Сон Бога

Бог проснулся. Или, быть может, уснул — он уже не различал этих состояний, ибо граница между ними стёрлась, как контур снов, в которых он вечно барахтался, словно муха в стакане. Его вселенная была кроватью с колючим бельём: галактики — ворсинки на простыне, чёрные дыры — дыры в подушке, через которые натекала Лень. Лень, пахнущая старыми книгами и пеплом недокуренных эпох.

Он попытался повернуться на бок, но тело — если это можно было назвать телом — скрипело, как несмазанные шестерни в часах, отсчитывающих время, которого не существовало. Его кости были колоннами библиотек, где вместо книг хранились невоплощённые миры; жилы — реками расплавленного металла, текущими в никуда. Даже моргнуть было подвигом: веки, тяжёлые как бронзовые ворота Вавилона, с грохотом падали, рождая затмения.

«Ещё один день», — подумал он, хотя дни кончились, когда он в последний раз услышал собственное имя. Теперь его звали Процессом. Бесконечным ритуалом подпитки звёзд, балансирования осей миров, штопанья дыр в пространстве-ткани, вечно рвущейся под весом человеческих «почему?».

Он поднялся, и триллионы планет закачались, как бусы на у смуглой цыганки. Где-то упал метеорит, превратив в пыль город, который он так и не достроил — руки дрожали, когда лепил его из глины страха и пота. «Пусть сами ремонтируют», — махнул он, зная, что они вместо этого нарисуют на стенах пещер богов с молниями в руках и потребуют объяснений.

В коридорах Мироздания пахло плесенью. Бог брел по ним, спотыкаясь о собственные мысли, материализующиеся под ногами в виде каменных «если» и колючих «но». Стены здесь были обиты обоями из забытых обещаний: «Я создам рай», «Сделаю их мудрыми», «Перестану пить эту проклятую амброзию». Сейчас он предпочитал нектар забвения — густой, как смола, напиток, после которого на часок переставал слышать молитвы.

Дверь в отдел Чудес скрипела. Внутри, за столом из спрессованных иллюзий, сидел Архангел-чиновник с дырявыми крыльями, объеденными временем.

— Опять недовольны, — бубнил он, не глядя. — Вчера в Галактике 81-С угасла звезда. Требуют замену.

— Пусть используют свечи, — проворчал бог, разглядывая свои ладони. Линии судьбы на них переплелись в узлы, которые не брался распутать даже Время — тот лысый шутник в заплатанном камзоле.

— А тут жалоба от вида №345668-«Человек». Говорят, больно. Просят уменьшить страдания. Прилагают список предложений: сократить срок жизни, убрать зубы мудрости, добавить...

— Достаточно! — Бог ударил кулаком по столу, и Большая Медведица с грохотом упала с неба где-то в секторе 5-G. — Они что, думают, я шью миры из ваты? Пусть потерпят. Или... пусть придумают аспирин.

Архангел вздохнул — звук лопнувшей струны лютни — и исчез в облаке архивной пыли.

Он вернулся в свою келью — комнату без углов, где воздух был густ от несбывшихся «может быть». Здесь, на полке между «Почти счастливыми вселенными» и «Черновиками Апокалипсисов», стояла его единственная радость — будильник. Старая медная шкатулка, внутри которой дремало Безмолвие. Иногда он заводил ключом с надписью «Последний вздох», подносил к уху и слушал тиканье — ровное, как пульс мёртвого. Это был единственный звук, не требовавший от него действий.

Но сегодня даже это не помогало. Сон подбирался, как вор, крадущийся за занавесками реальности. Бог поймал себя на том, что рисует на холсте эфира несуществующие земли: планету, где деревья растут корнями вверх, а люди рождаются со головой вместо сердца. «Перестань, — одёрнул он себя. — И так работы...»

Внезапно пол задрожал. Сквозь трещины в полу полезли чёрные щупальца Жалоб. Они обвили его лодыжки, шипя голосами миллионов:

— Почему я болен?

— Где справедливость?

— Сделай меня птицей!

Он замахал руками, как пьяный дирижёр, высекая из воздуха искры равнодушия. Щупальца обуглились, испустив вонь горелых надежд. Но одна — самая тонкая, девичья — проскользнула через защиту:

— Просто обними меня. Хоть раз.

Бог замер. Это «меня» было иглой в груди. Он наклонился, пытаясь разглядеть лицо в клубке тьмы, но тварь лопнула, обдав его липким «потомучто».

В тот миг он понял: конец близок. Не громкий, с трубами и разверзшимися хлябями, а тихий — как падение пылинки в бездонный колодец. Он пополз к шкафу, где за семью печатями хранился Сон — белый как саван, лёгкий как отсутствие.

Но руки не слушались. Пальцы, создавшие горы и скелеты динозавров, теперь не могли схватить даже собственную усталость. Где-то рухнула вселенная №787 — та, что он лепил в юности из розового мрамора наивности. Ему было всё равно.

— Хватит, — прошептал он теням, жмущимся в углах. — Я ухожу.

— Ты не можешь, — ответили тени, и в их голосах звенели колокола всех распятых мессий. — Ты — ключ в замке бытия. Вытащишь — всё рассыплется.

— Пусть.

— Они умрут.

— Они всегда умирали. Даже бессмертные — от забывчивости.

Он натянул Сон на голову, как ребенок накрывающийся одеялом от монстров. Ткань холодила лоб. Где-то далеко взвыли сирены Мироздания.

Когда стражи Вечности вломились в келью, они нашли лишь груду пергаментов с недописанными законами физики да лужицу звёздной пыли на полу. Архангелы подняли панику, демоны устроили пир из хаоса, а человечество — то самое, вид №345668 — в сотый раз принялось спорить, существовал ли Он вообще.

А Сон, меж тем, плыл по реке Ничто, убаюкиваемый шепотом собственного дыхания. Ему снились сны. Простые, глупые, прекрасные: дождь без причины, кошки, спорящие с гравитацией, песочные часы, где вместо песка — тишина.

Где-то в уголке этого Ничто дрожала новая вселенная — зародыш в скорлупе страха. Но Он, наконец, научился не замечать.