Елизавета Петровна и архитектор Растрелли
***
ВВЕДЕНИЕ
Елизавета Петровна (годы правления: 1741–1761)
Елизавета обожала светскую жизнь. Дочь Петра I и Марты Скавронской более всего увлекалась не книгами, а сплетнями и всякого рода пересудами. Коронация Елизаветы стала символом ее по-варварски пышного правления. В честь новой государыни построили знаменитые Красные ворота. Елизавета очень хотела доказать западным коллегам, что «мы не лыком шиты», и с этой целью на протяжении всего своего правления заказывала зодчим самые роскошные здания - одним из таких архитектурных сокровищ стал Большой Царскосельский дворец, шедевр Бартоломео Франческо Растрелли.
***
РАССКАЗ
Катерина была поздним ребенком, а потому особенно любимым. Растрелли глядел на нее, немыслимо красивую в новом бальном платье, и едва сдерживал слезы умиления. Семнадцать лет! Как летит время!
Казалось, буквально вчера малышка Кати забиралась к нему в карету и они мчались на тройке «к Папа на стройку». Пятилетняя дочурка разноцветным ураганчиком носилась среди грубых каменотесов, ловких плотников, одухотворенных художников; черные, как уголь, кудряшки белели от цементной пыли; звонкий голосок, поющий флорентийские песенки, перекрывал стук сотен молотков и ржание тягловых лошадей.
Но сегодня, жарким июльским днем 1756 года, старик Франческо глядел на свою крошку Кати и не узнавал ее. Нежно-голубой шелк окутывал тонкий стан дочери. Белые кружева пенились на рукавах, напоминая об Афродите. Жемчужины таинственно мерцали в переплетениях роскошных черных локонов, отливавших благородным серебром благодаря новой французской пудре с жасминовым ароматом. Прическу венчала сияющая золотая тиара с бриллиантами - подарок итальянской бабушки по случаю первого выхода внучки в свет.
Да еще в какой свет! Катерине предстояло сегодня познакомиться с самой императрицей! Отец места себе не находил от волнения.
«Какой день, какой день…» - шептал Франческо еле слышно, переводя взгляд с обожаемой дочери на другое свое детище, почти столь же драгоценное и нарядное, как Кати.
Большой царскосельский дворец ослеплял - солнце купалось в бесчисленных золотых украшениях нежно-голубого фасада с белыми колоннами. Полторы сотни саженей сияющих капителей, кариатид, ракушек и львиных масок. На позолоту ушло шесть пудов, семнадцать фунтов и два золотника червонного золота. Но стоит ли считать, когда речь идет о славе российской, как любила говаривать императрица!
А слава о волшебном дворце Елизаветы Петровны наверняка разойдется по всему миру. На сегодняшней церемонии открытия летней резиденции российской императрицы только и слышались восторженные возгласы иностранных гостей.
- Этой жемчужине не хватает только одного - футляра, чтобы сохранить ее! - восхищался пышно разодетый испанский посланник. - Фантастика! Восторг! Божественная красота!
- Франческо, вы превзошли самого себя, - поклонился архитектору французский посланник Александр-Пьер де Макензи-Дуглас, его хороший приятель. - Я недавно из Рима, видел строительство фонтана Треви - знаете, у палаццо герцога Поли… И, доложу вам, ваше творение впечатляет еще больше, да простит меня многоуважаемый Николо Сальви!
- Везучий вы человек, Пьер, - кивнул Растрелли. - Давным-давно мечтаю съездить хоть на недельку на родину отца, поглядеть, что там и как, с Николо по бокальчику вина махнуть… Но разве вырвешься! - Архитектор безнадежно махнул рукой. - Спать некогда, не то что в отпуск. Зимний дворец в процессе - два года назад затеяли громаднейшую реконструкцию, хватит ли мне целой жизни, чтобы ее завершить, не знаю… В этом же году сдаю Большой Петергофский дворец, в финальной стадии - Воронцовский, и это не считая всякой мелочевки вроде павильонов и часовен… В Москву вот еще надо смотаться, ее величество желает перестроить свой тамошний загородный особнячок… Я там пока только парк с катальной горкой и каруселями спроектировал, а за здание даже и не брался, руки не доходят… А вы говорите - Рим!
- Надо думать, за царские заказы и платят по-царски? - подмигнул Пьер, поглаживая золоченую завитушку на фасаде.
Франческо откашлялся. Платили ему, честно признаться, откровенно мало и весьма неаккуратно. Порой месяцами приходилось работать исключительно из любви к искусству и уговаривать поставщиков отпускать материалы в долг. Елизавете Петровне было скучно закрывать счета.
- Не жалуюсь, - наконец выдавил Растрелли и тут понял, что приятель его уже не слушает - во все глаза смотрит на Катерину, которая, позабыв об этикете, отошла от толпы и с упоением изучала мраморные складки мантии у античной статуи неподалеку - малышка всегда интересовалась скульптурой.
- Друг мой! - воскликнул Пьер с истинно французской страстью в голосе. - Неужто это крошка Кати? Та самая Кати, которой я привозил из Парижа «Энциклопедию» Дидро и очки для чтения? Неужто маленький умненький серенький утенок обернулся такой восхитительной белой лебедью?
- Брось, Пьер, ты же женат, - с укором сказал Франческо, внутренне раздуваясь от гордости за дочь. - Вы, французы, неисправимы!
- Не меня тебе следует опасаться, - загадочно ухмыльнулся дипломат.
- А кого же? - недоуменно уставился на него архитектор.
Пьер не успел ответить - на широкой аллее показалась вереница блестящих экипажей в сопровождении красавцев-гвардейцев на белых лошадях. Золотая, богато украшенная карета с императорскими вензелями на борту остановилась у парадной лестницы. Лакеи со всех ног бросились открывать дверцу, и из кареты величественно, словно богиня Гера, спустилась на землю государыня Елизавета Петровна. Гости почтительно склонились перед самой могущественной женщиной континента.
Елизавета Петровна, как всегда, была необычайно хороша. Голубые глаза излучали уверенность и снисходительность, в уголках изящных розовых губ притаилась игривая улыбка. Круглое румяное лицо обрамляли светлые локоны, искусно завитые лучшим куафером столицы. Сложный наряд императрицы был сконструирован известным парижским портным, столь же блиставшем в своем ремесле, как и Франческо в архитектурном искусстве. Ее корсет был самым тугим, а юбка - самой широкой во всей империи.
- Поистине женщина-праздник, достойная лучшего дворца на земле, - прошептал Пьер зачарованно.
Государыню тут же окружила шумная свита, а придворный поэт Михайло Ломоносов с пыхтением забрался вверх по белым ступеням парадной лестницы и загремел оттуда:
- Хотя по царствам Рим поверженным ступал… - Тут Ломоносов был вынужден сделать паузу, чтобы вытереть пот со лба. Потом продолжил, столь же громогласно: - Однако семь веков и больше восставал! Скорее кроткой ты, монархиня, рукою Россию без войны возводишь за собою и щедролюбием возносишь нас своим… - Сочинитель повел рукой вдоль золоченых бело-голубых фасадов, аккуратно подстриженных деревьев, фантазийных клумб. - Не разрушая царств, в России строишь Рим! - вдруг крикнул он; от неожиданности императрица слегка даже подпрыгнула и на мгновение отвлеклась от созерцания своего отражения в одном из бесчисленных громадных окон нового дворца. - Пример в том Сарской дом! Кто видит, всяк чудится, сказав, что скоро Рим пред нами постыдится… - Поэт перевел дух, строго оглядел пеструю толпу придворных и завершил свое выступление: - Ни время, ни труды, ни подданной весь свет там так не успевал, как здесь Елисавет! - И ловко раскланялся на все стороны, приведя всех в удивление гибкостью своего корпулентного туловища, затянутого в бальный фрак.
- Мерси, мон шер ами Михайло Василич, - милостиво кивнула Елизавета Петровна, зашуршав платьем и трогаясь с места. - Очень мило… А где же главный виновник торжества? Где мой любимый архитектор, построивший всю эту красоту?
- К вашим услугам, ваше величество! - Франческо почтительно припал к царской перчатке из тончайшего белого атласа, с удовольствием вдыхая изысканные фиалковые духи императрицы.
- Я довольна вашей работой, мон шер ами Франческо, - милостиво улыбнулась Елизавета Петровна. - Дворец именно такой, как я и хотела. Вы умеете читать мои мысли, Франческо! Жалую вам перстень с царской руки! - И государыня красивым жестом подала архитектору золотое кольцо с крупным сапфиром.
Растрелли хотел заодно сказать, что неплохо бы было еще и жалованье ему выплатить за последние полгода, но благоразумно сдержался и лишь многословно и витиевато поблагодарил императрицу за подарок, а затем подозвал Кати поближе:
- Ваше величество, не сочтите за дерзость - позвольте представить вам мою дочь Катерину - она много помогала мне с проектом…
Кати спокойно улыбнулась и присела в реверансе. Пьер лихорадочно делал Франческо какие-то знаки, но архитектор ничего не понял, пожал плечами и отвернулся - не до приятелей сейчас, важнейшая минута в жизни дочери! Может, государыня сейчас же примет Катерину во фрейлины! А там и достойная партия для Кати сразу найдется, а то девчонка влюбилась в молодого Бартолиати, такого же бедного архитектора, как и сам Франческо. Нет, парень он, конечно, хороший, но такая умница и красавица, как Катерина, достойна как минимум короля Франции!
Замечтавшись, Франческо слишком поздно осознал, что снисходительная улыбка сползла с лица императрицы. Елизавета Петровна окинула Кати ревнивым взглядом и сказала:
- Вам такая прическа не идет, милочка! Дайте-ка мне ножницы, я поправлю. Волосы у вас слишком пышные, плохо смотрятся, надо их проредить, как морковку на грядке… Потом еще спасибо мне скажете, милочка, за науку.
Кто-то услужливо протянул императрице большие ножницы с золотыми ручками. Кати растерялась. Пьер схватился за голову.
Только тут Франческо вспомнил все эти ужасные истории, которые гуляли по темным коридорам старого дворца императрицы. Елизавета Петровна не выносила красивых молодых девушек в своем окружении. Как-то раз фрейлина Лопухина явилась на бал с розой в прическе, как у государыни, - так императрица срезала преступную розу вместе с прядью волос, к которой она была прикреплена, закатила Лопухиной две добрые пощечины и продолжила танцевать. А потом и вовсе выпорола несчастную фрейлину, лишила языка и сослала в Сибирь.
Неужели такая же судьба ждала его милую юную Кати?
Франческо, не раздумывая, кинулся на колени между императрицей и дочерью:
- Ваше величество! Умоляю! Пощадите! Во имя… во имя России и ее триумфа!
Елизавета Петровна замерла с ножницами в руках. Франческо задел чувствительную струну. Эскиз грандиозного плафона «Триумф России» в Тронном зале нового дворца императрица утверждала лично - и сама позировала венецианскому художнику для аллегорической фигуры России в центре композиции. Плафон славил победы империи, процветание наук и искусств в стране - ну разве имеет значение прическа какой-то глупенькой итальянки на фоне бесконечного величия Российской империи, которую олицетворяла Елизавета Петровна собственной персоной?
Государыня опустила ножницы:
- Ладно. Помилую вашу дочь, Франческо, считайте меня доброй феей. Ведь у меня теперь есть сказочный дворец!
Свидетельство о публикации №225021501993