***

    Казабаранов уходит.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Так вот, Камиль, насчет твоей матери. Ты — не переживай! Если с поездкой все будет нормально, мы завтра же положим ее в районную больницу. Вернешься, будем думать, что делать дальше. Договорились? (Камиль в знак согласия кивает головой). Ну, вот и молодец! Умница! (Смотрит на часы). Мне через пять минут звонить в обком. Ты сейчас пойдешь в инструкторскую. По коридору — до конца и налево, самая последняя дверь. Там председатель райпо подберет тебе костюмчик, а то в такой одежке негоже в Америку ехать. Все, иди!
Кузьма Алексеевич провожает Камиля из кабинета, плотно прикрывает за ним дверь и садится за рабочий стол. Посмотрев на часы, сосредоточенно стучит кончиками пальцев по столу. Поднимает трубку и тут же кладет ее на место. Склонившись в раздумьях  над столом, он время от времени поглядывает то на телефон, то на часы. Кузьма Алексеевич поднимается из-за стола, еще раз берется за трубку и вновь опускает ее на аппарат. Наконец, решившись, решительно берет трубку.


    К у з ь м а А л е к с е е в и ч (вдруг охрипшим голосом дежурной телефонистке). - Але, але! Девушка! Соедините меня с приемной секретаря обкома партии. Да, да! С Анной Васильевной. (После паузы, подобострастно согнувшись над трубкой, и откашлявшись, спрашивает). - Зоинька? Да, да! Это Ардатов. Анна Васильевна на месте?


    Г о л о с. - Да, Кузьма Алексеевич, на месте. Соединяю.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч (радостно). - Здравствуйте, Анна Васильевна!Ардатов беспокоит. Да, да, да. (Не без гордости, с ноткой торжественности в голосе). Анна Васильевна, разрешите доложить?


    Г о л о с (строго и очень недовольно). - Что там у вас? Докладывайте.


    К у з ь м а  А л е к е е в и ч. - Делегация Ардатовского района к выезду в Америку на похороны президента готова!


    Г о л о с (после довольно длительной паузы, с недоумением произносит). - Не поняла!


    К у з ь м а А л е к с е е в и ч (несколько подрастерявшись, жестикулируя, поясняет). - Мы сегодня получили из обкома телефонограмму. Вот она. Здесь сказано, чтобы мы подготовили делегатов в Америку, на похороны ихнего президента. Кеннеди. Джона.


    Г о л о с (очень раздраженно и строго). - Вы что там — белены объелись? Или вам делать нечего? Анекдоты секретарю обкома партии рассказываете! С какой стати эти ваши идиотские шуточки?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. = Виноват!


    Г о л о с. Как вы были директором дома культуры, так им и остались. Все хиханьки и хаханьки. Районом руководить — не анекдоты травить. Через месяц отчетно - выборная конференция. Что будете докладывать коммунистам? Что район заваливаете? Вы же в самом низу республиканской сводки! Вы об этом знаете? Что ни возьми — сплошные минусы! Минусуете и поголовье, и надои, и привесы. Вы хоть в районную сводку заглядываете?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Обижаете, Анна Васильевна! Сами знаете какая погода. Никуда не проехать. Корма к фермам не можем подвести. Все трактора порвали.


    Г о л о с. - В октябре стояла замечательная погода. Вы почему тогда корма к фермам не подвезли? Кто вам мешал? А что, у ваших соседей, атяшевцев, погода другая? Но они не минусуют! А в Краснослободске, Ромоданове, Лямбире? Вам известно, что они идут с превышением прошлогодних показателей? И знаете почему? Они работают с людьми. Районы — не чета вашему. Людей не хватает. У вас народа — Китай! А результаты — ноль! Вы людей попросили бы — они вязанками корма к фермам перетаскали! В сорок седьмом году, мы подростки, со станции Ардатов семена на себе за семь километров носили, потому что ни лошадей, ни тракторов в колхозах не было! И никто не ныл, не плакался! И сеяли вовремя, и убирали вовремя, и с государством сполна рассчитывались! (Голос на некоторое время замолкает и затем в ультимативной форме ставят условие). Если вы в течение трех дней не поправите положение дел в районе, будем делать оргвыводы. Я первая внесу предложение в бюро обкома партии, чтобы на предстоящей партийной конференции вас не рекомендовали на второй срок. Ясно?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч (окончательно сникнув, едва слышно, произносит). - Ясно.


    Г о л о с. - Уполномоченный подъехал?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Пока нет.


    Г о л о с. - Подъедет, пусть со мной свяжется. А вы сегодня же можете ехать в Америку. Хоть на крестины, хоть на похороны. Командировку подпишете себе сами. Дорога туда и обратно за ваш счет! Партбилет сдайте в общий отдел. Гуд бай!


    Кузьма Алексеевич долго, словно оглушенный, сидит за столом. Затем нажимает кнопку. Раздается звонок. В кабинет входит баба Сива.


    Б а б а С и в а. - Кого?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Этого... Казанова, или как его, Баранова...и еще, этих двух... раздолбаев...


    Б а б а С и в а. - Пороть?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Четвертовать...


    Б а б а С и в а. - Подержите ридикюль, будем их четвертовать... (Дурашливо семеня ногами, уходит).



    В кабинет робко входит Казабаранов. Молча останавливается у самой двери. Кузьма Алексеевич берет со стола телефонограмму, молча подходит к Казабаранову, также молча оглядывает его сверху вниз, а затем снизу вверх.


    К у з ь м а А л е к с е е в и ч. - Ты, темниковский Паганини! Эту маляву тебе кто продиктовал? Кубинец?


    К а з а б а р а н о в. - Уполномоченный - по телефону.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч (разъяренно). - Козел! Баран недоделанный! (Нервно вышагивает около ошарашенного инструктора). Я же знал, что чердаки плохо меблируют.


    К а з а б а р а н о в. - Причем здесь чердаки?


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч (останавливается напротив Казабаранова и разгневанно стучит костяшками пальцев себе по лбу). Потому что у тебя вот здесь пусто!


    К а з а б ар а н о в. - У вас тоже не больше, раз так на меня кричите.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч -. Он еще копытами бьет в оглобли! (Смотрит на часы). С этой минуты ты освобожден от занимаемой должности. Двадцать четыре часа тебе срок — и чтобы ноги твоей в Ардатове не было. Пешком — в Темников! К Леониду Ивановичу Воинову в оркестр, на выучку!


    Казабаранов поворачивается, идет к двери.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Куда?


    К а з а б а р а н о в. - В Темников. К Воинову.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Легко хочешь отделаться! (Берет со стола лист бумаги, ручку, со стуком кладет их на стол заседания бюро). Садись и пиши объяснительную, кто тебя, дурака, научил этому!

   
    Казабаранов садится за стол. В кабинет входят Анатолий, за ним на костылях Кендин. Оба останавливаются у самой двери. Кузьма Алексеевич, заложив руки за спину, нервно выхаживает по кабинету. Подходит к ним, оглядывает их, словно видит впервые.


     К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Охламоны. Бездельники! (Останавливается напротив Анатолия). Это ты, мерзавец, надоумил его (кивает на Казабаранова) сочинить телефонограмму?


    А н а т о л и й (спокойно). - Я же говорил вам, что это ему привиделось во сне. Угорел — вот и приснилось.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Если ты у меня будешь зубоскалить, шпана кубинская, завтра по собачьи вплавь отправишься на Кубу, к Фиделю, рубить сахарный тростник мачутой.


    А н а т о л и й (поправляет своего начальника). - Не мачутой, а мачетей.


    К у з ь м а А л е к с е е в и ч. Хоть мачетой, хоть хучетой! (Смотрит на часы). Говно из под желтой курицы! С этой минуты ты больше не работаешь здесь и исключен из членов КПСС.


    А н а т о л и й (картинно кланяется). - Премного вам благодарен. Завтра же заказываю билет в Архангельск и — прощай «немытая Россия!» И вива — Куба!


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч (показывает ему кукиш). - А вот это видишь? Садись! (Показывает на стол, за которым, ссутулившись над листом бумаги, сидит Казабаранов). И пиши объяснительную, чем ты занимался в рабочее время. Видите ли, губы раскатал — на Кубу, на мулаток его потянуло. Хрен тебе с маслом! Я тебя, засранца, завтра же, в самый захудалый колхоз — председателем!


    Анатолий садится за стол. Кузьма Алексеевич останавливается напротив Кендина.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Ну, а ты, старый пердун, с какой стати в Бруты подался? Лучше бы ты меня зарезал, как Цезаря, а то опозорил на всю республику! (Уже более спокойно). Ты не забыл? Я тебя ведь как порядочного из грязи вытащил! В партии восстановил, на работу принял. И куда? В райком партии! И кого? Бывшего зека! Ты что, за просто так в наших мордовских лагерях десять лет мотал? Прознают наверху про это (показывает пальцем вверх) — мне ж первому башку оторвут. Не тебе! Ладно, им простительно. У одного мозгов нет, у другого — набекрень, Но ты то, ты то!


    К е н д и н. - Вы мне рта не давали раскрыть. Уперлись в землю рогами.        Типичное мордовское упрямство.


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Хочешь сказать, мордвин упертый?


    К е н д и н. - Эрьзя упертый..


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - А ты мокша недоделанный. Садись и пиши объяснительную.


    В кабинет почти вбегает редактор районной газеты. Он возбужден, оживлен. Прямо с порога начинает докладывать.


    Р е д а к т о р. - Кузьма Алексеевич! Ваше задание выполнил! (Выкладывает из папки на столик для посетителей бумаги). Вот передовица. Вот отклики. Вот макет первой полосы. Смотрите (показывает). Над названием — самым крупным шрифтом — шапка: « На похороны — в Америку!»


    К у з ь м а А л е к с е е в и ч (берет бумаги со стола). - Говоришь железный занавес рухнул, началась оттепель. Обо всем этом тут есть?


    Р е д а к т о р (обрадованно). Так точно, есть!


    К у з ь м а  А л е к с е е в и ч. - Возьми! (Протягивает редактору бумаги). Сложи пополам. Еще пополам. Ещё раз.


    Р е д а к т о р (старательно сгибает в руках бумаги). - Так, сложил. Дальше что?


    Кузьма Алексеевич наклоняется к редактору и что-то шепчет ему на ухо.


                Четвертый акт


    Приемная районного комитета партии. На заднем плане — дверь в приемную. У косяка — старинные напольные часы. За стеклом медленно качается маятник. По другую сторону двери — стойка-вешалка. На ней с полдюжины пальто, курток, несколько фуражек, шляпа, зимняя шапка, шарфы. Под вешалкой разнокалиберная обувь: несколько пар резиновых сапог, башмаки, тапочки. Налево и направо две двери, обитые дермантином и табличками на них. Одна — в кабинет первого секретаря, другая — в кабинет второго секретаря райкома партии. У двери в кабинет первого секретаря стол секретарши. На нем пишущая машинка, телефоны, перекидной календарь, стакан с ручками и карандашами, несколько папок и телефонных справочников. На противоположной стороне, в стену врезана круглая голландка, крашеная черным печным лаком, трюмо и огромный, под потолок, разросшийся фикус У открытой топки голландки, на положенном на бок стуле, сидит баба Сива. Время от времени она помешивает уголья кочергой. В приемную входит высокий человек с перебинтованным лицом, в шляпе, перепачканном пальто и брюках и портфелем в руках. Это уполномоченный областного комитета партии.


    У п о л н о м о ч е н н ы й (бодрым голосом). - Здравствуйте, Сивилла Ивановна!


    Б а б а С и в а ( испуганно приподнимается со стула. Глядя на вошедшего неуверенно спрашивает). - Михал Михалыч! Это вы?


    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Так точно, Сивилла Ивановна, это я!

 
    Б а б а С и в а. - Господи! Да что с вами стряслось?


    У п о л н о м о ч е н н ы й (с трудом снимает с себя пальто и шляпу, пристраивает их на вешалку). - Ой, Сивилла Ивановна, думал и не доедем. Всю дорогу буксовали. А под конец скатились под откос. Благо, что легко отделались. Лоб вот только рассек, да правую руку сильно зашиб. Слава Богу, врачиха из Рязани к нам на станции в попутчики напросилась. Сыну могилу отца в райцентре собралась показать. Вот она меня и перевязала. Молодчина!


    Б а б а  С и в а. - Боже милостивый! Спаси и сохрани! Хорошо, что все так кончилось! Сейчас я Кузьме Алексеевичу доложу.


    У п о л н о м о ч е н н ы й (решительно). - Погоди, погоди, не спеши! Дай я хоть себя немного в порядок приведу. Кто у него там?


    Б а б а  С и в а. Свои. Совещаются.


    У п о л н о м о ч е н н ы й (присаживается на стул против открытой топки голландки. Начинает расшнуровывать башмаки). Ноги вот только сильно промочил. Да портфель в лужу уронил. А там у меня документы!


    Б а б а С и в а. - Господи! Михал Михалыч! Да у вас все мокрое. И рубашка, и штаны. Сейчас я вам сухую одежку принесу. (Баба Сива уходит из приемной и возвращается с охапкой одежды в руках .) Вот, Михал Михалыч, амуниция. Это все нашего хозяина. Это фуфаечка, это рубашка. Это трико. Держите. Он иной раз приедет, злой, голодный, пока по фермам лазит, весь изгваздается. До дому иной раз некогда, а я тут ему его одежку — сухонькую, теплую, чистенькую. Переоденется, чайку попьет и сразу подобреет. Я сейчас вам кабинет второго открою, переоденетесь, и можно хозяину докладывать. А то ругаться будет!


    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Не будет, Сивилла Ивановна. В случае чего, заступлюсь. Вот, документы надо ещё разобрать. Боюсь, отсырели. Я переоденусь. а вы позвоните-ка лучше в ДРСУ, пусть начальник трактор за машиной пошлет. Только не «Беларусь», а гусеничный. И шофера где-нибудь на ночевку пристроит.


    Уполномоченный с одеждой в руках уходит в кабинет второго секретаря.


    Б а б а  С и в а. - Это мы, Михал Михалыч, сейчас. (Подходит к телефону,  набирает номер.) Алё! ДРСУ? Кто у телефона? Сторож? А где начальник? Домой, в баню пошел? Дома у него телефон есть? Есть! Ну, хорошо. Cейчас ему позвоню. (Набирает номер)Алё! Кто это? Шура? Это райком партии, баба Сива! Хозяин дома? Чего он в такую рань домой подался? В баню можно и попозже. Ты ему скажи, «Уазик» уполномоченного под откос съехал. У моста, в гору. Пусть трактор срочно посылает. Только не «Беларусь», а гусеничный. И водителя пусть на ночевку где - нибудь пристроит. Поняла? Вернется, пусть Кузьме доложит, или мне. Ну, давай. В баню твой суженный еще успеет. Пуговицу к порткам только не забудь пришить!


    Из кабинета второго секретаря выходит уполномоченный. На нем фуфайка цвета хаки, клетчатая рубашка, поношенное, с пузырями на коленях, спортивное трико, шлепанцы на босую ногу.


    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Это другое дело!


    Б а б а  С и в а. - Сейчас, Михал Михалыч, мы вам еще ножки попарим! Чего доброго, перед конференцией простынете. У меня в титане и кипяточек есть. Садитесь к огню поближе. Сейчас это мы быстро. - (Убегает и возвращается с банным цинковым тазиком и ведром воды. Из ведра поднимается пар. Баба Сива ставит таз перед уполномоченным, наливает в него из ведра горячую воду, пробует ее пальцами). - Ну-ка, попробуйте, не горячо? (Уполномоченный осторожно ставит ноги в таз). - Ничего, ничего, потерпите, пока не пропотеете. Сейчас я вам еще свое лекарство налью. ( Убегает и возвращается с стаканом в руках.) - На-ка, выпейте!


    У п о л н о м о ч е н н ы й (с недоумением ). - Это еще что такое?


   Б а б а С и в а (наклоняется к уполномоченному и что-то шепчет ему на ухо). - Вот помяните меня — выпьете, и ни разу ни чихнете и кашлять не будете. Старших надо слушаться, Михал Михалыч. Выпейте!


    У п о л н о м о ч е н н ы й (выпивает, сочно и смачно крякает). - Эхе-хе-хе! Ну, хороша! Своя что ль?


    Б а б а С и в а. - На боярышнике, Михал Михалыч! Целебная! Где вы еще такую найдете? Только у меня. Давайте я вам повязку поправлю. Уж больно хорошо вам голову перевязали. Врачиха, говорите. Нашенская? Из Ардатова? (Поправляет повязку.)


    У п о л н о м о ч е н н ы й. -  Нет, не местная. Из Рязани. Я с ней в электричке познакомился. В войну, говорит, в Ардатове в эвакогоспитале работала. Медсестрой. А в Ардатов едет сыну показать могилу отца. Умер он в эвакогоспитале. 


    Б а б а Си в а. - Как зовут ее, не спросили?


    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Тамара Сергеевна, по-моему. Немолодая уже. Красивая. Парнишке её лет двадцать. Не больше. Чернявенький такой. Смазливый. Вот она и напросилась мне в попутчики до Ардатова.


    Б а б а С и в а. - Господи! Это похоже нашего Федорыча бывшая женушка. Вот тебе и раз! Сыночку отцову могилку решила показать!


    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Какого Федоровича?


    Б а б а С и в а. - Да, нашего! Лектора!

    У п о л н о м о ч е н н ы й (словно бы вспомнив). - А-а-а! Вон оно как! Это сколько же лет прошло?


    Б а б а С и в а. - В сорок третьем он на костылях вернулся. Стало быть, двадцать лет. А Тамарка-санитарка к этому времени, в госпитале, с безногим летчикам спуталась. Выхаживала его у себя дома после операции. А тут наш моряк, с печки бряк, как раз и вернулся. А у нее уж вот такое пузо. Ну, вот он, этого летчика, костылями так ухайдакал, что тот, говорят, через месяц умер. А может и раньше. Вот и загремел Федорыч в Потьму, на десять лет. А Тамарка - в бега. Видно, в Рязани обосновалась. На врачиху выучилась!

    У п о л н о м о ч е н н ы й. - Да, история! Он, значит, с фронта, на костылях, а она на сносях. Ветром надуло! (Язвительно смеется.) Ой, дуры-бабы!

    Б а б а С и в а. - Мужики тоже не умнее. Зачем было руки распускать? Можно подумать, на его Тамарке свет клином сошелся. Таких Тамарок в Ардатове — пруд пруди! А он жизнь свою загубил. Не какой-нибудь там простой морячек, а капитан, орденоносец и в тюрьму загремел. Из-за бабы! Тьфу!

    У п о л н о м о ч е н н ы й . - Ладно, Сивилла Ивановна. Дело давнее, быльем, поди, поросло. Не наше это дело. Разберутся. Слава Богу, своих проблем хватает. Мне какую-нибудь тряпочку, ноги вытереть, и мой портфель давай сюда, документы посмотрим.