1. В поезде

     Он спросил меня:

      - Ты любишь свою жену?

      - Люблю.

     - А хочешь её?

     - Что значит хочешь?

     - Ну, хочешь её как женщину?

     - Я тебе уже ответил.

     - Что ответил?

     - Я люблю свою жену!

     Он цыкнул уголком рта и сложил руки на груди.

     - Так… Ясно… Тогда спрошу по другому – Когда у вас было последний раз?

     - Давно.

     - Как давно?

     - Очень давно.
 
    Он присвистнул и задрал вверх брови.

     - А как же ты… это… без этого-то?

     - По-разному.

     - Ну, не ломайся, не целка ведь…

     Я постучал пальцами по столику, поднялся и вышел в коридор…

     …Что я мог ответить ему, случайному пьяненькому собеседнику, под стук колёс ночного поезда, туманным призраком несущегося куда-то сквозь ледяную уральскую стужу? Мог, конечно, но пережить это снова выше моих сил. Ему нужны подробности, а это то, что каждый раз возвращает меня к памяти о любимой женщине, о земной женщине, имевшей лишь одну жизнь и покинувшей меня несколько столетий назад. Эти воспоминания разрушают мой душевный покой и отнимают долю бессмертия.
 
     Но я – один из бессмертных. Я – Горец. Последний из рода Маклаудов. Один из тех, кому дано видеть ужасного безликого Всадника с хронометром вместо лица. Один из тех, избранных, которые бессильно выплёвывают проклятия в Его безмолвную спину, плачут в тёмное безучастное небо, выдёргивают из базальтовых скал изодранные в кровь ноги и снова идут по пути, высеченному подковами Его лошади,  величественные и забытые, звеня кандалами своего страшного бессмертия. Я живой носитель Великой тайны, сотрясающей людские представления о жизни и смерти, о начале и конце, о свете и тени.

      Я знаю как стать бессмертным, но это знание привело меня к страданиям, возрастающим по мере вращения стрелок хронометра. И я ничего не собираюсь объяснять ничтожеству, задающему мерзкие вопросы. Он – пылинка. Я – Вечность. Он смертен и этим несознательно счастлив, хотя этот казус вряд ли может быть осознан им. Он смертен и он счастлив.
 
     Только я, заблудившийся в пространстве и времени, постигший за тысячу лет весь круг человеческих отношений от альфы до омеги, знаю насколько он счастлив в своём невежестве, о явной ничтожности которого даже не подозревает, считая свой уровень знаний и воспитания достаточным для общения среди подобных себе. Ему не понять. Ему не интересны и не нужны Великие тайны. Ему важно знать, когда и как я …ахал свою любимую. Именно …ахал, а не любил. Вряд ли его личная терминология содержит другие слова, одухотворённые высшим чувством и непреходящим смыслом. В его ощущениях вся великая любовь между мужчиной и женщиной сосредоточена лишь в области гениталий.

     Мразь… Мразь, оскверняющая своей зловонной сперматозоидной слизью непорочное внимание соседей по купе, обыкновенных простодушных бюргеров, подспудно чувствующих его грязный цинизм, смущённых в сердце, но не имеющих духовных сил противостоять его злому дыханию по причине бессознательной вовлечённости человеческого общества в массовое духовное разложение, ставшее повсеместным и привычным, в разложение, из года в год уничтожающее христианскую воздержанность средних веков.
 
     Вот уже семьсот лет как Мария оставила этот мир. Много раз находились негодяи, пытавшиеся грязно шутить насчёт моей любимой. И вот ещё один. Но я имею право быть судьёй. Моё бессмертие и моя любовь дают это право.

     Мужчины моего рода были воинами. Не политиками, не чиновниками и не попами. Воинами. Всё, чему меня научили, и что я использую для защиты чистоты мира и справедливости – мой клинок. Новые времена отняли у меня пояс и меч с ножнами, но клинок всегда тайно при мне и вот сейчас он вновь начал разогреваться и жечь бедро.
 
     Я вошёл в купе, посмотрел на его толстые губы и не поднялся взглядом выше, к его глазам, я знал, что там всего лишь высокомерная насмешка над моим нежеланием разговаривать с омерзительно-похотливым извращенцем, истекающим слюной и жаждой похабщины.
 
     Я мог бы лечь на своё место и отвернуться к стене, но была задета честь моей любимой, а это то, что никогда не оставалось безнаказанным. Зло, посягнувшее на мои самые возвышенные воспоминания о земной жизни с Марией, должно быть уничтожено во имя защиты нашей непорочной любви, дававшей смысл и радость жизни. 

     Рукоятка кинжала сама легла в ладонь. Я вынул его и без замаха всадил ему в грудь…