Ожидание чуда, день третий

Легкие завибрировали, остатки сна слетели к потолку. Это Первомай. У нас под окнами во дворе Гознака собирается оркестр, литаврами возвещающий начало праздника. К нему спешат все гознаковцы и гознаковки. Знаю, что у них делают деньги, но никогда их не видел. Интересно, что они повезут на своей машине ко Дворцовой площади? Кировский завод, к примеру, везет большой макет трактора, "Красный треугольник" - сапоги великанов. Я пытаюсь найти пачку огромных денег, но во дворе лишь головы Брежнева, Косыгина и других стариков. Крупнее всех голова Ленина - это понятно, она и у нас в школе занимает столько места, что не обойти быстро, когда спешишь на урок.

Я что-то проглатываю и скорее на улицу. А там уже людские реки текут к самой крупной, а та впадает во Дворцовую площадь. На всех углах цыгане продают раскидайчики из опилок, свистульки, бумажные цветы, петушки-сосульки. Петушков все меньше, чаще стали выпекать пистолеты. Что же купить? Забегаю к Цыпе, и мы идем по берегам этих рек. Сколько народа! И где они сидели в будние дни? Многие запевают песни, запивая каждую красной жидкостью из бутылок. Действительно, жарко! А вот и мороженица. Мы смотрим в окно, а на столах в вазочках шарики - бежевые, коричневые, голубые, с орешками. С них стекает красный, словно первомайский флаг, сироп.
- Приха, может, отметим здесь праздник, ведь дальше нас задавит толпа, - шепелявит Цыпа.
Он говорит невнятно, вроде из-за того, что на его глазах застрелился отец-офицер.
- Да, из петушков и раскидайчиков мы уже выросли, пошли, а потом в тире постреляем.
Язык, едва касаясь бархата шарика, проделывает углубление в шарике.  Один вкус сменяется другим, а сироп я отпихиваю, он только портит все своей грубой сладостью.
- А у нас сегодня гости, - хвастаюсь я Цыпе, - надо рулить к дому.

Потоки  иссякли, кто-то уже возвращается. Если заглянуть во двор, можно найти какого-нибудь Суслова на палочке. Или транспорант " Вперед к победе коммунизма". Я в эту ерунду не верю. Вижу ведь, что пока побеждают воры, несут со своих заводов все, что можно: кто сухое молоко, кто трусы, а уж из детских садов - все, кроме манной каши. Мой крестный - носовые платки, у нас их целая полка, будто у всех гайморит. Но надо делать вид, что ты тоже преданный ленинец. Один раз я про это забыл и написал в сочинении, как я хочу плыть на лодке по реке, не людской, а настоящей, с рыбами и кувшинками. Конечно, получил трояк. Училка сказала, что плыть каждый может, а вот мир во всем мире трудновато сделать. Но я дождусь и мира и реки!

Влетел на пятый этаж пулей. Я уже забегаю через ступеньку, а то и через две. Мама тут же вручила тарелку с селедкой - неси. Потом - холодец, дрожащий от стаха быть съеденным. Оливье без колбасы, но с разными деликатесами -  мама все время эспериментирует. Ветчина с перепончатым жирком. Сыр - колбаса в нарезке - это добро редко берут. Странно, в магазинах ничего нет, а на столах изобилие. Носил я долго, уже и ставить некуда. Часть устроилась на серванте, часть на телевизоре.
- А редька где? - спрашиваю после исследования содержимого комнаты.
- Три сам, не успела!
Что поделать, придется попотеть. А потом ее майонезом.  Вкус божественный! Она так разжигает аппетит, что после тушишь пожар в желудке другой едой.

Вот и вся родня в сборе. Про Первомай никто не вспомнил. Все пьют за здоровье и , действительно действует: голоса становятся громче, вот уже кто-то песню затянул, не в силах держать в себе всю полноту русской души. А потом танцы. Меня вдруг приглашает толстая тетя, сильно прижимая к своим огромным грудям. Интересно, она думает, что мне приятно или приятно ей? Ух, едва выдержал.

Скорее к Люсе. Это моя троюродная сестра,  ровесница. Мы уединяемся возле моего рыбьего стола, достаю альбом со своими рисунками. И надо же, я и забыл! На одном нарисовано несколько голых девочек в разных позах. Я не знаю, что сказать, она тоже не знает. Наверное, подумала, что я уже взрослею, да и у  нее есть какой-то мальчик. Скоро, очень скоро мы уплывем в волшебный мир любви. А пока...

- Идите есть пирожные с лимонадом, влюбленные, - это громовой голос ее мамы. Нелегко Люси с ней, не дает вздохнуть, всюду опекает. Не то, что я - расту как трава на дворе, сам по себе.

Мою любимую трубочку с кремом никто не съел, это радует, да еще наложили крема со своих. Понимаю, хочется похудеть. А мне поправиться. Только это не получается, сколько бы я не ел.
Ну вот, наша маевка закончилась. Все расходятся строить новую жизнь. Люся смотрит на меня  печально, ведь мы теперь надолго разлучены.
- Мы скоро встретимся в деревне, - утешаю я ее, - вы ведь приедите?
Люся кивает и слизывает слезу.
Опять чего-то ждать. Не жизнь, а сплошное ожидание.