и Тяглов вынужден был переминаться с ноги на ногу в томительном ожидании обещанного «вас вызовут». Вдруг дверь шефа рывком распахнулась, из нее выскочил взбешенный «видавший виды тертый калач». Гомон в приемной сразу прекратился, кто с надеждой, кто со злорадством устремили свои взоры на вышедшего.
 - Видал!? Старый я для него! Пенсия по мне плачет! – рявкнул он первому попавшемуся, и, обернувшись к начальственному кабинету, яростно погрозил кулаком, - у, висельники! И на вас найдется управа!
 - Что там? Лютует? – занервничали ожидающие. Но тертый калач, выпустив пар, лишь отчаянно махнул рукой и бросился вон из приемной, не обращая никакого внимания на волнительные вопросы. Приподнятое настроение у чиновников враз улетучилось. «Не тот день» - тонко прочувствовали момент искушенные служивые люди, у них вдруг обнаруживались какие-то дела, не терпящие отлагательства, и они группками и по одному стали покидать насиженную приемную.
 - Береженого Бог бережет! – пробасил Тяглову директор областного лесхоза, оставшийся последним, и потрусил к выходу. Виктор Павлович с наслаждением плюхнулся в мягкое кресло, благо свободных мест теперь было предостаточно. Уходить ему было нельзя. Устроившись поудобнее, Тяглов настроился на долгое ожидание.
- А ты быстро обернулся! – Через оставшуюся открытой дверь в кабинет главного прокурора донесся до Тяглова знакомый голос Цапко - молодец, на лету все схватываешь!
 - Все сделал, как договаривались, - Виктор Павлович узнал в собеседнике нового прокурора голос Монеткина, - с таким качественным материалом, который вы собрали, это было уже нетрудно сделать. Преподнес ваше досье на губернатора сначала полпреду, потом в администрации президента поработали, - и получите, дорогой Вячеслав Никанорович, отставку «в связи с утратой доверия» и распишитесь! А мне - аудиенция у президента и титул «временно исполняющего обязанности губернатора». Ну и досрочные выборы главы области. Так что тут больше вашей заслуги, с собранным вами качественным материалом работать было одно удовольствие.
 -Не скромничай, - возразил голос Цапко, - вы тоже такое досье собрали, мне и напрягаться-то особо не пришлось! У них просто выбора не оставалось – за один день сняли Павла Лаврентьевича и назначили меня. Конечно, за свою кандидатуру пришлось похлопотать, - а что, овчинка стоила выделки!
 - А вот мне через выборы придется проходить, - в голосе Монеткина легко угадывались завистливые нотки, - с отставкой Никанорыча проще было управиться, чем с этим голосованием возиться!
  - Ну и как складывается электоральная конъюнктура? – в участливом вопросе нового прокурора явственно сквозила ирония, густо настоянная на дружеской издевке. 
 - Как животворящий пиар и чудодейственные политтехнологии скажут, так и сложится, - поддержал тон собеседника Монеткин, и с наигранной решимостью рубанул, - где это видано, чтобы «и.о. губернатора» продул выборы?! И друзья заливисто рассмеялись.   
   Виктор Павлович заерзал в мягком кресле. Он совестился, невольно подслушивая чужой разговор, ему хотелось уйти, но обязательство явки для наказания неподъемными веригами проковало его к креслу.
  - Ты оценил, как в федеральном центре работают! – посерьезнел голос Цапко, - быстро все сделали, четко, как по нотам разыграли! Нам учиться еще и учится!
  - О, тут им равных нет, - восхитился голос Монеткина, - они за границей учились, у них учителя с многовековой практикой. После такой школы для них разобраться с нашей губернской песочницей, как у ребенка конфетку отобрать!   
- Да, есть еще куда расти, - задумчиво протянул Цапко.
 - Это большая политика, - прицокнул языком Монеткин, и на несколько секунд в прокурорском кабинете повисла многозначительная тишина.
  -Ну, не забудь! – прервал молчание бодренький Цапко, голоса приближались, и через пару секунд чиновники показались в приемной. Новоиспеченный прокурор с премилой улыбкой продолжал на ходу, - на следующей неделе у нас с Марго свадьба. В субботу, в загородном ресторане. Ты самый главный гость! Все будет, как у людей – и цыгане, и фейерверки, и катание на тройках с бубенцами.
 - Решился-таки? – удивился Монеткин.
 - Да уговорила, зараза, - в сердцах махнул рукой Цапко и с сомнением покачал головой, - мне теперь по статусу положено. Да и ты не затягивай, нам нужна первая леди области.
 Тяглов выбрался из мягкого кресла, и стоял навытяжку, теребя свой рюкзачок, ожидая, когда начальство окончит беседу.
 - Ты чего здесь? – наконец, заметил его Монеткин.
 - Мне еще Павел Лаврентьевич велел, - невнятно ответил предприниматель.
- Слушай, мне сейчас дела принимать нужно, вообще не до тебя, - сморщился Цапко, - ты иди пока, а позже мы с тобой разберемся. И два областных иерарха вернулись в свои высшие сферы, дискутируя о жизненно необходимых вопросах.
 - Так я могу идти? – ничего не понял Тяглов, и продолжал глупо переминаться с ноги на ногу.
 - Виктор Павлович, ступай уже на все четыре стороны! – с трудом сдерживая себя в рамках приличий, почти крикнул Цапко и, демонстративно повернувшись спиной к предпринимателю, продолжил важный диалог с Монеткиным относительно деталей и нюансов грядущей свадьбы. Виктор Павлович никак не мог взять в толк, что ж теперь с его делом будет, и означает ли сказанное, что у ему выписана индульгенция, и когда именно наступит это прокурорское «позже», но он понял, что сейчас каким-то неведомым образом дело приняло благоприятный для него оборот, он вправе на совершенно законных основаниях вернуться домой, к семье, вправе вести свой бизнес и вообще вправе продолжать жить своей жизнью. Он сорвался с места, но тут в его неискушенную дворцовыми интригами голову закралась надежда – раз уж он оказался таким везунчиком, не попытать ли счастья прямо сейчас с новым главой исполнительной власти в области?
 - Мне бы вашу подпись на документы, на землю, - тоненько, робко попросил он Монеткина и слегка изогнулся.
 -Сгинь! – хором выкрикнули Монеткин и Цапко, рассерженные столь бестактным, назойливым и бесцеремонным вторжением в их элитное общество и, как следствие, вмешательством в их беседу, - распустились тут совсем, работать не дают! Да таких, как Тяглов, пол-области ползает, и всем чего-то надо! «У нас тут большая политика!» - негодовал Цапко, «А ты лезешь со своими пустяками» - кипятился Монеткин. И два высоких государственных мужа, дабы оградить себя от риска вторжения в их разговор, степенно шагнули в недра прокурорского кабинета.
  - Несчастные вы люди! Никогда вам не бегать босиком под теплым летним дождиком! - вдруг неожиданно для себя бросил им вслед временно реабилитированный предприниматель. Монеткин и Цапко синхронно обернулись и недоуменно уставились на Тяглова.
   -Вырвалось… Сам не знаю чего… Простите дурака… , - залепетал вмиг сконфузившийся Виктор Павлович, пятясь к выходу.   
                ххх   
   Большой круглый стол в гостиной у Тяглова ломился от обильных угощений. Сковородки, фарфоровые соусники, разноформатные тарелки и блюдечки, от сервизных до одноразовых, перемежались с бутылками, коробками с соком, разнокалиберными рюмками, кружками и стаканами. Члены семьи, родственники, сослуживцы и друзья организовали спонтанный, но искренний праздник по случаю счастливого избавления Виктора Павловича от неминуемого, казалось, наказания. Праздник от всей души, праздник навзрыд, праздник на зло и вопреки, со смехом и слезами, с грустными протяжными песнями и хулиганистыми короткими тостами. А если словами не получалось выразить всю палитру чувств, то выпускали пар в неуклюжих, но неистовых плясках. Буйство затянулось далеко за полночь. Когда силы иссякли, большинство изрядно хмельных гостей, раскачиваясь с угрожающей амплитудой, разъехались по домам, но некоторых сморила усталость прямо за столом, и они, разложенные заботливыми хозяевами по кроватям, раскладушкам, и расстеленным на полу матрасам, остались до утра.
   Утро следующего дня выдалось на загляденье – солнце сияло изо всех своих термоядерных сил на чистом, голубом небосклоне. Птицы устроили радостный концерт прямо под окнами дома, и хотелось налегке взмыть в небесную синь, а потом резко спикировать, сесть на ветку рядом с птахами и беззаботно подпевать им весь день. Очнувшиеся гости, выпив кофе, разъехались по домам, вооруженная пылесосом и шваброй Мария быстро восстановила привычный уют, и семейство Тягловых в полном составе уселось то ли за поздний завтрак, то ли за ранний обед. Настроение у Виктора Павловича было превосходное, и он щедро делился им с детьми и женой. Домочадцы быстро подхватили мажорную волну главы семьи, и на кухне беспрестанно раздавались взрывы хохота. Войдя в раж, Тяглову очень хотелось как-то вознаградить, порадовать своих близких чем-то выдающимся, из ряда вон выходящим.
   - А давайте все вместе отправимся в отпуск! – с удивлением услышал сам себя Виктор Павлович.
   Нужный эффект был достигнут. Дети замолчали, Мария сверлила глазами мужа – уж не повредил ли рассудок от треволнений?
  - Да. В отпуск. Все вместе. В Анапу, - терять лицо уже было нельзя, и Тяглов импровизировал на ходу, - закончу завтрак, и полезу в интернет за билетами и отелем.
   - У детей школа, - наконец, пришла в себя Мария.
  - Пусть недельку поучатся дистанционно. Скоро все так учиться будут, - Виктор Павлович уже осмыслил свой экспромт и всерьез загорелся этой идеей.
  - А кто ж меня с работы отпустит? – начала соображать практично Мария.
  - У тебя отгулы накопились, - парировал поймавший азарт муж, - в крайнем случае, возьми недельку за свой счет.
  - Так осень уже, - не сдавалась Мария, - поди, холодно купаться-то!
  - Это ж Анапа! – дожовывая кусок торта, веско возразил Тяглов, - там сгоришь еще! Допив чай, открыл ноутбук и погрузился в изучение расписания и цен поездов-самолетов до Анапы, и выбор места проживания на этом золотопесчаном курорте. Отели худо-бедно еще можно было забронировать, а вот с билетами на ближайшие даты была беда – в продаже были только дорогие. Но отступать было уже поздно. Через какой-нибудь час Виктор Павлович поднял голову от монитора и скомандовал нарочито начальственным голосом: «А ну, собирай чемоданы! После завтра в обед вылетаем бизнес-классом!». Уговаривать никого не пришлось, со сборами было покончено в этот же день. Вечером, возбужденные предвкушением скорого свидания с теплым морем, долго не могли уснуть, а утром подскочили с кроватей, будто выброшенные пружиной. За день Мария уладила на работе отпуск за свой счет, Виктор Павлович в своем офисе раздал указания на время отсутствия, дети отучились. Бесконечно тянущимся вечером с наслаждением фантазировали о грядущей поездке, глубоко за полночь разошлись по кроватям. Благословенным утром наскоро позавтракали и отправились в дорогу.
   Дорога! – праздное путешествие ли, рабочая командировка ли, дорога – это смена обстановки, это движение, это энергия, это жизнь! Деревенский проселок или скоростной автобан, купе поезда или кресло самолета – неважно! Перемещайтесь по стране, по миру, съездите хоть в соседнее село, и вы обязательно обогатитесь новыми впечатлениями и эмоциями. 
    Время в пути до аэропорта для семейства Тягловых пролетело незаметно. Взбудораженные дети голосили песни всю дорогу, Мария подпевала, Виктор Павлович расплывался в довольной улыбке. В воздушной гавани настроение семейству Тягловых неожиданно подпортил короткий, но интенсивный конфликт между экс-губернаторшей Людмилой и экс-прокуроршей Капитолиной Парамоновной. У этих почтенных светских львиц накопились разногласия, и провидение выбрало площадку аэропорта для их разрешения. Вульгарные непосвященные свидетели позже описывали небольшой эксцесс между двумя респектабельными леди как «две шмары устроили мочилово», а так же «кусалово и за патлы тягалово». Но что бы понять весь глубокий внутренний драматизм случившегося инцидента, необходимо пояснить внутреннее состояние конфликтующих сторон, нервный накал и трагичный душевный надлом, постигший их. 
   Обе дамы достойно перенесли удар судьбы, обрушившийся на их мужей. Слово «отставка» жгло из нежные души, как раскаленный уголек. Конечно, по женской привычке, сначала обе всплакнули. Суровая Капитолина Парамоновна молча вытирала скупую слезу, чувствительная Людочка безутешно рыдала. Две эти глубокоуважаемые и честолюбивые женщины целеустремленно, изо дня в день, по кирпичику строили прочное, красивое здание своего счастья и благополучия, и вдруг, без объявления войны, по прихоти коварной фортуны все выстроенное великолепие рассыпалось в прах, четко очерченное, сытое будущее вдруг скрылось в тумане неведомого и гнетущего. Гармония бытия разбилась в дребезги. Их мужья, их железобетонные опоры, никогда прежде не подводившие в сложных жизненных ситуациях, вдруг надломились, превратившись в обузу, теперь не они защитники, но их защищать надобно. Мужчины зачастую рискованны и авантюрны, с разбега взваливают неподъемную ношу и при этом лелеют еще более дерзновенные планы единственно потому, что твердо, на подсознательном уровне знают – на случай неудачи есть рассудительные, мудрые женщины, которые исправят сломанное и исцелят покалеченное. Когда воины повержены на поле брани, и враг радостно скалит зубы в победной улыбке, за дело берутся наши всемогущие женщины. Они подбирают выпавший из мужской руки меч и гордо поднимают поруганный было флаг, и тогда бежит в недоумении враг, ибо нет в мире силы, способной совладать с нашими женщинами.
   Поначалу Капитолина Парамоновна скорбела по былому благополучию, осенним листопадом осыпавшемуся под натиском злой стихии, даже, был грех, захандрила. Глубоко впечатлительный Павел Лаврентьевич после битвы в аэропорте ходил, как в воду опущенный, а после своей отставки окончательно не совладал с нервами и свалился в глубокий и тягучий, как рискованное пике истребителя, запой. Дальнейшая судьба представлялась в образе заброшенного чулана – сплошь обломки старых, пыльных, некогда ценных вещей, а если что новое и появится, то уже испорченное и ненужное. Но энергичная и деловитая Капитолина Парамоновна вовремя очнулась, усилием железной воли мобилизовала все свое мужество и максимально минимизировала ущерб, причиненный ее семье злым роком. Едва узнав об опале мужа, она в считанные дни переоформила городскую квартиру на свою маму, три автомобиля – на двоюродную сестру, закрыла банковские вклады, а все средства с них перевела на доверенное лицо. Изрядно повозиться пришлось с загородным особняком – но и его, после напряженной работы, записали на деверя. Ювелирные украшение и пачки наличных денег закопала в саду (береженого Бог бережет!). Разумеется, чуткая женщина не забыла о своем любимце – мраморного дога пришлось усыпить. Содержание пса обходилось в круглую копеечку, а в сложившихся обстоятельствах Капитолина Парамоновна не имела права транжирить деньги. А Павла Лаврентьевича, пребывающего в коматозном состоянии, любящая супруга поместила в пригородный санаторий – медицина, капельница… «авось, очухается еще».
   Вся эта адская круговерть прошла на фоне жесточайшего цейтнота, постоянных тревог и волнений, Капитолина Парамоновна плохо спала и совсем выбилась из сил. Лишь покончив с делами, она вспомнила о себе, и решила подлечить изрядно подорванное здоровье целебным воздухом швейцарских Альп. Сказано – сделано. Именно так, в стиле Капитолины Парамоновны, быстро и эффективно было покончено со всеми организационными вопросами, связанными с вылетом. Как и подобает женщине основательной и предусмотрительной, у экс-прокурорши образовалось много багажа – были взяты одежды на любую погоду, лекарства от любых недугов и многое другое. С другой стороны, будучи чуткой и отзывчивой натурой, Капитолина Парамоновна не смела стеснять попутчиков в салоне своей многочисленной и разнообразной кладью. Единственно верным решением, удовлетворяющим этим двум взаимоисключающим условиям, было покупка билетов в бизнес-класс. и именно поэтому она и оказалась в ВИП-зоне аэропорта.
   Людочка же перенесла известие об отставке мужа очень тяжело. Утонченная, интеллигентная женщина после замужества пребывала в эйфории. Первая леди области! Жизнь представлялась елочным новогодним шаром – с какого бока не посмотри, все бесконечные яркие блестяшки. И вот шар разбит, и острые осколки больно ранят прямо в сердце. А еще женская интуиция подсказывала, что перспективы персональной выставки стали зыбкими и туманными, и от этого было еще горше. Увы, от всемогущего прежде мужа толка не было. Схватка с Павлом Лаврентьевичем так повлияла или скоропостижная отставка, врачи не определились, только Вячеслав Никанорович впал в глубокую, как Тихий океан, депрессию. Он превратился в подобие домашнего животного – по команде «обедать» ел, по команде «пора в кровать» спал, его выгуливали в саду, мыли и расчесывали. Людочка днями бродила по своим покоям, заламывала руки и заливалась горючими слезами. Иногда она убеждала себя, что надежда не потеряна, вернисаж непременно состоится, ведь полотна уже увезли и даже начали развешивать, но однажды раздался телефонный звонок, и грубый мужской голос в совершенно хамской манере растоптал все надежды, попросив забрать картины. Это уже было сверх человеческих возможностей – Людочка разрыдалась прямо в телефонную трубку. Грубый голос немного смягчился, и даже попытался утешить, но Людочка была в отчаянии. И тогда голос порекомендовал обратиться к опытному арт-куратору и галеристу, «близкого к творческим кругам», и даже продиктовал его номер телефона. Окрыленная надеждой художница, не успев вытереть слезинки, связалась с указанной персоной. Оказалось, что выставку, действительно, организовать можно, хотя дело это и хлопотное. Доверчивая Людочка, покинутая всеми, уцепилась за эту соломинку, встретилась с галеристом. Им оказался импозантный, хотя и давно не бритый мужчина с грязным воротником белой рубахи. Истинный ценитель прекрасного бегло просмотрел на Людочкином смартфоне фотографии картин и пришел в восторг, безошибочно определив шедевральность полотен. Высокий профессионал! Польщенная художница млела от признания ее таланта, а галерист с ходу предложил не размениваться по мелочам, и организовать первую выставку в Европе, в каком-то городе, название которого Людочка не запомнила, где-то в районе румынско-хорватской границы. К сожалению, аренда зала, отели, реклама, безопасность и многое прочее, потребуют затрат, но визы, билеты, связь с администрацией и широкий общественный резонанс (разумеется, исключительно положительный) галерист берет на себя. Людмила понимающе кивала, галерист пообещал за ночь просчитать все расходы и стороны условились встретиться на следующий день, Второй раунд переговоров начался так же с обилия комплиментов живописцу, но оглашенная галеристом итоговая сумма, приходящаяся на Людочку, неприятно поразила ее и враз испортила все настроение. Но куратор был напорист, сначала он пустил в ход заезженное «искусство требует жертв», а когда не помогло, очень доходчиво объяснил, что позже все художественные галереи России, а потом и мира, будут стоять в очереди, но сначала нужно заявить о себе, пусть и такой высокой ценой, а потом все расходы окупятся сторицей. Людочка колебалась. Окончательно ее сомнения были развеяны, когда этот милый куратор, тяжело вздохнув, согласился, ввиду исключительной гениальности полотен, осчастливить скидкой на все в размере пятидесяти процентов (мир должен увидеть эти шедевры!), и достал из заднего кармана смятый лист контракта. Обрадованная художница, не будучи дурой, разумеется, не упустила выгодного предложения, не глядя подписала договор и в тот же день, опустошив все свои счета, перевела по указанным реквизитам необходимую сумму. Арт-куратор указал дату, в которую Людочка должна была явиться с тщательно упакованными полотнами в аэропорт для вылета в Европу через Москву, и далее уж не беспокоиться, все хлопоты с того момента галерист брал на себя. После оптимистичной встречи с арт-куратором приободренная женщина немедля ни минуты начала приготовления к отъезду в чудный город, названия которого она не запомнила – купила новый брючный костюм, в котором не стыдно будет предстать перед широкой румынской (или хорватской?) публикой, сделала достойную прическу, маникюр и собственноручно подготовила к транспортировке свои шедевры. Вячеслав Никанорович, ввиду явной невменяемости, на время отсутствия супруги очевидно нуждался в медицинском присмотре, и для своего бедного мужа заботливая жена намеревалась было нанять сиделку. Но эти рвачи запросили немыслимые деньги за свои грошовые услуги. Конечно, Людочка с презрением выставила хапуг за дверь, а через день очень удачно – по полису медицинского страхования! -  пристроила Вячеслава Никаноровича в очень хороший санаторий. 
   В урочный день и час Людочка, обвешанная бесценными полотнами, как в Китае российский «челнок» сумками, с безукоризненной пунктуальностью прибыла в аэропорт, и заняла позицию в оговоренном месте – у фонтана в ВИП-зале. Людмила понятия не имела, каким рейсом и классом они летят, билеты должен был привезти галерист, но каким-то чудом просочилась в этот мирок роскоши и комфорта. Галериста не было. «Творческий человек, - оправдала негодяя Людочка, - как всегда, опаздывает». Но песчинки времени сыпались, галерист не появлялся, его мобильный телефон был отключен, и постепенно несчастная Людочка стала подозревать, что ее попросту обманули. Небеса! – сжальтесь над бедняжкой, ее изящная и ранимая душа не может вынести столько жестоких испытаний! Полуобморочная Людочка затравленно, как пойманный лесной зверек, озиралась по сторонам. В отчаянной надежде увидеть подлого галериста шныряла взглядом по проходящим, и думала лишь одно: «что б вы сдохли все, твари!».
   В следующий момент синхронно произошло два заурядных события - Виктор Павлович, Мария и их дети шагнули в кондиционированную роскошь ВИП-зала аэропорта, а Капитолина Парамоновна, совершенно вымотанная бесконечными хлопотами, в ожидании своего рейса бесцельно бродила по ВИП-залу и на беду нос к носу столкнулась с Людочкой, находящейся на грани истерики. Едва взглянув на двух взвинченных до предела леди, опытная Мария – как-никак, старшая медсестра! - сразу заподозрила неладное, и все семейство на всякий случай двинулось к двум дамам. Те же, не обращая внимания на окружающих, несколько секунд пожирали друг друга глазами. Матерая Капитолина Парамоновна против с недавних пор интеллигентной Людмилы. Котел ярости неотвратимо закипал, подогреваемый толстыми поленьями обиды, ненависти и презрения. «За себя! За поломанную судьбу! За мужа!» - пульсировало в головах у матрон. Не сводя пылающих глаз с врага, Людочка рефлекторно сгибала и разгибала пальцы с наращенными ногтями, как пантера перед охотой выпускает когти. Капитолина Парамоновна, не отводя взгляда, изящным движением плеч прямо на пол сбросила кашемировый кардиган, дабы, в случае необходимости, иметь большую свободу рук и ног. Противостояние достигло апогея.
   - Гляньте-ка! Бандерша ободранная, - на весь ВИП-зал пробасила прямолинейная Капитолина Парамоновна, первой нарушившая молчание, - небось, за новыми шлюхами собралась.
   - Женщина, подите прочь! – гордо подняв голову, интеллигентно, с присущим ей достоинством ответила Людочка, - а то всю рожу расцарапаю, свиноматка прокурорская!
   Капитолина Парамоновна не ожидала такого резкого и наглого отпора, она даже задохнулась от возмущения. Подобающие случаю слова не шли на ум, нанесенное оскорбление взывало к мщению. Быстро сориентировавшись, экс-прокурорша немного повернулась, подготовив позицию, и что было силы лягнула, как копытом, прислоненные к бортику фонтана Людочкины полотна. Ненадежная упаковка, сделанная самим автором картин, не выдержала, и на натертый до зеркального блеска пол ВИП-Зала посыпались бесценные холсты. Легко ранимая художница от такого святотатства схватилась за сердце, почувствовав скорый обморок. Отступать уже было не куда, терять нечего. Торопясь, пока сознание не покинуло ее, Людочка размахнулась, изловчилась и полоснула качественным маникюром по ненавистной харе, оставив пять кровоточащих полосок на щеке экс-прокурорши. Обычно сдержанная Капитолина Парамоновна взвыла, и, не помня себя от боли и злости, задействовала свой отточенный на муже удар с обеих рук. По плечам, по рукам, по лицу – большой разброс ударов компенсировался их обилием и частотой. Людочка визжала, уворачивалась, защищалась, но явно не выдерживала неравного боя. Тогда она пошла на хитрость – неожиданно нагнулась, резко вытянула руку и пребольно ущипнула врага за незащищенную филейную часть. Массивная Капитолина Парамоновна подпрыгнула от резкой боли, и клацнула зубами, планируя укусить руку соперницы. Но Людочке и без того было уже совсем плохо. Перед глазами все поплыло, но из последних сил, проваливаясь в пучину обморока, с необъяснимым проворством она ухитрилась вцепиться в волосы противницы и резко мотала ею вверх-вниз, будто встряхивала скатерть после бурного застолья.
  -Бабоньки! – попыталась урезонить сцепившихся светских львиц Мария, - стыд поимейте!
  Но было поздно. От болевого шока, а более от неожиданности Капитолина Парамоновна зычно рявкнула паровозным гудком и медленно отключаясь, грузно осела, но перед этим умудрилась обвить мощными руками, точно щупальцами, шею Людочки, и уже не видя белого света, сжимала горло противницы. Перекрытый кислород парализовал Людочку, ее глаза закатились вверх, она начала слабеть, и обе дамы рухнули беременными моржихами прямо в чашу фонтана, подняв тучу брызг и выплескивая воду. Ситуация становилась критичной. Тяглов, недолго думая, шагнул в фонтан и с превеликим трудом выудил мокрых, а от того еще более отяжелевших ундин, и, уложил их, бесчувственных, прямо на солнечный блеск мраморного пола. Мария, движимая профессиональным долгом и человеческим состраданием, метнулась к пострадавшим, а Тяглов, усадив детей на чемоданы и строго наказав им никуда не отлучаться, побежал за подмогой в медицинский кабинет. Когда он вернулся в сопровождении бригады врачей, Мария уже привела в чувство обеих противниц. Они обтекали на полу, обводя мутным, осоловелым взглядом окружающих. Почему-то с Людочки вода сбегала тонкими струйками, а с Капитолины Парамоновны капало. Тут же стоял блюститель закона из аэропортовского отделения полиции и составлял протокол происшествия.
   - На носилки – и ко мне в кабинет, – скомандовала опытная врачиха прокуренным голосом, едва окинула взглядом несостоявшихся русалок, - и нашатырь под нос каждой!
  - Что за место такое, - ворчал красный от натуги санитар, укладывая, точно куклу, Капитолину Парамоновну на носилки. Давеча здесь мужики подрались, теперь вот эти.
  - Место тут нормальное, - врачиха была цинична и излишней дипломатичностью не отличалась, - люди тут дерьмо.
  - Как же? ВИП-залом пользуются бизнесмены, чиновники, артисты, - не сдавался санитар, - это ж лучшие люди страны! Это знаменитости! Это наша гордость!
  - Это наша гниль, - безапелляционно отрезала врачиха с прокуренным голосом.
      После непродолжительного, но интенсивного пыхтения санитары уложили Людочку и Капитолину Парамоновну на носилки и вся процессия, во главе с опытной врачихой, двинулась в медкабинет. После тщательного осмотра повреждений, угрожающих здоровью, у пациенток не выявили, но от полета обеих категорически отстранили и отправили по домам. А семейство Тягловых еще изрядно поволновалось, ибо составление полицейского протокола затягивалось, показания Виктора Павловича и Марии, как главных свидетелей, были необходимы, а рейс вот-вот улетит, а лейтенант был сколь неумолим, столь и медлителен. Наконец, лихорадочно ответив на все вопросы и выполнив все формальности, Тягловы обрели свободу и, обвешанные чемоданами, рысью последовательно преодолели барьеры регистрации, оформления багажа и досмотра, добрались до заветной посадки в самолет и в полном составе, и без происшествий отбыли на заслуженный отдых.
   Отпуск пролетел, как один миг, Анапа не подкачала. Курорт щедро одарил своих гостей теплым, зеленовато-прозрачным морем, жаркое южное солнце выкрасило тела в золотисто-коричневый цвет, белый шелковистый песок приятно ласкал кожу. Аквапарки, дельфинарии, кафе и рестораны на любой вкус и кошелек, морские экскурсии, катамараны, гидроциклы! Ходили в горы и объедались фруктами, по утрам купались в открытом море, днем отмокали в пресном бассейне при отеле. А вечером, уложив детей, Виктор Павлович и Мария покупали бутылку местного игристого вина и выходили на террасу у самого берега моря. Теплый бриз приятно щекотал загорелую кожу, алый диск солнца медленно опускался в море, выстилая на прощание красную, будто ковровую дорожку на черной колеблющейся поверхности воды, сладкие брызги шампанского смешивались с солеными брызгами морских волн, и Виктор Павлович превращался в молодого и пылкого Витю, а Мария – в дразнящую и страстную Машу.
   Единожды Виктору Павловичу испортил настроение бизнес-партнер, он позвонил с дурной вестью – какой-то лазарет, граничащий с их бахчей, ввиду ковид-эпидемии высказал намерение расшириться, и на том основании пожелал оттяпать два гектара пахотной земли у Виктора Павловича. Иных неприятностей не было, проблема с лазаретом пару недель могла потерпеть, и Тяглов мысленно отложил разрешение неожиданно возникших на его земли претензий до возвращения домой.
               



















Часть вторая
Возвращение в большую политику
    Стройная медсестричка в накрахмаленном белом халате выкатила инвалидное кресло с тощим, как палка, мертвецки бледным пациентом на солнечную террасу санатория управления делами администрации области. Заученными движениями зафиксировала колеса, поправила плед, спросила: «Павел Лаврентьевич, вам что-то еще нужно?», но ответа от неподвижного пациента привычно не получила. Несчастного экс-прокурора всем персоналом выводили из жесточайшего запоя, и сейчас он пребывал на границе между тем и этим светом. Медицинская сестричка понимающе пожала плечиками и пошла за следующим подопечным. С террасы открывался вид на Божью благодать – густой сосновый бор подступал вплотную к лечебным корпусам, по земле меж вековых деревьев змеились аккуратные, выложенные белой плиткой дорожки, дугой выгибающие спины в местах пересечения небольшого ручейка, густо настоянный на травах хвойный воздух грозил кислородным ударом, птичий гомон ласкал слух. Но Павел Лаврентьевич ничего не видел, ничего не слышал, и оставался недвижим в своем кресле. Все многообразие мира для него свелось к одному недостижимому бокалу холодного пива. Или красненького вина. Да хоть чего-нибудь, лишь бы потушить иссушающий жар, грозящий испепелить его тело изнутри. Тем временем стройная медсестричка с трудом выкатила на террасу следующего бедолагу – колеса инвалидного кресла жалобно скрипели и визжали, негодуя на разжиревшего сверх всякой меры пациента. «Вячеслав Никанорович, вам удобно?» - поинтересовалась «по инструкции» санитарка.
   - В Москву, в Москву, - бубнил, роняя слюни экс-губернатор, - а газету не я, это все Монеткин, не я.
    Санитарка вытерла слюнявчиком подбородок пациента, посмотрела его в бессмысленные глаза, отыскала свалившийся во время транспортировки мягкий тапок, натянула его на мощную стопу и, контрольно оглядев подопечных, отправилась по своим делам. Вячеслав Никанорович продолжал бубнить, припекало неожиданное осеннее солнышко, шустрые белки сновали по соснам-великанам.
  Внезапно идиллия разрушилась – Вячеслав Никанорович своим хаотично блуждающим взглядом вдруг напоролся на соседа – как наступил на мину. Последовал психологический взрыв, сорвавший оковы с памяти, и освобожденные воспоминания и обиды хлынули сплошным потоком. Экс-губернатор взревел раненым медведем, ярость вспыхнула в нем с прежней силой и вытолкнула его из кресла. Вячеслав Никанорович встал, немного покачался, ловя равновесия, и, сжав пудовые кулаки, медленно и не переставая рычать, двинулся к Павлу Лаврентьевичу. Экс-прокурор сквозь мечты о пиве услышал гневный рык рядом, и вяло приоткрыл глаза, абстрактно интересуясь его источником. Увидев врага, экс-прокурор отшатнулся, будто его полоснули кожаной плетью, и тонко взвыл. Вжавшись в кресло, он однотонно, неистово и остервенело выл циркулярной пилой. Бешеная злоба заслонила физическую немощь, и Павел Лаврентьевич, решительно отбросив плед, уже выкарабкивался из каталки навстречу противнику. К счастью, услышав дикий рев и отчаянный визг на террасе, прибежала стройная санитарка. Мгновенно сориентировавшись, вызвала охрану, и пока два антагониста на непослушных ногах приближались друг к другу, три дюжих молодца успели прибежать на террасу и развести буянов по палатам.
    Но необратимая реакция, как ядерная, уже была запущена. При случайном личном контакте недруги идентифицировали друг друга, осталось вычислить локацию. Пока сугубо гражданский Вячеслав Никанорович размышлял, как узнать номер палаты Павла Лаврентьевича, последний, обладая богатейшим опытом оперативно-розыскной работы, без труда установил, где размещается экс-губернатор. После вечернего обхода, обязательного для всех пациентов санатория, Вячеслав Никанорович обнаружил на столе подброшенную записку. Развернув, прочитал: «сегодня в полночь у ручья, на заднем дворе санатория».
  Дуэль?! Кровавая вендетта?! - не важно! Эта ночь должна была рассудить бывших иерархов областной власти, дать один роковой, но неопровержимый ответ на множество вопросов.
    Встреча на берегу безымянного ручья не вошла в историографию нашей области, хотя по своим последствиям она превзошла множество официально признанных событий. Два заклятых врага, никем не замеченные в непроглядной осенней ночи, ровно в полночь сошлись в смертельной схватке. Журчал ручей, порывистый ветер зловеще шелестел в древесных кронах. Два чудо-витязя молча взирали друг на друга, готовясь к главному. А далее случилось маленькое чудо – Павел Лаврентьевич, распаляя себя перед боем, вслух напомнил самому себе о «Нелегальное казино прокурору подчинено», а Вячеслав Никанорович машинально объяснил промах слишком исполнительного Монеткина с этой окаянной статейкой. Да и можно ли сравнивать разрушительную силу какой-то там статейки в желтой газетенке и разгром Облбизнесбанка с   последующим антигубернаторским митингом! Павел Лаврентьевич согласился с логикой – против факта не попрешь! – но бросил козырный аргумент с борделем в школе, который, впрочем, был бит разгромленной перед приездом федеральной комиссии новостройкой. И как-то само собой, очень естественно завязалась дискуссия. Сначала она велась в уничижительных тонах, с оскорблениями, иногда даже нецензурными, и разного свойства угрозами. Постепенно обсуждая все перипетии конфликта, честно и искренне проговаривая и разматывая каждый виток противостояния, как листья с кочана капусты, дошли до самой кочерыжки – до губернаторской свадьбы и той треклятой сопли. И воссияла средь мрака ночи горькая правда - не было указаний из Москвы, не было подковерных интриг и тайных наветов. Павел Лаврентьевич и Вячеслав Никанорович замолчали – они вдруг с ужасом осознали страшную истину – какого же дурака они сваляли! Из-за ничтожного курьеза, цена которого тьфу и забыли, разразилась катастрофа. Журчал ручей, угрюмо завывал в ветвях ветер. Павел Лаврентьевич присел на корточки и тихо поскуливал, вырывая на голове и без того жидкие волосы. Вячеслав Никанорович с глухим стуком бился головой о сосну. Потом два державных мужа, обливаясь слезами раскаяния, одновременно бросились друг к другу и заключили в крепкие объятия.
    - Слава… Славочка…. – всхлипывал Павел Лаврентьевич.
   - Паша… Пашка, - хлопал по спине друга Вячеслав Никанорович. 
                ххх
      Рейс из Анапы, которым семья Тягловых возвращалась после отдыха, задержали на пару часов, порог родного дома Виктор Павлович с домочадцами перешагнули глубокой ночью. Уставшие дети сразу ушли спать, Мария с мужем наскоро разобрали чемоданы и последовали примеру ребятни. Утром долго не могли разбудить вымотанных детей, и Мария, махнув рукой, волевым решением разрешила им пропустить школу, оставив досыпать. Сама же, быстро соорудив завтрак, посвятила день стирке и уборке, беспощадно уничтожая скопившуюся за неделю пыль. А Виктор Павлович, наскоро перекусив, помчался в офис, где и провел весь день, разбираясь с накопившимися делами.
     В области полным ходом шла напряженная предвыборная кампания, наиболее вероятным претендентом очевидно выглядел «врио губернатора» Монеткин. Из штаба этого кандидата пришло письмо на имя Тяглова, с предложением обустроить детскую площадку во дворе по конкретному адресу. Тут было о чем подумать, но размышления прервала бухгалтер, - налоговая инспекция доначислила налог на прибыль, а уже утвержденное возмещение по НДС предложили возместить зачетом в будущих периодах, и теперь весь квартальный баланс нужно переделывать заново. «Пришли мне книгу продаж, - распорядился Тяглов, - я сам проверю». Вошла секретарша, зачитала длинный список звонков, поступивших за время отсутствия шефа. То были в основном деловые партнеры, но меж ними затесался звонок из прокуратуры, Виктору Павловичу предлагалось явиться к новому областному прокурору Цапко. Эта новость камнем легла на сердце. Опять! Когда ж они уймутся? Выпив кофе, Тяглов собрался с духом и позвонил в надзорное ведомство. Сам Цапко не смог ответить, был занят, но секретарша передала Виктору Павловичу просьбу заехать на следующий день, после обеда. Тяглов обещал. А пока решил отвлечься от мрачных дум и принялся за другие дела. Наиболее неотложным выглядело требование от санатория администрации области, с которым его земельные угодья имели несчастье граничить, передать на безвозмездной основе несколько гектаров земли. Требование обосновывалось намерением построить дополнительный корпус оздоровительного заведения ввиду возможного ухудшения эпидемиологической обстановки в области. Каждый метр своей пахотной земли Тяглов честно покупал, платил своими кровными по реальной цене, и перспектива расстаться даром с несколькими гектарами его не прельщала. Виктор Павлович выругался (в самой большой в мире по площади стране новый корпус санатория построить негде, кроме как на моей пашне!), созвонился с директором санатория и договорился с ним встретиться на следующий день. 
                Ххх
   С тех пор, как карета скорой помощи привезла Людочку из аэропорта, она не выходила из дому, лишь бесцельно бродила по покоям, иногда выходила в сад, и рыдала, рыдала, рыдала.    Безутешные слезки одна за одной катились по наливным щечкам, белые ручки горестно заламывались, жизнь была невыносима. Опальный муж спятил, лже-куратор выманил деньги и смылся, еще и безумная драка в аэропорте. Вспоминая безобразную сцену в ВИП-зале, Людочка понимала, что это не мерзкая экс-прокурорша своей слоновьей ножищей разбила ее картину и разорвала холст, но сам злой рок разбил ее судьбу и в клочья разорвал ее будущее. Все надежды и чаяния похоронены, все праздники позади, впереди лишь черные будни да новые невзгоды. А устройся как-нибудь персональная выставка, и все пошло бы на лад - заслуженное признание, слава, деньги стали бы ее надежными спутниками жизни. Третьяковка, Эрмитаж, Русский музей, интервью главным телеканалам, толпы поклонников… Людочка надолго забывалась в сладостных грезах, слезы осушались, на припухлых губках появлялась мечтательная улыбка. Но грязная реальность каждый раз бесцеремонно разбивала волшебную сказку – то бесчувственная горничная напомнит о зарплате, то каблук на любимых туфлях сломается. Или вот еще – повадился звонить лечащий врач Вячеслава Никаноровича, и каждый раз невовремя, и ужасно назойливо. Он сыпал медицинскими терминами, подробно рассказывал о самочувствии пациента, его аппетите, сне и стуле, чрезмерно утомляя Людочку. Стремясь избавиться от докучливого доктора, Людмила твердо пообещала навестить своего несчастного мужа и подробно пообщаться с врачом. Будучи верной и любящей женой, на следующий день она собралась пораньше и велела водителю подавать машину. Невзирая на все превратности и кошмарное самочувствие, она оставалась верной супружескому долгу, и усаживалась на заднее сиденье автомобиля с чувством жены декабриста, отправляющейся в Сибирь. 
    До санатория доехали без приключений. В красивом холле дежурный врач встретил Людочку любезной улыбкой и после незначительных формальностей, связанных с посещением пациентов, проводил в палату Вячеслава Никаноровича. Поблагодарив и отпустив провожатого, Людочка некоторое время стояла у закрытой двери, не решаясь ее открыть. Она страшилась увидеть обмякшее тело мужа, бессмысленные глаза мороженого окуня и обслюнявленный подбородок. Прошла минута. Глубоко вздохнув и собрав все свое мужество в кулак, бесстрашная женщина толкнула дверь и с усилием шагнула в палату, эту юдоль скорби и печали, полную сырого мрака и полной безнадежности. Вошла – и от увиденного ноги ее подкосились, и упала бы, да вовремя оперлась об дверной косяк. Людочка мысленно подготовила себя к всему, даже самому страшному, но увиденное ее ошеломило.
   Через растворенные окна в палату врывались солнечные лучи и птичий щебет. Несколько человек сгрудились вокруг стола и увлеченно беседовали, жестикулировали, спорили, перебивали друг друга. Постепенно Людочка пришла в себя, и узнала в одном из спорщиков своего мужа, своего прежнего мужа – Вячеслав Никанорович был свежевыбрит, щеки лоснились, он был совершенно адекватен, собран, глаза его горели, говорил он четко и убедительно. А в тощем человечке рядом с ним Людочка с изумлением узнала Павла Лаврентьевича. Он тоже был в полном порядке, смеялся, активно поддакивал Вячеславу Никаноровичу и всячески выказывал ему свое уважение, приязнь и полную поддержку. Но и это было еще не все – в единственной женщине этой необъяснимой компании Людочка узнала свою обидчицу, Капитолину Парамоновну! В глазах потемнело – как смеет эта нечестивая гадина приходить к ее мужу! Ее кулачки непроизвольно сжались, но, к счастью, кто-то, наконец, заметил присутствие Людмилы в палате.
   - Розмаринка! – с широкой улыбкой шагнул к ней прежний, мордатый, бокастый и налитой Вячеслав Никанорович, - как мило, что ты пришла!
  - Что тут делает эта… женщина? – дрожащим и срывающимся от негодования голосом прошипела Людмила, тыкая сложенными солнцезащитными очками в сторону экс-прокурорши.
   - Милочка, я так рада тебя видеть! – сладко улыбаясь, промолвила Капитолина Парамоновна, - дай же я тебя обниму! На ее щеке под густым слоем тонального крема явственно краснели пять жирно-красных царапин.
  - Слава, что происходит? – безумная фантасмагория всерьез угрожала психике Людочке и требовала немедленного разрешения.
   - Присядь, - поспешил на помощь заботливый муж, - сейчас все объясню.
   Людочка плюхнулась на больничную койку, а все присутствующие крайне доброжелательно, в общих чертах, но с важными подробностями обрисовали ситуацию. В поднявшемся галдеже Людочка ни бельмеса не поняла, только переводила очумелый взгляд с одного оратора на другого.
   - Молчать! – властно скомандовал Вячеслав Никанорович. В палате мгновенно установилась тишина. Экс-губернатор встал перед супругой, вытянул руки по швам, гордо запрокинул голову и торжественно объявил: «Мы возвращаемся!». Павел Лаврентьевич проворно пристроился к экс-губернаторскому боку, так же запрокинул голову и положил правую руку на плечи Вячеслава Никаноровича. Оставшиеся два незнакомых Людочке мужчины проделали тот же маневр, выстроив шеренгу из четырех человек, скованных одной цепью верности друг другу и преданности общему делу.
   - Слава, но как?! – Людочка решительно отказывалась понимать происходящее, - после «утраты доверия» ты даже директором кочегарки не сможешь устроиться!
   - Недооцениваешь ты меня, розмаринка! – игриво, с хитрющим прищуром ответил Вячеслав Никанорович, и, наконец, посвятил супругу в свои планы.
    После примирения с Павлом Лаврентьевичем, убедившись в обоюдной непогрешимости, два отставника пришли к одному мнению – как в русских сказках, зло в лице подлых Цапко и Монеткина должно быть наказано. Этим двуличным молокососам не место в областной власти, вырвать с корнем, выжечь огнем, да хоть потравить крысиным ядом или керосином, но что бы духу этих сопляков тут не было! А заодно как-то вернуть себя во власть.
  -Живу, как кухаркин сын, - жаловался Вячеслав Никанорович, - даже водителя персонального отобрали!»
   - А мне вообще все перелеты теперь за свой счет предлагают оплачивать! – поддерживал друга Павел Лаврентьевич.
   Искушенный в большой политике Вячеслав Никанорович определил две тактические задачи на пути к стратегической цели – свергнуть зарвавшихся щенков и вернуться к кормилу государственного управления. О, это сладкое слово «кормило»! Оно снится по ночам в розовых снах, оно вмещает в себя все – деньги, безопасность, лечение, образование и еще множество больших и малых полезных и не очень функций. Единожды вкусив сего сладостного плода, уж вовеки не забудешь полученного наслаждения, и будешь с настойчивостью наркомана добиваться еще и еще. Припасть к кормилу – значит перейти в касту избранных, значит, высоко взлететь на реактивном чартере и, пролетая над городом, покачать на прощание серебристым крылом копошащимся на земле человечкам.
    Скомпрометировать «зарвавшихся щенков» было не сложно – практичный Павел Лаврентьевич уже прикидывал, как лучше использовать такие вопиющие факты, как вилла в Испании у Монеткина, или компания по добыче и переработке рыбы в Хабаровском крае, принадлежащая Цапко. Да и незадекларированные доходы пригодятся, и растраты в ход пойдут.
   Вторая задача выглядела позабористее, но опытнейшие руководители и тут нашли выход – пропихнуть на прокурорскую и губернаторскую должности своих проверенных, преданных людей, которые не изменят ни при каких обстоятельствах. Павел Лаврентьевич призвал своего старого верного заместителя, «видавшего виды тертого калача», а Вячеслав Никанорович – вице-губернатора по аграрной политике. Оба этих достойных мужа присутствовали в палате, и Людочка даже устыдилась, что не признала бывавшего у них в гостях и присутствовавшего на свадьбе аграрного заместителя мужа. И «тертый калач», и сельскохозяйственный вицик с воодушевлением приняли план бывших начальников.
  - Этот висельник Цапко меня на пенсию отправить грозился! – жаловался «тертый калач», - видите ли, старый я для него.
  - А меня Монеткин вообще на культуру перебросить хочет! – не отставал вице-губернатор по аграрной политике, - а там бюджета ноль!
   Оба претендента присягнули Павлу Лаврентьевичу и Вячеславу Никаноровичу, клянясь после вступление в высокие должности свято чтить мнение старших товарищей по любому вопросу и безоговорочно выполнять их любые указания. Ну и служить людям, разумеется, и неустанно повышать качество их жизни.
   Глубоко впечатленная Людочка смотрела на своего мужа со смесью восторга и удивления. Он раскрылся с новой, доселе неведомой ей стороны. Решительный, мужественный, стойкий. Пожалуй, рановато хоронить мечты о персональной выставке.
    - Цапко совсем недавно назначили, а Монеткин без пяти минут губернатор, - сомнения все же терзали совсем растерявшуюся Людмилу.
    - Конечно, за короткий срок дважды сменить власть в области трудно, - согласился Павел Лаврентьевич, - для этого предстоит потрудится в Москве, задействовать оставшиеся связи в Генеральной прокуратуре и администрации Президента, объяснить насущную необходимость столь экстраординарных решений, но, черт возьми, чего не сделаешь во имя народного блага!
    Все присутствующие горячо поддержали Павла Лаврентьевича, а Вячеслав Никанорович, подхваченный волной воодушевления, вышел в центр больничной палаты и экспромтом зарядил пробирающие до мурашек установочные тезисы: «Невозможно смотреть, как желторотые, неоперившиеся птенцы, без опыта и навыков, гробят экономику области, на глазах рушат социальное обеспечение, намеренно или по незнанию уничтожают прибыльные доселе предприятия и целые отрасли! Намеренно или по незнанию, но эти младореформаторы за короткий срок своего правления отбросили область далеко назад, при потворничестве этих горе-руководителей воровство из областного бюджета достигло невиданных размахов! А люди не слепы, они все видят, и не глухи, они все слышат, и все происходящее самым пагубным образом сказывается не только на уровне жизни народа, но и рейтинге правящей партии. И прямую ответственность за это несут персонально врио губернатора Монеткин и новоиспеченный прокурор Цапко. И наш долг, наша священная обязанность остановить вакханалию деградации региона, донеся объективную картину о сложившейся ситуации и предложив федеральному центру достойных, умудрённых опытом руководителей, кристально честных и болеющих душой за нашу область и каждого простого человека, проживающего в ней»!
   Бурные овации спугнули стайку воробьев, дремавших на сосновой ветке у раскрытого окна палаты. Капитолина Парамоновна вытирала слезы умиления, Павел Лаврентьевич лез целоваться, «видавший виды тертый калач» и вице-губернатор по аграрным вопросам, соблюдая субординацию, стояли чуть в сторонке и неистово аплодировали.
    - Большой политик! – глядя с обожанием на супруга, прошептала Людочка, молитвенно сложа руки.
   -  Большая политика! – всхлипнула Капитолина Парамоновна. 
   - Но учтите! – со знанием дела сурово прервал всеобщее ликование Павел Лаврентьевич, - отныне мы должны соблюдать осторожность! Бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Мы сейчас в санатории областной администрации, тут кругом камеры. Нужно выбираться отсюда.
    Заговорщики перешли на нелегальный шепот, обсуждая как незаметно выбраться из лечебницы и где устроить безопасный штаб. Капитолина Парамоновна и Людочка предлагали для начала воспользоваться личными автомобилями, припаркованными у санатория, но этот вариант был немедля отвергнут Павлом Лаврентьевичем. «Все ваши машины пасут, телефоны на прослушке. Уж поверьте мне», - скромно потупясь, веско аргументировал экс-прокурор. Общественный транспорт и такси были отвергнуты по определению, шальная мысль пойти пешком была высмеяна. Возникла пауза. «Тертый калач» и аграрный вице-губернатор что-то напряженно чертили в блокнотиках, Людочка в обнимку с Капитолиной Парамоновной молились на мужиков, Павел Лаврентьевич сидел у входа в палату и напряженно бдил – со свирепым выражением лица из подлобья стрелял в разные стороны глазами.
   - Выйдем на воздух, - нарушил тревожную тишину «мозг операции» Вячеслав Никанорович, - делаем вид, что вышли на прогулку, авось, что-нибудь придумаем.
   Вся компания с облегчением подчинилась, покинув надоевшую больничную палату и высыпала пестрой гурьбой на белую мощеную дорожку, проложенную меж густых цветников.
                ххх
    Директор санатория принял Тяглова радушно, встретил у крыльца и провел в свой кабинет. Секретарша принесла чай и все, что положено к нему – печенье и конфеты. Хозяин кабинета дернулся было достать бутылочку коньяка, но в последний момент решил, что «не тот случай».
  - Какая отличная осень выдалась! - директор повел было беседу из далека, но Виктор Павлович, памятуя о предстоящей встрече в прокуратуре, сократил формальности.
   - Как вы можете просто взять и отобрать у меня землю? – перешел сразу к делу Тяглов, — это ж моя собственность!    
   - Ну некуда больше нам расширяться, только на ваши площади, - директор санатория терпеливо растолковывал положение вещей Тяглову. Для наглядности он даже разложил на столе карту района.
   - У меня и так земли в обрез, - Виктор Павлович уже предчувствовал самое худшее, - может, вы хотя бы выкупите эти три гектара?
   - Голубчик, ну сами подумайте, - снисходительно улыбнулся директор, - это вы миллионами ворочаете, а мы бюджетная организация, откуда у нас деньги на выкуп земли? Право, смешно.
   - Это ж грабеж! – не сдавался предприниматель.
  - Это форс-мажорная ситуация. Пандемия. В такой ситуации нужно проявить ответственность, солидарность с государством и обществом. А вы как-то несознательно увиливаете.
  - Вот, в сторону города расширяйтесь! – Виктор Павлович с надеждой тыкнул пальцем в карту.
  - Здесь же элитный коттеджный поселок! – немного испуганно парировал директор, - даже думать об этом забудьте. Вы хоть представляете, чьи там дома?!
  - А сюда? – Тяглов безнадежно водил карандашом по карте.
  - Уж поверьте, мы прежде вас все варианты изучили, - директор был безукоризненно подготовлен, - тут ручей и овраг, с другой стороны начинается федеральный заказник, там любое строительство запрещено. Только на ваших землях мы можем построить новый корпус. 
  - А что овраг? Подзасыпать! А ручей на территории санатория – это красиво, в этом может быть изюминка вашего заведения! – вдруг вспыхнула слабая надежда у Виктора Павловича, - пойдемте, осмотрим овраг. Может быть, я сам его обустрою.
  - Мне говорили, что вы упрямый, - разочарованно протянул директор, внутренне возмущаясь несознательностью коммерсанта, но кивнул головой, - ну хорошо, пойдемте, посмотрите сами.
   Директор и Тяглов вышли из кабинета, миновали хитросплетения длинных коридоров и лестниц и вышли на воздух. Не успели они пройти и десятка метров, как столкнулись с компанией заговорщиков, усиленно делающих вид праздных гуляк. При виде Тяглова у Вячеслава Никаноровича мгновенно сработал ассоциативный рефлекс.
   - Эй, как там тебя… друг! - силился вспомнить имя предпринимателя экс-губернатор.
   - Виктор! Его зовут Виктор, и, по-моему, Павлович, - шепнула на ушко Людочка.
  -  Ну конечно, Витя! – Вячеслав Никанорович расцвел в приязненной улыбке, - у тебя же УАЗик? Не поменял еще машину?
  - УАЗ. Патриот. У меня, - Тяглов был в ступоре, или близко к этому.
  - Отлично! Все на борт! – вскричал воодушевленный Вячеслав Никанорович, - лучшей маскировки не найдем. И вся компания, увлекая за собой ошалелого Тяглова, ринулась на парковку. Едва Виктор Павлович открыл двери своего вездехода, заговорщики плотно набились в салон. Рессоры джипа жалобно скрипели, дорожный просвет сошел на нет. Вячеслав Никанорович на правах полководца восседал на переднем пассажирском сиденье. Людочка, Капитолина Парамоновна, Павел Лаврентьевич, «видавший виды тертый калач» и вице-губернатор по аграрной политике заполняли собой все пространство сзади, казалось, сплошная масса их слипшихся тел приняла форму салона «Патриота», не оставив свободным и кубического дюйма. Тяглов покорно уселся за руль и вопросительно посмотрел на Вячеслава Никаноровича.
   - Давай для начала в «Загородный», - экс-губернатор почесал брюхо, - я на больничных харчах уже забыл про нормальную жратву.
  - Ой, а меня завезите, пожалуйста, в салон красоты, - над правым плечом Виктора Павловича возникло лицо Людочки, - у меня там запись.
  - Мне нужно сейчас в прокуратуру, - жалобно попытался уклониться Тяглов, - меня Цапко ждет.
  -  Вези, Витя, вези, - Вячеслав Никанорович поставил «уклониста» на место тоном умудренного мастера, снизошедшего до нерадивого подмастерья.
  - Потом еще благодарить будешь, - перегнувшись с заднего сидения, многозначительно добавил Павел Лаврентьевич.
   Тяглов сокрушенно покачал головой и завел двигатель. Перегруженный сверх всякой меры УАЗик, натужно урча и царапая на ухабах асфальт днищем, медленно выехал с парковки и со скоростью велосипедиста покатился в город.
   Остаток дня Виктор Павлович потратил на капризную банду заговорщиков, развозя их по конспиративным ресторанам и подпольным баням, где они могли вдоволь безопасно наговориться. А вечером состоялась неприятная встреча с Цапко - старые угрозы были реанимированы. 
   Домой Виктор Павлович приехал затемно, голодный и злой. Благо, Мария подняла настроение вкусным ужином, а дети растрогали до слез подарком - собственноручно изготовленным из шишки и пластилина лупоглазым неведомым зверем, презентованном как волчонок, но после  отвалившегося хвоста тут же перекрещенного в анапского дельфиненка. Потом всей семьей пили чай с тортиком, и взахлеб делились воспоминаниями о недавнем отдыхе на море. А рано утром следующего дня Тяглов забрался в верный УАЗик, и попылил на свои угодья.
                ххх
  Осенний день наступает поздно, было еще темно, и даже звезды, невзирая на наступающее утро, не желали гаснуть. Виктор Павлович остановил «Патриота» на проселочном большаке, заглушил двигатель и вышел. Утренний птичий галдеж звенел в воздухе. И слева, и справа необъятным зеленым морем простиралась ухоженная бахча. Тяглов нагнулся, сгреб горсть жестковатой, уже немного подмороженной ночными заморозками земли и стал задумчиво разминать ее в ладошке. До горизонта, сколько хватало глаз, лежали крупные, полосатые арбузы, прочно привязанные жестким стеблем, словно пуповиной, к земле-кормилице. Тяглов достал из кармана перочинный нож, срезал одну большую ягоду и расколол ее пополам. Спелое, ярко-красное, утыканное черными семечками арбузное нутро пахнуло сладковатой влажной свежестью. Светлеющее небо удивленно смотрело на этого странного одинокого человека, осенний ветерок облетал его, пытаясь выяснить его суть - кто он? Изгой, пария, дивергент, или спаситель, мессия, главный элемент? Полнотелая луна, бледнеющая на фоне утренней зорьки, недоумевала – как не сгинул, где силы черпает, что заставляет из раза в раз начинать все сначала?! Румяное солнышко, заспанно выглядывающее одним глазом из-за горизонта, гадало восхищением – а что будет, если лишь чуть ослабить узду, опустить вожжи, дать вздохнуть свободно и спокойно хоть раз за долгие века!   
  -О, начальство пожаловало! – сверкнул белозубой улыбкой Федька-бригадир, протягивая руку Тяглову. «Виктор Павлович, - звонко пересмеивались бабы из женской бригады, - может, смените офис на поле, пиджак на фуфайку»? Вскоре затарахтели трактора, все пришло в движение, трудовой день вступил в свои права. Тяглов уселся за руль УАЗика и достал телефон – с десяток пропущенных вызовов! Он быстро просмотрел не отвеченные звонки: бухгалтер, приемная Цапко, приемная Монеткина, налоговый инспектор, менеджер из банка-кредитора, Вячеслав Никанорович, Павел Лаврентьевич, налоговая, кредиторы, друзья-приятели, сотрудники офиса… Виктор Павлович почувствовал себя бьющейся рыбиной в сотовой сети, сплетенной из звонков, обязательств, отчетов и директив. Он скрестил руки на руле «Патриота» и огляделся через лобовое стекло. Прошелся взглядом по бахче, уходящей за горизонт, по стоящему рядом дощатому строительному вагончику, купленному им для отдыха работяг, по трудягам-«Белорусам», выстроившихся подле вагончика в ожидании своего часа.
 - Да ну вас к бесам с вашей большой политикой! – в сердцах выругался вдруг Тяглов и бросил телефон на сиденье УАЗика. Легко выбрался из салона «Патриота», подошел к «Белорусу», и рывком запрыгнул в кабину.
 - Я за тележкой сгоняю, - крикнул он озадаченному Федьке-бригадиру. Через мгновение трактор чихнул, выпустил струйку темного выхлопа, и покатился, подпрыгивая на неровностях, по полю, навстречу восходящему солнцу, оставляя в податливой земле широкий и глубокий, словно рифленый, одинокий след.