Немая музыкантша

мелодраматическая фантазия
в 2-х частях,
с прологом и эпилогом,
случившаяся в наши дни,
накануне исторической закладки крепости Кёнигсберг в январе 1255 года,
с посещением сентября 1939 года










действующие лица:


ЭЛЬВИРА, 30 лет, арфистка
СОФИЯ, 28 лет, флейтистка, подруга Эльвиры
ПОППО фон Остерна, 54 года, глава Тевтонского (Германского) ордена
ГОТЛИБ, 30 лет, слуга Поппо
АЛЬМА, 33 года, дочь Поппо, вдова чешского князя
БАРТИЙ, 31 год, самбийский князь 
ДАРГОТ, 31 год, самбийский жрец

















ПРОЛОГ

Сентябрьское утро в лесу из сосен, чьи стволы изгибаются в формах самых фантастических, не поддающихся логическому объяснению. По узкой тропе, с проложенными деревянными мостками, входят  Эльвира, с жёлтой дамской сумкой на плече, и София - с красной.

ЭЛЬВИРА. Караул… жуть… декорации фильма ужасов. Я обалдеваю от такого фэнтези! Ты мне говорила, я сама в интернете читала, но в реале такое не передать. И доски под ногами – в тему, без подсветки, без рекламы и натурального колера – класс. Блин, ботаны, всё, на что ума хватало – это оберегать мостками почву от обуви туристов, а что тут сотворилось с соснами на самом деле объяснить не могут. (Прерывает жестикуляцию Софии.) Да читала я, читала, и про фашистских планеристов, и про посадку 61 года, в рамках стандартной программы по укреплению песков. И ни грамма не верится ни в ту фигню, ни в эту. Я, как узрела перед входом на тропу деревяшки с древними языческими символами, сразу поняла, откуда уши растут. Так и вижу как высились здесь прусские священные буковые и дубовые рощи, а вон там, или там и там, проводятся ритуальные мероприятия, с жертвоприношениями. Живут себе люди, никого не трогают, и тут бац, припёрлись каратели-монахи какого-то там рыцарского Ордена. Народ истребили, природу пустили на хозяйственные нужды… Короче, кино и немцы. Караул.

София хлопает Эльвиру по плечу и указывает на одну из изогнутых сосен, чей ствол закручен в кольцо.

ЭЛЬВИРА. Что ты, Соня, меня дёргаешь, не видишь, я тут мировой скорбью занимаюсь… А, вижу! Спасибочки. Да, наверное та самая, закольцованная. Наконец-то. Сверюсь с фоткой. (Достаёт из сумки айфон, ищет картинку и отвечает на жестикуляцию Софии.) Не опоздаем, до автобуса час. А, вот фотка. Гля, она? (Показывает картинку Софии.) Похожа. Соня, оторвись от айфона, гля вправо, там ещё одна такая, видишь? (Указывает на похожую сосну.) Третья! И чего теперь? (Отвечает на жестикуляцию Софии.) Ты права, какая разница для непутёвой бабы, как я, об какой ствол сдуру башкой трюхаться, если не впишусь. Тут же всё мистика, всё волшебно. А что, я не цирковая, меня не тренировали в кольца прыгать. Да, схожу внимательно осмотреть растение со всех сторон, чтоб не получился ба-бах, как у Галича, помнишь: «-С добрым утром, Бах, - говорит Бог,  - С добрым утром, Бог, - говорит Бах.  С добрым утром!..» (Обходит сосну со всех сторон.) Сосна, сосёнка. Меня дрожь бьёт. Уверена, получится. Очень хочу. Но страшно же. Может, сэлфи? Ладно, после, как договаривались. В целом, ясненько-понятненько, можно приступать. Я только текст желания повторю и прыгну. (Ищет в айфоне запись.) Может, лучше было с инструментом? Не обязательно же с арфой, можно было бы прихватить лютню. Что? Ага, в магазине детских игрушек. Всё-всё-всё, надо собраться. Не мешай. Блин, а желание вслух произносить или про себя? Ой, да ясно, что про себя, но вслух или молча, а, Сонь? Сокровенное вслух не произносят? Может быть. Хотя я, ты знаешь, человек откровенный, душа нараспашку да и всё остальное, если человек хороший.

Раздаётся звонок, София вынимает из сумки айфон, слушает, пишет в ответ СМС.

ЭЛЬВИРА. Ну, ты подумай, немой - и то звонят, а мой молчит, как заколдованный, за неделю ни одного звонка! (В ответ на жестикуляцию Софии.) Ой, да ладно, не успокоишь. Знаю, что ты тётка простая, местами мудрая, местами отзывчивая, а меня никто не любит. Да, я колючая фыркалка, помесь кобры с ежом, как говорил мой правоверный задохлик, такая получилась, жизнь воспитала. Может, у тебя айфон волшебный, звонки притягивает? Махнёмся? Мой твоего навороченнее, гля, розовенький такой! Да ладно-ладно, шучу. А сама, Сонь, не решилась? Ну, правильно, а чё тебе, всегда всем довольна, всем рада. Всё, Соня, помолчим, мне надо собраться с духом, с мыслями. Что? А, да, сумку. Пожалуйста, подержи, на землю не ставь, пожалуйста, она у меня без человеческого тепла тускнеет и морщится, приводи потом в порядок целую неделю злопамятную гадину. Всё-всё-всё, забыла, что обещала не сквернословить, на раз от таких вещей не отбояриться. (Передаёт сумку Софии.) Может, и плащ снять? Да нет, не помешает, а полы его вместо крыльев будут. Точно, лучше запачкать плащ, чем платье, тут ты права, а платье не снимешь, и холодно, и всё равно никто не видит, чего зря заголяться. Чего ты?

София копается в своей сумке и достаёт большой отрез ткани.

ЭЛЬВИРА. Надеюсь, не таблетку для храбрости ищешь. Чего это? Ё-маё, вот это штука, постелить, что надо! Не жалко? Всё, стелю, пока ты не передумала. (Идёт к сосне, расстилает ткань.) Ой, и не говори, чего только мы, женщины, ни носим в сумочках и ведь всё надо, всё годится. Я лично на гастроли всегда беру разводной ключ, пока этих сантехников дождёшься, жизнь кончится. Как говорит мой проспиртованный от мудрости дед: «В мире может измениться всё, только не русские люди, потому что мы - народ богоизбранный, а значит, сделаны из материи неземного происхождения, который не подвластен климату местной планеты». (Возвращается.) Так что, Сонечка, русской женщине всегда нужно иметь под рукой разводной ключ, даже на Марсе. Ох, боже ж ты мой, как же я хочу, чтоб моё желание сбылось! Ну-с, госпожи танцующие сосны, приступим? Вы, цветы планеты, радость земли, помогите рабе божьей Эльвире, сделайте, как я очень прошу, ладно? А ты, закольцованная… Ты - моя главная надежда, не поверишь, а вот я тебе так верю! Что, Соня? Помню-помню, не переживай: желание надо повторить трижды, чтоб по-божески было. Всё, я пошла. Только сумку на землю не ставь. Выйдет что, нет ли… Дико интересно… дико. (Подходит к сосне, приседает, шепчет желание, прыгает в кольцо, исчезает.)

София, паникуя, оббегает сосну в поиске Эльвиры, прыгает вослед, исчезает.



Часть 1


СЦЕНА 1. 1253 год. Самбия. Княжий Берег. Вершина горы над рекой – пятачок метра в два, окружённый плотными зарослями кустарника и сосен. Альма играет на лютне. Поппо любуется окрестностями у подножия.

ПОППО. «Взору купца, добирающегося с юга привычным ему торговым путём по восточному побережью Фришгафа до долины Прегеля, открывается с высокого берега, на котором располагается прусское селение Понарт, широкая долина древнего русла реки, летом покрытая зеленью трав и кустарников, зимою скованная льдом и снегом, весною и осенью залитая паводковыми водами и представлявшая собою череду труднопроходимых водоёмов и болот». Как, Альма?
АЛЬМА. При чём тут купец?
ПОППО. Юный король должен осознать материальную выгоду похода, религиозную до него уже донёс папский легат ещё при переговорах с венгерским монархом по поводу австрийского герцогства.
АЛЬМА. Выгоду в Крестовом походе?
ПОППО. Война - платное предприятие, и гибнуть во имя святого дела будут не только братья, но и наёмники. Видишь ли, Альма, король Оттокар должен донести до сознания наших будущих союзников, которых он несомненно приведёт за собой, реальность покрытия расходов. Потому рассказ разумно вести с позиции купца.
АЛЬМА. Неужели Оттокар один не справится?
ПОППО. Нет. Уже если наш Орден не справляется. Я просил подавать замечания не по содержанию моей будущей речи перед Оттокаром, а по общему характеру плюс грамотность.
АЛЬМА. Экспрессии маловато. И дикция подводит. Обрати внимание на артикуляцию глухих согласных, ты их прожёвываешь.
ПОППО. Вот. Молодец. Благодарю. На чём я остановился? (Вспоминает.) «…и представлявшая собою череду труднопроходимых водоёмов и болот». Ага, вспомнил. «Он, то есть, купец, видит степенно несущую по долине свои полные воды реку, между двумя рукавами которой - северным, самландским, и южным, натангенским - располагаются три острова. Через средний, из всех трёх самый маленький, остров, под названием Кнайпхоф, действует паромная переправа. Здесь южная оконечность Самландского плато подступает к реке ближе, чем где-либо в другом месте, своим северным обрывистым берегом, покрытым дубравами и изрезанным оставшимися на месте ручьёв балками. Севернее острова Кнайпхофа над долиной возвышается на двадцать метров широкая округлая вершина горы, именуемой Твангсте. На ней находится городище, приют для беженцев, в котором жители окрестных прусских деревень собираются на свои богопротивные веча, а также для еретических жертвоприношений. У подножия горы с возвышающимся на ней укреплением купец может выбрать одну из трёх дорог». Как?
АЛЬМА. Ничего, уже лучше.
ПОППО. Лицо устало артикулировать. (Продолжает речь.) «Если он хочет попасть на самландский Янтарный берег, ему следует держаться западнее Твангсте и двигаться вверх по ущелью, а если цель его путешествия Литва, то в этом случае он может воспользоваться дорогой, ведущей вдоль склона мимо прусского селения Закхайм на восток, не заливаемой паводками. Если же путь его лежит через Куршскую косу на север, то он должен воспользоваться дорогой, ведущей восточнее Твангсте по ущелью». Есть что сказать?
АЛЬМА. Лишние слова, обороты, утяжеляющие речь. Всё же письменное изложение не то же самое, что устное выступление.
ПОППО. Да-да. (Продолжает речь.) «Там, где на верхней окраине Мюленгрунда дорога выходит на возвышенность, севернее горы с возвышающимся над ней укреплением, пролегала связующая дорога к Штайндамму». Согласен, Альма, надо отредактировать. Уже из последних сил говорю. (Продолжает речь.) «Вся округа малонаселена. На берегу выше Твангсте располагается небольшая рыбацкая деревня Лип, на возвышенности находится, кроме Закхайма, одна лишь деревня Трагхайм, обе выстроены на выкорчеванных лесных полянах». Как согласные?
АЛЬМА. Хорошо, но чувствуется, что устаёшь артикулировать.
ПОППО. Ещё бы.
АЛЬМА. Надо репетировать изо дня в день.
ПОППО. У меня дел выше монастырской крыши. (Продолжает речь.) «Наряду с горой, с возвышающимся над ней укреплением, есть ещё два других места, придающих переправе через Прегель особое значение - рынок, располагающийся северо-западнее укрепления, и порт, расположенный ниже по течению у подножия горы».
АЛЬМА. Порт?
ПОППО. Ладно, пристань. Главное, что сюда заходят с моря суда. Всё, хватит. Лицо больше двигаться не хочет. Остальное прослушаем ближе к заутрене. И всё равно не хватает, чего-то неожиданного, яркого.
АЛЬМА. Дай мне текст, я посмотрю, со стороны виднее…
ПОППО. Не в речи дело. Нужно что-то извне. Подвиг, фонтан, обвал, ангел с неба, чёрт из преисподней, то есть нечто из ряда вон. Внешний эффект эффективнее самых ловкий измышлений. Но это уже по части провидения, как говаривали древние, сюрпризы – это уже их епархия. Альма, не задерживайся, вот-вот будет дождь. Я пришлю Готлиба, чтобы проводил. И вообще, будь бдительной, покуда край этот не наш, а прусский.
АЛЬМА. Я под защитой Господа моего Иисуса Христа.
ГОТЛИБ. Просто поторопись. (Уходит.)
АЛЬМА. Зачем я сюда приехала! Что делаю здесь… Как будто нельзя было щипать лютню дома, в Праге. Уныние, отчаяние, недовольство – грех. Ой, да чего ни коснись, всё для человека грех, зачем, спрашивается, было рождаться. (Играет на лютне, напевая). Ave Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus  fructus ventris tui, Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae. Amen. Аве Мария, Аве Мария… Богородице, умоляю, нашепчи мелодию для молитвы к тебе! Ох, если бы знать, зачем она мне, если бы знать, но нужна она мне и всё тут.

Из зарослей выходит Бартий.

БАРТИЙ. Голос красив, но играешь так себе, больше бренчишь.
АЛЬМА. Ты кто?
БАРТИЙ. Птицелов.
АЛЬМА. Господи, прусс!
БАРТИЙ. Самбиец.
АЛЬМА (выхватив из-за пояса кинжал). Прочь!
БАРТИЙ. Грозная. Птичка моя. (Набрасывает на Альму петлю.) Не трепыхайся. (Обвязывает Альму по рукам и ногам.) Повязанную, тебя лучше рассмотреть. Хороша птаха, не поспоришь. А какова в любовных утехах, проверим.
АЛЬМА. Язычник, не тронь!
БАРТИЙ. Без языка поцелуй– впустую потраченная нежность. (Долго и жадно целует сопротивляющуюся Альму.)

Входит Готлиб.

ГОТЛИБ. Альма, отец зовёт… (Видит Бартия.) Прусс! (Выхватывает короткий меч.) На помощь, братия! Наших бьют, враги напали!
БАРТИЙ (выхватив короткий меч). Не подходи, брат, тебя не достану, её зарублю.
АЛЬМА. Готлиб, развяжи.
ГОТЛИБ. Не до тебя.

Готлиб и Бартий, кружат, выбирая момент для боевого выпада.

АЛЬМА. Боже, что это летит…

Из зарослей, сверху, вылетает Эльвира.

ЭЛЬВИРА. Мамочка!!! (Падает на Бартия сзади, придавив его лицом к земле – тот теряет сознание). Что! Что!? Что!?! (Отползает от Бартия, ужасаясь ситуации.)
ГОТЛИБ. А, собака некрещёная!
ЭЛЬВИРА. Я крещёная! Не собака… я…
ГОТЛИБ (усаживаясь на спину Бартия). Смерть пруссу!
БАРТИЙ (очнувшись). Проклятье… Ты кто?
ГОТЛИБ (повернув голову Бартия к себе). Так и быть, любуйся.
БАРТИЙ. Монах!
АЛЬМА. Готлиб, нет! Не убей!
ГОТЛИБ. Тебя не спросили.
БАРТИЙ. Не в спину, гад, в сердце!
ГОТЛИБ. Парша языческая, он ещё выбирает. Не надейся, и помолиться не дам. (Взмахивает мечом.)
АЛЬМА. Готлиб, летит!
ГОТЛИБ. Что…

Из зарослей, сверху, вылетает София, роняя в заросли обе сумки и падает на Готлиба сзади, придавив его лицом к земле – тот теряет сознание.

ЭЛЬВИРА. Соня!?
БАРТИЙ (вскочив на ноги). Боги мои, что происходит… (Поднимает с земли меч.) Мой меч… Христианская дрянь.
АЛЬМА. Прусс, не убей!
БАРТИЙ (усаживаясь на спину Готлиба). Нет, птичка моя, не убью, зарежу.

Вбегает Поппо, с мечом.

ПОППО. Прусс!? Готлиб… К бою!
БАРТИЙ. Нет, старик, не сегодня. До встречи, птаха, ещё споём! (Убегает.)
ПОППО (подбегает к Готлибу). Готлиб… Готлиб…
АЛЬМА. Папа, я здесь! Развяжи.
ПОППО. Готлиб, Готлиб…
ГОТЛИБ (приходит в себя). Брат мой… ты…
ПОППО. Уходим. (Идёт к Альме.) Альма, не двигайся, пока верёвку режу, будет больнее. (Режет верёвки.) Кто они?
ГОТЛИБ (увидев Эльвиру и Софию). О, уже двое…
АЛЬМА. Не знаю, с неба упали.
ПОППО. Что значит: с неба?
ГОТЛИБ. Я прихожу, а прусс целует Альму.
ПОППО. Целует!?
АЛЬМА. Связанную, насильно.
ГОТЛИБ. Видит меня, естественно, пугается, со страху приставляет меч к её горлу. И вдруг откуда-то из зарослей, сверху, вылетает та, что пострашнее, и, со всей дури, шмяк на голову пруссака, тот в обморок. Я, было, героически хотел врагу голову сбрить. Помню, мечом взмахнул и… очнулся – ты.
АЛЬМА. Вторая, точно так же и оттуда же упала на Готлиба. 
ПОППО. Слышишь топот и голоса? Братья спешат на помощь. Готлиб, останови их, не пускай сюда, убережём братьев от общения с нечистой силой. Объяви облаву на прусса, пусть зачистят заросли по всей вершине. Вперёд!
ГОТЛИБ. Если что, вторая девка упала на меня, так что, застолбил. (Убегает.)
АЛЬМА. Отец, ты же не позволишь свершиться насилию!
ПОППО. Странная одежда, нездешние лица. Альма, покуда я молюсь, свяжи им руки. Выполнять, без возражений.
АЛЬМА. Да, отец.
ЭЛЬВИРА. Вы что, спятили? За что нас вязать? Какое вы имеете право!
ПОППО. Хотешь говорить со мной или с моим мечом?
ЭЛЬВИРА. Да ты обалдел, что ли, дядя!?
ПОППО. Альма, приступай. (Поднимает меч рукоятью вверх и, во всё время диалога Альмы, Эльвиры и Софии, молится на импровизированный крест.) Pater noster,
qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra,
sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen. (По ходу диалога Альмы с Эльвирой, шепчет неслышную молитву.)
АЛЬМА. Женщины, не гневите великого хохмайстера Тевтонского Ордена Поппо фон Остерна, смиритесь и, надеюсь, останетесь живы.
ЭЛЬВИРА. Не дамся! (Чувствует руку Софии на плече.) Что? (Выслушивает язык жестов Софии.) Соня, это же наверняка историческая реконструкция, а в кустах какие-нибудь придурки снимают нас на камеру. (На жесты Софии.) Что? Как на каком, на русском… Да брось ты, я не знаю немецкий. (Альме.) Блин, женщина, скажите этой припадочной, на каком языке мы с вами разговариваем?
АЛЬМА. Руки вперёд вытяни. Если вы немедленно не позволите вас связать, по окончании защитных молитв отец отрубит вам головы. Благодарю. (Связывает протянутые руки Софии.)
ЭЛЬВИРА. Аккуратнее, руки не повредите! Мы музыканты!
АЛЬМА. Вот как? Я тоже, очень приятно.
ЭЛЬВИРА. Тем более.
АЛЬМА (Софии). Ты, похоже, только немая, а слух в порядке? (На утвердительный кивок Софии.) Ясно. Скажи спутнице, чтобы смирилась. Ах, да, руки связаны же, говорить нечем.
ЭЛЬВИРА. Мы из Москвы, в вашей филармонии проходит конкурс средневековой музыки…
АЛЬМА. Руки протяни.
ЭЛЬВИРА (протянув руки после мычания-рыка Софии). Бред какой-то!
АЛЬМА (связывая той же верёвкой руки Эльвиры). На чём играешь?
ЭЛЬВИРА. Я – на арфе, Соня – флейтистка.
АЛЬМА. Москва – это название деревни?
ЭЛЬВИРА. Это мегаполис! Весь мир знает Москву!
АЛЬМА. Знаю двенадцать языков, побывала во многих странах Запади и Востока, но ни от кого ни разу не слышала про Москва. Впрочем, с угорского языка могу перевести, москва - это «коровья вода». Так?
ЭЛЬВИРА. Не знаю.
АЛЬМА. Вы не угры, не финны?
ЭЛЬВИРА. Нам в школе говорили, что у слова Москвы перевода не существует.
АЛЬМА. В школе?
ЭЛЬВИРА. Учебное заведение для детей и подростков, у нас всеобщее бесплатное образование, гарантированное Конституцией.
АЛЬМА. Стоп, покуда хватит, слишком много информации.
ЭЛЬВИРА. Альма, простите, я действительно говорю с вами по-немецки?
АЛЬМА. Я не знаю немецкого языка, я - германка.
ЭЛЬВИРА. Так это же одно и то же!
АЛЬМА. Что?
ЭЛЬВИРА. Мы вас так называем. Не знаю, тоже всё время удивлялась раньше, государство называется Германии, а живут в нём немцы. Может, Соня знает? (На утвердительный кивок Софии.) Знает. Потом спросите. То ли дело у нас, мы – русские потому, что живём в России, страна такая огромная.
АЛЬМА. Огромная? А это где?
ЭЛЬВИРА. Как где? Здесь! На этом самом месте. Хватит уже над нами измываться, пошутили и будет, а? Ну, пожалуйста…

Возвращается Готлиб.

ГОТЛИБ. Святой отец. (Склоняет голову.)
ПОППО (кончив молитвы). Судя по тому, что Божье Слово их не испепелило, эти двое не исчадие ада. Готлиб?
ГОТЛИБ. Всё исполнено.
ПОППО. Уводи эту парочку на допрос.
ЭЛЬВИРА. Они маньяки, Соня! Вы ведь не будете нас пытать? Что здесь происходит!? Кто вы! Где мы!
АЛЬМА. Отец, пощади, они безвредны.
ПОППО. Готлиб. Альма, со мной.
ГОТЛИБ. Не бойтесь, рыцари Девы Марии – не звери, без нужды не калечат. Где тут конец верёвки… (Берётся за конец верёвки, которой обвязаны руки Эльвиры и Софьи.)
ЭЛЬВИРА. Господи Иисусе Христе Сыне Божий, спаси и сохрани нас…
ГОТЛИБ. Ишь ты, они или наши, брат Поппо, или быстро соображают. По тропинке, шагом марш.
ЭЛЬВИРА. Мне страшно…
ГОТЛИБ. И мне страшно интересно. (Уходит с Эльвирой и Софией.)
АЛЬМА. Лютню чуть не забыла. Ты даже не поинтересовался, пострадала ли я, сразу к своему Готлибу бросился.
ПОППО. Я тебя в Пруссию не звал, самовольно приехала. А здесь война, и я не сельский священник, чтоб обхаживать.
АЛЬМА. Может, этих женщин Бог послал?
ПОППО. С неба сбросил? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Небось, сидели на дереве, подслушивали. Собирай вещи, ты возвращаешься.
АЛЬМА. Ты же хотел ехать в Прагу вместе?
ПОППО. Уходим. (Уходит с Альмой.) 

Из зарослей выходит Даргот, с жёлтой сумочкой Эльвиры на плече.

ДАРГОТ. Надо же, что на свете творится. Где-то здесь второй кошель упал, точно видел. (Достаёт из кустарника красную сумочку Софии.) Ещё тяжелее! Чудны дела христианские, раз их Бог людьми, как камнями, кидается. И смех, и грех. И дико любопытно… дико.


СЦЕНА 2. Месяц спустя, в Орденской келье Эльвира осваивает цитру. Входит София, жестикулирует.

ЭЛЬВИРА (отвечая на жестовую речь Софии). Октябрь, чего ты хочешь, конечно, холодно, тем более на взморье. А я в тепле скучаю, осваиваю цитру. Не хочу я ходить в их церковь, однажды сходила на экскурсию и – хорош. В православную, может, и пошла бы, только где ж её взять. Что-что? Не может быть… мы оправданы… Как будто мы в чём-то виноваты. Не поняла, ещё раз? Ты в часовне пересеклась с Поппо? Ну, и? Куда-куда? В Прагу!? Обалдеть. Интересно, конечно, но я предпочла бы остаться здесь и заняться поисками портала, чтобы вернуться. Понимаю, что с этим хохмайстером спорить невозможно. Когда едем? На следующей неделе? Надо попросить, чтобы дал возможность походить по местным лесам. Запретил!? Фашист проклятый, фюрер! Ой, да ладно, мы и так почти шёпотом живём, в этом долбанном монастыре. А с тебя всё - как с гусыни вода. Кайф ловишь со своим Готлибом, да? Ты ещё замуж выйди за него и останься. Ну, не могу я расслабиться, никак. Оказаться в 1253 году, Софья! Как я могу в это поверить? Нас как-то чем-то обманывают, за нос водят… Тут никакой мудрости не хватит, чтобы осознать.

Стук в дверь.

Да, войдите.

Входит Готлиб.

ГОТЛИБ. София, только что доставили из Риги. (Подаёт упаковку.) Здесь флейта, настоящая. (На поцелуй Софии.) Ты меня поцеловала!? За флейту! Бог мой, София, да я тебе теперь со всего света буду эти дудки заказывать.
ЭЛЬВИРА. Хватит! Молчите! Как такое может быть? Москвы, видите ли, ещё нет, а в Риге уже флейты делают!? Какая-то ерунда, белиберда, байда, бредятина с ушами! Всё наперекосяк вместе с мозгами! Я вообще ничего не понимаю, не воспринимаю, не хочу, не желаю!!! А эта свиристит себе и лыбится на всю ивановскую.

София пробует звучание флейты.

ГОТЛИБ. Как нежно… вот это звук! Ты чудесный музыкант… А ты, Эльвира? Присоединись, сыграйте. Эльвира тоже просит.
ЭЛЬВИРА. Не хочу. Отстань. Готлиб… Или как тебя там на самом деле? Гена? Лёва? Короче, Вася, колись, в какую забаву мы с Сонькой вляпались? Реалити-шоу? Чей-то розыгрыш? Нет, первое правдоподобнее, для прикола месяц многовато, всё же дорого. Что хочешь дам за информацию.
ГОТЛИБ. Что хочу?
ЭЛЬВИРА. Да.
ГОТЛИБ. Всё?
ЭЛЬВИРА. Что могу – всё.
ГОТЛИБ. А София тоже готова отдать всё?
ЭЛЬВИРА. Конечно, тоже.
ГОТЛИБ. Она не такая.
ЭЛЬВИРА. Какая такая, чёрт тебя задери?!
ГОТЛИБ. Не чертыхайся в стенах монастыря, они обидятся и раздавят тебя во сне.
ЭЛЬВИРА. Черти не давят, они соблазняют – поверь, я с ними справлюсь.
ГОТЛИБ. А я про стены. Они, бывает, оживают, сходятся, расходятся, кружатся, а бывает, давят, медленно, неумолимо. Всё отдашь, что есть? А что у тебя есть такого, чего мне нельзя взять без твоего спросу?
ЭЛЬВИРА. Мужчина, полегче со мной, пожалуйста, ради всего святого, хватит меня уже пугать, я и так боюсь. У меня больше сил нет понимать окружающую действительность! Понимаешь ли, я – нормальный человек во всём, кроме музыки, в ней – да, можно летать, парить, купаться, бултыхаться, взбираться к вершинам вершин. Но здесь и сейчас я – не музыкант, я хомо сапиенс из костей и мяса, животное с мозгами. Понимаешь, о чём я?
ГОТЛИБ. Эльвира, расслабься, отринь недоверие и весь предыдущий опыт твоего существования в отрицании Бога.
ЭЛЬВИРА. Не ври, я Бога не отрицаю.
ГОТЛИБ. Ну, да, не отрицаешь на всякий случай. Но в целом-то ты живёшь не ради души, а ради тела.
ЭЛЬВИРА. Давай-давай, поучи курицу перед тем. Как отрубить ей бошку! Ты не можешь знать меня с моей жизнью. Не понимаю, не вникаю, не разумею я! Путешествие во времени, предположим, возможно, но только в военных научных разработках, там возможно всё. А мы, с Соней, нормальные, примитивные, обыденные люди. Если вы – секретчики, то мы – подопытные кролики? Или крысы? Хотя какая разница.
ГОТЛИБ. София означает мудрость. Она, как упала на меня с небес, думаешь, я от удара отключился? Нет, от избытка чувств. Лежит она на моём бессознательном туловище, плотно так, увесисто, но совсем не больно, а параллельно впечатляет моё сознание, радует душу… теплая, нежная, уютная… и, главно-дело, молчит! При этом, слышит. Понимаешь, о чём я? Предположим, мужчина говорит, а женщина слышит и в ответ молчит. Это не просто подарок, это дар небес. Я был женат на сороке, в результате предпочёл куковать монахом. Моя же благодарность тебе неизбывна и я твой должник, за то, что из-за тебя София сиганула в наше время и упала мне на мою голову. Я счастлив.
ЭЛЬВИРА. Откуда ты знаешь, как было?
ГОТЛИБ. Я тебя умоляю, Эльвира, я же ближайший помощник хохмайстера, на стол которого ложились протоколы допросов. А как иначе, он здесь властелин и судья.
ЭЛЬВИРА. Нас будут судить!?
ГОТЛИБ. Вас – не думаю, о вас – наверняка. София, с высоты птичьего полёты ты уже полюбовалась этим краем, и я готов исполнить обещание показать Княжий Берег без эксцессов с пруссами и собственным ногами по земной тверди. Как? (На утвердительный кивок Софии.) Рад. Эльвира, а вот тебе не мешало бы оторваться от почвы, не воспаришь, так хоть подпрыгнешь, здоровье укрепишь.
ЭЛЬВИРА. Возьмите меня!
ГОТЛИБ. Тебе запрещено покидать пределы монастыря.
ЭЛЬВИРА. Мне одной?
ГОТЛИБ. Да. Такой вывод сделали дознаватели. Твоя психика неустойчива и поступки непредсказуемы. Идём, София?
ЭЛЬВИРА. Чтоб вас всех, с вашими дознаниями…
ГОТЛИБ. Что?
ЭЛЬВИРА. Джаз. А, Соня? На посошок. Или я с ума сойду. (Отвечает на утвердительный кивок Софии.) Благодарствуем, госпожа. Америка, Готлиб! Чёрная Америка, которой тоже ещё нет. Тут у вас ничего нет. Но будет. И Россия, и Америка, будет вам и белка, будет и свисток. Я вам все это гарантирую. Джаз на цитре… Легко и непринуждённо.

Эльвира и София играют джаз.

ГОТЛИБ. Дико интересно… дико.


СЦЕНА 3. В том же октябре, в глубине леса, под холмом, неподалёку от замаскированного в прибрежных зарослях шалаша, Даргот удит рыбу в речке. На холм выходит Бартий.

БАРТИЙ. Нет бы мне, бестолковому, сразу сообразить, где искать, месяц впустую.
ДАРГОТ. Не унижай собственную сообразительность, здесь я всего второй день. Решил пополнить запасы рыбы на зиму, а по хорошему знаю только места нашего детства, Ещё немного и можем идти прогревать души в шалаш. Приветствую, княже.
БАРТИЙ. Что произошло, почему тебя изгнали?
ДАРГОТ. Зачем ты меня искал?
БАРТИЙ. Даргот, с тобой не прохожий говорит.
ДАРГОТ. Да ведь и с тобой не случайный рыбак лясы точит.
БАРТИЙ. Я первым спросил.
ДАРГОТ. Не изгнали, а временно отстранили от обязанностей.
БАРТИЙ. Сам Криве-Кривайто!
ДАРГОТ. А как же, лично. И зачем же ты меня аж месяц разыскивал?
БАРТИЙ. Понятно, мол, жреческие дела выше светского разумения и нечего в них соваться, да?
ДАРГОТ. Да брось, не ерепенься, Бартий, мы же свои. Присоединяйся, вон, какая погода в ноябре задалась, солнечная, порыбалим, как нормальные мужики, потреплемся, примем медку на грудь по фляжечке-другой-третьей…
БАРТИЙ. Поппо фон Остерна отправился в Прагу, к королю Оттокару, уговаривать на решающий крестовый поход на Самбию. Нашу, с тобой, Самбию, Даргот, на нас с тобой.
ДАРГОТ. Что логично и естественно. Крестоносцев из Палестины изгнали, а без войны и новых территорий папский престол уже не престол, а так домашнее кресло у камина. Их Святейшество с клевретами ищут новых развлечений.
БАРТИЙ. Ты единственный из вайделотов, кто изучает учение Христа, кто жил среди потомков Магомета, кто ходил в Иерусалим. Мудрее тебя я не знаю человека, вот почему тревожу.
ДАРГОТ. Нет, Бартий, мудрость – это не ум и сообразительность, это ещё и долгий жизненный опыт, а нам с тобой всего-то по тридцати одному году. Бывает, конечно, боги отправляют к людям юнцов с великим знанием, но мы с тобой точно не они. И ты не бобёр, и я не мудёр. Сядь уже, не мельтеши.
БАРТИЙ. Очень хорошо, ибо подобные юнцы всегда обречены на заклание.
ДАРГОТ. Верно. Я тоже не жажду ни мученической смерти, и уж тем более пыток. А давай-ка и мы с тобой развлечёмся. Глянь, что у меня есть. (Достаёт из-за камня заряжающийся на портативной солнечной батарее айфон.) Чудесная вещица. (Манипулирует функциями айфона.)
БАРТИЙ. Не понимаю, что это…
ДАРГОТ. Я тоже. Догадываюсь, правда, в чём назначение этой штуковины из будущего, но проверить возможности нет.
БАРТИЙ. Из будущего?!
ДАРГОТ. Распугаешь рыбу, крикун, просил же.
БАРТИЙ. Разве такое возможно?
ДАРГОТ. а всякие-разные возможно, невозможно – это прерогатива богов, с них и спрос, а данная штуковина, дорогой ты наш княже, - материальный факт и реальность. Вот, смотри. (Демонстрирует дисплей айфона с фото.) Узнаёшь?
БАРТИЙ. Что… как… нет! О, Перкуно!..
ДАРГОТ. Узнал.
БАРТИЙ. Там – ты!? Только застывший…
ДАРГОТ. Я. А теперь сделаем вот так. (Фотографирует Бартия.)
БАРТИЙ. Боженьки же ж вы мои родненькие, свет!
ДАРГОТ. Не паникуй, не смертельно, на себе проверил. (Демонстрирует дисплей айфона с фото.) Глянь. Узнал?
БАРТИЙ. Нет. Нет… нет! Я, что ли…
ДАРГОТ. Точно. А теперь подойдём к шалашу. (Подходит к шалашу, отбрасывает полог.) Видишь кучу различных предметов? Вернее, две. Каждая из них была содержимым одного их двух кошелей женских пришельцев из будущего. Вернее, прилетельцев. Помнишь, на Княжьем Берегу одна из них рухнула тебе на голову?
БАРТИЙ. Ты был там! Значит от меча монаха спас бы?
ДАРГОТ. Конечно. Так вот, представь, какого ума у них, в будущем, люди, если даже у меня, жреца, учёного человека, не получается сделать простое, даже примитивное действие: поместить высыпанные предметы обратно, в кошели. Если учесть, что они христианки, можно сделать вывод, что будущее за их религией. Хотя не факт, может, другие конфессии отказываются летать из принципа или у них просто погода нелётная.
БАРТИЙ. С чего ты взял, что женщины из будущего?
ДАРГОТ. Документы. Паспорта. (Выбирает из предметов два паспорта, один подаёт Бартию.) Гляди, тексты изложены латиницей, потому-то мне и удалось разобраться и с документами, и с той фото-штуковиной. К примеру, паспорт, на латыни, буквально переводится, как разрешение на проход через городские ворота.
БАРТИЙ. Passus – движение и porta – врата.
ДАРГОТ. Да.
БАРТИЙ. Вспомнил, на шейной верёвке женщины с неба висел крестик.
ДАРГОТ. Я видел такой же и на груди той, что прилетела второй. Грудь у неё, признаться, выдающаяся.
БАРТИЙ. У моей, если честно, тоже что надо, как я люблю.
ДАРГОТ. Там указаны даты, имена. Правда, числа почему-то арабские. Они из двадцать первого века. На твоём фото, кстати, тоже стоит дата: 25.9.2016.
БАРТИЙ. Фото?
ДАРГОТ. Вот видишь, написано латиницей?
БАРТИЙ (читает на дисплее). Foto.
ДАРГОТ. То есть сегодня там, у них, кто одновременно вобрал в свой обиход, как арабские числа, так и латинский язык, двадцать пятое число девятого месяца двух тысячно шестнадцатого года. А тут читай.
БАРТИЙ (читает). Video.
ДАРГОТ. Теперь смотри.
БАРТИЙ. Боги мои, это же ты рыбу удишь… живой! И меня так можно запечатлеть?
ДАРГОТ. Легко. Запечатлеваю. (Снимает.) Но эта штуковина может погаснуть. Так вот, для оживления оной, они придумали вон тот небольшой предмет, который заряжается от солнечного света. Понимаешь? На, смотри на себя. (Демонстрирует дисплей.)
БАРТИЙ. А! Я!? Я… Какой красивый мужчина. И ты здесь… только видимость портишь. Как ты догадался насчёт солнца?
ДАРГОТ. Инструкция в кошеле валялась, среди прочего мусора. Там квитанции, чеки двух-трёх годичной давности. Боги мои, чего только нет, в женских кошелях!
БАРТИЙ. Ну, да не в том соль, жрец, не так ли?
ДАРГОТ. Так. Попросту говоря, княже мой, в руки хохмайстера попал не убиваемый аргумент в переговорах с богемским королём. Который, как я слышал, на данный момент стал реальным лидером Европы.
БАРТИЙ. В двадцать один год… Стать герцогом Австрии в 17 лет, раньше, чем королём на родине… А чтобы утвердиться господином Австрии, знаешь, что он сделал?
ДАРГОТ. Вот уж загадал, наверное, женился?
БАРТИЙ. Конечно, у австрийцев же престолонаследие по женской линии, но дело не в том. Чтобы жениться на наследнице, он вытащил Маргариту из монастыря, которой было уже 52! Да, парень силён, подумать страшно, что он делает с ней в постели,
ДАРГОТ. Не стоит скабрезничать, Бартий, всё же я жрец.
БАРТИЙ. Но, думаю, куда страшнее то, что с ним делает она, монашка-то!
ДАРГОТ. Да уж.
БАРТИЙ. Куда забавнее, что войнушку с соперником за австрийский престол он проиграл, но, благодаря Риму, приз взял он. Мне доносят, что в обмен на Крестовый поход. На самом же деле идти на нас он не желает, зачем ему наш край, когда перед ним лежит беззащитная бесхозная Европа. Фон Остерна отлично знает это и вот вдруг засобирался. Оттокар в состоянии собрать столько войска, что сметёт нас в одночасье. Но что за аргумент?
ДАРГОТ. Людьми из будущего Поппо фон Остерна может манипулировать, как угодно. Скажет Оттокару, будто бы узнал от них, что благодаря покорению Самбии, или как они называют Пруссии, чешский монарх станет Римским Императором.
БАРТИЙ. Сейчас очень удобный момент для этого, после смерти Альмриха в германских владениях смута, а в мутной воде, как известно, рыбка очень даже водится, особенно, если глаза открыты и отвага аж из ушей хлещет. Став герцогом Австрийским, чех вошёл в когорту германских князей и может претендовать на должность Императора Священной Римской Империи Но Оттокар же папист, а на имперский трон Папа назвал претендента – Вильгельма Голландского. Не пойдёт же он против самого?
ДАРГОТ. Против не пойдёт, но интригу затеять может.
БАРТИЙ. Да, Вильгельм ему не ровня, хлюпик. Можно договориться, можно просто отравить.
ДАРГОТ. А чтобы утвердиться в благосклонности Папы и в глазах властительной Европы единственно достойным императорской мантии, ему нужен религиозный подвиг.
БАРТИЙ. Точно… ну, конечно! Подвиг победного Крестового похода! И тут аргумент из будущего очень даже кстати. О, Перкуно!.. Зачем я его тогда на берегу не убил!
ДАРГОТ. Зачем?
БАРТИЙ. Перемудрил.
ДАРГОТ. Или испугался? Поппо – опытный славный воин, одолеть такого не просто.
БАРТИЙ. Во-первых, и у меня за спиной не одна битва, хоть с соседями, хоть с теми же тевтонцами.
ДАРГОТ. Да я просто пошутил.
БАРТИЙ. А во-вторых, я младше на 23 года. Поппо – старик.
ДАРГОТ. Так в чём же ты перемудрил?
БАРТИЙ. Ты знаешь, в Ордене оказалось аж два хохмайстера. В прошлом году его избрали по закону – голосованием подавляющего большинства рыцарей. Но про-папское меньшинство не согласилось с мнением орденского Капитула и выдвинуло свою кандидатуру — Вильгельма фон Уренбаха, которого Папа Иннокентий утвердил. Поэтому фон Уренбаха, из-за его близости к Риму, я считал более опасным для Самбии и его я прирезал бы, не задумываясь. А оказывается, что фон Остерна ещё хуже.
ДАРГОТ. Меня изгнали из-за того, что я высказал Криве-Кривайто: Самбия обречена, если мы не откажемся от довлеющей власти жрецов.
БАРТИЙ. Ты – самоубийца?!
ДАРГОТ. Мы, создав иерархическую систему богов, отражавшую во многом ситуацию в обществе, сковали повседневную жизнь народа религиозными правилами и зашли в тупик в своём социальном развитии, что, к слову стало поучительным уроком для соседних балтийских племён.
БАРТИЙ. Новорождённое Литовское государство тому пример. Но там проще, Литва с самого начала имела мирского правителя. Хотя, конечно, меняется даже погода, почему не поменяться бы и государственному устройству на благо страны и родины. Однако, Даргот, ты могуч, сам же мог бы стать Криве-Кривайто…
ДАРГОТ. Прежде всего я – самбий, потом жрец, и совсем уж в последнюю очередь карьерист.
БАРТИЙ. Ты – истинный патриот, гордость Самбии.
ДАРГОТ. Я намеренно пришёл сюда, друг мой, знал, что здесь ты меня разыщешь.
БАРТИЙ. Уже догадался.
ДАРГОТ. Так вот, у меня идея. Она связана с темой династического брака, который, правда, ты с детства отрицаешь.
БАРТИЙ. И до сих пор холост, чем горжусь и наслаждаюсь.
ДАРГОТ. Всё, пора в шалаш. Заодно, попробуем в два ума вернуть женские предметы в их кошели! Надоело таскать их в двух мешках на собственном горбу.
БАРТИЙ. Крепкие женщины в будущем, тягать такие тяжести. Кушать хочется сильно, меня, если помнишь, новые знания всегда впечатляли и разыгрывали аппетит. То есть я озверел.
ДАРГОТ. Княже, уж с чем-с чем, а с едой в наших пределах проблем нет, пока не пришли христиане со своим огнём и мечом. Как тебе третья женщина на Княжьем Берегу?
БАРТИЙ. Третья? Там только две падало… ах, ты про Альму, дочь Поппо! Нет, она не третья, Альма для меня первая. В смысле приключения на берегу. Интересная, манкая такая. Но мне германки не нравятся, на мой вкус они слишком женщины.
ДАРГОТ. Ешь ты их, что ли?
БАРТИЙ. Не-не, я женщин не ем, только пробую.
ДАРГОТ. Дегустатор.
БАРТИЙ. Фартук на шею и в кухню – там место германки. По-моему. Жена, мать… сестра. Альма… Альма… А что – Альма, так-то бы княгиня, конечно, но по мне так вполне кухарка. 
ДАРГОТ. Зачем ты её связал, неужели хотел взять в плен дочь Поппо?
БАРТИЙ. Нет, такие пленники Самбии сейчас ни к чему. Поцеловал бы и отпустил. Да я, собственно, так и сделал. Сижу себе в укрытии, подслушиваю хохмайстера Ордена, и вдруг так захотелось поцеловать его дочь! А связал просто потому, что не хотелось отбиваться. Она же вдова, а эта порода для видимости всегда яростно отбивается. Причём, напоказ, как будто кто-то кроме меня её в тот момент видит. Актрисы они, вдовушки, просто прелестные, но спервоначалу обязательно царапистые, кусатистые, и, что особенно, опасно, пинастые. Бывало, так двинут, куда ни попадя, потом сами же переживают, что задвигать нечем.
ДАРГОТ. Идём уже, в слюнях захлебнусь с голоду.
БАРТИЙ. Не-не, германки не по мне. Вот взять, к примеру, ту же Альму. Губы у неё сладчайшие! Но не с губами же жить, а всё остальное так себе, ни рыба, ни мясо.
ДАРГОТ. Да ладно, Барий…
БАРТИЙ. Ну, хорошо, мясо. А вот глаза у неё типичные такие, собачьи. В смысле взгляда. Ни огонька, ни звёздочки. Покойный тихий взгляд… преданные, ласковые. Губы у неё сладчайшие!
ДАРГОТ. Говорил уже… идём.
БАРТИЙ. Слышь, Даргот, а она голубоглазая! Волосы цвета такого никчёмного, тёмно-русые, как у многих, но голубой цвет на их фоне впечатляет. Хотя что никчёмного в таком цвете, вполне чёмно. Вот подбородок точно никуда не годится, сразу видно, одним ударом не свернёшь. В смысле характера. Губы у неё сладчайшие! И всё остальное… Я, правда, не видел так, чтобы в полный рост и без драпировки, но чую там всё в таком порядке, что на всём этом можно было бы не только жениться, на даже уважать и местами любить. Впрочем, Альма, она вся, кажется, с макушки до пяточек одно большое такое место для любви и восторга. Губы у неё сладчайшие! А вроде бы германка… странно. Понял! Я раскусил загадку германок. Вот наши тётки, например, да и дамы тоже, или, скажем, британки с французсками, или даже скандинавки, - смотришь, одна другой интереснее, а приглядишься, тет-а-тет, все какие-то одинаковые, всё у всех одно и то же. А германки наоборот, смотришь в целом – одно и то же, а в частности, по одиночке, такие разные.
ДАРГОТ. И губы у неё сладчайшие.
БАРТИЙ. У кого?
ДАРГОТ. У Альмы.
БАРТИЙ. А ты откуда знаешь?
ДАРГОТ. Сам сказал столько раз, что я в этом даже не сомневаюсь.
БАРТИЙ. Всё, Даргот, сдаюсь. Не хотел говорить, но признаюсь: я влюблён. Да, собственно, и нечего было говорить, пока не заговорили. Как важно иметь надёжного друга, проговорил вслух и осознал.
ДАРГОТ. Ты точно решил, что влюблён?
БАРТИЙ. Да. О, Перкуно! И у меня родилась мысль.
ДАРГОТ. Может быть, обсудим во время еды?
БАРТИЙ. Даргот, ты же знаешь, когда у меня созревает государственная мысль, я готов оставаться голодным хоть сколько, хоть ещё пять минут, покуда не сформулирую вслух умственное озарение. Выслушай и проникнись. Если мы с Альмой женимся, я становлюсь зятем главного идеолога и движителя Крестового похода хохмайстера Ордена Поппо фон Остерна. Понимаешь?
ДАРГОТ. Не очень.
БАРТИЙ. Чего непонятного в династическом браке! А тут ещё и по любви.
ДАРГОТ. Но как же вероисповедание?
БАРТИЙ. Ты же священник, друг мой, лучше кого-либо знаешь, что значит польза для страны. Придётся вплотную побеседовать с нужными жрецами и с Криве-Кривайте лично. Но прежде надо обсудить с Альмой, как лучше, ей – в нашу религию, или мне – в её. Ну, а потом и народ подтянем в какую-то сторону. Добро уже нажито, возраст не жмёт.
ДАРГОТ. Так-то бы Альма уже бабушка.
БАРТИЙ. Для меня она – начинающая мать. Я так решил. И – точка. Как идея?
ДАРГОТ. Навскидку, отличная. Обсудим.
БАРТИЙ. Так, стоп, а что ты там говорил насчёт династического брака?
ДАРГОТ. Уже не актуально.
БАРТИЙ. Только не говори, что ты тоже имел ввиду Альму.
ДАРГОТ. А я и молчу.
БАРТИЙ. Я же точно помню, что до прихода сюда ни сном, ни духом не ведал, что люблю её. Жрец, хоть ты мне и друг, но не смей меня гипнотизировать…
ДАРГОТ. Бартий, нет, мы же не просто друзья, мы почти братья, а ты – мой князь и властелин народа. Меня наш Бог прибьёт не задумываясь, если я посмею воздействовать на разум собственного монарха.
БАРТИЙ. Что значит «собственного»?
ДАРГОТ. Ты неадекватен покуда что-то не съел. Я прав?
БАРТИЙ. Точно.
ДАРГОТ. В шалаш.
БАРТИЙ. Да. Уже там. И ещё нам надо обсудить тему учреждения в Самбии монархии. Я, конечно, уважаю старину, но духовная власть, судя по опыту многих стран, уже пережиток, а монархия, таки, штука прогрессивная. О, губы у неё сладчайшие!
ДАРГОТ. У монархии?
БАРТИЙ. С голоду, Даргот, глупеешь даже ты. Конечно, у моей супруги. Будущей, правда. Не хочу ждать! А давай, сделаем фото самих себя, вдвоём?
ДАРГОТ. Без проблем. Становись рядом, вплотную, скула к скуле. Ближе, чтобы обоим вставиться в рамочку. (На латыни.) Effigies sui.
БАРТИЙ (прижимаясь). Что это?
ДАРГОТ. Латынь.
БАРТИЙ. Понял, не дурак, переведи.
ДАРГОТ. Переводится, как портрет самого себя. (Фотографирует). Есть. Смотрим. (Демонстрирует дисплей.)
БАРТИЙ. Ох, Даргот, ну, у тебя и рожа…
ДАРГОТ. Вот и меня не устраивает ни фото, ни видео… особенно с тобой. Хотя с точки зрения разведки и тому подобного шпионажа, это очень полезная вещь. Всё, сохраним, и пошли.
БАРТИЙ. Эффигиэс суи?
ДАРГОТ. Аминь.
БАРТИЙ. Дико интересно… дико. (Уходит с Дарготом в шалаш.)


СЦЕНА 4. 1254 год. Гостиная в пражском доме Альмы. Эльвира на леверсной арфе, София на флейте – играют «Утро» из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта». Альма слушает. Входят Поппо и Готлиб, присоединяются к Альме. Исполнение кончено.

ПОППО. Отлично. Мелодия прекрасна, исполнение на уровне. Отлично.
АЛЬМА. По-моему, исполнение великолепно.
ПОППО. Правда? Возможно. Ты знаешь ремесло музыканта, разбираешься. А я слышу, что слышу: красивая мелодия сильнее музыканта. Хочешь денег – выбирай мелодию, хочешь признания – выбирай музыку. Как-то так в любом деле.
АЛЬМА. Девчата, не уходите, ещё исполним, что хотели, ладно?
ЭЛЬВИРА. Легко.
АЛЬМА. Очень  хочется спеть. Как прошли переговоры?
ЭЛЬВИРА. Я по ходу помузицирую, форму надо поддерживать, играть, играть, нельзя останавливаться, впереди ещё не один конкурс, не один концерт. (Переводит жестикуляцию Софии.) Соня просит прощения за нас обеих, что перебели вашу беседу с дочерью.
ПОППО. Забавно. Нравится Прага?
ЭЛЬВИРА. Соня говорит, что мы обе в восторге.
ПОППО. Это так?
ЭЛЬВИРА. Почти. Она умеет жить по ситуации, как говорится, даже если тебя насилуют, расслабься и получи удовольствие.
ПОППО. В противном случае, наверняка покалечат, а-то и убьют. Мудро.
ЭЛЬВИРА. Я знаю Прагу другой, современной, большой. Невероятно прекрасной. Она считается красивейшим городом Европы. Я вообще люблю большое и современное – из моего времени.
ПОППО. А наше раннее средневековье не впечатляет?
ЭЛЬВИРА. Только в качестве экскурсии. Я домой хочу! На родину!
ГОТЛИБ. Это не ко мне. (По поводу жестикуляции Софии.) Что говорит София?
ЭЛЬВИРА. Ерунду всякую, чушь порет, несёт пургу.
ГОТЛИБ. И всё же!
ЭЛЬВИРА (переводит жестикуляцию Софии). Она рассказывает, что в Праге родился её отец, в семье офицера. Они сюда всей семьёй часто ездят.
ГОТЛИБ. Они ездят не сюда, а туда, не стоит путаться во временах, не-то заблудишься в трёх соснах и будет обидно умирать не по старости, а по глупости.   
АЛЬМА. Отец! Я спрашивала про переговоры с королём!
ПОППО. Всё отлично, Альма. Король согласился с моим доводами о необходимости проведения Крестового похода на язычников в ближайшее время. Пруссия должна стать христианским краем. Их Величество Оттокар взял на себя переговоры по созданию коалиции. Кстати, он передал тебе поклон. Помнит, как играл мальчонкой в вашем доме. Король рад, что ты уже дважды бабушка юных чехов, будущих германских воинов.
АЛЬМА. Благодарю. Но Оттокар, знаю, не горел желанием идти на Самбию.
ПОППО. А теперь загорелся.
АЛЬМА. И чем же ты его зажёг?
ПОППО. Известием о гостьях из будущего. Которые сообщили информацию, полученную ими из школьной программы по истории. О том, что король Чехии, герцог Австрии, Штирии и Каринтии Пржемысл Оттокар II, по итогам успешного похода в Пруссию, стал императором Священной Римской Империи.
ЭЛЬВИРА. Я не могла сказать ничего подобного, откуда мне знать такое!
ГОТЛИБ. Естественно, училась ты так себе, зато играешь на арфе. Не бойся, стрелочником будешь не ты, если что, хохмайстер сослался на немую Софию.
ПОППО. Если что, Готлиб, разговорчивый ты наш…
ЭЛЬВИРА (переводит жестикуляцию Софии). София тоже ничего подобного не знает.
АЛЬМА. И это правда?
ПОППО. Время покажет. Эльвира и София, завтра, вечером, вы приглашены в королевский дворец. С инструментами. Сыграйте там что-нибудь красивое. Готлиб, идём.
АЛЬМА. Неужели нельзя обойтись без войны, папа!
ПОППО. Я – не Папа, я – хохмайстер, хоть и равен по статусу главам государства, но всё же не Папа. У тебя есть другие варианты обращения пруссов в христианство?
АЛЬМА. Да.
ПОППО. Ишь ты! И?
АЛЬМА. Самое главное оружие христианина – любовь. И любого человека в божьем мире.
ПОППО. Как?
АЛЬМА. Нам надо просто полюбить их, как меньших братьев, заблудившихся в трёх соснах религий.
ПОППО. На получение прибыли в результате любовь уходит чрезвычайно много времени. И всё равно она потребует жертву. Огромную, возможно, неподъёмную. Иисус, ради любви к человеку, умер не во сне в мягкой постели рядом с женой, а в муках, приколоченным гвоздями к кресту и с истерзанной терновым венком головой. Но Он был хотя бы Божьим Сыном, рядовому человеку такие страсти не потянуть.
АЛЬМА. Тебя устроит, если самбийцы, вослед своему вождю, мирно и добровольно обратятся ко Христу?
ПОППО. Что-что! Альма, ты в своём уме?
АЛЬМА (осеняется знамением). Вот тебе крест святой.
ПОППО. Может быть, и устроило бы, да теперь, после переговоров с королём Оттокаром, я решаю не один.
АЛЬМА. Тогда я пойду завтра с девчатами во дворец, спою с ними. Потом переговорю с Оттокаром, на правах старой знакомой, любящей тётушки.
ПОППО. Во дворец – тебе? Постой, ты знакома с вождём самбийцев?
АЛЬМА. Мы с тобой вместе познакомились с ним на Княжьем Берегу, когда появились девчата из будущего.
ГОТЛИБ. Так вот с кем ты целовалась…
АЛЬМА. Ты, Эльвира, рухнула как раз на него.
ЭЛЬВИРА. Ну, извини, что помешала. (Переводит жестикуляцию Софии.) Соня говорит, хорошо, что не насмерть.
ПОППО. Понятно. Интересно. О чём ты намерена говорить с королём?
АЛЬМА. О том же, о чём сейчас говорила с тобой. Днями я получила от него письмо с признанием в любви и предложением руки и сердца от самбийского князя Бартия. Я согласна. Надеюсь, отец, разрешишь. И благословишь.
ПОППО. Благословишь… С момента нашего, с твоей мамой, ухода из мира, ты свободна от родительских решений. И сейчас не ты в моём доме, а я – в твоём. Впрочем, я не против. Думаю, мама тоже не возразит, съезди к ней, поговори. Ну, а насчёт благословения, что сказать. Я не могу благословлять фантазию. Обручись с язычником по нашему канону, потом приходите.
АЛЬМА. Аминь! Благодарю.
ПОППО. Я в шоке. Вот не думал, что старого боевого крестоносца можно потрясти, но я потрясён, дочь…
АЛЬМА. Ты впервые назвал меня дочерью!
ПОППО. Правда? Не замечал. Так-то бы я тебя люблю всегда. Готлиб, не задерживайся. (Уходит.)
ГОТЛИБ. Альма, надо перемолвится по секрету.
АЛЬМА. Когда?
ГОТЛИБ. Сегодня же. Очень серьёзно. Глобально.
АЛЬМА. Вот почему ты столь непривычно молчалив. И вообще изменился.
ГОТЛИБ. Во время послеобеденного сна Поппо, приди в сад. Там так роскошно цветёт вишня. (Уходит.)
АЛЬМА. Послезавтра еду в Самбию. Что говорит наша мудрость?
ЭЛЬВИРА (переводит жестикуляцию Софии) София сказала: Альма, ты выходишь замуж, классно, поздравляю.
АЛЬМА. Благодарю.
ЭЛЬВИРА. Я, конечно, присоединяюсь. Но что-то мне подсказывает, будто бы твой отец на переговорах подставил нас? Заманил короля в политическую авантюру какой-то исторической информацией, сославшись на нас. Но ёлки-палки, мы с Соней насчёт имперских дел ни сном, ни духом!
АЛЬМА. Мой отец не авантюрист.
ЭЛЬВИРА. Прости, но война – всегда авантюра, потому что исход никогда неясен. И нам с Соней не улыбается оказаться виновными, если что не так.

Из-за портьеры выходит Бартий.

БАРТИЙ. А-то и жертвами. Твоё Сиятельство, прости, что без стука, но ситуация осложнилась. Я согласен с этой умной, талантливой и прекрасной во всех отношениях женщиной.
АЛЬМА. Девчата, представляю князя Бартия, моего жениха. Он здесь инкогнито.
ЭЛЬВИРА. Я – Эльвира, она – Соня.
АЛЬМА. Если честно, не знала, что князь может прятаться за портьерой.   
БАРТИЙ. Софию я почти не знаю, а вот с тобой мы знакомы близко. А после того, как услышал превосходную арфическую музыку, я горжусь тем, что такой талант свалился с неба именно на меня, а не на монаха.
АЛЬМА. Что такого важного ты хотел огласить, дорогой, что вышел из укрытия? 
БАРТИЙ. Конечно, дорогая. Новость об итогах переговоров хохмайстера ордена и короля грандиозна, я должен немедленно возвращаться. Но дело в том, что жизнь твоих гостий из будущего под угрозой. Я сам монарх, знаю нашу породу, убеждён, что король заинтригован возможностью узнать будущее почти на тысячу лет вперёд.
АЛЬМА. И кто не захотел бы…
БАРТИЙ. Он захочет это узнать в интимной обстановке.
АЛЬМА. В постели?
БАРТИЙ. В тюрьме, в пыточной камере.
АЛЬМА. О, Господи!
ЭЛЬВИРА. А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
БАРТИЙ. Поподробнее… Ну, у каждого палача подход индивидуальный…
ЭЛЬВИРА. Палача!?
АЛЬМА. Дорогой, проще.
БАРТИЙ. Не надо ходить завтра во дворец, оттуда можно не вернуться.
АЛЬМА. Девчата будут со мной.
БАРТИЙ. Княгиня, он – король, а не мальчуган из прошлого твоих детей.
ЭЛЬВИРА. Я больше не могу! Соня, что ты молчишь? Я тут уже на немецком трещу, как на родном, а ты всё молчишь и молчишь. С нами делают, что хотят. Нас шпыняют как девок. Я не соплячка! Я требую… требую… я требую носовой платок! Господи, как я устала.

Входит Готлиб.

АЛЬМА. Бог мой, не хватало…
ГОТЛИБ. Прусс!?
БАРТИЙ. Где? Ату его!
АЛЬМА. Готлиб, даже не думай. (Вынимает меч из ножен на стене.)
ЭЛЬВИРА. Это же меч, Альма, он тяжёлый…
БАРТИЙ. И острый.
ГОТЛИБ. Неужели тот самый прусс?
АЛЬМА. Князь Бартий, мой жених.
ГОТЛИБ. Смиренно принимаю. Меня прислал отец. Сказать то же, о чём я хотел переговорить. Даже тебе самой, Альма, опасно ходить во дворец с такими гостями. Софие угрожает реальная опасность. Неизвестно, чем кончится концерт, возможно, допросом, а-то и застенками.
ЭЛЬВИРА. Софие? А мне?
ГОТЛИБ. Ну, и тебе, конечно, тоже.
ЭЛЬВИРА. Я же говорила, он подставил нас! Если бы ты не решила идти с нами, Альма, он даже не подумал бы предупредить! (Отвечает на жестикуляцию Софии.) Да, конечно, есть твой Готлиб, и всё же.
ЭЛЬВИРА. Дикость.
ГОТЛИБ. Лучше вам всем срочно уехать из Праги, у тебя много друзей, Твоя Светлость, во многих странах…
БАРТИЙ. Дорогая, верни меч на стену, порежемся.
ЭЛЬВИРА. Резко сваливаем! А мне плевать, что подумает какой-то там король в каком-то там тринадцатом веке! Пусть сообщат, что мы, как появились, так и пропали, к чертям собачьим! Всё! Едем, немедленно едем! (В ответ на жест Софии.) Я больше не могу… не могу… Соня! (Прячется в объятиях Софии.) Мамочка, пусти меня домой… нет, лучше роди меня обратно… такую дуру непутёвую… несчастливую… страшную… ненужную…
ГОТЛИБ. Я всё сказал. Прощай, София. Ты – чудо. Счастья тебе.
ЭЛЬВИРА. А мне!
ГОТЛИБ. И тебе, конечно, куда ж без тебя, подружка.
АЛЬМА. Конечно. (Вкладывает меч в ножны на стене.)
БАРТИЙ. У меня вопрос. Как ты догадался, что я прусс? Я же одет, как чех.
ГОТЛИБ. Ты в этой одежде площадной паяц.
БАРТИЙ. О, Перкуно!.. До чего же грязный народ эти слуги, и телом, и нравом, и языком. Всё же надо тебя обучить молчанию. (Избивает Готлиба.)

София выхватывает меч из ножен на стене, приставляет к груди Бартия.

ЭЛЬВИРА и АЛЬМА (хором). София, нет!
БАРТИЙ. И?
ГОТЛИБ. София, верни меч в ножны. Князь прав, слуга обязан знать своё место, я зарвался. Знал, что боец, но не думал, что настолько. Ты реальный господин. Женщины, помолитесь на дорожку и бегите, что есть духу. А мне пора. Со всем уважением, князь Бартий. (Уходит.)
ЭЛЬВИРА. Соня, убери режик, это же не кухонный нож!

София возвращает меч в ножны.

АЛЬМА. Бартий, мы - сами. Прощай, мы сегодня же тоже едем в Самбию.
БАРТИЙ. Да, дорогая.
ЭЛЬВИРА. В Самбию! Искать портал домой! Он же должен существовать в природе, если мы попали сюда, значит, можем попасть обратно… можем. Должны!
БАРТИЙ. До встречи на Княжьем Берегу. Прощайте. (Уходит.)
АЛЬМА. Девчата, берите инструменты. Исполним «Ave Maria» вашего Шуберта. (По поводу жестикуляции Софии). Что говорит наша мудрость?
ЭЛЬВИРА. В своём репертуаре, ей всё в тему. Говорит, что дико интересно… дико.

Эльвира и София аккомпанируют Альме «Ave Maria» Шуберта.



Часть 2


СЦЕНА 5. Лето 1254 года. В лесу, неподалёку от замаскированного в зарослях шалаша Даргота, София играет на флейте. Входит Эльвира, с кельтской арфой в чехле.

ЭЛЬВИРА. Далеко слышно над речкой, не спрячешься, не потеряешься. Да-да-да, и не надо пронзать меня взглядом, танцующих сосен опять не нашла. Если ещё раз пронзишь, расстарайся, чтоб насмерть. Ностальгия мучит хуже насморка, мерзее комаров. Найдём, Соня, найдём портал, обязательно и вернёмся домой. А теперь репетировать, профессионалу форму надо поддерживать даже если он никому не нужен.
СОФИЯ. Я, пожалуй, обойдусь без профессии, хочу быть опять женщиной.
ЭЛЬВИРА (растерянно). Слышишь? Голос… женский… на Альму непохоже…
СОФИЯ. Голос мой, Эля, мой.
ЭЛЬВИРА (осознавая). Ты больная, что ли, вдруг заговорить!?
СОФИЯ. Монахи излечили.
ЭЛЬВИРА. Наши врачи не смогли, а их шарлатаны сумели? Замолчи, не выдумывай, это невозможно.
СОФИЯ. Но я же говорю.
ЭЛЬВИРА. Да… да.
СОФИЯ. Какой-то вариант мутизма - психической заторможенности. Вот, тевтонцы растормозили по ходу допросов, гипнозом.
ЭЛЬВИРА. Гипнозом? Откуда они могут про него знать, ой, я тебя умоляю!
СОФИЯ. Гипнотическое воздействие известно более 3 тысяч лет. Оно применялось жрецами Древнего Египта, Индии, Тибета, врачевателями Востока, позднее использовали в своей практике врачеватели Древней Греции и Рима.
ЭЛЬВИРА. Ну, и что… подумаешь.
СОФИЯ. Если бы не владели, откуда они узнали бы столько всего о нашем времени, включая науку и производство? От нас. Но мы-то с тобой не специалисты же, и в школе учились через пень-колоду. Выходит они мастера-виртуозы, погружали нас с тобой в гипноз и выуживали до капли то, что мы даже и не знаем, что знаем, всё, что капали нам в наши мозги в течение жизни семья, школа, консерватория, прохожие, пассажиры в общественном транспорте.
ЭЛЬВИРА. Меня под гипноз не клали.
СОФИЯ. А под гипноз класть не обязательно. Тевтонский орден, он же медицинский.
ЭЛЬВИРА. Караул! Ты вообще с дуба рухнула, Сонька?! Очнись!
СОФИЯ. Готлиб рассказывал историю Ордена. У них и девиз знаешь какой? «Помогать — Защищать — Исцелять». Братство организовано при госпитале, во время какого-то Крестового похода в Палестину. Там разные национальности поначалу были, а потом германцы типа отпочковались под патронажем церкви Святой Марии. Получился Германский монашеский рыцарский «орден дома Святой Марии Тевтонской в Иерусалиме», задачами которого являются: защита германских рыцарей, лечение больных, борьба с врагами католической церкви. Орден подвластен Папе Римскому и императору Священной Римской империи. И вообще, он считается типа государством. Так что, наш Поппо не какой-нибудь поп с мечом, а глава государства. Правда, выборный.
ЭЛЬВИРА. Хватит! Я всё поняла. Но я больше ничего не хочу слышать о немцах, католиках и прочей ерунде. Я хочу домой! Нет, конечно, я рада за тебя, очень и очень, просто страшно как рада, что ты выздоровела, но я уверена, наши врачи тоже могли бы тебя вылечить.
СОФИЯ. Согласна и не возражаю. Прошу только, не говори никому, что со мной произошло. Видишь ли, Готлиб полюбил меня немой. Понимаешь, о чём я?
ЭЛЬВИРА. Бешеная! Какая-то нечистая тварь тебя укусила прямо в мозг! Какой может быть Готлиб в наше время? Нет, конечно, я, может быть, тоже поведусь на какого-нибудь Готлиба, но только не здесь, а там, в нашем времени. Соображаешь? Включись в действительность, женщина! Эй, ты здесь, со мной?
СОФИЯ. Да, я здесь, и здесь мне хорошо.
ЭЛЬВИРА. Только не говори, что хочешь остаться…
СОФИЯ. Хочу.
ЭЛЬВИРА. Дура! Вот почему ты не очень-то рыщешь в поиске леса. Из-за мужика! Да из-за этого народа в открытый космос бежать надо, а она здесь решила окопаться, в раннем, прости, Господи, средневековье. Караул! Кино и немцы…
СОФИЯ. Из-за любви.
ЭЛЬВИРА. Он же монах!
СОФИЯ. Вернётся в мир, ко мне.
ЭЛЬВИРА. Он - не наш! Конечно, если Готлиб отправится с нами…
СОФИЯ. Нечего ему там делать! И мне там тоже делать нечего. Там, у нас, любовью, подумать только!.. называют половой акт. Разве так можно? Любовь – не химия, не физика и не зоология. Любовь – это мелодия души, света и радости. Песня! Симфония! Вселенская музыка!
ЭЛЬВИРА. Ой, надо же, заговорила. И как же это?
СОФИЯ. Так, что ты на природу выезжаешь, не для того, чтобы нажраться пива с чипсами, а когда ты сама природа. Понимаешь? Всё – природа: ты, он, прохожие, птицы, звери, гады, насекомые, погода, климат. Всё, что живо, всё, что радуется жизни, всё, что светит даже во тьме!
ЭЛЬВИРА. А пафосу-то, пафосу! Умерь пыл, неприлично же.
СОФИЯ. Лучше бы я молчала бы, как прежде, да?
ЭЛЬВИРА. Да нет, молчать не надо, но помалкивать иногда не мешает. Ой, давай поиграем?
СОФИЯ. Давай.

Эльвира и София играют. Входит Даргот, с луком и стрелами и дичью на поясе.

ЭЛЬВИРА (растеряно). Ой.
ДАРГОТ. Что с тобой?
ЭЛЬВИРА. Влюблена.
ДАРГОТ. В кого?
ЭЛЬВИРА. Не убивай! Мы – мирные люди!
ДАРГОТ. Хорошо, что вы вернулись.
ЭЛЬВИРА. Чего?
ДАРГОТ. Я тут дичи настрелял, желаете самбийских блюд на костре? (Открывает вход в шалаш.)
ЭЛЬВИРА. Шалаш!? Вот это маскировка…
ДАРГОТ. Огонь – наше главное божество и я, вайделот, поверьте, умею с ним обращаться, как мало кто из смертных. Меня зовут Даргот. Я – жрец. Готовить буду сам, не беспокойтесь. Так вот, вас тут ждут ваши вещи. (Достаёт из шалаша два набитых мешка и сумочки.)
ЭЛЬВИРА. Наши сумочки! (Бросается вместе с Софией к Дарготу.) Родненькие! Живые! Сонька, виват, ядрёна вошь, салют изо всех орудий! Дама без сумочки, всё равно, что птица без хвоста, не летается.
ДАРГОТ. Да, ваш полёт я видел. И ваш. Простите, пришлось полюбопытствовать содержимым ваших кошелей… ох, виноват, дамских сумочек. А вот обратно уложить не получилось. Вот твои предметы, Эльвира, а вот, София, твои, сложил в мешки.
ЭЛЬВИРА ( разбирает, вместе с Софией, вещи). Вообще-то неприлично мужчине копаться в женских делах, несолидно.
ДАРГОТ. Должен же я был понять, кто вы.
ЭЛЬВИРА. И?
ДАРГОТ. В целом, догадался.
ЭЛЬВИРА. А где айфоны, паспорта?
ДАРГОТ (достав из шалаша мешочек). Хранил отдельно. (Подаёт мешочек Эльвире и Софии.) Айфоны, значит, вот их название. И для чего же они?
ЭЛЬВИРА. Как для чего, вот село! Ой, забылась, что ты местный. Домой хочу не могу!!! (Набирает номер.) Ало, ало! Не ловит… (Отвечает на жестикуляцию Софии.) Какие вышки? А, ну, да, они в другом времени. Всё равно, это добрый знак, мы скоро вернёмся домой. Слышь, Сонька? Мы вернёмся! Вместе. (Переводит жестикуляцию Софии.) Соня объясняет тебе, что основная функция айфона – телефонные разговоры. Общение на расстоянии между людьми. Будь ты хоть на другой стороне земного шара, я тебя всё одно по телефону достану. Понятно?
ДАРГОТ. Да. Фото, видео и некоторые другие способности я сам разобрал. 
ЭЛЬВИРА (отвечает на жестикуляцию Софии). Точно, не поняла с налёта, они же заряжены. Даже зарядкой научился пользоваться?
ДАРГОТ. Ну, тут много ума не надо.
ЭЛЬВИРА. Да ладно, другие годами разобраться не могут. А ты молоток!
ДАРГОТ. Кто?
ЭЛЬВИРА. Молодец.

Входят Альма и Бартий.

АЛЬМА. Ой, девчата тоже здесь.
ДАРГОТ. Обедаем у меня.
ЭЛЬВИРА. Корпоративчик! Отличненько.
БАРТИЙ (кивает на собранные сумки). Ты это видишь!?
ДАРГОТ. Невероятно.
БАРТИЙ. Дамы, как вы это делаете!
СОФИЯ. Что?
БАРТИЙ. Мы с Дарготом сутки пытались уложить предметы в кошели, но у нас ничего не вышло. А жрец так с прошлого года бьётся над этой загадкой!
СОФИЯ. Легко и непринуждённо. (Встаёт, вместе с Софией, в демонстрационную позу, с сумками на плече.) Вуаля.
БАРТИЙ. И ведь эту тяжесть ещё и носить же надо.
СОФИЯ. Причём, элегантно, на шпильках и весь день.
БАРТИЙ. О, женщины… вы – богини! Даргот, не кривись, никакого антирелигиозного смысла в моём восклицании не было.
ДАРГОТ. Альма, что произошло?
АЛЬМА. Главный жрец приказал доказать превосходство католической веры над языческой, то есть над вашей. В противном случае, разрешения на свадьбу Бартий не получит, а мы будем изгнаны.
БАРТИЙ. Криве-Кривайто требует чудо.
АЛЬМА. На которое я не способна. Господи, всё напрасно!
БАРТИЙ. Напрасно - что?
АЛЬМА. Мы с тобой не сможем предотвратить Крестового похода! Заблудшие люди в угоду чьим-то подлым амбициям будут уничтожать людей, природу, выкорчёвывать и жечь всё живое на этой земле.
БАРТИЙ. Зато мы обрели друг друга.
АЛЬМА. Да, да, ты – моя радость, свет мой, но я уничтожена, потому что я ничтожество, ведь я ничего не смогла сделать.
БАРТИЙ. Брось, дорогая, не убивайся, все мы одним миром мазаны…
ДАРГОТ. Арфа сыграла?
БАРТИЙ. Да.
ЭЛЬВИРА. Арфа-то при чём?
АЛЬМА. Будь я проклята, что привела с собой девчат. Всё кончено.
ЭЛЬВИРА. Так, опять мы виноваты?
ДАРГОТ. Отчасти. Каждый из нас на земле отчасти и только вместе мы единство целого.
СОФИЯ. Хватит философию разводить, в чём дело, чёрт побери!
АЛЬМА. Ишь, даже мудрость проняло, заговорила, перестала притворяться немой.
СОФИЯ. Ты знала, что я заговорила?
АЛЬМА. Вся братия знает.
СОФИЯ. И Готлиб!?
АЛЬМА. Я не в курсе.
ДАРГОТ. Бартий, дело в танцующих соснах?
БАРТИЙ. Да.
СОФИЯ. Объясните.
БАРТИЙ. Ну, наши жрецы решили поставить нас в тупик, как некогда их предшественники попытались сделать то же самое с моей прабабкой.
СОФИЯ. Эля, что с тобой?
ЭЛЬВИРА. Не обращай внимания, всё путём. Голова кружится, всё нутро дрожит. Князь, что там с твой бабкой?
БАРТИЙ. Давным-давно к самбам на лодке непогодой занесло девушку. Она была католичка, играющая на арфе.
СОФИЯ. Она так божественно играла, что даже строгие к чужеземцам язычники разрешили ей поселиться с ними. Про это?
БАРТИЙ. Неужели в вашем времени знают эту историю?
ЭЛЬВИРА. Конечно, чёрт побери! Я же рассказывала, как мы попали сюда, через портал в танцующем лесу, который существует по сей день.
БАРТИЙ. Тот, о котором речь, уже оттанцевал и следа не осталось. У вас там что-то другое. Продолжай, София.
СОФИЯ. Девушку все уважали, дети обучались у неё игре на арфе. Однажды в то селение забрёл прусский князь, влюбился в арфистку, она согласилась стать его женой.
БАРТИЙ. Не прусский, а самбийский. Германцы придумали дурацкое какое-то слово. Мы – не пруссы, мы – самбы или, если угодно, самбийцы. Есть и другие племена наших родичей, под другими именами, но пруссов среди нас нет.
ДАРГОТ. Не привередничай, княже. И что дальше?
СОФИЯ. Дальше случилось то же, что и сейчас. Жрецы приказали доказать силу её религии и она совершила чудо – так заиграла, что даже лес затанцевал.
ЭЛЬВИРА. Но это же байка, враньё.
БАРТИЙ. Ту девушку звали Предин.
СОФИЯ. Да, точно!
БАРТИЙ. Предин – не враньё. Предин – моя бабка. Точнее, бабушка моего дедушки. То есть мой предок. И она, поверь, была на самом деле.
ЭЛЬВИРА. О, боже же ж ты мой, боже, какая же я беспросветная дурище! Выходит, я сама натворила себе это дикое приключение? Мама! Мамуля! Забери меня к себе! Домой… домой… (Ходит кругами.)
СОФИЯ (бросает к Эльвире). Эля! Что с тобой? Милая… Ей плохо!
АЛЬМА. Даргот, спаси!
ЭЛЬВИРА. Нет, оставьте меня, нет, я умираю, дух из меня вон, я хочу умереть…
ДАРГОТ. Пойдём со мной на Княжий Берег, в капище, тут недалеко.
ЭЛЬВИРА. Зачем?
ДАРГОТ. Лечить буду.
ЭЛЬВИРА. Нет! Нет-нет, ты - язычник, я православная, не смей меня трогать! (Теряет сознание.)
СОФИЯ. Что с ней? Она умерла!
ДАРГОТ (трогая шею Эльвиры). Жива, потеряла сознание. Ничего не могу поделать, она отказалась от моей помощи.
СОФИЯ. Эля умирает?
ДАРГОТ. Возможно.
БАРТИЙ. Смерть – дело божеское, от кончины умершему вреда нет, напротив. Другое дело, если выживет и окажется калекой, да таким, когда о смерти молят.
АЛЬМА. Или умалишённой, когда неприкаянный болтаешься между мирами, и теми гоним, и теми неприемлем. Вот уж это беда так беда, особенно в наш век.
СОФИЯ. Даргот, ты умеешь лечить?
БАРТИЙ. Шутишь, София! Он же священник, а не светский лекарь, конечно, умеет.
СОФИЯ. Если я, как ближайшая подруга, имею право, то разрешаю.
ДАРГОТ. Имеешь. Не беспокойте нас три дня. Я сам дам вам знать. (Поднимает Эльвиру на руки.) Увесистая дамочка. Не беспокойтесь, не оброню. София, важный вопрос: каким образом вы здесь оказались?
СОФИЯ. Есть поверье, что нужно загадать желание, прыгнуть в кольцо, образованное стволом сосны в танцующем лесе, и оно сбудется. Эльвира всё это сделала. Она загадала стать арфисткой на уровне той самой Предин, как в легенде.
ДАРГОТ. А ты?
СОФИЯ. А я со страху за неё – туда же.
ДАРГОТ. Ясно. Страх за подругу и стал желанием, которое тебя перенесло к нам, да и врата за Эльвирой ещё не успели закрыться. То есть с силою всё в порядке. Не отчаивайтесь. Слышишь меня, Альма? Была бы девушка с арфой, а сосны вот они, вокруг, целый лес и он нам всем ещё станцует. (Уходит с Эльвирой.)
АЛЬМА. Неужели такое возможно?
БАРТИЙ. Даргот – истинный священник, могучий, сам Криве-Кривайто его уважает, даже слишком. Даргот говорит, значит, знает, что. Идёмте отсюда. Взять арфу?
СОФИЯ. Не надо, вдруг понадобиться. А вот сумочки я заберу, обе.
АЛЬМА. Дай, помогу. (Набрасывает сумочку на плечо.) Господи, это же ужас, как тяжело!
БАРТИЙ. Полгода живёт без сумочки и ведь обходилась. Дай поднесу.
СОФИЯ. Вот такая наша непростая женская доля в наше время, там столько всего необходимого, не передать.
АЛЬМА. Нет, дорогой, я – женщина, я – сама. Но чёрт возьми, нельзя же в одночасье стать гением.
СОФИЯ. Гением стать невозможно. Гений – это же не человек, это ангел.
АЛЬМА. Как хорошо, что ты заговорила… (Уходит с Софией.)
БАРТИЙ. Потримпо и Патолло: жизнь и смерть, молодой и старый, зеленый и белый, помогайте жрецу вашему и помилуйте пришлого человека, она к нам пришла не с мечом, но с арфой. (Уходит.)


СЦЕНА 6. Княжий Берег. Капище. Звёздный вечер. На лежанке из травы спит Эльвира. Неподалёку, на пне, сидит Даргот, курит трубку, пощипывая струны арфы.

ДАРГОТ. Эля, просыпайся… Эличка… Эличка.

Эльвира просыпается, приподнимается, оглядывает местность.

ЭЛЬВИРА. Дай дёрнуть. Покурить, говорю, дай.
ДАРГОТ. Это снадобье не твой уровень, забудь.
ЭЛЬВИРА. Блин, чувствую себя, как огурец. Не тронь инструмент!
ДАРГОТ. А что такого?
ЭЛЬВИРА. Не твой уровень.
ДАРГОТ. Тогда на его, возьми, играй.
ЭЛЬВИРА. Нет, арфа мне противна. Ненавижу.
ДАРГОТ. Что такое огурец?
ЭЛЬВИРА. Где я? Нет, молчи, уже догадалась. Сооружение языческого культа.
ДАРГОТ. Да. И что такое огурец?
ЭЛЬВИРА. Вспомнила, всё вспомнила. Огурец – это овощ, полезный, витаминизированный по самый черенок. Зелёный, пупырчатый такой.
ДАРГОТ. Да, ты – точно огурец.
ЭЛЬВИРА. А ты… а ты знаешь кто!.. Я зелёная и пупырчатая?
ДАРГОТ. Пошутил. Поздний вечер, не видно.
ЭЛЬВИРА. Ты меня лечил?
ДАРГОТ. Не я, боги.
ЭЛЬВИРА. Ой, вот только давай без пафоса, терпеть не могу восклицательные знаки на конце предложений.
ДАРГОТ. Даже когда играешь?
ЭЛЬВИРА. Смотря что. Но современное искусство – это жизнь, значит, пафосу в нём не место.
ДАРГОТ. Я слышал, ты приехала на конкурс средневековой музыки, а та насквозь в пафосе.
ЭЛЬВИРА. С Сонькой пообщался. Приходится приспосабливаться, чтобы пробиться к солнцу, где контракты и успех. Выучилась не на ту специальность.
ДАРГОТ. Разве может артист не любить пафос. Без пафоса искусство невозможно.
ЭЛЬВИРА. Ой, да ладно, хватит лечить.
ДАРГОТ. Эличка, пафос – это страдание, страсть, возбуждение, воодушевление. Так разве не пафос составляет суть твоего ремесла? Трепет от мысли, восторг от красоты – это пафос. Кто его порицает, тот ненавидит творчество, а значит, творца. Выходит, он лжец и враг рода человеческого.
ЭЛЬВИРА. Я тебя не слушаю, я тебя не слышу. И я тебе не Эличка! Господи, куда я попала против своей воли. Да будь я лжец и враг народа, ты со мной не возился бы. А я тебе нравлюсь, я же женщина, я же чувствительная такая, что ни приведи господь. Ну, всё, ну, не надо меня трамбовать, Дарготик, миленький, ну, пожалуйста. Что мы всё обо мне да обо мне, давай, поговорим о главном: как моё здоровье?
ДАРГОТ. В норме.
ЭЛЬВИРА. Ну, а сама?
ДАРГОТ. Симпатичная, мать, симпатичная.
ЭЛЬВИРА. Я не мать!
ДАРГОТ. Но была.
ЭЛЬВИРА. Откуда знаешь? Сонька растрепала!
ДАРГОТ. Мы тут с тобой неделю один на один. Ты бредила.
ЭЛЬВИРА. А ты меня всю обследовал?
ДАРГОТ. Ну, да, познавал, конечно.
ЭЛЬВИРА. То есть я для уже не тайна.
ДАРГОТ. Физиологически нет.
ЭЛЬВИРА. Познавал он… Что значит «познавал»? Трахал, что ли?
ДАРГОТ. Подбирай слова и выражения, здесь тебе не отхожее место и не торжище, здесь то же, что для вас, христиан, церковь, священное место общения с Богом.
ЭЛЬВИРА. Хорошо, прости. Если бы что, почувствовала бы. Да, был у меня сын, умер. И муж был. Не тот, что отец сына, другой. Разбередил душу. Не даёшь покурить, дай хоть выпить, что ли.
ДАРГОТ. Эличка, справа от тебя чаша.
ЭЛЬВИРА. Да не попить мне, а выпить бы.
ДАРГОТ. Пей, что дают.
ЭЛЬВИРА. Отвар, небось, какой-нибудь целебный. (Берёт чашу.) Прекрати со мной сюсюкать. (Передразнивает.) Эличка. Меня предки дома так называли, противно. Мне водки хочется. А лучше виски. Или что тут у вас в качестве самогона?
ДАРГОТ. Мёд. Его тебе и предлагаю.
ЭЛЬВИРА. Медовухой лечишь? Тоже дело. (Пьёт.)
ДАРГОТ. Поспи до утра, ты ещё слаба.
ЭЛЬВИРА. Что ты мелешь, я сильнее сильного. Презираешь? Правильно, ребёнка нагуляла и не сберегла, его отца профукала, законного мужа прошляпила. И вообще - музыкантша. Солисткой только числюсь, на самом деле, обыкновенный член симфонического оркестра, один из многих, как все. Пойми правильно, я обожаю музыку, люблю играть в коллективе. Но я же человек, мне есть, что высказать слушателю, личное, сокровенное, важное. А тут тутти. Почему я не могу встать? А, медовушка рулит. Знаешь, что значит тутти? Тутти – это противоположность понятию соло, то есть исполнение музыки полным составом оркестра или хора. Мне уже тридцатник, никаких перспектив, и вдруг - тада-да-да: международный конкурс средневековой музыки! И в нём, кроме стандартных ансамблей, тада-да-да: номинация «арфа»! Ошалеть! Состав жюри просто улёт - аж три козырных зарубежных продюсера. Пройти в третий тур, и всё, ты уже в козырях! Да, это не первый мой шанс, но, вероятнее всего, последний. Все прежние я похерила, что-то по юности, что-то по семейным обстоятельствам… однажды тупо по дури, не станем вдаваться в подробности. Можно ещё бормотушки?
ДАРГОТ. Да. (Наполняет чашу.)
ЭЛЬВИРА. Ты меня уважаешь?
ДАРГОТ. Я тебя слушаю.
ЭЛЬВИРА. Меня, конечно, знают в узко специфических концертных кругах, ценят, но надо же хотя бы что-то, хотя бы одно серьёзное долбаное лауреатство! Едем, значит, с Сонькой из Москвы, в поезде. Она мне и расскажи легенду о танцующих соснах, что на этом вашем взморье. Я-то коренная москвичка, а она же не только здесь родилась, но и проживала до самого поступления в нашу консу. В школе училась, краеведение им преподавали, знает, что говорит. А баба я, между нами, заводная!.. Если перемкнёт, то всё – туши свечи, коли плафоны, но вынь да положь… особенно, это к мужикам относится. Ну, вот такая я. Не верь. Треплюсь. Я хорошая. В целом. А местами ещё лучше! Хотя ты уже знаешь.
ДАРГОТ. Так что там в поезде?
ЭЛЬВИРА. Знаешь, что такое поезд? А, долго объяснять, короче общественный транспорт, придуманный для массовых диверсий против мирно спящего народа.
ДАРГОТ. Выпила – поспи.
ЭЛЬВИРА. Ага, не дождёшься. Я как выпью, так только жить и начинаю. Открыто, душевно, соблазнительно. Ну, да, выяснили уже, что ты всё знаешь. Тут же, в поезде, ковырнула я инфу в инете по поводу танцующего леса в люнах, заценила тему с кольцеобразной сосной, устроилась в гостинице и сразу рванула на тридцать седьмой километр, на перекладных, автобусом. На тачку-то бобосов нету. Сонька за мной увязалась. Мы в одном оркестре служим, дружим уже девять лет, ещё с консы. Конса – это консерватория, ой, да не в ней дело. Короче, загадала я желание и сиганула в кольцо, как драная тигра в цирке. Разве могла я подумать, что сигаю в тринадцатый век!? Сонька, дура, за мной. Ну, она-то везде адаптируется, человек такой, гуттаперчевый, любовь-морковь, подумывает у вас остаться… А мне-то же что здесь делать у вас? Кому я нужна? И, главное, на фига оно мне всё это ваше нужно? Мне обратно надо, домой! Если там время идёт так же, как здесь, конечно, никакого уже конкурса не будет. Жаль, но фиг с ним, не маленькая, мне сейчас просто в Москву бы. В родной музыкальный коллектив, тутти лабать и чуть-чуть соло.
ДАРГОТ. Ты загадала слишком крепкое желание, вложила собственную недюжинную силу и вот результат.
ЭЛЬВИРА. Поняла уже. Недюжинную, говоришь? Думаешь, у меня есть калибр? Ох, как же тяжело общаться с другой эпохой, каждое слово, каждое понятие объяснять надо… Можешь вернуть меня домой? Ты же шаман, кудесник, волшебник, короче. Или хотя бы подсказать тропу к этим треклятым танцующим соснам?
ДАРГОТ. Возможно. Помнишь текст загаданного желания?
ЭЛЬВИРА. Я загадала дословно следующее: Хочу стать арфисткой из легенды о танцующих соснах Кёнигсберга. Дури во мне, ты прав, много, а ума – кот наплакал. Понимаю теперь, что текст надо было отредактировать. Вот меня и унесло под Кёнигсберг. Только нет здесь танцующего леса, с его проходами между временами. Самое обидное, что и Кёнигсберга-то тоже ещё нет! У вас здесь даже Королевской Горы ещё нет!
ДАРГОТ. Почему же нет, есть. Всё, как просила. Ты доставлена по адресу. По-самбийски, то есть, на нашем языке, Кёнигсберг означает «Княжий Берег», что по-германски значит Королевская Гора. Высокий берег то же, что гора, гора – то же, что высокий берег. Ну, а князь - то же, что король, как и король - то же, что князь. Вокруг сосновый бор, вот арфа. Осталось сыграть так, чтобы сосны танцевали. Играй.
ЭЛЬВИРА. Я!? Моей игрой заставить танцевать деревья? Иди к чёрту.
ДАРГОТ. Прекрати браниться.
ЭЛЬВИРА. Где ты услышал брань? В слове «чёртов», что ли? В наше время, в моей стране всё настолько чертовски прекрасно и ужасно, что «чёрт» уже не ругательство, а констатация факта: всё – от чёрта и всё – чёрту. И, чёрт побери, не смей повышать голос на женщину! А продолжишь в том же духе, ещё раз иди к чёрту, и так неоднократно, покуда вообще не свалишь, понял!?
ДАРГОТ. После танца под арфу прапрабабушки Бартия деревья много лет стояли обмершими в танце. Потом распрямились, всё же сосны любят солнце и высоту. У тебя нет выхода без собственной игры.
ЭЛЬВИРА. Кто? Я? Думаешь, не пробовала, пока нас в монастыре на допросах мурыжили? Куда мне.
ДАРГОТ. Как соснам – ввысь и к солнцу.
ЭЛЬВИРА. Не гони, жрец, я хилая, вон как раскисла.
ДАРГОТ. Однако, сквозь время прорвалась.
ЭЛЬВИРА. Дурь – великая сила, но неподконтрольная.
ДАРГОТ. Надо просто захотеть.
ЭЛЬВИРА. Уже.
ДАРГОТ. Что?
ЭЛЬВИРА. Хочу.
ДАРГОТ. Так играй.
ЭЛЬВИРА. Нет. Меня воротит от неё. Нет, не могу, не хочу, не стану. Противно. Со мной бывает. Ненавижу инструмент и всё тут.
ДАРГОТ. Как же ты преодолеваешь неприятие к ремеслу?
ЭЛЬВИРА. Есть способ.
ДАРГОТ. И?
ЭЛЬВИРА. Место здесь священное, бог с ним. Сама идти я не могу, поэтому давай, бери меня на ручки и неси отсюда, например, в шалаш.
ДАРГОТ. Ну, отнесу, и?
ЭЛЬВИРА. Дурак, что ли, или совсем балбес? (Голосит.) «Звёзды на небе, звёзды на море, звёзды и в сердце моём»! И тогда ладно, зови меня Эличкой.
ДАРГОТ. Не понимаю.
ЭЛЬВИРА. Сексом займёмся, лопух прусский.
ДАРГОТ. Сексом – это что?
ЭЛЬВИРА. Это, я вам доложу, не что, это, я вам отвечаю, о-го-го. Даргот, у нас сексом называется физиологическое сношение между полами и людьми.
ДАРГОТ. Вон оно что.
ЭЛЬВИРА. Я тебе не нравлюсь?
ДАРГОТ. Нравишься.
ЭЛЬВИРА. Остальное фигня, я отвечаю.
ДАРГОТ. И тогда ненависть с инструмента перейдёт на меня и ты вновь захочешь арфу?
ЭЛЬВИРА. Умный. Как-то так. Проверено неоднократно.
ДАРГОТ. Нет.
ЭЛЬВИРА. Что значит «нет»? Не хочешь или не можешь?
ДАРГОТ. Ни то, ни другое. Просто нет и всё.
ЭЛЬВИРА. Вот это да! Впервые встречаю такое наглое оскорбление. Обкурился, что ли, от женщины отказываться да ещё ночью на свежем воздухе!
ДАРГОТ. Все твои желания должны слиться в единый поток, соединиться в единую глыбу, которой ты сметёшь свой недужный страх, ненужную немощь и пробьёшь преграду между собой и музыкой.
ЭЛЬВИРА. Эй, соловья баснями не кормят. Ты что за народ свой не переживаешь? Давай, договоримся, ты мне – мужика, а я тебе такую музыку сфер залабаю на всех тридцати арфических струнах, забудешь, как тебя зовут и на каком ты свете, жрец.
ДАРГОТ. Страсть - в игру. Весь прошлый опыт - в игру, всю жизнь. Весь ум, знания, интеллект – в игру. Память об умершем сыне – в игру. Всё – в игру, как дрова в топку, до сучка, до задоринки. Бери арфу.
ЭЛЬВИРА (берёт арфу). Ой, да ладно, только не кричи на меня.
ДАРГОТ. Играй.
ЭЛЬВИРА. Не могу. Я никакая. Я никто. Я ноль. Не стану! (Отставляет арфу.)
ДАРГОТ. Я – жрец, человек сугубо земной, как всякий истинный священник. Ни мне, никому из нас, не подвластен ни Божий мир, ни путь к Богу. Мы живём для людей, отдаёмся вам, известной нам ценой – собственной жизнью, собственным бессмертием. Для нас нет ни рая, ни ада, никаких других загробных областей, потому что мы распыляемся в вас, растворяемся, а затем исчезаем, как если бы нас никогда и не было, а были только вы, люди… ты, человек. Человек, создаваемый Богом через нас, по образу и подобию Его. Создаваемый изо дня в день, ежеминутно, ежемгновенно. Чтобы стать Им Самим. Ты – его дитя.
ЭЛЬВИРА. Да нет же, нет, ты не знаешь, я – не дитя Его, я – раба Божья, раба!
ДАРГОТ. Святой Церковью читается Послание к Галатам. Глава 4, стихи с 4 по 7. «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего Единородного, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление. А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын, а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа». Эльвира, ты – не раба, ты – дитя Божье. Священник же всего лишь инструмент: мастерок, скребок, лопатка. Не меня ты хочешь, но Его, не ко мне ты стремишься, но к Нему. Ввысь, в небеса. А если ты – это Он, значит, всё, что Им создано, подвластно и тебе. Открой путь к себе истинному, возьми арфу, извлеки из неё звук и ты увидишь, что травинка вздрогнет, листок встрепенётся, цветы обернуться к тебе и сосны услышат, и устроят танец, и откроют путь домой. Человече, ты – дитя Бога, а значит сам Бог. Ты знаешь это, но боишься согласиться. А ты согласись, согласись с Богом, с миром, созданным вами вместе с Ним. Играй. Играй, человече. Уже утро на земле, встречай же его. С добрым утром, божий человече, с добрым утром. Играй! (Падает без чувств.)
ЭЛЬВИРА. Даргот? (Спускается с ложа к Дарготу.) Нет… нет-нет-нет… Да, Даргот, да! Только не умирай, я играю, играю я! (Берёт арфу.) «- С добрым утром, Бах, - говорит Бог,  - С добрым утром, Бог, - говорит Бах.  С добрым утром!..» (Играет «Токкату» И.С. Баха).

Вбегают София, Альма и Бартий.

АЛЬМА. Эльвира!
БАРТИЙ. Даргот… друг мой, брат.
ЭЛЬВИРА. Он умер.
СОФИЯ. Сосны… сосны танцуют! Эля, гляди, гляди, весь лес танцует! Но только сосны, представляешь? Странно, но сногсшибательно, волшебно! Видишь? Вон там! Закольцованная сосна! И ещё… Ещё! Порталы, Элька, порталы танцующего леса! Тут на всех хватит, даже кому и даром не надо.
АЛЬМА. Все порталы готовы стать тебе дорогой домой. Они твои, ты для них Ангел!
ЭЛЬВИРА. Идём, Соня, пора домой.
СОФИЯ. Я остаюсь.
ЭЛЬВИРА. Из-за Готлиба?
СОФИЯ. Нет, из-за места. Моё место здесь.
ЭЛЬВИРА. Я не могу больше ждать, не желаю! Идём.
СОФИЯ. Прощай.
ЭЛЬВИРА. Прости, София. Альма… Бартий. Даргот, дорогой мой человек… прощай. (Подходит к сосне, приседает, вытягивает руки, прыгает в кольцо, исчезает.)
БАРТИЙ. Сумку забыла, чудесную дамскую сумку.
СОФИЯ. А ведь в ней наверняка паспорт, вот придумала себе колготню, лихорадка – не женщина.
АЛЬМА. Идёмте, нас ждут жрецы.
БАРТИЙ. София, ещё не поздно, возвращайся, захвати сумку Эльвиры.
СОФИЯ. Что надо делать с телом Даргота?
БАРТИЙ. Пусть сам делает с ним, что хочет. Когда проснётся.
СОФИЯ. Он жив!?
БАРТИЙ. Ещё как. Просто спит. Так бывает с ним после особенно душевных ритуалов, однажды спал месяц.
АЛЬМА. София, оправдай имя своё, возвращайся домой.
СОФИЯ. А я и оправдываю, я остаюсь.
БАРТИЙ. Догоняй подругу, здесь война.
СОФИЯ. А где её нет.
АЛЬМА. Бартий, не спорь с женщиной.
БАРТИЙ. Да, дорогая. Супруга моя, королева…
АЛЬМА. Вперёд, нас ждёт народ. (Уходит с Бартием.) София, идём.
СОФИЯ. Люди, только не говорите никому, что я разговариваю, особенно Готлибу, когда он придёт. Ради бога. (Уходит.)

Летят снежинки, превращаясь в снегопад января 1255 года.

ДАРГОТ (поднимается). Ого, зима? Однако, жрец, ты вздремнуть. Боже ж ты мой, целый лес танцующих сосен! Она смогла. Какая всё же сила дремлет в обыкновенном человеке. Что ж, прощай, дорогой мой человече, добрый путь домой. А мне тут ещё разгребать и разгребать… без тебя, а жаль, с тобой весело… Мы были бы счастливы.

Входят Поппо и Готлиб.

ПОППО. Идём-идём, полюбуемся с высоты на наши новые завоевания. Это что?
ГОТЛИБ. Капище, брат Поппо. И, наверное, его хозяин. Какой-нибудь жрец.
ПОППО. Тогда его душа наверняка нуждается в нашей помощи. Узнай, готов ли он немедленно обратиться в христианскую веру, я буду у себя, на вершине. (Уходит к обрыву.)
ГОТЛИБ. Ты кто?
ДАРГОТ. Жрец-вайделот Даргот.
ГОТЛИБ. А, тот самый, что спит уже полгода. Теперь проснулся и обнаружил, что проспал самое главное.
ДАРГОТ. Что?
ГОТЛИБ. Идём, хозяин ждёт.
ДАРГОТ. У меня нет хозяина.
ГОТЛИБ. Бесхозные люди подлежат истреблению. (Вынув меч.) Идёшь или как?
ДАРГОТ. Иду, конечно. (Идёт с Готлибом к обрыву.) Но что я проспал-то?
ГОТЛИБ. Родину. Или Отечество. Назови, как хочешь. Самбию твою. (Поппо.) Это Даргот, спящий жрец, брат Поппо. Помнишь, рассказывали? Тот самый, что каким-то образом одурманил своё племя и убедил, будто бы игра на арфе заставила плясать сосны. Опоил людей, конечно.
ДАРГОТ. Опоить целый народ невозможно.
ГОТЛИБ. Поговори мне тут. Сказано, что опоил, значит, опоил, скажут что-то другое, значит, было по-другому. Отставить свои языческие привычки обсуждать сказанное свыше, и не возражать христианину, никогда! И ныне, и присно, и во веки веков.
ПОППО. Аминь. Тебе, конечно, любопытно, что ты проспал, спаситель Отечества.
ДАРГОТ. Уже знаю.
ПОППО. Раз уж подошёл ко мне, я объясню. 
ДАРГОТ. Я не подходил, меня подвели.
ГОТЛИБ. Не ври, не то сбрею голову с шеи. Скажи: я сам подошёл, Ваше Высочество, добровольно. Считаю до трёх…
ДАРГОТ. Я сам подошёл, Ваше Высочество, добровольно.
ПОППО. Естественно, услышать истину из первых уст счастлив любой смертный. Тем более язычник от христианина. Особенно раб от господина.
ДАРГОТ. Вот даже как…
ПОППО. Так вот. Война против язычников - богоугодное дело, участие в крестовом походе способствует духовному спасению. Войны против пруссов также являются крестовыми походами. В январе 1255 года, в Эльбинге под моим флагом, флагом хохмайстера Ордена Поппо фон Остерна, собралось значительное число крестоносцев. Самыми знатными из них явились богемский король Оттокар II и его шурин, маркграф Отто Бранденбургский. Оттокар, по материнской линии внук императора Альмриха Барбароссы, а по отцовской - отпрыск старинного чешского королевского рода Пржемысловичей, сейчас в зените своей власти. Он основал немало городов в своих землях. Положение короля Оттокара столь значительно, а его войско столь велико, что я, мудрейший хохмайстер, вопреки обычному правилу, назначил его командующим войском крестоносцев. И мы оседлали коней и двинулись от Эльбинга в Балгу, оттуда по льду Фришгафа в Самландию, которую в течение нескольких дней прошли и разорили, как это принято на войне.

Входят Альма и Бартий, идут к обрыву. 

ГОТЛИБ. Твоя дочь с супругом идут.
ПОППО. Ты опять перебил меня, невежа!
ГОТЛИБ. Виноват, брат Поппо.
БАРТИЙ. Твой отец.
АЛЬМА. Бог с ним.
ПОППО. Ты просил отставку.
ГОТЛИБ. Да…
ДАРГОТ. Бартий!
АЛЬМА. Там Даргот.
БАРТИЙ. Бог с ним.
ПОППО. Можешь получить в канцелярии соответствующие документы, я подписал сегодня. Ступай.
БАРТИЙ. Хотя…
ГОТЛИБ. Что, я свободен?
ПОППО. Да.
БАРТИЙ. С добрым утром, жрец.
ГОТЛИБ. Спасибо.
ДАРГОТ. Бартий, княже…
ПОППО. Прощай.
БАРТИЙ. Всё – ерунда, жизнь бессмертна, а смерть, как всегда, жизненно необходимая штука.
ГОТЛИБ. Столько лет и вот так просто…
АЛЬМА. Смерти нет, потому-то жизни и быть не может.
ПОППО. В обратный поход мы отправились уже не через Фришгаф, а через Прегель выше его устья.
ГОТЛИБ. Прощай, господин.
БАРТИЙ. Ну, ты готова?
АЛЬМА. С добрым утром, жрец. (Бартию.) Летим?
ДАРГОТ. Бартий, стой!
БАРТИЙ. Полетели! (Прыгает с Альмой с обрыва.)
ГОТЛИБ. Бог мой!
ДАРГОТ. С добрым утром, княже.
ПОППО. Я знаю эти места давно…
ГОТЛИБ (одновременно с речью Поппо, проговаривает поминальную молитву). Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen. (Уходит.)
ПОППО. …и я ненавязчиво подтолкнул короля Оттокара к нужному выводу, вроде бы это он опытным взглядом солдата отметил, что крепость, с помощью которой мы намереваемся укрепиться в покорённой Самландии, необходимо построить именно на этом месте, где, благодаря выгодному положению острова Кнайпхофа, уже в стародавние времена действовала переправа через реку, а укрепление пруссов на Твангсте так и напрашивалось на закладку крепости. Альма! Ты спросила меня в Праге, правда ли, что король Оттокар станет Императором Священной Римской Империи, как то я ему сообщил якобы получив информацию из будущего. Нет, Альма, чеху не быть Императором. Альма? Готлиб?
ДАРГОТ. Он ушёл.
ПОППО. Зачем?
ДАРГОТ. За отставкой.
ПОППО. Там стояла женщина с мужем.
ДАРГОТ. Да.
ПОППО. Не заметил, куда они делись?
ДАРГОТ. Ты же видел!
ПОППО. Нет, нет-нет-нет, ничего я не видел. Они пошли домой. Да?
ДАРГОТ. Они прыгнули с обрыва.
ПОППО. Нет. Нет-нет-нет. Пребывание крестоносцев будет здесь непродолжительным, уже 17 января они будут снова в Эльбинге и потомки поймут, что Оттокар не основал ни города, ни крепости. И если я, великий хохмайстер, назову крепость Кёнигсбергом, якобы в честь своего королевского сподвижника, то это будет актом дипломатии, ведь таким образом, чех станет покровителем и даст денег на строительство, каковое начну сразу после отступления холодов. Готлиб! Где Готлиб?

Входит София, с жёлтой сумкой.

ДАРГОТ. София!
ПОППО. Где Готлиб?
СОФИЯ. Он пошёл в канцелярию.
ПОППО. Зачем?
СОФИЯ. За отставкой.
ПОППО.  Вот она знает, жрец, будущая женщина знает, что с сегодняшнего, 1255, года начинается история не только крепости, но и города под названием Кёнигсберг, как части германской и западноевропейской истории. Вы все знаете, я, великий хохмайстер Отто фон Остерна, это я… Всё – я… Ты по пути сюда должна была встретить Альму с супругом.
СОФИЯ. Нет…
ПОППО. Как нет?! Как нет!!!
ДАРГОТ. Они умерли.
ПОППО. Нет.
ДАРГОТ. Да.
ПОППО. Мы же больше не увидимся… Она - дочь моя…
ДАРГОТ. Встретитесь на том свете.
ПОППО. Это невозможно!
ДАРГОТ. Ты же духовное лицо, тебе нельзя не верить в жизнь после смерти.
ПОППО. Я верю только в смерть после жизни. И в память потомков, которые будут знать, кто на самом деле заложил основание Королевской Горы. Но Альма – моя дочь…
ДАРГОТ. Однако, на горемыку ты не похож, монах. Можешь рубить меня. Руби!
СОФИЯ. А вдруг они пошли другой тропой!
ПОППО. Кто?
СОФИЯ. Альма с Бартием.
ПОППО. Другой? Тропой? Да, да-да-да. Да. Точно. Они пошли другой тропой. В танцующем лесу их много. Помните меня, я, великий хохмайстер Отто фон Остерна… я прав, прав я. Прав. (Уходит.)
ДАРГОТ. Они прыгнули. Прыгнули с обрыва.
СОФИЯ. Знаю. Вот сумка Эли, она забыла. Передашь, ладно? Там подарок ей на память, мой айфон ей всегда нравился. Здесь он мне ни к чему. Только не говори, что ты не отправишься к ней.
ДАРГОТ. Я – в будущее!? Резковато для человека спросонья, не находишь?
СОФИЯ. Готлиб сообщил, что ты проснулся. Или ты хочешь так же, как княжеская чета, с обрыва? Вряд ли, ты не такой, ты мудрый.
ДАРГОТ. Что произошло, когда Эльвира пустила сосны в пляс?
СОФИЯ. Чудо танцующих сосен произвело должный эффект. Жрецы позволили Бартию жениться по христианскому обряду, немалое количество самбов, вослед князю, перешли в новую религию. Молодожёны побывали у главного крестоносца, тот благословил их и подтвердил обещание, что крестового похода на Пруссию не будет. Княжеская чета побывала у короля Оттокара. Их Величество только порадовалось, что не придётся воевать. Сказал, что в отношении организации Крестового похода все решения, кроме непосредственно боевых, принимает хохмайстер Ордена. Но после Рождества… Крестоносцы не пощадили даже тех, кто принял их религию. Ни детей, ни жён, ни дома. Жгли, корчевали, уничтожали.
ДАРГОТ. Моя вина, я просчитался. Недооценил воинственность церкви.
СОФИЯ. Так вот, оставшиеся обвинили князя Бартия в том, что не готовился к войне, а миловался с подлой христианкой. Непосредственно тебя самбийцы прокляли за организацию христианского чуда, повлекшее за собой обиду и гнев самбийских богов на отступников, а значит, и на саму Самбию.
ДАРГОТ. И не поспоришь…
СОФИЯ. Не кори себя. Просто у греха нет совести, поэтому он всегда и побеждает. А тут не один грех и даже не семь смертных, а целое царство.
ДАРГОТ. Как сама? Не задумалась о возвращении в будущее?
СОФИЯ. Нет. У меня есть Готлиб, у него есть я. После его отставки нам уже никто и ничто не помешает жить друг ради друга. Мне хорошо здесь, в прошлом. И прежде всего потому, что я слишком хорошо знаю что там, в будущем.
ДАРГОТ. За что же ты меня туда отправляешь?
СОФИЯ. Твоя совесть чиста, ты любишь Бога, Он тебя любит, вон, как вовремя спать уложил, чтобы тебе не видеть всё это.
ДАРГОТ. Я что - псих, чтобы любить то, чего даже представить не могу? Какая у меня может быть любовь, я тебя умоляю. Он меня – да, может любить, Он хотя бы знает, как я выгляжу и понимает, из чего я сделан, а главное - зачем. Тут другое, София. Просто я доверяю Ему, я убеждён, что всё есть как есть, как должно быть. Ведь зачем-то же всё это надо!!!
СОФИЯ. А Бог есть?
ДАРГОТ. Конечно. Иначе смысла нет ни в плохом, ни в хорошем. Вообще всё бессмысленно, если нет Бога. И как Его может не быть, если есть мы, стоим вот, разговариваем. Всё, что существует, все, кто существуют, это просто какая-то необходимость. Высшая, глобальная. Спроси у муравья, и он не ответит, как выглядят люди и что мы надумали в связи с его муравейником. Если, конечно, человек для него бог. Я остаюсь здесь, дома, в моей Самбии, ей решать мою участь – моей Родине. Прощай. (Уходит.)
СОФИЯ (вослед). Ты силён, многое умеешь. В будущем таким людям цены нет. А здесь и сейчас ты впустую растратишься на войну со всем и вся. И Эля в тебе нуждается. Ты помог ей свершить чудо, почувствовать себя богиней. А что потом? Потом жизнь. Повседневная размеренность. Этакое тутти. Без соло. И без Готлиба. Прощай. (Уходит.)


ЭПИЛОГ. Сентябрь 1939 года. Сосновый бор. На торговом пятачке, что в начале пешеходного маршрута - деревянных мостков – стоит передвижная лавка с выпечкой, принадлежащая Готлибу. Неподалёку дощатый домик – бытовка. Несколько скамеек для отдыха туристов. Входит Эльвира, с арфой в кофре.

ЭЛЬВИРА. Добрый день, господин Готлиб.
ГОТЛИБ. Госпожа Эльвира, рад видеть. Как всегда, перед работой?
ЭЛЬВИРА (достаёт арфу, настраивает). Нет-нет, спасибо, сыта. Но после - очень надеюсь. Обожаю ваш кухен, особенно когда голодна.
ГОТЛИБ. Сегодня немного посетителей, танцующий лес грустит без выручки для бедного Готлиба. Надеюсь, волшебные звуки вашей арфы совершат сегодня обыкновенное чудо и народ пойдёт на её чудный зов.
ЭЛЬВИРА. Благодарю. София скоро будет?
ГОТЛИБ. Да-да. У неё врачебный приём. Говорят, есть надежда, что заговорит. Оказывается, немоту можно победить.

Входит София, приветственно машет.

ЭЛЬВИРА. София!
ГОТЛИБ. Ну, что как? (Слушает жестикуляцию Софии.)
ЭЛЬВИРА. Что? Что она говорит?
ГОТЛИБ. Говорит, что в следующий приём будет назначена операция.
ЭЛЬВИРА. Как прекрасно. Обожаю нашу страну, несмотря на войну, лишения, люди могут лечиться от мирных болячек. (Отвечая на жесты Софии.) Ну, да, конечно, если есть деньги. Поиграешь сегодня? Отлично, присоединяйся. А я разомнусь. (Играет.)

София уходит в бытовку.

ГОТЛИБ. Если бы вы знали, госпожа Эльвира, если бы вы только знали, как мне повезло с супругой. Ой, простите, мешаю музыке, такой неуклюжий. Я самый счастливый германец в Германии.

Из зарослей, сверху, вылетает Поппо, падает за кусты.

ЭЛЬВИРА. О, боже, что-то, кажется, пролетело!
ГОТЛИБ. Упало!
ЭЛЬВИРА. Прилетело с неба, я видела.

Из-за кустов выходит Поппо, в орденской одежде 13 века. Готлиб и Эльвира обмирают в изумлении. Из бытовки выходит София, переодетая, с флейтой в руке, видит Поппо и тоже обмирает в изумлении.

ПОППО. Всем здравия желаю. Подскажите страннику, который сейчас год? Судя по одежде, у вас я уже был. Ну, конечно, 1939-ый, очередной крестовый поход. Похоже, сентябрь? Тогда я залетел в октябре, всё было ровно так же, но пирогами торговали другие люди. Вы долго ещё намерены изумляться в молчании? Тороплюсь, а кушать хочется. Не обессудьте, ждать некогда, вот, господин торговец, мелкая, но чисто золотая монетка, в обмен на вот этот замечательно большой кусок пирога. (Положив монетку, берёт кухен, ест.) Знаю-знаю, вас огорошило моё появление. Но что поделать, не грабить же мне встречных в каждом времени, куда меня заносит, чтобы переодеваться, пришлось бы тогда летать с платяным шкафом. Ладно, не стану смущать, пойду к порталу – к заветной сосне, докушаю по пути. Провожать не надо, знаю, что надо идти по мосткам. Да-да, я тот самый Поппо фон Остерна, чтоб не возникало споров. Благословляю вас пережить идущую войну и никогда не начинать новой. Чтобы не было новых крестов ни на военных мундирах, ни на солдатских могилах. Люди-люди, нас не меняет горе, нас не меняет счастье, нас не меняет жизнь и даже смерть не берёт, потому что её нет. Вечные жильцы, вечные мертвецы в вечной войне нескончаемого мира. А я вот, извините, выбился из военной колеи. Ищу прощения у преданной дочери. Нет, не она мне предана, а я её предал. Боюсь, принужден искать вечно. Я вечно попадаю в нужное место, но никогда в нужное время.

Ведь можно же было и крепость построить, и город заложить без войны, так, как хотела моя Альма. В любом случае, получался Кёнигсберг, хоть по-германски, хоть по-самбийски. Можно было, можно. Нужно! И теперь, чтобы с чистой совестью взойти на Королевскую Гору, мне надо спуститься на Княжий Берег. Прощайте. (Уходит по мосткам в лес.)
ЭЛЬВИРА. Это был он? Тот самый Вечный Поппо? Эй, господин Готлиб, София! Очнитесь уже!

София берёт монетку, разглядывает.

ГОТЛИБ. С ума сойти. Не Поппо, люди его уже назвали Вечным Германцем.
ЭЛЬВИРА. Ой, да причём здесь германец, чёрт побери! Германец – это германец, потому что Германия – это Германия, а Поппо – это Поппо, хоть и германец, хоть и вечный, но всего лишь Поппо и только.
ГОТЛИБ. Да, София? (Слушает жестикуляцию Софии, подавшей ему монетку.) Да, ты, как всегда, права, монетку надо вернуть. догоню. Хоть и золотая, но кто знает, не принесёт ли несчастье. Боюсь его, но вернуть надо. Да, боюсь, а как же, я хоть и мужчина, но пекарь, а не солдат. Всё-всё, София, уже бегу. (Уходит.)
ЭЛЬВИРА. А может, нам почудилось? Говорят на войне теперь какие-то химические газы используют, вдруг враги решили его испытать на мирном населении… Что? (Отвечает на жестикуляцию Софии.) Хорошо, конечно, твоё право, присмотрю, но так беспокоиться за супруга, Соня, всё же несолидно. Беги-беги, прихвати ещё кусок дармового пирога скитальцу, откупись добротой от возможных несчастий. Извини, терпеть не могу чертовщину и тех, кто в неё верит. Люблю одиночество с арфой. Стой, люди идут!

Входят Альма  и Бартий. Софья жестикулирует.

ЭЛЬВИРА (встаёт за прилавок). Хозяйка немая, а хозяин отлучился. Изволите кухен, господа?
БАРТИЙ. Аминь, и немедленно.
АЛЬМА. Это ты сейчас играла?
ЭЛЬВИРА. Да.
АЛЬМА. Ваше сиятельство, иди к своему лесу, а я поболтаю со старой приятельницей.
ЭЛЬВИРА. Старой?
БАРТИЙ. Ради бога, Альма. Но кухен я хочу. (Подаёт деньги Эльвире.) Без сдачи.
ЭЛЬВИРА (подавая кухен Бартию). Приятного аппетита, ваше сиятельство.
БАРТИЙ. Какое уж тут сияние, когда кругом война. Можно запросто, ваше высокопревосходительство. 
АЛЬМА. Она меня не узнаёт. Эля, ау.
ЭЛЬВИРА. Альма! Матерь Божья, та самая Альма!?
АЛЬМА. Обнимемся! (Обнимается с Эльвирой.) Аккуратнее шляпку.
БАРТИЙ. А я прогуляюсь к танцующим соснам. И может быть даже прыгну в вечность. Главное, не промахнуться и не разбить лоб о ствол. Как тебе шутка? О, я изрядный шутник. (Уходит по мосткам.)
АЛЬМА. Так вот ты где. С таким талантом музыканта торговать пирогами как-то неразумно, согласись.
ЭЛЬВИРА. Я в восторге! Да нет, я не торгую пирогами, я при них музицирую. Стоп, узнаю, ты - та самая Альма с афишы, которая прима оперы!?
АЛЬМА. И точно та же, которая жила по соседству в наше общее шебутное детство. Вечером ты идёшь в театр, после спектакля оттянемся и поговорим обо всём. А сейчас, дорогая, сыграй, пожалуйста. Когда быт и суета не дают возможности самой настроиться на вдохновение, я вспоминаю твою божественную игру. А тут ты сама, лично, вживую!
ЭЛЬВИРА. Я - не музыкант, так – уличная бренчалка.
АЛЬМА. Хорош ломаться, как фифа, шпиляй уже.
ЭЛЬВИРА. А вместе слабо? Или голос бережёшь?
АЛЬМА. В сосновом лесу голосовым связкам только польза. Давай, как в детстве!
ЭЛЬВИРА. Каччини?
АЛЬМА. Да.
ЭЛЬВИРА. Соня, подключайся. Превосходная флейтистка.
АЛЬМА. Отлично, полный комплект. И…

Эльвира аккомпанирует, Альма поёт «Ave Maria».

ЭЛЬВИРА. Ты – богиня, Альма! (Отвечает на жестикуляцию Софии.) Да, Соня, постерегу, беги уже.

София берёт кусок кухен и убегает по мосткам.

АЛЬМА. Не поняла?
ЭЛЬВИРА. Соня поблагодарила за совместное исполнение и убежала за мужем, в лес. Не любит оставлять его надолго без присмотра.
АЛЬМА. И я тебя благодарю, Элька, за музыку. Классно! Но я, знаешь ли, тоже предпочитаю присматривать за моим князем. Пойду, прогуляюсь среди танцующих сосен. Не прощаюсь! (Уходит по мосткам.)
ЭЛЬВИРА. Альма, благодарю за музыку!

Из-за сосен выходит Даргот в одежде наших дней, с жёлтой сумкой в руке.

ДАРГОТ. Эльвира… Всё же я тебя нашёл.
ЭЛЬВИРА. Кто вы?
ДАРГОТ. Твоя сумочка.
ЭЛЬВИРА. Моя!? Такая жёлтая… такая странная… такая какая-то. Нет-нет, вы заблуждаетесь, мужчина. Я ухожу, мне надо идти, домой.
ДАРГОТ. Эльвира…
ЭЛЬВИРА (на ходу). Нет-нет, ничего не слышу. Ничего не знаю…
ДАРГОТ (набирает на айфоне номер). Ответь…

Из жёлтой сумки доносится телефонный звонок.

ЭЛЬВИРА (вернувшись, вынимает из сумки айфон). Ало?
ДАРГОТ. Эличка…
ЭЛЬВИРА. Как!?
ДАРГОТ. Эличка…
ЭЛЬВИРА. Да… я…
ДАРГОТ. С добрым утром.
ЭЛЬВИРА. С добрым утром? Да-да, да, с добрым утром…