Из старой записной книжки 102

                ИЗ  СТАРОЙ  ЗАПИСНОЙ  КНИЖКИ /102/.


      « - Покупаете старые вещи? – спросил Остап грозно. – Стулья? Потроха? Коробочки от ваксы?
     - Что вам угодно? – прошептал отец Фёдор.
     - Мне угодно продать вам старые брюки.
     Священник оледенел и отодвинулся.
     - Что же вы молчите, как архиерей на приёме?
     Отец Фёдор медленно направился к своему номеру.
     - Старые вещи покупаем, новые крадём! – крикнул Остап вслед.»

     « - Вы знаете, Шура, как я вас уважаю, - загорячился Паниковский, - но вы осёл. Это золотые гири! Понимаете? Гири из чистого золота! Каждая гиря по полтора пуда. Три пуда чистого золота. Я это сразу понял, меня прямо как ударило. Я стоял перед этими гирями и бешено хохотал. Какой подлец этот Корейко! Отлил себе золотые гири, покрасил их в чёрный цвет и думает, что никто не узнает…
     - Да, - сказал Балаганов, моргая рыжими ресницами, - теперь мне ясно. Смотрите, пожалуйста, старик – и всё раскрыл!..»
     Да, мне тоже всё ясно. Такая проза больше не делается, и секрет её изготовления утерян.

     Что бы Булгаков сказал обо мне, если бы, допустим, его заставить? Ничего хорошего, наверное. Не нашёл бы добрых слов, как бы ни искал. А вообще, не знаю. Может и процедил бы что-нибудь, протирая монокль безукоризненным платком. По крайней мере, в «Театральном романе» он здорово оттоптался на одном авторе, «молодом человеке, писавшем рассказы со сверхъестественной ловкостью». Хе-хе, там, правда и Алексею Толстому досталось на орехи, когда он «барином с Парижу» приехал. Станиславского и Немировича-Данченко Булгаков вообще смешал с грязью. Говорят, Книппер-Чехова изменяла Антону Павловичу с этим Немировичем, поэтому он от неё и отвернулся, когда умирал. Сказал со скрытой иронией по-немецки: «Ich sterbe»* и умер. Шампанского выпить не успел. Или успел? Да, кажется, успел. Это не за него Михаил Афанасьевич с великими режиссёрами как с предателями? Господи, какие писатели были! Подумать страшно. Даже трепет какой-то. И ничего, пишем, пописываем. Блин… Как можно писать ироничные рассказы после Чехова?

     * Я умираю.