Поезд

2015

Мой поезд был готов отправиться, а я всё ещё не мог понять, зачем сажусь в него. Так долго стремился сбежать от этого промозглого города разврата, от людей, которые мне были глубоко неприятны, а теперь не могу ответить себе на простой вопрос — зачем? Неужели вся моя уверенность покинула меня, оставив после себя лишь пустоту и беспричинный страх? Разве так плохо мне было?

Я перестаю себя понимать. Кажется, причин остаться у меня действительно нет, но отчего-то мне становится грустно. Наверное, это и называется — скучать. Неприятное чувство, заставляющее ощущать себя чужим в родных местах.

А рациональность? Я бегу от старого мира с суммой, которой едва хватит на две недели жизни. И ведь там я никогда не был, никого не знаю. Это вполне может оказаться притоном или борделем.
Нет. Не надо придумывать чушь для самого себя. Оправдания, чтобы вернуться, — непозволительная слабость.

Пора что-то менять в своей жизни. Время пришло уже очень давно. Я смотрю на вокзальный перрон. Повсюду снуют люди — наверное, какой-то очередной поезд открывает свои двери для путешественников. Всё кажется таким странным, таким сюрреалистичным, словно я вот-вот проснусь и окажусь дома. Всё начнётся сначала. Опять буду стремиться убраться оттуда как можно скорее. Стремление, ставшее единственной целью на протяжении нескольких лет. Разве так может быть? Похоже, сейчас, осуществив свою мечту, я потерял свою цель, потерял стимул, который заставлял меня чувствовать себя ущемлённым. Видимо, меня можно отнести к своеобразным моральным мазохистам. Теперь мне прекрасно понятен принцип действия стокгольмского синдрома. Ты привыкаешь бороться, у тебя есть чёткая перспектива, чёткий ориентир, твоя большая мечта, ради которой ты заставляешь себя подниматься каждый день с постели. Тебе становится страшно: а что, если ты достигнешь цели? Ты ведь можешь жить у своего тюремщика, даже получая от этого какое-то удовольствие, постоянно сражаясь с привычными проблемами. Сила привычки, парадокс привязанности. Что-то сродни понятию "тюремный человек" из "Побега из Шоушенка". Разве не это есть та самая любовь, о которой пишут в книгах? Высокая, странная, захватывающая с головой и заставляющая оглохнуть к голосу разума?

Не понимаю, почему мне это казалось таким сложным. Я ведь мог уехать значительно раньше. Выйти из порочного круга. О чём вообще думал, когда собирал вещи? Какой был план? Сейчас всё это кажется таким глупым, несуразным. Я словно ребёнок, у которого отобрали лопатку, и он боится попросить отдать, вместо этого подговаривая своих друзей по песочнице подойти к маме и рассказать об этом. Бессмысленная дорога в обход. Почему это видение прямых путей приходит так поздно? Разве нельзя научиться предвидеть свои собственные ошибки? Разве нельзя быть совершенством хотя бы в такой необходимой мелочи?

Гнев. Во всём виноват он. Ярость застилает рассудок, а её постоянное присутствие утомляет ум. Они съедают нашу внутреннюю силу, гнут наш внутренний стержень, словно ветер тростинку. И кажется поначалу, что это только закаляет тебя. Но твой характер твёрже не становится, ведь, интуитивно осознавая бессмысленность своих импульсов, мы начинаем казаться сами себе людьми второго сорта. Это естественный процесс. Наши дела формируют наш характер, а не наоборот. Если глупый человек начнёт увлекаться наукой, разве он не станет умнее? Если трус совершит смелый поступок, разве можно будет считать его трусом? А гений, если целыми днями будет лежать на диване, увлекаясь низкопробными сюжетами, разве останется гением? Я перестал видеть в себе целостную личность, перестал осознавать себя как человека, у которого есть какие-то перспективы. Бесконечное количество раз бился об стену, настолько сильно и долго, что незаметно терял кусочек себя при каждом столкновении. Осколки моего эго разлетелись по самым потайным уголкам моего подсознания, смешавшись с воспоминаниями. Наверное, поэтому постоянно вспоминается детство. Перед глазами мелькают картинки. Мои сапожки, которые я никак не мог завязать, а воспитательница злилась на ребят, которые этого не умели поэтому приходилось прятать шнурки в обувь. Друзья из детского сада... Я слышу их голоса, вижу их лица, словно они до сих пор рядом со мной. Словно я всё ещё тот маленький любопытный ребёнок, который верит, что мир — это маленькое чудо.

Я всегда говорил людям, что нет ничего невозможного, что жизнь — удивительная штука, которая позволяет воплотить любые, даже самые безумные идеи. Однако сейчас мне абсолютно ясно, насколько мои воззрения были далеки от идеала. Теперь я не могу представить себя кем-то. Не могу вообразить даже работу грузчиком. Если бы существовала возможность остановить поток времени и разобраться во всём... Ведь происходящее кажется полнейшим абсурдом. Неужели люди действительно ходят на работу и занимаются повседневными делами, когда мир может быть таким запутанным? Почему они живут? Ради чего? Какой извращенец создал мир, наполненный столькими деталями, подарил нам сознание, а вместе с ним и возможность выбора? Разве это не чересчур жестоко? Ведь наш выбор всегда строится на низменных потребностях. Мы ищем лучшую кровать, лучший дом, лучшую любовь, при этом осознавая конечность нашего пути. Пути, полного страданий и трудностей, вечной борьбы за выживание в обществе, которое строится по принципу лестницы. Ты должен стремиться подняться выше других. Это назвали стремлением к успеху. Необходимость преодолевать трудности, работать над собой. Интересно, что все эти потребности, эти "необходимые" желания, которые стали своеобразной мерной линейкой для человека, не предполагают самого простого и понятного чувства — счастья. Момента, когда ты отвлечён от плохих воспоминаний, когда ты абстрагируешься от своей истории, которая причиняет тебе боль. Ницше сравнивал это со звериным мироощущением. Одномоментное существование, считал он, и есть счастье. Нас наделили рассудком, лишив возможности ощущать счастье в полной мере. Мы были детьми — мы смеялись и радовались. Мы выросли — и наш багаж воспоминаний стал слишком тяжёл, чтобы выбрасывать его по первому желанию. Если представить, что у человека есть душа, чистая с рождения, как белое полотно, которое можно легко сбросить с плеч, то с возрастом наши воспоминания и жизненный опыт прилипают к ней, как смола. И сдернуть это полотно, не содрав попутно собственную кожу, прилипшую за много лет, уже невозможно.

А как поступает человеческая иерархия с теми, кому выпала плохая карта? Разве это естественно? Нас вынуждают стремиться к превосходству, пока дети умирают от онкологии, пока оплакивают рано ушедших, потому что люди стоят недостаточно высоко на этой лестнице, чтобы на что-то претендовать. Зачем нам смотреть на это? Если всё это действительно имеет определённый порядок, если всё именно так, как и должно быть, неужели это ради того, чтобы мы понимали, насколько нам повезло? Чтобы мы стремились сильнее и упорнее двигаться куда-то ради наших родных? Чтобы больше страдали и мучились, соблюдая нерушимый порядок системы? Семья — удивительный рычаг, удерживающий нас в узде. Наши близкие — это люди, за которых мы боимся больше, чем за себя. Привязанность, любовь... Зачем существовать таким прекрасным вещам в таком отвратительном месте? Это очень жестоко.

Почему я раньше никогда об этом не думал? Что мешало мне остановиться и осознать, какие цели я преследую? Насколько пустой является моя жизнь. Такой же пустой, как жизнь миллиардов людей на Земле. Всё, что нам доступно, — найти хобби, в котором мы можем достичь определённых успехов, и за которое нам будут платить зарплату.

Мне точно ясно, что нет разницы, поеду я или нет. Везде меня ждёт одно и то же: необходимость мириться с правилами, страдания и горечь.

Я бросил взгляд на рельсы. Идеально ровные линии, покрытые всем многообразием бурых оттенков ржавчины, лежали на необычайно сухой гранитной насыпи. Они казались символичными — как граница между старым и новым, между тем, что было, и тем, что может быть. Белая полоса, ограждающая людей от чего-то действительно нового, казалась одновременно призывом и предупреждением.

Среди сумеречного неба появилось белесое пятно, которое с каждой секундой становилось ближе. Это был одинокий фонарь, освещающий путь для локомотива. Моя путеводная звезда среди кромешной тьмы. Я сделал шаг ближе, обе моих ноги теперь стояли совсем на краю.Разве такое решение не станет победой в этой игре без победителей? Разве не этого от нас ждут?

Он ехал, задумчиво глядя в окно своего вагона. Вокруг него толпились дети, отбившиеся от родителей и занявшие места в противоположной части вагона. Они старались не смотреть на него, обсуждая железку, которую заметили под сиденьем напротив. Видимо, боялись, что он прогонит их или накричит. Счастливцы. Самый смелый из них начал старательно вытаскивать её, издавая забавные кряхтящие звуки, показывая, насколько она неподвижна. Решив, что это часть конструкции, отвечающей за крепление кресла, они торопливо убежали обратно, не убирая глупых улыбок с лиц.

Оставалось всего 12 часов до новой жизни. Жизни, к которой я совсем не готов.