Молчи, коли говорить не велено

   Тишку Бровина нашли мёртвым в его собственной избе только на третий день. И что диковинно было: на улице жарень такая, что куры уже печёные яйца несли, а тело Тишки не испортилось. Лежит на лавке будто сегодня помер.
   Собрались сельчане вокруг упокойника, решают: что делать? Тело то вроде бы и окоченело, а навроде бы щёки розовые, как у младенца. Сообща решили, что душа Тишкина где-то приблудилась. Положили то, что осталось от Бровина на кровать, да послали за фершалом.
   А фершал приехал только к вечерней дойке на завтрашний день. Повертел, посмотрел, послушал Тишку, да призадумался.
   – Вроде помер, – говорит, – а навроде и нет. Хто ево могёт знать. Так-то он не дышит, значит помер. Но и лежит диковинно, как навроде уснул. Запаху нет, так и погодём, поглядим.
   Пролежал так-то Тимошка ещё неделю. Никаких изменений: и оживать не оживает, и портится не думает.
   Бабы хаяли мужиков, что оставались в ночь при покойнике и брали с собой малую четверть. Но караульщики стояли на своём.
   – Тверёзвому, - кипятились  караульщики, – такую страсть ни в жисть не выдюжить. Хотите сами идите, караульте.
   И бабы отступали, кому же хотелось сидеть в избе, где на лавке лежит живой упокойник.
   А как раз на приезд автолавки ранним утром Тишка вдруг открыл глаза. Вроде как проснулся.
   Мужики хоть и крепко были перепитые, но от страха деревяней дерева стали, просто в лавки вросли, и рты наперкосяк.
   – Я всё слышал, – говорит оживший упокойник, – тока шевельнуться не мог, как навроде связали меня, и рот кляпом заткнули.
   Потихоньку мужики оттаяли, икать перестали, а Тишка садится на лавку, руки, ноги растирает, закостенели совсем за время лежания. Налили ему  самосядки полстакана.
   Через полчаса в избе послышались громкие голоса, да и четверть почти опустела. Расхрабрились сельчане, стали задирать Тишку: «Расскажи, да расскажи, – пристают, – чё там было, али где бывал, когда мертвяком был».
   – Где был помню, – почесал голову бывший упокойник, – только не велено никому сказывать.
   Разадорились караульщики:
   – Мы чё тебя зря чёли две недели караулили, сказывай, где был, а то больше и наливать не станем.
   Помыкался Тишаня, не утерпел, да как есть всё и выложил: где был, кого видел, с кем говорил.
   Посудачили мужики, баб позвали, что сгуртились у автолавки. Те головами покачали: «Так Тишаня завсегда был выдумщиком», да и разошлись по разные стороны. Дел в деревне завсегда много, некогда кошёлки трясти, надо дело прясти.
   Только вот через три дня Тишка то по-настоящему помер. Как шёл по дороге, так снопом и свалился, изо рта пена, как у загнанной лошади. Тут люди подскочили, а он уже синий и глаза навыпучку.
   С тех пор старухи пацанам грозили крюковатыми пальцами да приговаривали: «Молчи, коли говорить не велено».